Эмили из Молодого Месяца. Искания

I

Лето того года стало по-настоящему ужасным временем для всего клана Марри. В мае Эмили исполнилось двадцать два. Ни Тедди, ни Илзи не приехали домой в то лето. Илзи была на гастролях на Западе, а Тедди отправился в один из отдаленных северных районов на индейских территориях, чтобы сделать серию иллюстраций для какого-то журнала. Но у Эмили было так много поклонников, что сплетники в Блэр-Уотер были в таком же затруднительном положении, как стоножка, которая не знает в каком порядке перебирать ногами. Столько кавалеров, и ни один из них не заслуживает того, чтобы близкие отношения с ним можно было одобрить.

Был красивый, франтоватый Джек Баннистер, донжуан из Дерри-Понд — «колоритный негодяй», как называл его доктор Бернли. Конечно, Джек был совершенно беспринципным типом. Но кому известно, какое впечатление его сладкие речи и красивая внешность могут произвести на «темпераментную» Эмили? Эта мысль тревожила Марри три недели, а затем оказалось, что у Эмили все же есть толика здравого смысла. Джек Баннистер исчез со сцены.

— Эмили не следовало даже разговаривать с ним, — с негодованием сказал дядя Оливер. — Говорят, он ведет дневник и записывает все свои любовные истории и все, что ему говорят девушки.

— Не волнуйтесь. Того, что я ему сказала, он не запишет, — улыбнулась Эмили, когда взволнованная тетя Лора передала ей эти слова.

Новые тревоги доставил всем Марри Харольд Конвей из Шрузбури. Копна вьющихся темно-каштановых волос, сверкающие карие глаза, уже за тридцать, вид опустившегося поэта. Он зарабатывал на жизнь, «пиликая на скрипке».

Эмили пошла на концерт и там играла с ним дуэтом, после чего ее тетки в Молодом Месяце пережили несколько бессонных ночей. Но когда, выражаясь языком Блэр-Уотер, его «вытеснил» Род Данбар, стало еще хуже. Данбары считались «пустым местом» в том, касалось религии. Мать Рода была, конечно, пресвитерианкой, но отец методистом, брат баптистом, а одна из сестер принадлежала к секте «Христианская Наука». Другая сестра была теософисткой, что было хуже, чем все остальное вместе взятое, поскольку Марри понятия не имели, что это такое. Ну, и к какому вероисповеданию при всей этой мешанине, скажите на милость, принадлежал Род? Явно он был не пара правоверной пресвитерианке, племяннице хозяек Молодого Месяца.

— Его двоюродный дедушка был религиозным маньяком, — мрачно заметил дядя Уоллес. — Его шестнадцать лет держали на цепи в спальне. Что с этой девушкой? Она круглая идиотка или в нее вселился демон?

Однако Данбары были по меньшей мере уважаемой семьей, но что можно было сказать о Ларри Диксе, одном из «печально знаменитых Диксов из Прист-Понд», чей отец когда-то пас коров на кладбище и чей дядя не без оснований подозревался в том, что, желая навредить соседу, бросил дохлую кошку в его колодец? Конечно, сам Ларри преуспевал в качестве местного дантиста и был таким убийственно серьезным, внушительным молодым человеком, что его не в чем было упрекнуть… если бы только можно было смириться с тем обстоятельством, что он Дикс. Тем не менее тетя Элизабет испытала большое облегчение, когда Эмили дала ему отставку.

— Какая самонадеянность! — воскликнула тетя Лора, имея в виду, что какой-то там Дикс домогался девушки из клана Марри.

— Я дала ему отставку не из-за его самонадеянности, — сказала Эмили. — А из-за его манеры ухаживать. Он сделал отвратительно некрасивым то, что должно быть прекрасным.

— Вероятно, ты не приняла его предложение, потому что он сделал его недостаточно романтично, — с презрением в голосе сказала тетя Элизабет.

— Нет. Думаю, истинной причиной было впечатление, что он из тех мужчин, которые дарят жене на Рождество пылесос, — внушительно сообщила Эмили.

— Она ничего не желает принимать всерьез, — сказала тетя Элизабет в отчаянии.

— Я думаю, она заколдована, — сказал дядя Уоллес. — У нее не было ни одного приличного поклонника в этот лето. Она такая темпераментная, что приличные молодые люди боятся ее как огня.

— За ней закрепляется репутация ужасной кокетки, — стонала тетя Рут. — Неудивительно, что никто из порядочных мужчин не хочет иметь с ней дела.

— У нее вечно какой-нибудь экстравагантный любовный роман, — отрывисто подытожил дядя Уоллес. И весь клан почувствовал, что дядя Уоллес нашел необыкновенно меткое словечко. «Романы» Эмили никогда не были традиционными, приличными романами, какими должны быть романы Марри. Они действительно были экстравагантными.

II

Но Эмили всегда благословляла судьбу за то, что никто из членов ее клана, кроме тети Элизабет, ничего не узнал о самом эксцентричном из всех ее поклонников. Если бы они узнали, то решили бы, что она «темпераментна» сверх всякой меры.

Все произошло просто и глупо. Редактор шарлоттаунекого «Аргуса», ежедневной газеты с претензиями на литературность, нашел в каком-то старом американском периодическом издании некий, не охраняемый авторским правом, рассказ в нескольких частях «Королевская помолвка» какого-то неизвестного автора Марка Гривза и решил напечатать его в специальном издании «Аргуса», посвященном «рекламе» острова Принца Эдуарда в качестве летнего курорта. Редакционный штат «Аргуса» был мал, и наборщики набирали это специальное издание урывками в течение месяца. Когда уже почти все было готово, выяснилось, что заключительная глава «Королевской Помолвки» исчезла. Редактор пришел в ярость, но это не помогло отыскать пропавшую главу. Быстро подобрать другой рассказ было невозможно, да и времени набирать текст заново не оставалось. Специальное издание должно было идти в печать через час. Что было делать?

В этот момент в редакцию забрела Эмили. Они с мистером Уилсоном были добрыми друзьями, и она всегда заходила навестить его, когда появлялась в городе.

— Как ты кстати! — сказал мистер Уилсон. — Не окажешь ли мне услугу? — Он бросил ей потрепанные и засаленные листы с текстом «Королевской помолвки». — Ради всего святого, возьмись прямо сейчас за работу и напиши заключительную главу к этой истории. Я даю тебе полчаса. Еще за полчаса ее сумеют набрать. И это злополучное издание выйдет у нас вовремя.

Эмили торопливо просмотрела рассказ. Нигде не было ни намека на то, какую развязку намеревался сделать Марк Гривз.

— Вы представляете, чем кончался рассказ? — спросила она.

— Нет, даже не читал его, — простонал мистер Уилсон. — Просто выбрал его из-за подходящей длины.

— Хорошо, я постараюсь сделать, что могу, — сказала Эмили, хотя не привыкла писать с непочтительным легкомыслием о королях и королевах. — Этот Марк Гривз, кто бы он ни был, похоже, очень свободно чувствует себя в обществе королевских особ.

— Ручаюсь, что он ни одной никогда не видел, — фыркнул мистер Уилсон.

За отведенные ей полчаса Эмили сочинила вполне достойную заключительную главу: тайна, вокруг которой был закручен сюжет, раскрывалась весьма оригинальным образом. Мистер Уилсон схватил исписанные листки с горячим вздохом облегчения, вручил их наборщику и проводил Эмили с поклонами и благодарностью.

«Интересно, заметит ли кто-нибудь из читателей, где кончился текст автора и началось мое сочинение, — с улыбкой размышляла Эмили. — А еще интересно, увидит ли когда-нибудь его Марк Гривз и если да, то что он подумает?».

Представлялось совершенно невероятным, что ей когда-нибудь доведется получить ответ на этот последний вопрос, и она выбросила его из головы. А потому, когда две недели спустя, вскоре после обеда, кузен Джимми ввел какого-то мужчину в гостиную, где Эмили в этот момент ставила розы в старинный кубок из горного хрусталя на рубиновой подставке — фамильная драгоценность Марри, — Эмили никак не связала появление незнакомца с «Королевской помолвкой», хотя у нее сразу возникло впечатление, что посетитель чрезвычайно разгневан.

Кузен Джимми скромно удалился, а тетя Лора, которая зашла, чтобы поставить на стол большую стеклянную вазу с только что сваренным, горячим земляничным вареньем, тоже удалилась — немного озадаченная: кем может быть странного вида гость племянницы? Эмили и сама удивилась. Она осталась стоять у стола — стройная, грациозная, в бледно-зеленом платье, сияющая как звезда в затененной, старомодной комнате.

— Не хотите ли присесть? — спросила она со всей чопорной вежливостью Молодого Месяца. Но новоприбывший не шевельнулся. Он просто стоял и глазел на нее. И снова Эмили почувствовала, что, хотя он был в ярости, когда вошел, теперь уже ничуть не сердит.

Он, должно быть, когда-то родился, но Эмили подумала, что младенцем он не мог быть никогда… В безрассудно смелом костюме, с глазами, похожими на маленькие черные ягодки под прямоугольничками черных бровей — в один глаз был туго ввинчен монокль, — с черной, до плеч гривой волос, необыкновенно длинным подбородком и мраморно-белым лицом. «На картине, — подумала Эмили, — он выглядел бы довольно красиво и романтично. Но здесь, в гостиной Молодого Месяца он казался совершенно нелепой фигурой».

— Поэтическое существо, — произнес он, по-прежнему глазея на нее.

У Эмили мелькнула мысль, что он, возможно, сбежал из сумасшедшего дома.

— Вы не повинны в таком преступлении как неприятная внешность, — продолжил он с жаром. — Это чудесный момент… поистине чудесный. Жаль, что мы должны испортить его разговором. Глаза лилово-серые, сбрызнутые золотом. Глаза, которые я искал всю жизнь. Прекрасные глаза, в которых я утонул вечность назад.

— Кто вы? — спросила Эмили сухо, теперь совершенно уверенная в том, что он безумен. Он положил руку на сердце и поклонился.

— Марк Гривз… Марк Дилейдж Гривз.

Марк Гривз! У Эмили мелькнула смутная мысль, что она должна знать это имя. Оно звучало странно знакомо.

— Неужели мое имя вам ничего не говорит?! Вот она, слава. А я полагал, что даже в этом отдаленном уголке мира…

— О! — воскликнула Эмили, вдруг обо всем догадавшись. — Я… теперь припоминаю. Вы написали «Королевскую помолвку».

— Рассказ, который вы так бесчувственно убили… Да, это я.

— О, мне так жаль, — перебила Эмили. — Конечно, вы считаете мой поступок непростительной дерзостью. Но все получилось так… понимаете…

Он остановил ее взмахом очень длинной, очень белой руки.

— Неважно. Неважно. Теперь это меня совершенно не интересует. Я признаю, что был ужасно зол, когда приехал сюда. Я остановился в отеле «На дюнах» в Дерри-Понд… Ах, какое название… поэзия… тайна… роман… и сегодня утром увидел специальное издание «Аргуса». Я невероятно разозлился — разве не имел я на это права? — но еще больше опечалился. Мой рассказ был варварски изуродован. Счастливый конец. Отвратительно. Мой конец был печальным и художественным. Счастливый конец никогда не бывает художественным. Я поспешил в берлогу «Аргуса». Я скрыл мой гнев. Я выяснил, кто несет ответственность. Я пришел сюда, чтобы осудить, чтобы упрекнуть. Я остаюсь, чтобы благоговейно поклоняться.

Эмили просто не знала, что сказать. Опереться на традиции Марри она не могла — в Молодом Месяце никогда не сталкивались ни с чем подобным.

— Вы меня не поняли. Вы ошеломлены, ваша растерянность вам к лицу. Я повторяю: чудесный момент. Прийти в гневе… и увидеть божество. Прийти, чтобы осознать в первую же минуту, что вы были предназначены судьбой для меня и только для меня.

Эмили хотелось, чтобы кто-нибудь поскорее вошел в гостиную. Происходящее становилось похожим на дурной сон.

— То, что вы говорите, нелепо, — возразила она коротко. — Мы совершенно не знаем друг друга…

— Знаем, — перебил он. — Мы, несомненно, любили друг друга в какой-то прежней жизни. И наша любовь была бурной и великолепной, любовь вечности. Я узнал вас, едва переступив порог. Как только вы оправитесь от своего очаровательного удивления, вы тоже это осознаете. Когда вы сможете выйти за меня замуж?

Когда вы получаете предложение выйти замуж от мужчины через пять минут после того, как впервые его увидели, это доставляет скорее волнующие, чем приятные переживания. Эмили была раздражена.

— Пожалуйста, не говорите глупостей, — решительно сказала она. — Я вообще не собираюсь выходить за вас.

— Не собираетесь? Но вы должны! Я еще никогда не делал предложения ни одной женщине. Я знаменитый Марк Гривз. Я богат. Я обладаю обаянием и романтичностью моей матери-француженки и здравым смыслом моего отца-шотландца. Французской стороной моего существа я чувствую и признаю вашу красоту и вашу тайну. Шотландской стороной я смиренно склоняюсь перед вашей сдержанностью и достоинством. Вы идеальны… восхитительны. Много женщин любили меня, но я их не любил. Я вошел в эту комнату свободным человеком. Я выхожу пленником. Волшебный плен! И до чего восхитительна та, что взяла меня в плен! В душе я преклоняю перед вами колени.

Эмили ужасно боялась, как бы он не преклонил колена перед ней и во плоти. С виду он был вполне на это способен. Что, если в эту минуту войдет тетя Элизабет?

— Пожалуйста, уйдите, — сказала она в отчаянии. — Я… я очень занята и не могу продолжать этот разговор. Я очень сожалею, что так вышло с этим рассказом… и если бы вы позволили мне объяснить…

— Я сказал, что все, связанное с рассказом, не имеет значения. Хотя вы должны научиться никогда не писать счастливых концов — никогда. Я научу вас. Я научу вас красоте и художественности горя и незавершенности. Ах, какая из вас выйдет ученица! Какое блаженство иметь такую ученицу! Целую вашу ручку.

Он сделал шаг ближе, словно чтобы схватить ее за руку. Эмили в тревоге сделала шаг назад.

— Вы, должно быть, сошли с ума! — воскликнула она.

— Неужели я выгляжу безумным? — удивился мистер Гривз.

— Да, — отвечала Эмили прямо и жестоко.

— Возможно… и даже вполне вероятно. Безумен — опьянен вином этой розы. Все влюбленные безумны. Божественное безумие! О, прекрасные нецелованные губы!

Эмили выпрямилась. Было пора кончать этот нелепый разговор. Она была ужасно разгневана.

— Мистер Гривз, — начала она… и такова была сила «взгляда Марри», что мистер Гривз понял: она говорит именно то, что думает. — Я не собираюсь слушать эти глупости. Если вы не хотите дать мне возможность объяснить, что вышло с этим рассказом, я с вами прощаюсь.

Мистер Гривз на миг остановил на ней печальный взгляд, а затем торжественно произнес:

— Поцелуй? Или пинок? Что из двух?

Выражался ли он метафорически? Но так или иначе…

— Пинок, — сказала Эмили презрительно.

Мистер Гривз неожиданно схватил хрустальный кубок и со всей силы швырнул его в печь.

Эмили слабо взвизгнула — частью от настоящего страха, частью от возмущения. Драгоценный кубок тети Элизабет!

— Это всего лишь защитная реакция, — сказал мистер Гривз, пристально глядя на нее. — Я должен был или сделать это… или убить вас. Ледяная дева! Холодная весталка! Холодная, как ваши северные снега! Прощайте.

Он не хлопнул дверью, когда выходил. Он просто закрыл ее мягко и решительно, чтобы Эмили почувствовала, что она потеряла. Увидев, что он действительно вышел из сада и, негодующий, удаляется от дома тяжелой поступью, словно желая растоптать все на своем пути, она позволила себе долгий вздох облегчения… первый, на какой осмелилась с той минуты, как он вошел.

— Вероятно, — пробормотала она, почти в истерике, — я должна быть счастлива, что он не швырнул в меня стеклянную вазу с горячим земляничным вареньем.

Вошла тетя Элизабет:

— Эмили, бокал из горного хрусталя! Бокал твоей бабушки Марри! И ты его разбила!

— Нет-нет, тетечка дорогая, это не я, это мистер Гривз… Мистер Марк Дилейдж Гривз. Он швырнул бокал в печь.

— Швырнул в печь! — Тетя Элизабет была потрясена. — Зачем он это сделал?

— Потому что я не захотела выйти за него замуж, — сказала Эмили.

— Выйти за него! Ты видела его раньше?

— Никогда.

Тетя Элизабет, совершенно потерявшая дар речи, собрала с пола осколки хрусталя и вышла… Несомненно, что-то не так с девушкой, если мужчина делает ей предложение при первой встрече. И швыряет фамильные бокалы в ничем ему не досадившие печи.

III

Но по-настоящему всем Марри испортила то лето история с японским принцем.

Кузина Луиза Марри, двадцать лет прожившая в Японии, приехала погостить домой, в Дерри-Понд и привезла с собой молодого японского принца, отец которого дружил с ее мужем. Благодаря ее усилиям юноша не так давно был обращен в христианство и теперь пожелал взглянуть на Канаду. Сам его приезд произвел невероятную сенсацию как среди членов клана Марри, так и во всем обществе. Но эта сенсация была ничто по сравнению со следующей сенсацией: скоро все осознали, что принц, вне всякого сомнения, горячо влюбился в Эмили Берд Старр из Молодого Месяца.

Он понравился Эмили, заинтересовал ее, вызвал у нее сострадание своей растерянностью: естественно, японский принц, даже обращенный в христианство, не мог чувствовать себя как дома в чопорной атмосфере пресвитерианского общества Дерри-Понд и Блэр-Уотер. Так что она часто и подолгу беседовала с ним — он прекрасно говорил по-английски — и ходила с ним на прогулки по саду при восходе луны, и почти каждый вечер его непроницаемое лицо с раскосыми глазами и зачесанные на затылок, гладкие как атлас, черные волосы можно было видеть в гостиной Молодого Месяца.

Но до тех пор, пока он не подарил Эмили маленькую лягушку, вырезанную из мохового агата, Марри не волновались. Первой подняла тревогу кузина Луиза. Она была готова расплакаться. Уж она-то знала, что значит эта лягушка. Эти агатовые лягушки были фамильными драгоценностями в семье принца. Их вручали исключительно в виде свадебных подарков и подарков к помолвке. Неужели Эмили помолвлена… с ним? В Молодой Месяц срочно приехала тетя Рут и устроила настоящий скандал. Вид у нее был, как всегда, такой, словно все, на ее взгляд, сошли с ума. Возмущенная Эмили отказалась отвечать на любые вопросы. Она и без того была несколько раздражена тем, как упорно клан Марри не давал ей покоя все лето из-за поклонников, которым не грозила ни малейшая опасность быть принятыми ею всерьез.

— Есть вещи, которые вам знать вредно, — дерзко сказала она тете Рут.

И расстроенные Марри в отчаянии заключили, что она решила стать японской принцессой. А если она приняла решение… ну, они знали, что происходило, когда Эмили принимала окончательное решение. Значит, избежать худшего не удастся. Это было нечто вроде кары Божьей. Его японское высочество не имел никакого романтического ореола в глазах Марри. Ни одной Марри никогда прежде даже не приходило в голову выйти за иностранца, тем более за японца. Но с другой стороны, Эмили была «темпераментна»!

— Вечно-то вокруг нее увивается какой-нибудь тип с сомнительной репутацией, — вздохнула тетя Рут. — Но это уже слишком! Язычник…

— О, нет не язычник, Рут, — простонала тетя Лора. — Он обращен… Кузина Луиза говорит, она уверена, что он искренне верующий, но…

— Говорю тебе, он язычник! — повторила тетя Рут. — Кузина Луиза никого не способна обратить. Она сама не слишком правоверная. А ее муж модернист[51], если уж на то пошло. Уж я-то знаю! Желтый язычник! Со своими агатовыми лягушками!

— Она, похоже, очень привлекает необычных мужчин, — сказала тетя Элизабет, вспоминая о хрустальном бокале.

Дядя Уоллес заявил, что эта помолвка просто нелепа. Эндрю сказал, что она могла бы по меньшей мере выбрать белого мужчину. Кузина Луиза чувствовала, что клан винит во всем ее, и со слезами уверяла, что у него прекрасные манеры, если с ним познакомиться поближе.

— А ведь Эмили могла бы стать женой достопочтенного Джеймса Уоллеса, — покачала головой тетя Элизабет.

Пять недель они страдали, а потом принц уехал в Японию. Его вызвала родня — так сказала кузина Луиза, — чтобы устроить его брак с принцессой из старой самурайской семьи. Разумеется, он подчинился; но он оставил Эмили агатовую лягушку, и никто так и не узнал, что именно он говорил ей однажды вечером в саду под восходящей луной. Эмили была немного бледной, странной и рассеянной, когда вошла в дом, но затем озорно улыбнулась теткам и кузену Джимми.

— Так что все-таки не быть мне японской принцессой! — И она утерла воображаемые слезы.

— Эмили, боюсь ты флиртовала с этим бедным парнем, — упрекнул ее кузен Джимми. — Он теперь очень несчастен.

— Я не флиртовала. Наши разговоры были о литературе и истории… в основном. Он никогда не вспомнит обо мне.

— Я видела, с каким видом он читал то письмо из Японии, — возразила кузина Луиза. — И я знаю, что значат агатовые лягушки.

Молодой Месяц вздохнул с облегчением и снова счастливо зажил прежней однообразной жизнью. В ласковых глазах тети Лоры больше не было озабоченного выражения, но тетя Элизабет с грустью вспоминала о достопочтенном Джеймсе Уоллесе. Это было мучительно тревожное лето. Сплетники в Блэр-Уотер шептались о том, что Эмили Старр «обманулась в надеждах», но предсказывали, что она еще будет радоваться этому всю жизнь. Этим иностранцам никогда нельзя доверять. Может быть, он вовсе и не был принцем.