Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

ГЛАВА ВТОРАЯ

Через несколько месяцев Елизавета надела новое бархатное платье, но на этот раз черного цвета. Стоя у открытого окна, она чувствовала жаркие лучи солнца. Маленькие ивы вдоль берега реки покрылись золотым пушком, и сирень наполняла ароматом дворцовый сад. Радость апрельского утра, казалось, было совершенно невозможно совместить с видом гроба, в котором лежало тело ее отца.

Эдуард IV был хорошим солдатом и большим, сильным мужчиной, он умер легко, во цвете лет — гроб его был длинным и тяжелым. Похоронщики спотыкались, когда выносили его из церкви. Сверху они казались Елизавете странными человекоподобными коротконогими созданиями. За ними под звуки реквиема следовали лорды. Над катафалком возвышалась деревянная фигура Эдуарда Плантагенета в алом сверкающем плаще и переливающейся на солнце короне. Фигура казалась очень яркой среди мрачных, в темной одежде лондонцев, пришедших поглазеть на процессию. Елизавете казалось, что ни один человек среди этой толпы не может сравниться с отцом, — перед ним все мужчины выглядели карликами.

Когда мужчины сели на коней и похоронная процессия пришла в движение, Елизавета уже не смогла сдержать крик: отец, который так любил и оберегал ее, навсегда покидал дом. Он начал свое последнее путешествие, чтобы упокоиться в Виндзоре.

Сколько же всего случилось в эти последние страшные дни!..

Шарканье подошв людей, несших гроб короля по тихой улице, казалось, вот-вот доведет ее до сумасшествия.

Ей было хуже, чем дочери любого — обыкновенного — отца. В ее горе была тревога не только за ее собственное будущее, но и за судьбу династии, судьбу страны.

Выйдя из оконной ниши, где она стояла, Елизавета подошла к родственникам, она хотела получить у них утешение. Здесь собрались все, кроме ее старшего брата. Он неожиданно, и даже странно и страшно неожиданно, стал таким важным. Сейчас он находился со своим учителем в Лэдлоу. Елизавета внимательно посмотрела на них всех — на свою мать, королеву, теперь вдовствующую, сидевшую поодаль за столом, на своих младших сестер и на Ричарда — так непривычно выглядящих.

Видеть мать ей было неприятно; возмущало, что овдовевшая женщина держится спокойно, совсем без слез. Она что-то задумала: перед ней лежало незаконченное письмо: она, как всегда, старалась держать судьбу, управлять ею. Впрочем, даже это могло казаться естественным: ведь весь двор знал, что Джейн Шор, дочь перчаточника, имела больше причин искренне оплакивать короля. Она была самой заметной из всех многочисленных возлюбленных короля. И в то же время именно из-за нее даже блеск его имени несколько померк. По ее вине он провел последние годы в бездействии и лени. И хотя он честно заработал покой своими былыми смелыми победоносными войнами, но слава, добытая им, из-за связи с Джейн Шор несколько померкла. Елизавета подумала о том, что дочь перчаточника превратилась теперь в испуганную, потерянную, беспомощную женщину.

В семнадцать лет Елизавета Плантагенет знала об изменах своего отца все. Но чувствуя его любовь к себе, она не могла понять, как унижение может так зачерстветь женское сердце, из-за перенесенного унижения — именно это произошло с ее матерью.

У нее опять потекли слезы, и она повернулась ко всем спиной. Сейчас скорбная процессия поворачивала на Кинг-Стрит, и вскоре задрапированный бархатом гроб с огромным серебряным крестом на нем окажется за поворотом реки, и его снова станут окуривать ладаном подле креста красивой деревушки Чаринг. Неужели только она одна оплакивает короля? Но прежде чем процессия пропала из виду, она услышала легкие шаги, и маленькая холодная ручонка взялась за ее руку.

— Куда они несут его? — шепотом спросил Ричард.

— В Виндзор, — ответила Елизавета, крепко держа его за руку.

Когда он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, то в ярком солнечном свете показался меньше и незащищеннее, чем всегда.

— Почему не в Тауэр, Бесс?

— Радость моя, в Тауэре люди или сидят в тюрьме, или живут некоторое время до коронации, — она тоже говорила шепотом.

— И там поселится наш брат Эдуард, до того, как его станут короновать?

— Наверное.

Он быстро обдумал проблему, как делал всегда, почему она и считал, что он очень умный и все быстро схватывает.

— Но Нед так молод, ты полагаешь, что он может быть королем?

— Ричард, ему уже тринадцать. Конечно, пока что вместо него будет править регент.

— Кто?

— Наверное, мама или дядя Ричард из Глостера.

— Мне бы хотелось, чтобы это был дядя Риверс.

— Но Риверс — всего лишь дядя с материнской стороны, из ветви Вудвилль, и в нем нет королевской крови!

Елизавета подумала, что именно в этом причина нашей неуверенности: в нашей матери не течет королевская кровь. Король тайно женился на ней, когда был совсем молодым.

Но такие проблемы не интересовали маленького Ричарда. Ему просто нравился лорд Риверс — такой веселый и простой, и нервировал дядя Ричард, при котором он смущался. Он вырвал свою руку из руки сестры и просуну голову в окно, чтобы лучше разглядеть, что происходит внизу.

— Как печальны все люди! — воскликнул он.

— И еще они поражены и озабочены, — добавила Елизавета.

Она как будто разговаривала сама с собой.

— Потому что у них не стало короля?

— Но у них есть король, Дикон, — возразила Елизавета.

— Конечно, Эдуард V, не так ли? Как странно это звучит!

Он не смог сдержаться и засмеялся.

— Он уже сейчас король, Бесс?

— Он им стал, как только наш отец умер.

Было очень трудно поверить, что тот, с кем вместе учили латынь, спорили и ссорились всего несколько недель назад, стал такой важной персоной. Если бы не эти несносные простуды, от которых он страдал всю прошлую зиму, и если бы мать не заставила его вернуться и показаться королевскому врачу! Тогда Ричард мог бы быть в замке Лэдлоу вместе с Эдуардом. А теперь бедный Нед должен надевать тяжелый горностаевый мех и присутствовать на этих нудных заседаниях, вместо того чтобы ехать с братом на охоту в горы Уэльса! Похоже, обоим придется жить в Лондоне. Но как бы все это ни было противно, с ними рядом будет Бесс. Как хорошо, что она не уедет от них, чтобы выйти замуж за дофина!

— Для нас все будет гораздо хуже, чем для всех остальных, — вздохнул он, садясь на корточки в нише окна. — У нас теперь нет отца!

Он прислонился своей светлой головкой к нагретым солнцем глубоким складкам ее платья. Елизавета нежно наклонилась к нему, и ее коса соприкоснулась с коротко подстриженными волосами Ричарда. Волосы молодого короля были такого же цвета, как и у их матери, — светло-русые. Волосы Елизаветы и Ричарда имели отблеск золота, как у всех настоящих Плантагенетов. Ей это нравилось, она обожала всех своих братьев и сестер, но больше всех любила Ричарда.

Однако королева гордилась старшим сыном. Его рождения ждали долго и нетерпеливо. Теперь, в тринадцать лет, он стал королем. Он был хорош собой — сильный и здоровый юноша, и обещал стать таким же надежным человеком, каким был его отец.

Спустившись по ступенькам от окна, Елизавета перешла через большую, богато украшенную гобеленами комнату и села рядом с матерью. Ей было жаль ее и хотелось помогать во всем, она уже забыла о своей вспышке возмущения против внешней бесчувственности матери.

— Он, наверное, уже знает, мадам. Сейчас хорошие дороги, и ваш посыльный уже добрался до Лэдлоу.

Королева пошевелилась.

— Да, бедный мальчик, он все уже знает. И рядом нет никого из нас, чтобы помочь ему пережить удар.

Она вздохнула.

— Так страшно, когда юноша наследует корону, а у него еще нет сил, чтобы защищать ее! Его руки слишком слабы, чтобы держать меч!

И мать, и дочь пережили ужасы гражданской войны и мечтали, чтобы рядом с ними был сильный мужчина, который мог бы защитить их. В течение многих лет сторонники Ланкастеров и Йорков, две линии великого Эдуарда Третьего, разрушали Англию, чтобы завладеть короной. Это был старый спор по поводу наследования короны. Их эмблемы — алая роза Ланкастеров и белая — Йорков. Они сорвали их во время яростной ссоры в саду в Тэмпле. Сейчас сильный, с колючками ствол их белой розы погиб, оставив лишь нежный бутон.

— С ним дядя Риверс, — заметила младшая Елизавета.

— И добрый сэр Ричард Воген. Вы помните, мадам, как он нас носил во время церемонии, когда мы с Недом были совсем маленькими, и всегда подсказывал нам, как следует себя вести? — присоединился к разговору Ричард. Он тоже пытался успокоить мать.

Ласково, но рассеянно королева протянула руку пригладила его взъерошенные волосы.

Конечно, рядом с ним мой брат Риверс, и Дорсет, и епископ Солсбери, — перечисляла она, как будто собирала силы Йорков на поле боя. — И хотя милорд Гастингс не любит нас и называет выскочки Вудвиллс», ваш отец взял с него клятву, что он всегда будет стоять на стороне наших сыновей. Это было несколько лет назад, пока ваш отец не попал в сети этой невыносимой женщины. Но он всегда ува- жал мою проницательность. В завещании, которое мне прочли прошлой ночью, ясно сказано, что я буду отвечать за организацию браков наших дочерей.

«Но теперь, наверное, ни один европейский принц не станет добиваться нашей руки», — подумала Елизавета. Она все еще не пришла в себя после отказа Людовика от ее помолвки с дофином.

Маленький Ричард перегнулся через стол. Он был так мил и красив в утреннем свете.

— Люди из Чешира собрались вокруг Лэдлоу. Я видел их, когда ехал на юг, чтобы присоединиться к вам. Они вооружены и следят за дорогой. — сказал он, чтобы утешить своих дам. — Нед сказал, что они никогда не доверяли ужасным Ланкастерам!

— Я совсем не доверяю не последователям Ланкастеров, — таков был странный ответ королевы.

Синие глаза мальчика широко раскрылись. Для него жизнь была очень простой: вы были на одной или на другой стороне. Белые и черные — как при игре в шахматы.

— Тогда кому же, мадам? — спросил он.

Но королева не ответила. Вместо этого она попросила его зажечь свечу, чтобы поставить печать на только что написанное письмо, лежавшее перед ней. Ричарду надоело рассуждать о серьезных проблемах, и он удрал, чтобы поиграть в прятки с пухленькой пятилетней Кэтрин.

— Наверное, пройдет неделя или больше, пока новости достигнут дядю Ричарда Глостера в Шотландии, — заметила Елизавета, когда они остались вдвоем с матерью. — Он постарается приехать как можно скорее.

Свеча начала мигать, и королева подождала с ответом, пока не потушила свечу. Она затушила ее очень аккуратно и быстро, как обычно делала все.

— Я молю Бога, чтобы он там и оставался! — И бросила оловянные ножницы на стол.

Елизавета непонимающе вгляделась в лицо матери. У нее были резкие черты. Светлые волосы, гладко причесанные под белой повязкой, придавали ей моложавый вид. На высоком умном лбу почти совсем не было морщин — удивительно для женщины, которой в жизни пришлось перенести столько волнений и проявлений чужой ненависти. Трудно было поверить, что когда она встретила короля, то уже была вдовой с двумя сыновьями.

— Но Глостер — единственный живой брат моего отца, — воскликнула удивленно Елизавета.

— Да, по узам крови он ближе всего, — согласилась с ней королева.

— И самый любимый, — добавила Елизавета. Ей не понравилось, как об этом говорила мать. Она была уверена, что отцу ее тоже не понравился бы такой ответ. — Он был верен ему!

— Ему — да!

— Но, мадам, все знают, что Глостер храбрый и умный!

Обе женщины разговаривали шепотом, и хотя Елизавета никогда особенно не отличала своего дядю среди других, она сочла своим долгом защитить его перед матерью.

— Мой отец всегда говорил, что хотя он не выглядит таким уж сильным, он лучший солдат в Англии! Он всегда оказывался там, где начинались волнения. Разве он когда-нибудь не поддерживал наше дело, дело Йорков? Он обожал короля!

Королева вытянула вверх ладонями свои украшенные кольцами руки. Она как бы хотела показать, что таким образом открывает свои мысли перед дочерью.

— Он всегда не мог терпеть меня! — сказала она.

Синие глаза дочери широко раскрылись. Поведение дяди Глостера по отношению к ее матери всегда было мягким и почтительным. Он был весьма тактичен, когда вокруг протестовали по поводу высоких должностей, которые получали ее родственники Вудвилли. Он, похоже, не возмущался, когда сильно возросли доходы ее сыновей от первого брака с сэром Джоном Греем. Казалось, что у него просто не было на это времени, — он был слишком занят войнами или иной помощью своему старшему брату. Правда, Глостер всегда был таким сдержанным, и его истинные мысли было сложно разгадать. Стольким людям не нравилась королева! Брак короля был непопулярным с самого начала, когда она, молодая, красивая и бедная вдова, разожгла молодую горячую кровь короля. Их тайный брак вновь не дал Англии заключить выгодный матримониальный альянс, который, может быть, помог бы тогда заглушить участившиеся ссоры между Йорками и Ланкастерами.

С тех пор, хотя она не смогла удержать в узде страсти своего мужа, она сумела повернуть себе на пользу его низменные интрижки, требуя власти в качестве компенсации за измены. Люди говорили, что каждый раз, когда король совершал «ошибку», проклятые Вудвилли получали от этого выгоды. Если дядюшка Глостер не любит ее, непочтительно подумала дочь, наверное, так и должно быть, потому что у нее такой же холодный и расчетливый ум, как у него самого.

— К счастью, я сделала Дорсета коннетаблем Тауэра, — говорила королева, как бы продолжая свои рассуждения. — Так что защита Лондона находится в наших руках.

Она послала за сыном еще до того, как двинулась в путь похоронная процессия. Он прибыл почти сразу, этот сводный брат Елизаветы. Он поцеловал руку королевы и сразу же спросил:

— Какие новости от молодого Эдуарда?

— Я написала вашему дяде Риверсу, чтобы он сразу привез его к нам. И чтобы их сопровождали все эти лучники, о которых говорил Дикон, — ответила мать, протягивая ему письмо, которое она уже запечатала. — Пусть ваш верный гонец доставит его сразу же в Лэдлоу. Они оба должны быть в Лондоне в мае. Том, вы должны будете послать им хорошую охрану из Тауэра.

Томас Грей, маркиз Дорсет, неохотно засунул письмо в кошель.

— Разве не лучше подождать решения Совета? — усомнился он.

Но женщина, давшая ему титул маркиза, только засмеялась.

— Не бойся, все равно все будет по-моему! Разве я когда-нибудь не добивалась своего? — постаралась она успокоить его. — Риверс сможет подготовиться, а нам дорог каждый час!

— Я успокоюсь, лишь когда, Нед будет коронован, — бормотал Дорсет, грызя ногти. Он всегда делал это при сильном волнении.

— Но я сомневаюсь, что даже дядя Риверс, каким бы он ни был умным, сможет скрытно подготовить войска без приказа с королевской печатью.

Елизавете их рассуждения и заботы казались неприличными, — сейчас, когда тело ее отца еще не прибыло к месту последнего пристанища. Однако, рассуждая здраво, кто-то же должен позаботится обо всем.

После того, как ее отверг дофин Франции, Елизавета решила никогда не пытаться изменить судьбу. Но она уважала тех и завидовала тем, кто это делал. Вечером, когда принесли зажженные свечи и младшие дети отправились спать, она поняла, как была права ее мать, заранее готовясь к худшему.

Прибыл архиепископ и вручил королеве Великую печать Англии, чтобы ее сохранили для нового короля.

Дорсет вернулся после выполнения секретного поручения. Один за другим усталые вельможи возвращались из Виндзора и заполняли зал. Собрался срочно созванный Совет.

— Мы должны все подготовить для коронации нашего суверена короля Эдуарда Пятого, — торжественно начал Лайонел Вудвилль, епископ Солсбери.

— Первое, что необходимо сделать, это быстро доставить Его Величество в Лондон, — настаивал

Дорсет. — Я пошлю эскорт в Хайбери, чтобы встретить его.

Казалось, ни у кого из присутствующих нет возражений, кроме богатого лорда Стенли. Может, потому, что его большой отряд не получил предложения сопровождать будущего короля, так как он женился на вдове герцога Ричмонда, приверженца Ланкастеров. Или же он возразил, потому что, по его мнению, выступило слишком много членов семьи Вудвилль.

— Почему вдруг такая спешка? — недоумевал он. О Елизавете все забыли.

Она стояла в тени занавесок у окна. С того места, откуда она наблюдала за ними, все мужчины, собравшиеся за столом, при свете свечей выглядели как на каком-то фламандском полотне. Королева сидела во главе стола, и ее лицо было ярко освещено. Свет подчеркивал волевой профиль лорда Гастингса — он сидел в конце стола. Елизавета понимала, что мать частично играла роль, а честный лорд Гастингс, только что вернувшийся с похорон короля, которого он искренне любил, был слишком расстроен, чтобы прибегать к каким-то уловкам. Несмотря на раннюю молодость, Елизавета обладала немалой проницательностью, она видела, что между матерью и Гастингсом существует антагонизм. В течение многих лет Гастингс фактически правил Англией. Много раз Елизавета видела, как отец, с улыбкой глядя на Гастингса, лениво заявлял:

— Делайте так, как вам кажется необходимым, мой дорогой Вилл, только не портите мне день охоты!

Елизавета прекрасно понимала, как невыносимо Гастингсу видеть эту властную женщину в кресле своего умершего короля.

— Я предлагаю, милорды, послать весть моему брату Риверсу, чтобы он немедленно привез сюда Эдуарда, — сказал вдовствующая королева. Она держалась так уверенно, как будто всю жизнь председательствовала в Совете. — И еще: надо, чтобы он полностью собрал полки Чеширской территориальной армии. Если дороги будут в хорошем состоянии, они смогут прибыть к маю. До коронации Его Величество, как требует традиция, будет находиться в королевских апартаментах в Тауэре. И если наш добрый мэр поторопится, чтобы все было в порядке, мне кажется, мы можем назначить коронацию на четвертое мая.

— Нет сомнения, что епископ Солсбери будет присутствовать от имени семьи и произведет акт коронации, — негромко пробормотал Стенли.

Взгляд королевы был цепким, а уши чуткими, и она все всегда прекрасно слышала и замечала.

— Нет, мой дорогой лорд Стенли. Кто лучше подходит для торжественной церемонии, чем наш архиепископ Йоркский? — мягко поправила она. — Но в настоящий момент самое главное, чтобы здесь был тот, кого нужно короновать! Я считаю минуты до этого торжественного момента. Надеюсь, в столице мой сын будет в безопасности.

В эту минуту Вильям Гастингс пробудился от своих печальных мыслей.

— В безопасности от кого, мадам? — спросил он. Елизавета заметила, как мать умело скрыла свое

замешательство за любезной улыбкой.

— От любого врага, милорд, — небрежно ответила она. — Он еще так молод…

Но Гастингс был не в том настроении, чтобы мириться с какими-то неопределенными намеками. Он резко поднял вверх подбородок.

— И как вы считаете, кто же враги Его Величества? — настаивал он. Его сильный голос от ярости опустился на два тона ниже. — Храбрый Глостер, который так преданно и смело защищал нас от шотландцев? Или же наш милый друг Стенли? Или, может быть, я?

Все застыли от напряжения, а королева высоко подняла свои белые руки, как бы отвергая все обвинения.

— Мой дорогой лорд Гастингс, — запротестовала она, — разве может наследник Йорков быть в большей безопасности, чем в ваших руках? Тех руках, которые так преданно служили моему мужу!

То, что она назвала Эдуарда IV не королем, а своим мужем, было оскорблением для большинства присутствующих здесь представителей знатнейших родов. На него следовало отреагировать.

— Тем не менее, король отправится в Лондон в сопровождении лорда Риверса, вашего брата, его встретит Дорсет, ваш сын, и его будет сопровождать целая армия лучших воинов Англии, чтобы все прошло весьма торжественно! — возмущался Гастингс.

— Это явится признанием власти Вудвиллей, — проворчал Стенли с ядовитой улыбкой.

Елизавете стало неприятно от этих грубых и жестоких слов. Хотя они напрямую никак не задевали ее, но ей самой показывали ее настоящее положение. Никогда в жизни она не слышала, чтобы кто-то так непочтительно разговаривал с королевой. Она видела, как покраснело бледное лицо матери. Младшая Елизавета понимала, как трудно матери сдерживаться. Понимала и то, что мать делала это ради Эдуарда.

— Я еще раз обращаюсь к Совету: необходимо привезти короля в Лондон как можно скорее, — повторила она, не обращая внимания на выпад Гастингса.

— Мадам, с этим мы все согласны, — хором подтвердили члены Совета.

— Но не с участием лучников! — настаивал Стенли.

— Разве они не состоят на службе моего брата короля? — озлобленно спросил Дорсет.

— Разве Англия не законопослушная страна? — попытался всех успокоить архиепископ Йоркский, кладя умиротворяющую руку священника на плечо королевы.

— Я умоляю вас, мадам, подумать о том, как вы унижаете своего покойного мужа тем, что так низко цените любовь и верность людей, преданно служивших ему! — уже более спокойно заметил Гастингс.

Елизавета Вудвилль, вторично овдовевшая, в первый раз слышала прямо выражаемые, не прикрытые этикетом мнения.

— В то время, когда я была королевой, я часто сталкивалась с отсутствием лояльности и верности в самые неподходящие моменты, — пытаясь оправдаться, неловко заметила она.

— Это правда, мадам, — согласился Гастингс, вспоминая, как она и ее милые дети должны были скрываться в церкви, когда восставшие Ланкастеры недолго были у власти после победы у Еджкоута. — Но вы не подумали, что, если люди увидят молодого короля под охраной такой мощной армии, они снова вспомнят те времена? Разве вам непонятно, мадам, что нельзя действовать так, как будто имеются какие-то сомнения в том, что он законный король?

Королева замолчала — она поняла свою ошибку. Сейчас она не то чтобы боялась Ланкастеров — ее душу точило смутное недоверие к ним, о котором она, конечно, не решалась сказать вслух. Не смогла она сказать этим хорошо настроенным к ее сыну людям, что понимает: если бы предложение о лучниках исходило не от Вудвиллей, то и они не стали бы возражать.

В этот момент заговорил мэр Лондона. Он поддержал Гастингса, человека, который много сделал для развития торговли в Лондоне.

— Пусть милорд Риверс привезет короля, и я буду отвечать за прием, который окажут горожане нашему милому Эдуарду, — прямо заявил он.

— Но я боюсь, Ваше Высочество, что вид армии, состоящей из голодных людей с севера и из Уэльса, которая будет защищать короля от нас, может привести к тому, что народ просто закроет ворота города. Население слишком хорошо помнит, как было съедено их продовольствие и были подожжены их дома во время битв лордов в годы гражданской войны.

— Итак, мы обо всем договорились, — заключил архиепископ Йоркский.

Двадцать усталых мужчин проворчали о своем согласии. Воля женщины не смогла пробить барьеры их длительного недоверия и ревности к ней.

«Они все такие умные. Но, Господи, пусть они поймут, что в этот раз она абсолютно права!» — молилась принцесса, которую никто из них, казалось, вообще не заметил в тени, у окна.

Когда Елизавета открыла глаза, они увидела, что мать встала. Она перестала разыгрывать жесткую женщину.

— Милорды, если я в прошлом вмешивалась в некоторые дела или старалась чересчур продвинуть членов своего семейства, прошу вас забыть об этом, — произнесла она. — В том, что вы сказали, много мудрости, но иногда у женщины бывают предчувствия, превосходящие мудрость. Я…

В какое-то мгновение она чуть не высказала им полную правду, но имя человека, которому она не доверяла, было настолько выше подозрений, что она не могла назвать его, и поэтому произнесла совершенно иные слова.

— У меня есть Главная Печать, — закончила она, поднимая символ власти, лежавший на столе перед нею. — Мой сын еще не достиг совершеннолетия, и от его имени я могу отдавать приказания. Я еще раз прошу вас, милорды, вызвать верных ему лучников!

Несколько секунд казалось, что Совет, поверив в ее искренность, может согласиться. Но Стенли заговорил, стремясь упредить этот момент, он даже не особенно старался выбирать выражения. А потом Гастингс вышел вперед, чтобы отдать другой приказ перед поднятой Печатью.

— Мадам, вы позволяете вашим женским предрассудкам возобладать над здравым смыслом, — без обиняков заявил он. — Вы же не считаете на самом деле, что я или кто-то из нас может нарушить нашу присягу королю, которого мы любили и которому верно служили? Или не обеспечить безопасность его сыну?

Королева могла не знать, что в отсутствие герцога Глостера никто не смог бы спорить с ней… Но и в его отсутствие ее попытка взять власть в свои руки явно не удалась. Всеобщее несогласие с ней быстро обратило ее надменность и властность в жалость к себе. Увы, в ее жилах текла королевская кровь, которая могла бы помочь ей настоять на своем…

— Итак, Совет не поддержал мои просьбы, — заявила она. — Я молю Бога, чтобы никто из присутствующих не дожил до того времени, когда он вынужден будет пожалеть об этом.