Эмили из Молодого Месяца. Искания

I

В один из январских вечеров, возвращаясь домой из гостей, Эмили решила пройти прямой дорогой, которая огибала Пижмовый Холм. Зима в тот год выдалась почти бесснежная, и земля под ногами была голой и твердой. Судя по всему, Эмили была единственным живым существом, оказавшимся под открытым небом в тот вечер. Она шла медленно, наслаждаясь изысканным, мрачным, колдовским очарованием безжизненных лугов, молчаливых лесов и луны, неожиданно прорывающейся из-за черных облаков над острыми верхушками елей… шла и пыталась, более или менее успешно, заглушить мысли о письме, которое пришло в тот день от Илзи. Письмо, как все письма Илзи, было веселым и несвязным. Но одно было сказано четко и прямо: свадьба назначена на пятнадцатое июня.

«Я хочу, дорогая, чтобы платье, в котором ты будешь моей подружкой на свадьбе, было из голубого, как лесные колокольчики, прозрачного шелка на чехле из тафты цвета слоновой кости. Как будет сиять над ним твое лицо и черные шелковистые волосы!

Что же до моего „свадебного наряда“, то он будет из бархата цвета слоновой кости. К нему двоюродная бабушка Эдит из Шотландии посылает мне свою подвенечную вуаль с розовыми бутонами, а двоюродная бабушка Тереза с той же исторической родины посылает шлейф из серебряной парчи, которую ее муж когда-то привез домой из Константинополя. Я покрою ее тюлем. Каково? Я буду ослеплять своим великолепием! Не думаю, что дорогие старушки знали о том, что я вообще существую на свете, пока отец не написал им о моем „предстоящем бракосочетании“. Отец взволнован всем этим гораздо больше, чем я.

Мы с Тедди собираемся провести медовый месяц в старых гостиницах в далеких уголках Европы, куда никто другой не хочет ехать. Валламброза[74] и прочие места. Эта строчка Мильтона всегда интриговала меня: „как листья осени, лежащие пластами на водах валламброзских ручейков“[75]. Когда вырываешь эти слова из ужасного контекста[76], картина вызывает неподдельный восторг.

Я приеду домой в мае, чтобы завершить приготовления к торжествам, а Тедди приедет первого июня, чтобы немного побыть со своей матерью. Как она относится к этой свадьбе, Эмили? Ты имеешь какое-то понятие? Я ничего не могу добиться от Тедди, так что, полагаю, она недовольна. Я знаю, она всегда меня ненавидела. Но с другой стороны, она похоже, ненавидела всех… и особенно лютой ненавистью — тебя. Мне не очень повезет со свекровью. Я буду жить в суеверном страхе, что она втайне призывает проклятия на мою голову. Однако, Тедди настолько мил, что я готова примириться с существованием его матери. Он действительно мил. Я понятия не имела, каким милым он может быть, и он с каждым днем нравится мне все больше и больше. Честное слово. Когда я смотрю на него и отдаю себе отчет в том, как он красив и очарователен, я не могу понять, почему я не влюблена в него без ума. Но, право, гораздо удобнее не быть влюбленной. Если бы я была влюблена, мое сердце разбивалось бы всякий раз, когда мы ссоримся. А мы ссоримся постоянно — ты ведь меня знаешь. И всегда будем ссориться. Мы испортим любой чудесный момент жизни ссорой. Зато жизнь не будет скучна».

Эмили содрогнулась. Ее собственная жизнь представлялась ей в эту минуту мрачной и лишенной всяких радостей. О как хорошо будет, когда пройдет эта свадьба… Свадьба, на которой она должна была оказаться невестой, должна была, но где ей предстоит быть лишь подружкой невесты…. Как будет хорошо, когда все перестанут говорить об этой свадьбе. «Голубой, как лесные колокольчики, шелк на чехле из тафты цвета слоновой кости!» Уж скорее власяница и пепел…

II

— Эмили! Эмили Старр!

Эмили почти вздрогнула. Она не видела в темноте миссис Кент, пока они не оказались лицом к лицу — на маленькой боковой тропинке, что вела наверх к Пижмовому Холму. Мать Тедди стояла там — с непокрытой головой, несмотря на вечернюю сырость и холод — и протягивала к Эмили руку.

— Эмили, я хочу поговорить с тобой. Я видела, как ты прошла мимо на закате, и с тех пор ждала тебя здесь. Зайди в дом.

Эмили предпочла бы отказаться от приглашения, но все же повернулась и по крутой, пересеченной корнями деревьев дорожке молча последовала за миссис Кент, летевшей впереди как маленький сухой лист, уносимый ветром. Они прошли через неухоженный старый сад, в котором никогда не росло ничего, кроме пижмы, и вошли в маленький домик, такой же жалкий, как прежде. Соседи поговаривали о том, что Тедди Кенту — если он действительно зарабатывает так много, как утверждает молва — следовало бы хоть немного «подправить» дом матери… Но Эмили знала, что миссис Кент не позволила бы ему ничего поменять в ее жилище.

Эмили с любопытством оглядела маленький домик. Она не была в нем много лет — ни разу с тех давних дней, когда вместе с Илзи приходила в гости к Тедди. Ничто вокруг совсем не изменилось. Как и прежде, дом, казалось, боялся смеха. Было похоже на то, что кто-то всегда молился в его стенах. В нем была атмосфера молитвы… И старая ива все так же постукивала в западное окно кончиками призрачных пальцев… На каминной полке стояла недавно сделанная фотография Тедди. Очень хорошая фотография. Он, казалось, вот-вот заговорит, скажет что-нибудь радостное, победное.

«Эмили, я нашел золото радуги. Славу… и любовь».

Она повернулась спиной к фотографии и села. Миссис Кент села напротив — маленькая, увядшая, сморщенная, с широким шрамом, идущим наискось, пересекая поджатые губы, через все ее бледное морщинистое лицо… Лицо, которое, должно быть, когда-то было очень красивым. Она напряженно, испытующе вглядывалась в Эмили, но в ее глазах — как это сразу почувствовала Эмили — не было прежней тлеющей ненависти, в ее усталых глазах, которые, должно быть, когда-то были живыми, полными интереса, огня, смеха. Она подалась вперед и коснулась руки Эмили своими тонкими, похожими на когти пальцами.

— Ты знаешь, что Тедди женится на Илзи Бернли?

— Да.

— И что ты чувствуешь?

Эмили сделала нетерпеливое движение:

— Какое значение имеют мои чувства, миссис Кент? Тедди любит Илзи. Она красивая, яркая, горячая девушка. Я уверена, они будут очень счастливы.

— Ты еще любишь его?

Эмили удивилась: почему этот вопрос не вызвал у нее возмущения? Но миссис Кент отличалась от обычных людей, и к ней невозможно было относиться так, как к ним. Конечно, оставался прекрасный шанс спасти лицо при помощи маленькой холодной лжи… всего несколько равнодушных слов: «Теперь уже нет, миссис Кент. О, я знаю, когда-то я воображала, что влюблена. Воображать то, чего нет — одна из моих слабостей, к несчастью. Но я нашла, что совершенно равнодушна к нему».

Почему она не могла сказать это? Почему? Не могла — вот и все. Она никогда не смогла бы отрицать, что любит Тедди. Эта любовь стала частью ее самой и имела священное право на правду. К тому же разве не приносило тайного облегчения сознание того, что есть по меньшей мере одно существо, перед которым не нужно притворяться, от которого незачем прятаться, с которым можно оставаться собой?

— Думаю, у вас нет права задавать мне такой вопрос, миссис Кент. Но… я люблю.

Миссис Кент беззвучно рассмеялась:

— Я прежде тебя ненавидела. Но теперь ненависти нет. Мы теперь одно, ты и я. Мы любим его. А он нас забыл… ему до нас нет дела… он влюбился в нее.

— Он любит вас, миссис Кент. Всегда любил. Вы ведь понимаете, что существует не одна разновидность любви. И я надеюсь, вы не станете ненавидеть Илзи из-за того, что Тедди ее любит.

— Нет, к ней у меня ненависти нет. Она красивее тебя, но в ней нет никакой тайны. Она никогда не завладеет им целиком, как завладела бы ты. Это совсем другое. Но я хочу знать… ты несчастна из-за этого?

— Нет. Только иногда бывает тяжело — несколько минут. Обычно я слишком заинтересована моей работой, чтобы болезненно размышлять о том, что мне недоступно.

Миссис Кент жадно слушала ее:

— Да… да… вот именно. Я так и думала. Марри такие здравомыслящие. Когда-нибудь… когда-нибудь… ты будешь радоваться тому, что это случилось… радоваться, что Тедди не любил тебя. Разве ты не думаешь, что так будет?

— Возможно.

— О, я уверена в этом. Так гораздо лучше для тебя. Ты не знаешь, от каких мучительных страданий тебя это избавит. Любить кого-то слишком сильно — сущее безумие. Бог ревнив. Если бы ты вышла замуж за Тедди, он разбил бы тебе сердце… Мужчины всегда это делают. Так, как вышло, лучше всего… Ты еще поймешь, что это лучше всего.

Тук… тук… тук — постукивала в окно старая ива.

— Стоит ли нам продолжать этот разговор, миссис Кент?

— Помнишь ту ночь, когда я застала тебя и Тедди на кладбище? — спросила миссис Кент, словно не слышала вопроса Эмили.

— Да. — Эмили нашла, что помнит это очень живо, ту странную чудесную ночь, когда Тедди спас ее от безумного мистера Моррисона и сказал ей такие чудесные, незабываемые слова.

— О, как я ненавидела тебя в ту ночь! — воскликнула миссис Кент. — Но мне не следовало говорить тебе то, что я тогда сказала. Всю мою жизнь я говорила то, чего не следовало. Однажды я сказала ужасные слова… такие ужасные слова. Они до сих пор звучат у меня в ушах. А помнишь, что ты тогда сказала мне? Именно твои слова заставили меня разрешить Тедди уехать. Так что это все твоих рук дело. Если бы он не уехал, ты, возможно, не потеряла бы его. Жалеешь о том, что тогда сказала?

— Нет. Если что-то из того, что я сказала, расчистило для него дорогу, я рада… рада.

— Ты сделала бы это снова?

— Да.

— И ты не испытываешь ненависти к Илзи? Она получила то, о чем мечтала ты. Ты должна ненавидеть ее лютой ненавистью.

— У меня нет никакой ненависти к ней. Я глубоко люблю Илзи, как всегда любила. Она не взяла у меня ничего, что когда-либо было моим.

— Не понимаю я этого… не понимаю, — прошептала миссис Кент. — Моя любовь не такая. Может быть, поэтому она всегда делает меня такой несчастной. Нет, к тебе у меня теперь ненависти нет. Но, ох, как я тебя ненавидела! Я знала, что Тедди любит тебя больше, чем меня. Разве вы с ним не говорили обо мне… не осуждали меня?

— Никогда.

— А я думала, что вы говорили. Люди всегда сплетничали обо мне… всегда.

Неожиданно миссис Кент яростно ударила в ладони.

— Почему ты не сказала мне, что больше не любишь его? Почему ты не сказала, даже если это ложь? Я ведь это хотела услышать. Я могла бы поверить тебе. Марри никогда не лгут.

— Какое это имеет значение? — снова воскликнула Эмили, для которой этот разговор был пыткой. — Моя любовь теперь для него ничего не значит. Он принадлежит Илзи. У вас, миссис Кент, больше нет причин ревновать его ко мне.

— Я не ревную… нет… не в этом дело. — Миссис Кент смотрела на нее как-то странно. — Если бы я только решилась, но нет… но нет, слишком поздно. Теперь это было бы бесполезно. Сама не знаю, что я говорю. Только… Эмили… заходи ко мне иногда, хорошо? Мне здесь одиноко, очень одиноко… и гораздо хуже теперь, когда он думает только об Илзи. Письмо с его фотографией пришло в прошлую среду… нет, в четверг. Теперь дни так мало чем отличаются друг от друга. Я поставила ее там, но от этого еще тяжелее. Он и на этой фотографии думает о ней… Разве не видно по его глазам, что он думает о женщине, которую любит? Я для него теперь ничего не значу. Я ни для кого ничего не значу.

— Если я приду повидать вас, вы не должны говорить о нем… или о них, — сказала Эмили с состраданием.

— Не буду, не буду. Хотя это не помешает нам с тобой думать о них, правда? Ты будешь сидеть там, а я здесь… и мы будем говорить о погоде, а думать о нем. Как забавно! Но, когда ты по-настоящему забудешь его, когда тебе по-настоящему будет все равно… ты скажешь мне, правда?

Эмили кивнула и поднялась, чтобы уйти. Она не могла больше слушать эту женщину.

— Если я что-то могу сделать для вас, миссис Кент…

— Я хочу покоя… покоя, — сказала миссис Кент с безумным смехом. — Ты можешь найти его для меня? Разве ты не знаешь, Эмили, что я призрак? Я умерла много лет назад. Я бреду во тьме.

Закрывая за собой дверь, Эмили слышала, как миссис Кент зарыдала… Со вздохом облегчения Эмили направилась к хрустящим под ногами широким полям, к ветру, ночи, теням и морозной луне. Ах, здесь можно было дышать!