Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Побег Перкина Ворбека стал восьмым чудом света. Люди спрашивали, почему он вообще решил бежать: у него совершенно не было надежды, что теперь его кто-то поддержит. Кроме того, во дворце он находился в относительной безопасности. В то утро во дворце все думали только о пропавшем соколе короля, и лишь когда нерадивые охранники днем принесли ему еду, они обнаружили, что улетела их главная птичка!

Дамы королевы прилетели к ней, чтобы сообщить удивительные новости! Они были так взволнованы поступком человека, чьи необычайные приключения столько времени обсуждались всеми, что даже не заметили, как мало сказала по этому поводу сама королева. И не было ничего удивительного, что старая глухая Метти, знавшая все ее секреты, тоже ничего не сказала. Когда прибыла Кэтрин Гордон, разговоры начались с самого начала.

— Что они предпринимают? — спросила грустная и растерянная жена Перкина.

— Король приказал закрыть все порты, — таков был ответ.

— Если бы даже он не сделал этого, вам не следует надеяться, что люди пойдут за вашим мужем, — предупредила ее Елизавета.

— Но он может направиться в Шотландию, — с надеждой заметила Кэтрин.

Елизавета положила требник. Она только делала вид, что читала его. Она снова пришла в себя, освободилась от его чар. Она, казалось, выздоровела.

— Шотландия, Фландрия, Франция — какое все это имеет значение? — устало сказала она. — Как только он покидал эти страны, король, с присущей ему мудростью, заключал мирные договоры с каждой из них. Поэтому их правители никогда не разрешат ему снова приехать к ним. Вы думаете, ваш кузен Джеймс станет рисковать ради какого-то самозванца своим браком с нашей дочерью?

Но сама Елизавета еще не решила, на что ей следует надеяться. Ей хотелось, чтобы Перкин уехал и никогда больше не тревожил их. Но пока он будет жив и на свободе, тревоги Генриха не кончатся. Эти тревоги до времени состарили его. Елизавета действовала под влиянием момента, а теперь, спокойно все обдумав, она пришла в ужас от содеянного. Она боялась за себя и за главного сокольничего короля. Но, как ни странно, не наказали даже охрану.

Когда она увидела Генриха в следующий раз, он не выглядел взволнованным и не был зол. Он даже поехал на охоту в парк Ричмонда на следующий день. Может, он сделал это, чтобы показать своим подданным, что не придает никакого значения побегу Перкина? Но потом Елизавета часто видела, как он пристально смотрел на нее со злобной ухмылкой на тонких губах. Старая Метти непочтительно называла выражение его лица «кошка, стерегущая мышку». Елизавета вспомнила, как ее дочь говорила, что он часто наблюдал за пленником из окна приемной перед своим кабинетом, и начала думать, что он, наверное, видел, как она выходила из садика в тот день.

Она так нервничала, что была счастлива, когда они отправились в Ричмонд. Там она могла чем-то заняться и не видеть страдание и вопрос в глазах Кэтрин Гордон.

Бедная девушка постоянно повторяла:

— Если он выберется за границу и станет там жить, даже в бедности, я все равно последую за ним. Как вы думаете, мадам, король отпустит меня?

— Нет, — однажды резко ответила ей Елизавета. — Разве недостаточно того, что Его Величество так добр к вам и дает вам содержание? Вы должны на коленях благодарить Бога, что вы не ждете ребенка от самозванца, потому что тогда королю пришлось бы вести себя с вами по-иному!

— Но ведь я его кузина и он любит меня, — заметила Кэтрин.

— Да, я тоже думаю, что вы ему нравитесь, — ответила Елизавета. Она подошла к зеркалу и подумала, что стареет не только Генрих. Следы пережитого уже были заметны на лице. Она впервые обнаружила у себя морщинки, которые так не шли к ее красоте. Она подарила своему мужу преимущества своей популярности и родила ему прекрасных детей, чтобы объединить Алую и Белую розы. Он, видимо, больше ничего и не желал от нее. Наверное, он стал так редко навещать ее в спальне потому, что ему нравилась его хорошенькая кузина из Шотландии. Мысль была неприятной, но Елизавету не злила. «Боюсь, я неправильно сужу о нем», — подумала она.

В последующие дни она старалась как можно меньше думать о Кэтрин Гордон, ее привлекательном муже и обо всем, что случилось в старом монастырском саду. Ей нужно было решительно покончить с мыслями о нем раз и навсегда! Она была убеждена, что, если бы она не почувствовала в нем зов крови Плантагенетов и у них не возникли бы какие-то духовные связи, она бы никогда не стала с ним так откровенничать!

Чтобы больше не страдать и не волноваться, она решила, что ей следует принять мнение матери, версию, на которой та настаивала: он был ее сводным братом от связи ее отца с какой-то женщиной и поэтому удивительно походил на Дикона. Иначе откуда у него могли быть такие тонкие черты лица и приятные манеры? Она решила, что ее мать тайно связалась с сестрой умершего мужа, которая с удовольствием начала выполнять задуманный ими план. Грейс, преданная вдовствующей королеве, послала к Маргарите Бургундской своего младшего брата, чтобы они смогли выполнить задуманное.

Молодой человек оказался подарком небес — с его привлекательной внешностью, знанием жизни при дворе и умением очаровывать. Он казался настолько настоящим, что в течение шести лет наводил страх даже на Генриха Тюдора! Но кем бы ни был этот мужчина, Елизавете было неприятно думать о том, что он странствует голодный и его преследуют, что он мечется из одного закрытого порта в другой и старается перехитрить ее мужа.

В конце концов, люди короля поймали его совсем рядом с дворцом в Ричмонде. Но даже и тогда он затаился, как заяц, удрал от них и умудрился найти приют в монастыре Шин.

— Вот видите, — радостно говорила всем Кэтрин Гордон. — Если бы он не был герцогом Йоркским, он бы не знал, что здесь, рядом, ему дадут убежище.

— У него было время, чтобы найти себе приют, — резко перебила ее Джейн Стеффорд. Она понимала, что постоянное повторение этого имени волнует ее госпожу. — Да и монастырь со многими акрами земли нельзя спутать со скромной крестьянской фермой!

На этот раз королева не стала протестовать против употребления имени ее брата, она отвела в сторону свою шотландскую гостью.

— Я уверена, что он шел во дворец, а не в монастырь, — утешала она ее. — Он так сильно любит вас, Кэйт, если рисковал жизнью, чтобы только повидать вас!

Несмотря на волнение, красивое личико девушки просияло.

— Но откуда он мог знать, что мы приехали сюда? — спросила она после минутного размышления.

Однако королева не собиралась ничего объяснять ей.

«Хорошо, что он хотя бы жив». — Подумали обе.

Произошло давно ожидаемое: даже у Генриха лопнуло терпение. На этот раз король презрел законы Святой Церкви. «Перкин Ворбек нарушил мир в стране», — твердо завил он и потребовал, чтобы приор выдал самозванца. Все прекрасно знали, что Генрих никогда раньше не вмешивался в дела церкви, если только она не мешала ему, часто жертвовал большие суммы на церковь, делал подарки. На этот раз здравый смысл возобладал, и приор согласился выдать Перкина при условии, что ему сохранят жизнь. Если судить по тому, как он настаивал на своем условии, можно было понять, что в те короткие часы, которые он провел со своим незваным гостем, старый мудрый приор тоже поддался волшебству его чар.

Все были поражены, когда Генрих согласился на эти условия.

Было решено, что наглый самозванец будет посажен в колодки на целый день перед Вестминстер-Холлом и в Чипсайде, а потом будет осужден на пожизненное заключение.

— Помести его в камере, расположенной под комнатой графа Уорвика, — слышала Елизавета приказание ее мужа коменданту Тауэра.

Здесь он должен будет сидеть вечно, позабыв солнечный свет, пение птиц, ароматы весны. Ему даже не разрешали прогулок по крепостным стенам, что не воспрещали ее бедному кузену Уорвику.

Прошел трудный год, и Елизавета заставила себя меньше думать о Тауэре и его обитателях. Она все больше времени и денег тратила на увечных, больных и страждущих, и ее стали называть Елизаветой Доброй. Она старалась не критиковать дела мужа и думать только о своей семье и о хозяйстве. Теперь, когда ее свекровь не бывала при дворе, Елизавете приходилось решать различные проблемы самой. Хотя она никогда не стремилась к власти, что было так присуще Вудвиллям, ей было приятно, что она хорошо справляется с этими новыми для нее делами. Дети обожали ее, она была очень дружна со своими сестрами. Кэтрин Плантагенет теперь принадлежала к девонским Куртене и занималась их делами, младшая Бриджит уже стала послушницей. Анна вышла замуж за великолепного графа Суррея и часто навещала королеву. Когда умер богатый старый муж Сесиль, именно Елизавета помогала ей советами. Жизнь снова расцвела для Цецилии, ей не нужно было скрывать свою любовь к сэру Роберту Кайму, джентльмену из Линкольншира.

— Но король никогда не разрешит мне выйти за него замуж, — вздыхала она.

— Тому, о чем он не слышал, он помешать не сможет, — ответила ей Елизавета.

Сесиль с удивлением уставилась на свою любимую сестру.

— Ты хочешь сказать, что ты, чей девиз: «Почтительность и покорность!», серьезно советуешь нам пожениться, не спрашивая его позволения? Я правильно поняла тебя, Бесс?

— Только если вы готовы жить вдали от двора и его развлечений где-нибудь в сельской усадьбе. Подумай об этом, моя радость! Тебе нужно быть твердой, ты всегда была такой живой и так любила веселиться!

— Бесс, ради Роберта я буду жить где угодно!

— Тогда ты уже сделала выбор, — твердо заметила Елизавета.

— Если король разозлится, ты что-то сможешь сделать для нас?

— Я сделаю все, что в моих малых силах.

— Я, может, не должна просить тебя об этом, но ты не знаешь, что значит быть смолоду замужем за человеком, чье прикосновение подобно вкусу соленой рыбы в Великий пост! — объяснила ей молодая вдова лорда Уэллеса.

Елизавета взяла в обе руки прелестное молодое личико своей сестры и нежно поцеловала ее.

— Дорогая моя Сесиль, я тебя понимаю лучше, чем ты думаешь! — тихо промолвила она. — Я была наследницей трона и не могла выбирать. Но той, кому я желаю счастья, я хочу сказать: «Бери себе в мужья друга и любовника!»

Елизавета понимала, что ее старшие дети не могут выбирать себе спутника жизни по такому принципу, с этим ей пришлось смириться. Но Джеймс Шотландский был настоящим мужчиной, и он был щедр. Испанская невеста была прекрасно воспитанной девушкой. И Елизавета старалась хорошо подготовить Артура и Маргариту к будущей жизни. Они изучали иностранные языки, им шили наряды для будущей церемонии. Хотя испанский король до сих пор колебался.

— Но Генрих обязательно придумает, как убедить его, — говорила она своим друзьям, — Елизавета верила в мудрость мужа и его умение властвовать.

И вдруг однажды Лондон опять пришел в волнение: Перкин Ворбек, который уже побывал в колодках, опять пытался бежать.

— Но никто не может убежать из Тауэра! — воскликнула Елизавета, когда ей об этом рассказал ее родственник граф Суррей. Она разговаривала с Томасом Стеффордом, его сестрой и старым другом лордом Стенли. Она была так взволнована, что вскочила со стула, и все ее нитки рассыпались по полу.

— Никому это не удастся, мадам, — подтвердил Суррей.

— Но никто не был так близок к этому, как он. Они уже были у Байуорд Тауэр, почти на подъемном мосту, когда их схватили.

— Их?

— Кузен Вашего Величества, граф Уорвик, бежал с ним.

— Уорвик? — воскликнула Джейн Стеффорд. Она стояла на коленях, собирая рассыпанные нитки.

— Кажется, они разработали план, — объяснил им Томас Стеффорд.

Он слышал об этом, но сестра попросила его не обсуждать детали побега с королевой.

— Кузен Уорвик придумал план побега! — воскликнула королева. — Мой дорогой Том, вы же знаете, что он не смог бы организовать даже простую соколиную охоту, — запротестовала она.

— Значит, все придумал этот Перкин, — заметил лорд Стенли. С тех пор, как расправились с его братом, он не так рьяно занимался делами двора.

— Мне кажется, Уорвику настолько надоело долгие годы находиться под охраной, что он с интересом прислушался к Перкину. Мы все знаем, насколько он послушен. Он, наверное, сделал все, что посоветовал ему Перкин.

— Милорды, меня удивляет одно, — заметила Джейн. Она продолжала сидеть на корточках, и у нее на коленях лежали собранные с пола шелковые нитки. — Если Перкин был заперт в одной из этих ужасных камер, как они могли встретиться с Уорвиком?

— Обнаружили, что камера не была заперта, — ответил Суррей. — Он, видимо, мог подружиться с охраной. Ему нет равных в умении использовать людей!

— Но охрану подбирали специально. Стреинджвей, Бьюет, Эствуд и человек по имени Длинный Роджер. Я слышала, сам король одобрил этот выбор, — сказала Елизавета. Она понимала, что давала в руки важную подсказку.

— Они все себя хорошо проявили, когда служили королю.

— Может, они и в этот раз служили ему! — прямо заявил Стенли.

Елизавета повернулась к нему — ей тоже кое-что стало ясно.

— Вы хотите сказать, что на сей раз умного самозванца перехитрили? Что он сам стал наживкой?! — грозно потребовала она ответа.

— Ну что можно сказать… — попытался подвести итоги Суррей. Он, как всегда, постарался сгладить напряженность момента. — Теперь их задержали, и они ждут суда. И мы все знаем, чем для них кончится дело!

— Нет, нет! — вскричала Елизавета. — Не может быть, чтобы король сделал это! Вы знаете, как он милосерд. Он знает, как и все мы, что Уорвик не понимал, что делает.

— Но, тем не менее, простите меня, Ваше Величество, если суд над ним состоится, расчистится путь к испанскому браку, — ответил Стенли.

На этот раз Елизавета промолчала. Она вспомнила слова архиепископа Мортона, которые она как-то случайно услышала: «Пока Уорвик жив, не будет никакого испанского брака».

Она вздрогнула, как будто кто-то прошел по ее могиле. Значит, за брак ее сына придется заплатить кровью Плантагенетов! Значит, Генрих наконец использовал Перкина в своих целях.

Эдуарда, графа Уорвика, должны были казнить на Тауэр Хилле. Королева Елизавета пошла помолиться за его простую и нежную душу в комнату, отведенную для молитвы. Она оплакивала его безвременную смерть и то, как он бесполезно прожил свою жизнь. Она все время вспоминала Тайбери, где другой молодой человек, не желавший ему вреда, ждал своего конца, стоя на эшафоте. Во время молитвы Елизавета представляла, как он стоит на помосте в утреннем свете, — веселый и свободный, возвышаясь над глазеющей на него толпой. Наконец он признается, что он сын купца из Турне, и при этом дерзко улыбнется. Она словно слышала его голос, так спокойно звучавший тогда, в теплый полдень в огражденном стенами саду: «Я не смог ничего добиться, поэтому пусть королем станет ваш сын!»