Эйнемида I. Семена раздора.

Глава XV

Шум и крики разбудили Хилона за мновение до того, как дверь опочивальни распахнулась настежь, впустив человека в коричневой экзомиде. Недовольно скинув с груди тёплую руку тут же проснувшийся Молтис, Хилон резко поднялся.

– Что такое? – спросил он. Ворвавшийся оказался отцовским рабом. Выражение ужаса на его бритом лице заставило сердце Хилона тревожно сжаться.

– Беда, господин! Нападение! – задыхаясь от волнения пролепетал слуга. Сзади послышался испуганный вскрик.

– Кто?

– Не знаю, господин.

Сорвав со стены короткое копьё, Хилон метнулся к двери. Крики и шум борьбы стали слышны совсем отчётливо. Миновав рабочую комнату, Хилон выбежал в мужской зал.

Первого он сразил, даже не сообразив, что, делает. Раздался радостный вопль: «Вот он!», и к Хилону метнулась тёмная фигура с факелом. Удар копья прямо и незнакомый бородач в заляпаном винными пятнами хитоне падает навзничь, а следом, истошно вопя и источая тяжёлый пьяный дух, уже несётся другой, похожий на первого как две капли воды. Оглушив его тупым концом копья, Хилон получил короткую передышку, чтобы оглядеться.

Это были не разбойники. Просторный зал, объединявший комнаты мужской половины дома, заполонили чужие люди, одетые, будто явились с попойки. Слуги пытались сопротивляться, но их было слишком мало, многие уже лежали, обагряя кровью лакированные доски пола. Нападавшие имели при себе факелы, пламя уже плясало на бесценных гобеленах, изысканной мебели, фамильном оружии. Огненные языки летели из внутренних помещений. С опустившимся сердцем Хилон увидел клубы дыма там, где была спальня отца.

Передышка оказалась недолгой. От вопля «Убей тиранна!» едва не дрогнули стены, и сразу несколько налётчиков бросились к Хилону. Заколов самого резвого, он отпрыгнул обратно в рабочую комнату. Первый из сунувшихся следом получил копьём в живот, второй с хрипом схватился за пронзённое горло, остальные, поняв, что лезть в узкий дверной проём без доспехов – верная смерть, отпрянули, держась подальше от окровавленного копья и злобно позыркивая на опасную жертву, словно стая волков, окружившая льва.

– Что происходит? – прорычал Хилон, краем глаза оглядываясь за спину. Полураздетая Молтис испуганно замерла у входа, кутаясь в покрывало, раб, похоже, от страха не смог выйти из спальни. Из своры налётчиков вышел средних лет мужчина в военном хитоне. Его широкое плоское лицо с водянисто-голубыми глазами навыкате и массивной челюстью показалось знакомым.

– Именем народа Анфеи, брось оружие! – крикнул он. – Тебя будут судить.

– Кто ты такой, чтобы говорить от имени народа Анфеи?

– Я Ктесипп, гражданин! Народ поручил мне раздавить тираннию и, клянусь Яблоком Аэлин, я сделаю это или погибну!

Эта бездарно-выспренная речь была встречена одобрительным ропотом.

– Ты преступник и святотатец! Ты пролил кровь в священные дни! Боги прокляли всех вас!

– Борьба за свободу угодна богам в любой день! Ты хотел поработить народ, и теперь он решит твою судьбу! Бросай оружие, Хилон!

– Хочешь моё оружие?! Иди сюда возьми его!

Их разговор прервал громкий хлопок и крики за окном. Обернувшись, Хилон увидел пламя, яростно рвущееся из окон женской половины дома. Какой-то мужчина, превратившись в живой факел, выпрыгнул из окна хранилища для припасов и покатился по земле. Заполонившие двор люди с оторопью смотрели на разгорающийся всё ярче пожар.

– Боги! – в ужасе воскликнул Хилон, – Гинекей, там масло!

Заметив его замешательство, кто-то из нападавших бросился в атаку. Удар копья, и ещё один мертвец валится на пол с дырой в груди. Разъярённый Хилон вскинул копьё, намереваясь проложить путь по трупам, но сильный удар обрушился на его затылок. В глазах потемнело, копьё выпало из ослабевших пальцев, колени подломились и Хилон рухнул на пол. Он поднял ошеломлённый взгляд и увидел Молтис, изящным движением отбрасывающую осколки вазы. Покрывало гетеры упало вниз, обнажив её ослепительную наготу. С развевающимися волосами и исступлённым лицом, озарённая отблесками пламени из окна, гетера походила на разъярённую богиню возмездия.

– Убей тиранна! Свобода навсегда! – порывисто воскликнула она, и даже хилоново сердце забилось чаще, а руки крепче стиснули несуществующее оружие. «Танец голоса», – успел подумать он, прежде чем на него обрушились удары.

Дальнейшее он запомнил урывками. Его, избитого, с длинной каплей крови и слизи из носа, волочат за руки через залу, заваленную растерзанными телами слуг... Закопчёные, грязные полулюди-полузвери грубо волокут вьюки с бесценными реликвиями Элевтериадов, кто-то в драном розовом гиматии мочится на лицо поверженной статуи хилонова деда... Служанка Деано с безумными глазами и тёмными дорожками слёз на лице, в разорванной на лоскуты одежде обхватила кумир Осме у входа, но боги – плохая защита в этот день, девушку отрывают от алтаря и огромное животное с сальными губами тяжело падает на неё сверху... Хилона выволакивают во внутренний двор, бросают возле фонтана и в окне пылающего гинекея он видит две фигуры: высокую златовласую женщину и мальчика, так похожего на Хилона. В руках у них кинжалы, оба – даже тот, что у ребёнка – обагрены кровью, а за их спинами яростно полыхает пламя. «Нет!» – кричит Хилон разбитым ртом, не замечая, как по щекам льются, смешиваясь с кровью, горячие слёзы. Ещё одна вспышка, особенно яркая, загорается за спинами женщины и ребёнка, и благословенное забытье скрывает дальнейшее от глаз.

***

Что-то холодное и влажное коснулось разгорячённого лба, вырывая Хилона из кошмарного полусна-полувоспоминания. Он разомкнул свинцовые веки, но перед глазами всё ещё мелькали жуткие картины из тех снов, что заставляют изо всех сил, до боли, распахивать глаза, лишь бы скорее проснуться. Обгорелые стены разорённого дома, кое-где в окнах ещё полыхает пламя... Кровь на знакомых с детства улицах... Обнажённый труп возле каменной статуи осла, на которую любил взбираться ребёнком... Голова верного друга Полимаха, насаженная на коновязь у его собственного дома... Аэлин Прекраснейшая, это не может быть правдой, это должно быть всего лишь сном!

– Хилон, ты меня слышишь? – встревоженный старческий голос донёсся откуда-то издалека, точно говоривший находился на другом краю мира. Хилон попробовал зажмуриться, но лоб снова освежило холодное касание, и он вырвался из забытья, пустым взглядом окидывая ставший вновь реальным мир.

Душное и тесное помещение, скудно освещённое неровным светом факелов из коридора. На стене изображение Сефетариса с виноградной лозой, в углу осколки битых пифосов. Вокруг сидят или лежат вповалку дюжины две человек – кто в праздничной одежде, кто почти обнажён, но все ободраны и избиты. У стены беззвучно рыдает страшно изуродованный юноша с тёмными провалами на месте глаз. Полнотелый мужчина в беспамятстве прижался к двери, исступлённо бормоча: «Я ни в чём не виноват». Несколько людей окружают лежащего Хилона, ближе всех – статный старик с белой бородой и ясными глазами. Хилон узнал его: Схетей, потомок Стратила Мелитского и сам известный трагик, множество раз получавший венки в Мелии и Эгаспах. На его лице огромный кровоподтёк – неужто кто-то осмелился поднять руку на человека, при жизни признанного достоянием Эйнемиды?

– Где я? – Хилон разомкнул покрытые запекшейся кровью губы, еле ворочая шершавым языком. Схетей аккуратно отжал ему в рот ту же тряпицу, которой промакивал лоб, и Хилон сдавленно закашлялся.

– В подвале Калимна-виноторговца, – старик бережно обтёр хилоновы губы сухим краем собственной аболлы. – Или, точнее сказать, в преддверии Чертога Урвоса. Не думаю, что кто-то из нас выйдет отсюда иначе, как на встречу с Умеряющим Боль. Как ты себя чувствуешь?

Хилон не ответил, бессмысленно глядя в потолок. Неверно истолковав это молчание, Схетей влил в его рот ещё немного воды.

– Пей, пей, – ободряюще улыбнулся он. – Вода, конечно, не родниковая, но хоть такую удалось выпросить. Бедный Лабота, – он кивнул на несчастного безглазого юношу у стены, – отказался от своей доли, как ни упрашивали, так что теперь у нас есть запас.

– Что с ним случилось? – прошептал Хилон, просто лишь бы сказать что-нибудь.

– Это мой сосед, – ответил один из сидящих подле Хилона. – Несчастный год назад посмел отказать Бойну в сватовстве к сестре, и вот что с ним стало, а где сейчас бедная девочка, я боюсь даже думать... Ты не узнаёшь меня, Хилон? Я Теофом, член совета фратрий от твоей партии.

Хилон действительно узнал его и ещё нескольких. Все они принадлежали к его сторонникам или сторонникам Анексилая.

– Я не знаю Бойна, – хрипло промолвил он.

– И никто не знал – до сегодняшнего дня, – сказал Схетей. – Теперь же о нём наверняка узнают все эйнемы, а узнав – проклянут.

– Жестокая скотина, – кивнул Теофом. – Болтали, что он собственного отца убил, а его мать из-за того повесилась. По всему видно, зря я тому не верил.

– Хилон, я понимаю, что... – осторожно сказал Схетей. – Позволь спросить, как твой отец? Мы со старым Анакретом приятели...

– Он мёртв, – промолвил Хилон, и вокруг повисла гробовая тишина. – Отец, жена, сын – все мертвы. Дом Элевтериадов мёртв, и я тоже мёртв. Ты зря потратил на меня воду, старик.

– Боги, Хилон, как мне жаль... Бедный Анакрет... – с неподдельной болью выдохнул трагик.

– Мне тоже жаль, – прошептал Хилон, отворачиваясь. – Дайте мне умереть.

Все замолчали, в замешательстве глядя на сотрясаемого беззвучными рыданиями Хилона. Теофом хотел было заговорить, но его грубо прервал светловолосый юноша с заплывшим от удара глазом. Его хитон из дорогой ткани свидетельствовал о достатке, хотя и был изодран почти в клочья.

– Ты не можешь так говорить! Не можешь! У тебя нет на это права!

– Что ты говоришь, Эврил? – возмутился Теофом. – Он только что потерял всех родных!

– Все мы кого-то потеряли! Они хотят нас увидеть именно такими! Сломленными, потерявшими надежду, покорными их суду! Нельзя доставлять им такое удовольствие! Ну и что, что нас казнят?! Нужно показать сброду, как умирают настоящие анфейцы!

– Кому нужно? – безразлично спросил Хилон.

– Анфее! Да, мы умрём, но наша смерть вдохновит тех, кто жив и отомстит!

– Мы этого уже не увидим. Оставьте меня, – Хилон закрыл голову руками.

– Ты предал нас, Хилон, – с горечью сказал Эврил. – Мы верили тебе, шли за тобой, а ты предал и нас, и то, чему учил, философ Хилон Анфейский.

Сплюнув, он резко встал, сморщившись от боли. Теофом попытался было удержать юношу, но тот вырвался и отошёл к дальней стене.

– Прости его, Хилон, – Схетей печально вздохнул. – Его разум помутился. Месяц назад, жена родила ему сына, а сейчас неизвестно, где они и живы ли вообще. Скорее всего, он этого уже не узнает. Мы все здесь многое потеряли.

Все замолчали. Почти не дыша, Хилон бездумно рассматривал грязный камень пола.

– Ты прав, Эврил, – после долгого молчания сказал он. – Ты прав, а я нет. Мой долг гражданина ещё не исполнен.

Хилон попытался подняться, но боль под лопаткой заставила его со стоном упасть обратно. С помощью Схетея, ему удалось сесть.

– Что произошло? – спросил он, отдышавшись. – Кто нас сюда кинул? Харидем?

– Мы сами не многое знаем, – пожал плечами Теофом. – Просто в разгар праздника появились какие-то молодчики и принялись хватать граждан. Кого убили, кого побросали в узилище. Меня схватили прямо у пиршественного стола, избили и отвели сюда, ничего даже не объяснив.

– Но кто это был?

– Среди них узнали кого-то из тех, кто увивался за Ктесиппом, Бойна, прежде всего. Людей Харидема и Лампрокла, насколько можно судить, не трогали, многие из них и сами присоединились к нападавшим. Видно, все они в сговоре.

– Говорят, много было тех, кого в Анфее раньше никто не видел, – заметил кто-то. – Когда меня сюда волокли, я сам слышал эферский выговор. Это эферияне, точно говорю. Предатели как-то протащили в полис эфериян.

– Неужто лаоферон стал бы нарушать священное перемирие? – усомнился Теофом. – Даже если бы они решились, их бы собственные граждане растерзали.

– Всё зло и беззаконие из Эфера, – махнул рукой говоривший.

– Ктесипп, – Хилон скривился от болезненного воспоминания. – Я слышал это имя, это он напал на мой дом.

– Ты не знаешь, кто такой Ктесипп? – поднял бровь Теофом.

– Быть может встречал в собрании. Его лицо показалось знакомым.

– Один из самых гнусных демагогов. В собрании он выступал нечасто, потому, наверное, ты его и не помнишь, но его площадные речи многим были по нраву. За ним всегда увивались почитатели. Видно, он решил, наконец, превратить их любовь во что-то существенное.

– Ктесипп... – пробормотал Хилон, ни на кого не глядя. – Обыкновенный демагог... Как слепы мы были. Ктесипп ничто, это Харидем использовал его, точно таран. Харидем захватил власть. Он всё-таки победил.

– Недолго ему радоваться победе, – грустно усмехнулся Схетей. – Такие, как этот Ктесипп, подобны кахамскому крокодилу ‒ просто так схваченное не выпускают.

– А как ты попал сюда, Схетей? Ты ведь всегда сторонился политики.

– О, тому виной тот самый Бойн, коего уже поминали, и ничуть не добром. Я увидел безобразную сцену: они с товарищами жестоко избивали какого-то человека. Не сумел пройти мимо... Теперь я здесь, очевидно, как пособник или что-то в этом роде.

– Не посмеют же они умертвить самого Схетея, – сказал Теофом.

– Я уже достаточно пожил, – отмахнулся Схетей. – Может даже и хорошо не видеть всех мерзостей, что непременно воспоследуют. История учит, что, когда до власти дорываются такие люди, дело непременно оборачивается большой кровью и бедствиями. Жаль те, кто следует за демагогами, не знают истории.

– Кого ещё схватили? Здесь только мы?

– Погреба большие, комнат много, и, насколько могу понять, все забиты, – сказал Теофом. – Кому-то из нас показалось, что по коридору вели Диомида, где-то с час назад. Если так, то и за тобой скоро придут.

– А Фелес? Анексилай?

– Не знаю. Никто ничего не понимает. Люди видели какое-то зарево в порту, точно пожар, где-то вроде бы сражались. Если боги милостивы, может и удалось кому сбежать, но вряд ли. Слишком уж нежданно всё случилось.

– Боги, – горько усмехнулся Хилон. – Кажется, на сегодня они уже явили достаточно милостей.

– А при чём здесь они? – пожал плечами трагик. – Не жди, что бессмертный зашнурует за тебя сандалии...

Его прервал лязг поворачивающегося в замке ключа. Массивная дверь погреба мягко отворилась, и на пороге предстал коренастый лысый здоровяк с исполосованной белыми шрамами головой.

– Хилон, – пророкотал он низким басом, присматриваясь к заключённым. – Вставай, пошли.

– Прощайте, друзья, и спасибо за всё, – спокойно сказал Хилон, с трудом поднимаясь. – Это честь разделить вашу судьбу.

– Прощай, Хилон, – Схетей ободряюще коснулся Хилонова плеча. Остальные тоже принялись говорить слова поддержки. Лысый надзиратель недовольно скривил губы, но промолчал.

– Подожди, – неожиданно поднялся Эврил. – Он не должен идти на смерть в таком виде. Карон, дай ему чистой воды, чтобы умыться.

– С чего бы мне это делать? – рассмеялся тюремщик. – Или я проклятый дружок тиранна?

– Помнишь, я обещал сказать, где зарыл деньги, если будешь приносить воду? Я скажу тебе это сейчас.

– И сдохнешь от жажды, – хохотнул Карон. – Ладно, на.

Он снял с пояса объёмистую медную фляжку и протянул её Хилону. Приняв флягу, Хилон перевёл удивлённый взгляд на Эврила.

– Ты настоящий гражданин Анфеи, Хилон, – сказал молодой человек. – Я рад, что шёл за тобой.

– Ты помог мне вспомнить о долге и не дал умереть недостойно. Я твой должник, жаль не смогу расплатиться.

Хилон осторожно, стараясь беречь драгоценную воду, набрал горсть и, как смог, умыл лицо и шею. Он уже собирался протянуть фляжку Эврилу, как в погреб с шумом ворвался парень в сером военном хитоне. Обильно тронутые юношеской сыпью щёки ярко пылали гневным розовым румянцем.

– Что такое?! – завизжал он. – Почему у тиранна вода?!

Подскочив к Хилону, он попытался выбить фляжку из его рук. Хилон недоуменно отмахнулся, и из покрытого угрями носа обильно хлынула кровь. Опешивший юнец отпрянул, споткнулся о чью-то ногу и растянулся на полу. Заключённые испуганно уставились на лежащего.

– Ах ты... – браниться опозоренный юнец не умел, но горячности ему было не занимать. Он визжал, от волнения проглатывая слова и брызгая слюной. Хилон глядел на него со спокойствием, а под конец тирады демонстративно сделал большой глоток.

– Карон, приказываю всыпать ему двести плетей, – с деланой важностью изрёк юнец.

– Велено привести как можно скорее, – невозмутимо ответил надзиратель. – Мы и так уже провозились. Что ему всыпать, там решат.

Юнец злобно зыркнул на Карона, но спорить со здоровяком-надзирателем не решился. Он резко развернулся и едва не бегом бросился к выходу, по дороге остервенело пнув в лицо лежащего у входа заключённого – того что твердил о своей невиновности. Пожав плечами, надзиратель указал Хилону на выход, и тот, стараясь твёрдо держаться на ногах, двинулся навстречу судьбе.