Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Во всех своих посланиях к королю Франции Генрих осторожно называл претендента на престол «этот парень». Он презрительно отзывался о таинственном молодом человеке. Его советники понимали, что его волнуют слухи о собраниях недовольных приверженцев Йоркской линии. Многие из них удирали за границу, чтобы присоединиться к претенденту. В конце концов, сформировалось нечто вроде нового королевского двора за границей. Особенно это стало беспокоить Генриха, когда туда поехал такой влиятельный человек, как сэр Джордж Невилль. Но Елизавета заметила, что ее скрытный муж стал меньше иронизировать и меньше хрустеть своими худыми пальцами, когда стало известно, что самозванец оказался за французской границей, во Фландрии, без всякого приюта и, видимо, без денег. Но существовала одна опасность, которую не смог предугадать даже такой изощренный ум, каким обладал Генрих. Эта опасность исходила от женщины, ненавидевшей его.

Маргарита Плантагенет Бургундская, обожавшая своего брата, покойного короля Эдуарда, до умопомрачения, прислала приглашение молодому человеку, который заявил, что был сыном ее умершего брата.

Ничто не могло разозлить Генриха сильнее.

— Теперь, когда Карл Бургундский мертв, и она стала всего лишь вдовствующей герцогиней, у нее нет политических обязательств, связывающих ее. Мне кажется, она станет делать все, что ей вздумается, — заметила Сесиль, когда женщины собрались в комнатах королевы, чтобы обсудить случившееся.

— Но даже тетушка Маргарита никогда бы не признала самозванца типа Ламберта Симнела, — сказала Энн, недавно вышедшая замуж. — Она сразу же определила бы, что он ненастоящий.

Более опытная Сесиль фыркнула, сидя с вышивкой в руках. Она вышивала кошелек для своего мужа.

— Но если бы тетя все и поняла, она могла бы сделать вид, что узнала племянника.

— Она — проклятье моего сына, — вздохнула графиня Ричмонд.

— Кажется, он верит, что именно она организовала дело Симнела, — добавила Сесиль.

— Но никто не знает, что же она сделала на самом деле. Ведь она никогда его не видела, — запротестовала Энн. Она, как и ее сестры, всегда предпочитала молодую, живую тетушку из Бургундии вредной тетке Елизавете из Суффолка.

— Если даже предположить, что этот новый претендент действительно герцог Йоркский, как она может помнить его настолько хорошо, чтобы быть уверенной, что это — он? — спрашивала графиня Ричмонд. — Прошло так много времени, с тех пор как она видела его.

— Мальчику было всего восемь лет, когда герцогиня приезжала навестить короля Эдуарда, — заметила старая Метти. Она иногда вмешивалась в их разговоры, так как столь долго служила у них, что помнила вещи, которые они по молодости лет помнить не могли. — Вы, наверное, не помните, миледи Сесиль, как он принес ей своего щенка, чтобы похвалиться — какой он умный и сильный. Щенка подарили ему на день рождения. И этот дикарь выгрыз дыру в лучшем наряде герцогини!

Они все посмеялись над рассказом Метти, и точная дата визита герцогини была установлена.

— Но я не думаю, что тетушка Маргарита могла принять какого-то подозрительного типа за своего племянника, только чтобы досадить королю, — заметила Елизавета; это были ее первые слова. — Я помню, как ей нравился Дикон, несмотря на происшествие с платьем.

Действительно ли герцогиня примет молодого человека? Это было весьма важно для дальнейшего развития событий, и Европа ждала ее слова. Генрих послал шпионов за границу. Весь двор с нетерпением ждал новостей. Вскоре по дворцу разнеслась удивительная весть, о которой все шушукались.

— Герцогиня Бургундская считает, что это ее племянник.

— Она говорит, что он восстал из мертвых!

— Она выделила ему людей и денег.

— Молодой человек везде показывается вместе с герцогиней.

— Она, вероятно, обучает его, что следует отвечать по поводу якобы его семьи, и учит держаться в обществе, — хмуро смеялся Генрих.

— Если судить по тому, что говорит сэр Роберт Клиффорд, ему не нужно учиться, как себя вести, — заметил сэр Вильям Стенли.

Его недавно произвели в гофмейстеры. Он сделал свое замечание после того, как король вышел из комнаты.

— Все, кого мы расспрашивали, в один голос твердят, что этот человек ведет себя как настоящий принц и прекрасно умеет носить и великолепно выглядит в богатых одеждах, — добавил Томас Стеффорд.

— На каком языке он говорит? — спросила мать короля.

— На английском, естественно, — резко ответил лорд Стенли.

— Наверное, с сильным иностранным акцентом! — засмеялась Елизавета. Она вспомнила, что даже Генрих говорил с акцентом, когда вернулся.

— Нет, я слышал — его язык безупречен, — заметил сэр Вильям. Видно было, что это событие произвело на него огромное впечатление.

— Еще он великолепно владеет французским.

— На сей раз, герцогиня нашла весьма умным и образованным сына торговца! — остроумно заметила Маргарита Ричмондская.

— Ну-ну, они, видимо, будут короновать его в Антверпене или где-то еще, как Ричарда IV, — предположила Елизавета.

В ее приятном голосе прозвучала жесткая нотка, — так не хотелось ей страдать снова.

К восхищению маленького Хэри, Заплатка начал расхаживать по галерее с ведром на голове, изображавшим королевскую корону. Он задевал окружающих развевающимися полами своего плаща, изготовленного из лучшего сирийского ковра королевы.

Хотя Елизавета вместе с остальными смеялась над его проделками, ночью она спала плохо. Утром она взяла с собой Джейн Стеффорд и Диттон и поехала через мост в монастырь в Вермондси. Здесь монахини ухаживали за ее матерью, которая поселилась в монастыре из-за плохого здоровья и недовольства Генриха после истории с Симнелом.

— Ее Высочество спит, — сказала мадам Грейс, компаньонка вдовствующей королевы. Она вышла к ним навстречу и старалась загородить дверь в спальню своим тощим телом.

— Тогда я войду и посижу с рядом с ней. Подожду, пока она проснется, — сказала Елизавета.

— Она может проспать еще долго, — заметила мадам Грейс.

— Вы сможете пойти погреться на солнышке или посплетничать с моими дамами. Вам нужно немного развлечься, — приказала ей Елизавета. Она старалась понять, в чем же здесь дело: то ли просто ревность, то ли что-то иное, из-за чего эта женщина упорно не хотела допустить дочь к матери.

В материнской спальне монастырская строгая обстановка приятно сочеталась со знакомой мебелью и другими вещами, которые принадлежали их семье. Огромное резное распятие царило над всем. Увидев мать, Елизавета забыла обо всем остальном. Она прислушивалась к тяжелому дыханию матери и с жалостью смотрела на ее бледный высокий лоб и глубокие морщины вокруг глаз. Мать казалась такой незащищенной.

— Ваше Величество, мне кажется, что она долго не проживет, — сказала настоятельница, входя со стаканом настоя из трав.

— Я приезжала частично из-за этого, — сказала Елизавета. — Я жду ребенка и могу больше ее не увидеть. Но я хочу поговорить с ней кое о чем, пока еще не поздно. Мне бы хотелось поблагодарить вас и остальных сестер за ту заботу, которую вы проявляли к ней.

Настоятельница поставила питье на стол. Прежде чем уйти, она перевела взгляд с лица умирающей женщины на распятие.

— Да, земная корона иногда усыпана терниями, — заметила она. — Ей и Вашему Величеству выпало на долю больше страданий, чем остальным смертным. Но ее душа вскоре обретет покой.

Когда Елизавета Вудвилль проснулась, она сначала не поняла, где находится, и решила, что снова попала в убежище, данное ей церковью. Но отпив несколько глотков травяного настоя, она увидела рядом с кроватью старшую дочь и образовалась. Разум ее прояснился. Они неторопливо беседовали, спокойно вспоминая недавнее прошлое. Вдовствующая королева сказала, что мечтала о том, чтобы ее младшая дочь Бриджит приняла обет и стала послушницей в этом монастыре, где сама королева была окружена такой заботой и вниманием. Елизавета рассказала ей, как счастлива Энн, выйдя замуж за графа Суррея, как они того и желали.

— Я слышала, что твой муж опять вернулся с триумфом, — произнесла мать. — Но, увы, его путь отнюдь не усыпан розами, снова появился претендент на престол, и это мучит его? Однако он теперь не может сказать, что я приложила к этому руку, — я так тяжко больна.

— Что бы он ни думал, он прислал вам прекрасный виноград. Я скажу Диттон, чтобы она передала его вашей компаньонке.

Елизавета подошла к окну и немного задернула занавеску, чтобы яркий утренний свет не беспокоил слабые глаза матери.

— Вы слышали, что тетушка Маргарита принимает этого человека у себя? Она клянется, что это Дикон, — сказала Елизавета, взглянув в сад, где дамы и компаньонка матери беседовали на каменной скамье.

Она была поражена, услышав, как мать хихикает.

— Мне нравится твоя тетка Маргарита, — ив ее голосе послышались прежние вредные нотки. — Я бы тоже поклялась в чем угодно, чтобы только насолить твоему кислому мужу.

Елизавета повернулась и увидела, что умные темные глаза матери ярко блестят на иссохшем лице. Дочь понимала, что даже сейчас, когда матери осталось жить так недолго, она все же умнее и прозорливее любого из них.

— Скажи мне честно, — спросила она, подойдя к кровати. — Ты веришь в эти постоянно повторяющиеся слухи, веришь, что одного из твоих сыновей пощадили?

— Ты же знаешь, что я этому не верю, — искренне ответила мать. — Твой проклятый дядя Ричард никогда ничего не делал наполовину!

Елизавете не хотелось волновать больную, но она должна была выяснить все до конца.

— Генрих специально послал сэра Роберта Клиффорда во Фландрию, чтобы тот посмотрел на претендента. Он видел, как молодой человек ехал через Аррас, — продолжала Елизавета. — И даже сэр Роберт, которому на все наплевать, заявил, что претендент — точная копия моего отца.

Вдова Эдуарда Четвертого снова захихикала, но тут у нее начался приступ кашля. Ей пришлось отпить еще настоя.

— Даже если он так сказал, это равно ничего не значит, — заметила она, перестав наконец кашлять. — Если бы Маргарита Бургундская или любой из наших друзей, Йорков, захотели найти молодого человека, похожего на вашего отца, это не составило бы никакого труда: Англия полна его внебрачными детьми. Мне кажется, во Фландрии их тоже хватает, — ведь он проводил там скучные дни изгнания.

«Наверное, мать права», — не могла не согласиться Елизавета.

— У Джейн Шор не было детей, — заметила она, вспомнив, что та была любовницей отца не один год.

— Нет, но было много женщин, родивших от него детей, — настаивала вдова. Она уже устала и начала раздражаться. — Грейс тоже его ребенок.

Елизавета привыкла видеть Грейс и ее младшего брата во дворце в Вестминстере. Они ей не очень нравились, но она никогда специально не думала о них.

— Значит, поэтому у нее нет фамилии? — догадалась она, пораженная своей невнимательностью. — Она, наверное, похожа на свою мать этими выпуклыми и злобными глазами? Кто же была ее мать?

— Я давным-давно забыла о ней, — зевнула уставшая Елизавета Вудвилль. — Но теперь, когда обо мне некому заботиться, Грейс ухаживает за мной и делает все, что я ей приказываю.

«Интересно, что ее заставляет делать моя мать? Я не удивлюсь, если и они приложили руку к появлению нового «претендента».

Елизавета как можно явственнее попыталась представить себе младшего брата, но вскоре постаралась избавиться от этих мыслей, так сильно и больно ворошивших прошлое.

Внезапно мать задремала — она была очень слаба. Несколько минут Елизавета смотрела на нее. Она вспоминала и ее живость, и присущее ей чувство драматизма, и то, как мать всегда могла повернуть жизненные обстоятельства в свою пользу. И с грустью подумала, что видит ее на земле в последний раз.

Всю весну Англия кипела от слухов о так называемом герцоге Йоркском, который находился по ту сторону Ла-Манша. Казалось просто поразительным, сколько людей верили в него! Генрих считал, что главное оружие находится в руках герцога Бургундского, и это оружие могло быть использовано против него также любой другой страной — из тех, с которыми у Англии не было дружественных отношений.

Он по-прежнему занимался своими делами, среди которых был предстоящий брак его наследника и дочери Фердинанда Арагонского. Он вел переговоры о мирном договоре с Шотландией, занимался также морским путешествием Джона Кэббота, который должен был отправиться на поиски восточных сокровищ.

Елизавета знала, что ее мужа уважали и в Англии, и в других странах. Хотя он не проявлял агрессии, его побаивались. А ей так хотелось, чтобы его любили. Но, похоже, Генрих не нуждался в их любви так же, как ему не была нужна ее любовь. Он продолжал копить деньги и следил, чтобы его старший сын хорошенько учил латынь и греческий, а самое главное — испанский язык. Он стал хуже видеть и стал еще более скупым. Елизавета уже поняла, что в ее жизни никогда не будет настоящей любви… Счастье, что огромную радость приносила ей любовь детей. Ее просто очаровывал младший Хэри — здоровый, красивый и ласковый.

— Мы как будто живем в варварские времена, а не в эпоху, когда печатают книги и открывают новые страны, — жаловался Генрих, когда они плыли на королевской ладье в Гринвич, чтобы отдохнуть от столичных волнений. — Люди ведут себя так, как истеричные дети.

— Когда они так глупо поверили Симнелу, вас, казалось, не волновало, — сказала Елизавета, сидя рядом с ним под навесом, красиво украшенным розами Тюдоров.

— Тогда все было как детские игрушки. Мне пришлось просто заставить настоящего Уорвика проехать по улицам, чтобы все поняли свою глупость. Но сейчас мне нечего им показать, нет даже мертвого тела!

Он не заметил, как она напряглась, и резко повернулся к ней.

— Елизавета, разве никто из вас не знает, где они похоронены?

— Как мы могли это знать? Мы только знаем, что это случилось здесь! — ответила она, стараясь не смотреть на мрачный Тауэр, пока их ладья проплывала мимо него. — Наверное, об этом знал священник из Тауэра. Но он был стар, и болен, и умер прежде, чем мы покинули аббатство. У Ричарда был сквайр по имени Джон Грин. Он передавал послания сэру Роберту Брекенбери. Я пыталась поговорить с ним, но Ричард отослал его на остров Уайт. Сам бедный Брекенбери, как вы знаете, был убит при Босуорте.

— Мне необходимо добраться до сути дела, если даже на это уйдет половина моей жизни! — поклялся Генрих.

— Но в этом случае я никогда не смогу забыть об этом, — упрекнула его Елизавета.

Он не стал спорить, чтобы не волновать жену, — вскоре она должна была рожать.

Ее положение во время родов и после них было окутано печалью: мать умерла в Вермондси, и ее ребенок — она назвала девочку в честь матери — тоже прожил недолго. На этот раз с ней не было свекрови, и когда она позже приехала, чтобы навестить

Елизавету, казалось, что обычное спокойствие покинуло даже эту мудрую женщину.

— Король просил поговорить с вами, дитя мое, но мне так неприятно выполнять его просьбу, — начала она, когда наконец, они остались одни. — Елизавета, вы уверены, что уже достаточно окрепли? Вы такая бледная.

— Со мной все в порядке, — заверила ее Елизавета со слабой улыбкой. — Разумеется, мне грустно и плохо. Меня снова начала мучить эта проклятая малярия. Здесь часто идут дожди, а после них бывает очень влажно.

— Тогда я поговорю с вами в другой раз, — сказала Маргарита. Казалось, что она перевела дух и собралась уходить.

Но Елизавета сильно соскучилась по своей умной свекрови. Она протянула к ней руку.

— Нет, не уходите и расскажите мне все, — попросила она. Елизавета думала, что речь пойдет о новой причуде мужа, который просто помешался на экономии.

— Что, Генрих снова хочет уменьшить мое содержание? Или, может, на ливреях слуг должны быть вышиты драконы и розы? Что бы это ни было, неужели все так ужасно, что в даже не можете остаться с нами?

Елизавета удивилась, не увидев улыбки на красивом лице Маргариты.

— Все настолько плохо, что я не знаю, как начать, — серьезно сказала она. — Вам, дорогая моя дочь, придется вынести все это.

Елизавета резко села на кушетке.

— Мне? Значит, новости касаются только меня? — пробормотала она.

— Это касается вас и ваших сестер. Генрих провел тщательное расследование гибели ваших братьев. Ему пришлось сделать это, Елизавета, чтобы нейтрализовать слухи о том, что ваш младший брат жив.

— Да, да. Я все понимаю. И что же он обнаружил?

— Правда, что их убили… И произошло это очень быстро.

Елизавета обхватила руками свои бледные, бескровные щеки. До этого момента она даже не подозревала, насколько сильно укоренилась надежда в тайниках ее души. Она сама не понимала, как позволяла себе надеяться на какое-то чудо! Елизавета почувствовала, как умерла надежда, и вместе с ней умерла часть ее самой, как умерло недавно ее новорожденное дитя.

— Бог столь милосерден, что позволил умереть моей матери, и она не узнала новых подробностей. Она, конечно, была умнее меня. Она никогда не верила, что… — Елизавета замолчала.

— Бедная моя крошка, это же новая боль, — успокаивала ее Маргарита. Она не понимала, как надежда может устоять перед фактами и здравым смыслом. — Он выяснил некоторые подробности. Ты все равно услышишь о них рано или поздно. Я не хочу, чтобы ты узнала о них от кого-нибудь, кто не станет беспокоиться о твоих чувствах.

— Расскажите мне все, — попросила Елизавета. Она подложила себе под спину подушки и крепко сжала руки. — Я обещаю, что не стану плакать… и не упаду в обморок.

— Бог поможет тебе все пережить снова, — сказала графиня. — Генрих сам пошел в Тауэр и проверил книги с записями о выплате жалованья. Ты же знаешь, какой он осторожный и пунктуальный. Там когда-то получал деньги человек, который ухаживал за мальчиками. Его звали Слотер.

— Да, я помню. Все называли его Черный Слотер. Именно от его подружки мы и услышали о смерти братьев, — сказала Елизавета. Она вспомнила тот ужасный миг в кухне аббатства, когда она ударила какого-то деревенского дурачка: он посмел сказать, что Нед и Дикон убиты! — Я всегда считала, что он хорошо относился к мальчикам.

— Может, что так и было! Я не думаю, что он приложил руку к их убийству. Но мы не смогли найти его. Его, видимо, убили во время сражения. Выяснилось, что, пока он присматривал за мальчиками, кто-то привез послание для сэра Роберта Брекенбери.

— Это был сквайр Ричарда — Джон Грин, — подсказала Елизавета. Она уже устала от этого вступления.

— Правильно, его звали именно так. Ричард хотел, чтобы Брекенбери сделал что-то для него, тот отказался и предложил, что отдаст ключи от Тауэра в ту ночь.

— Это не очень похоже на правду.

— И тогда Ричард прислал Джеймса Тайррелла.

— Он все еще жив, — сказала Елизавета. Она взволнованно наклонилась вперед. — Я всегда хотела, чтобы Генрих допросил его.

— Ну что ж, он это сделал. Генрих предложил ему деньги и обещал простить его преступление. И этот жалкий человек признался.

— Он сделал это?

— Он сказал, что не видел, как все происходило в комнате. Будто он стоял внизу, у лестницы, и послал своего слугу Дайтона наверх вместе с каким-то разбойником, наемным убийцей по имени Форест. Того уже нет в живых.

Елизавета дрожащей рукой отмахнулась от кровавых деталей. После стольких лет имена убийц казались ей не самым важным доказательством.

— Как они это сделали? — спросила она. Ее голос стал низким и хриплым.

— Нужно ли тебе знать об этом? — осведомилась Маргарита. Она с сочувствием смотрела на Елизавету.

— Да, да. Если они страдали, я смогу пережить известие об этом.

— Этот Джон Дайтон сказал, что они закутали мальчиков в покрывала и задушили. Он сказал, что молодой король спал, но младший брат окликнул его, чтобы предупредить об опасности.

— Вы уверены, что ему не удалось скрыться?

— Как он мог это сделать? Там было двое сильных мужчин, и еще один ждал внизу.

Елизавета так сильно любила Дикона, что надежда умирала с трудом!

— Может, они решили, что он умер, и оставили его там, а он потом отполз куда-нибудь подальше? Может, кто-то из них пожалел его?

— Эти мясники снесли тела вниз, чтобы показать их Тайрреллу.

— Но так говорит только Дайтон.

— И Тайррелл.

— Он хозяин, а тот его слуга. Они будут рассказывать одно и то же!

В спальне королевы долгое время царила тишина. Она была такой же грустной, как и гибель новой жизни, которая так недавно была произведена здесь на свет Божий. Мерзость давнего кровавого преступления, казалось, притушила свет солнца.

— Куда же дели их бедные тела? — шепотом спросила Елизавета. У нее совершенно не оставалось сил.

— Кажется, оба убийцы были очень испуганы и сразу же похоронили их внизу лестницы, как и приказал Тайррелл. Но Тайррелл добавил, что когда король Ричард узнал об этом, ему это не понравилось. Он сказал, что оба мальчика принадлежали к ветви Йорков, они — дети его умершего брата и их следует похоронить в освященной земле и отслужить по ним церковную службу. Но он же сам приказал их убить! Я не могу понять его страшную и противоречивую натуру.

— Ричард был именно таким. В нем как будто уживались два разных человека: — одного из них вы могли ненавидеть, а другого начинали почти любить. И могу поверить, что сначала он приказал их убить, а потом начал беспокоиться о том, что души его жертв не найдут себе покоя. Он так гордился своей семьей…

— Тогда все похоже на правду. Вы же знали его лучше меня. — Маргарита вздохнула и встала. — Поговаривали, что следующей ночью видели старенького священника и человека, который был закутан до самых глаз. Они пробрались к этому месту и вырыли трупы. Тот священник уже умер.

— Значит, это расследование не принесло никаких результатов? У Генриха нет даже их бедных косточек, чтобы подкрепить свои доказательства?

— Но все убеждены, что герцог Йоркский мертв! Елизавета закрыла глаза и откинулась на подушки.

— Наверное, об этом болтают в любой таверне Лондона?

— Я бы сказала, в каждой таверне Англии, — заметила Маргарита. — Везде проклинают имя вашего дяди Ричарда.

Генрих вскоре присоединился к ним. Елизавета уже успела несколько оправиться от потрясения, вызванного заново пережитой трагедией.

— Мне очень жаль, Елизавета, что вам пришлось снова все пережить, — сказал он.

— Но это помогло нам развеять опасные слухи, которые могли так нашей династии. Ради будущего детей и их безопасности я смогла пережить это, — успокоила его Елизавета.

— Я бы не стал говорить об их безопасности, — осторожно заметил муж. — Я не могу рассчитывать, что иностранные королевские семьи захотят принять их в свои объятия, пока фальшивые претенденты раскачивают основание моего трона! Но теперь мы снова можем пригласить к нам испанского посла.

— Похоже, вы всем довольны, — ровным голосом заметила Елизавета. — Но кто же такой этот молодой человек из Фландрии?

— Какое это имеет значение? — пожал плечами Генрих.

— Наверное, вы правы, — согласилась Елизавета.

— А что Джеймс Тайррелл — получит что-то на этом острове Уайт?

— Потерпите, дитя мое, — посоветовала ей Маргарита, легко касаясь ее руки.

Генрих с неудовольствием посмотрел на жену.

— Тайррелл еще получит по заслугам, — пообещал он, собирая свои бесконечные бумаги. — Он послужил моим целям. Попозже вы увидите — я сам займусь им.

На этот раз Генрих был излишне оптимистичен. Вера, основанная на страстном желании, умирает весьма трудно. Слишком много англичан хотели бы иметь королем сына Эдуарда IV. Архиепископ Мортон в качестве министра финансов оказался слишком умным вымогателем. Генрих всячески развивал торговлю с Фландрией, и от этого сильно пострадали купцы и торговцы Лондона. Они были настолько возмущены, что разгромили богатые пристани Стил-хауса, где иностранцы из ганзейских городов пожинали богатые плоды торговли, которых были лишены купцы Лондона. Король Тюдор был весьма практичным человеком, но у него отсутствовала связь с простыми людьми, — та самая связь, с помощью которой более слабые короли пользовались любовью народа. Поэтому, несмотря на все признания прямых участников преступления, которые добывались с таким трудом, и несмотря на кровавые подробности, которые тоже подтверждались, интерес и сочувствие к очередному самозванцу возрастали.

Слухи все время висели, как грозовое облако, над жизнями Тюдоров. Сначала они над ними подшучивали. Но по мере того, как проходили годы и в слухи верили или же делали вид, что верят, чтобы добиться своих корыстных целей, все больше и больше людей, — королевской семье становилось жить все сложнее. Они даже сами начали в чем-то сомневаться. Из-за этих слухов Генрих и Елизавета даже стали ближе друг к другу, так как слухи волновали обоих. Но слухи действовали на них по-разному. Генрих, чьи притязания на трон были весьма сомнительными, страдал от обиды и страха. А Елизавета, хотя она и волновалась за свою семью, никогда не отказывалась от смутной надежды. Она так старалась убедить себя в напрасном ожидании. Ведь она прекрасно понимала, что надеяться не на что, но…