Эйнемида I. Семена раздора.

Глава XVII

Агора встретила Хилона горой истерзанных трупов, но он почти не обратил на это внимания – закостенел, пока его вели по охваченному ужасом городу. Уже рассвело, но бойня продолжалась, и по улицам Анфеи текли реки крови. Банды вооружённых палками молодчиков, подобных давешнему юнцу, сновали повсюду, до смерти забивая всякого, кто имел несчастье им чем-то не понравиться. Ещё вчера праздничная, Анфея напоминала город, охваченный чумой.

Рыночная площадь полнилась народом, многие в нарядных одеждах, кое-кто даже в увядшем праздничном венке. Тут и там, среди возбуждённо-радостных мятежников, мелькали испуганно-растерянные лица обычных граждан. Все взгляды были прикованы к ораторскому помосту.

– ...итак, сограждане, дело ясно и вина несомненна! Желая отнять у народа исконные права, желая, чтобы власть принадлежала немногим, они потакали заговору по свержению демократии! Доказательств более чем достаточно! Всякий, кто, при таких свидетельствах, потребует мягкости и снисхождения к преступникам, сам должен вызвать подозрения! Только смерть! Сорняк тираннии должен быть вырван до конца, ибо если оставить хоть малый росток, он прорастёт и заглушит прекрасный сад свободы! Я требую для обвиняемых смерти!

Оратором оказался знакомец Хилона Ктесипп. Облачённый в красный гиматий и венок из белых роз Латариса, демагог упивался обожанием толпы. Его окружала дюжина молодчиков с палками, меж которыми выделялся зверообразный детина с жестоко-тупым выражением небритого лица и густо поросшими шерстью руками. Напротив сгрудились обвиняемые, чуть больше десятка человек. Хилон различил могучую фигуру стратопедарха Диомида, рыжеватые волосы Фелеса и некоторых других – все члены совета и аристократы.

«Слава Ктесиппу, победителю тираннов!» – истерически завопил кто-то в толпе, на другом конце агоры тут же откликнулись: «Слава спасителю Анфеи!». Восторг был всеобщим, какой-то юноша, запрыгал от возбуждения. Харидема, Лампрокла, Силана и прочих Хилон обнаружил у ораторского возвышения. Опытные политики держались подчёркнуто в стороне, свалив грязную работу на Ктесиппа, но, судя по их лицам, многие уже задумались, не слишком ли много власти вручили дерзкому выскочке.

– Есть ли у кого возражения?! – воскликнул Ктесипп. – Пусть тот, кто не согласен выйдет и заявит об этом! Или все согласны с приговором?! Отвечай, свободный народ Анфеи!

«Убей тиранна!» «Горе им!» Над головами взметнулись кулаки, вылетевший из толпы камень прокатился по возвышению и остановился у ног испуганно вздрогнувшего Фелеса.

– Решение принято! Преступники будут отданы народу! Бойн!

Зверообразный детина молча схватил Диомида за связанные руки. Грубо протащив седовласого стратега к краю возвышения, он столкнул его вниз, под ноги боязливо попятившейся толпе. Люди робко смотрели на того, кого чествовали ещё вчера. Стратопедарх, завоевавший для Анфеи высшую награду Игр, один из самых уважаемых граждан, сражавшийся за Анфею в сотне битв, валялся в грязи, и даже самые дерзкие не решались приблизиться.

– Что вы творите, сограждане? – вопросил Диомид, с трудом поднявшись на ноги. Даже в столь жалком положении, стратег выглядел внушительно и грозно. С разъярённой от крови толпой он говорил, точно с нашкодившими детьми, и не один убийца втянул голову в плечи при звуках его раскатистого баса. – Вы позорите и себя, и своих предков! Немедленно прекратите беззаконие!

Люди подались назад, стыдясь встретиться взглядом с поруганным гигантом. Диомид возвышался над толпой, точно лев над стадом шакалов. На миг показалось, что сейчас всё закончится, народ сбросит с себя наваждение и обратит свой гнев против тех, кто подбил его на беззаконие.

Увидев замешательство народа, демагоги растерялись, но Бойн, хрипло рыча и выкатив глаза, соскочил с помоста. Его палка с жутким чавкающим звуком обрушилась на голову стратега, и Диомид рухнул наземь, его седая грива окрасилась красным. Торжествующий убийца с хохотом поставил ногу на голову поверженного.

Дикий вой пролетел по толпе. Сразу несколько юнцов бросились к лежащему Диомиду, и тело стратега исчезло, точно камень в бушующем море, а подручные Ктесиппа уже хватали других осуждённых, Хилону бросилось в глаза белое как мел лицо Фелеса, прежде чем обходительный торговец исчез в толпе. Несчастных швыряли с помоста, и вопли то ли раздираемых заживо людей, то ли их палачей, разносились над площадью, терзая слух. Красный шар, в котором Хилон с трудом узнал голову Диомида, взмыл над головами, крутясь и кропя толпу каплями густой крови. Кто-то с гоготом подхватил жуткий снаряд и с криком «Отдаю! Отдаю», как при игре в мяч, швырнул его дальше. Хилону казалось, будто он видит некий варварский обряд, подобный тем, что описаны в книгах о дальних землях. Наконец, всё завершилось. Истерзанные до неузнаваемости тела сволокли в кучу у края площади, и те, что из-за толчеи не смогли принять участие в расправе, плевали и мочились на окровавленные останки.

– Ктесипп, сын Фома, обвиняет Хилона, сын Анакрета! – провозгласил кто-то ряженый судебным распорядителем. По толпе пробежал ропот, народ раздался в стороны, словно перед зачумлённым. Мелькали и сочувствующие лица, но тут же исчезали. Люди опускали взгляд, боясь, что их порыв будет замечен. В этот день, сочувствие могло стоить слишком дорого.

Хилона взвели на возвышение, и он со спокойным достоинством обвёл взглядом самозванных обвинителей. По разочарованному виду Ктесиппа, Хилон понял, что произвёл желаемое впечатление. Эврил мог бы им гордиться. Ни враги, ни друзья не увидят Хилона из Анфеи сломленным. Как знать, может и впрямь его имя станет знаменем для тех, кто не принял новых порядков.

– Хилон, сын Анакрета, – изрёк самозванный распорядитель. – Ты обвинён в злом умысле против народа. Помимо этого, тебя обвиняют в многочисленных убийствах граждан, как своими руками, так и через сообщников. Желаешь ли ты признать свою вину?

– Кто ты такой, чтобы спрашивать меня? – голос Хилона звучал спокойно, точно беседа происходила на рынке и речь шла о цене на овощи. – Такие вопросы гражданину имеет право задавать лишь распорядитель суда, но ни Схиноплента, ни Хоя здесь нет.

– Названные тобой – преступники и уже казнены. Вместо них народ избрал меня. Я Идомет, сын Лосса. Отвечай на мой вопрос.

– Распорядителя суда может сместить и осудить только совет анфеархов. Я не помню, чтобы этот вопрос обсуждали на последнем заседании, значит распорядители суда – Схиноплент и Хой, а поднявший на них руку должен быть лишён гражданства и казнён как раб. Говоришь, это ты убил их?

Идомет смешался, но в дело тут же вступил Ктесипп.

– Вы видите, граждане? Вот какова наглость этих богачей. Он смеётся над вами, будто бы народ не имеет над ним власти. Прекрати эту игру, Хилон, из-за тебя и таких как ты народ взял правосудие в свои руки. Тебя будут судить не аристократы, не продажные чиновники, каждый второй из которых жрёт с твоей руки. Слишком долго вы, богачи, думали, что вам всё дозволено! Пришло время держать ответ! Люди Анфеи вынесут тебе приговор, отвечай им!

Эта незамысловатая речь вызвала бурный восторг.

– Люди Анфеи? – спросил Хилон, когда шум поутих. – Не те ли, чьими телами вы завалили улицы? Я не вижу здесь народа. Замараные кровью убийцы не заслуживают этого имени.

Конец его речи потонул в возмущённом гуле, кто-то из ктесипповых юнцов, стоявших на помосте, рванулся к Хилону, но смутился под грозным взглядом вожака. Сам Ктесипп хранил спокойствие, с заметным удовольствием любуясь покорной его воле толпой.

– Древо свободы расцветает пышнее, если его поливать кровью тираннов, – многозначительно изрёк он явно придуманную заранее фразу. – Случившееся – ваша вина, ибо жестокие времена требуют жестоких мер. Или ты скажешь, что вы, со своим подельником Анексилаем, не задумали стать тираннами, едва закончатся праздники? Доподлинно известно, что вы готовили лживые обвинения против друзей народа. Вы хотели истребить всех, кто способен поднять голос против ваших злоупотреблений, а потом править самовластно. Будто вам без того было мало власти и богатства. Будто вы без того не объедались редкими рыбами и чужеземными плодами, пока бедняки ломали голову, чем накормить детей. Вы, богачи, уподобились тому жадному волку из басни: пока он таскал овец в поле, селянин, по лености, спускал это с рук, но, когда волку показалось мало и он забрался в хлев, селянин разгневался, отыскал логово волка и задушил вора дымом.

– Кто же эти честные друзья народа? Уж не Харидем ли? Или может быть Силан с Аттием?

– Это достойные граждане, всегда готовые защитить народ от произвола. Немудрено, что те, кто сделал произвол своими водой и пищей, решили их погубить.

– Достойные граждане? А знаешь ли ты, что эти достойные граждане продали Анфею эфериянам? Иди в их дома, открой их погреба – там ты отыщешь куда больше золота и серебра, чем в любом из домов, которые сегодня разграбил. А помните голод в прошлом году, сограждане? Рассказать вам, кто повинен в том, что он случился? Ахрий, силанов шурин...

Договорить у Хилона не получилось. Бойн подскочил к нему в один прыжок, и потемневшая от крови палка обрушилась на незащищённое лицо. Не имея возможности удержаться связанными руками, Хилон рухнул на помост.

– Как ты смеешь клеветать на почтенных граждан, – прорычал Бойн, пинком в рёбра вышибив из Хилона воздух.

– Бойн, прекрати, – Ктесипп властно повёл рукой. – Все мы возмущены его ложью, но давай сперва закончим суд.

Зверообразный убийца нехотя повиновался, напоследок ещё раз пнув лежащего. Двое подручных Ктесиппа грубо поставили Хилона на ноги.

– Надеюсь ты не считаешь, что эта жалкая ложь тебе поможет, Хилон? – насмешливо спросил Ктесипп. – Мы уже слышали здесь немало лжи, и поверь мне: твоя не была самой искусной.

– Действительно, Хилон, – вмешался в разговор Лампрокл, он выглядел неподдельно возмущённым. – Хоть ты и участвовал в пагубном заговоре, но я всегда знал и уважал тебя как честного человека. К чему ты теперь клевещешь? Хочешь, чтобы сограждане запомнили тебя лжецом? Честно признай вину. Я уверен, ты участвовал во всём этом не со зла, а по недомыслию. Наказания не избежишь, но хоть не оставишь по себе дурной памяти.

– Лжецом? – рассмеялся Хилон. – Лампрокл, ты дурак, которого обвели вокруг пальца точно ребёнка, играющего в бабки. Всё, о чём я говорю – чистая правда, люди, которыми ты себя окружил – воры, убийцы и стяжатели. Да, Анексилай и я собирались привлечь их к суду, ибо доказательства их вины нерушимы. Потому они и зашевелились – почуяли опасность. Оглядись вокруг: кровь на улицах нашего города, убийства в священные дни – всё это только затем, чтобы покрыть их гнусные преступления. Не веришь мне? Где Анексилай? Он жив? Приведи его сюда, пусть предъявит доказательства, и всё сразу станет ясно!

– Где Анексилай? – саркастически усмехнулся Ктесипп. – Неужто ты не знаешь? Скажешь, что невиновен ещё и в этом преступлении? Или ты не собирался бежать вместе с ним, жестоко погубив десятки граждан? Преступление, за которое тебе тоже воздадут по заслугам!

– Откуда я могу знать, где Анексилай? Или не ты сегодня ворвался в мой дом? Когда ты убивал моих родных и слуг, мог заметить, что Анексилая там не было.

– Твои родные погибли случайно, и в этом тоже твоя вина. Нам пришлось действовать быстро, иначе ты бы бежал вместе с Анексилаем.

– Значит Анексилай бежал, – насколько мог невозмутимо ответил Хилон, загоняя мысли об отце, жене и сыне в самый дальний уголок сознания. – Спасибо, что сказал. Зная, что рано или поздно он снимет с тебя кожу, будет легче умирать.

Ктесипп досадливо поморщился и собрался что-то сказать, но его прервали громкие крики восторга на дальнем конце агоры. Толпа раздалась в стороны, пропуская новое сборище, не менее разношёрстное. Вновь прибывшие потрясали окровавленными палками и горланили какую-то песню, а во главе жуткой процессии шествовала Молтис – женщина, в чьих объятьях Хилон провёл последнюю ночь в своём доме. Женщина, предавшая его.

Молтис взошла на возвышение, растрёпанная, почти нагая, лишь бёдра прикрыты пёстрым покрывалом из хилонова дома. Копоть и пот подчёркивали красоту её обнажённого тела, словно румяна и тени на женском лице. Это зрелище могло воспламенить чресла у самого сурового аскета, но оно не казалось непристойным. Молтис напоминала юную богиню или древнюю пророчицу. Взгляды, бросаемые на неё, полнились не столько похотью, сколько обожанием.

– Слава Молтис! Слава Деве Свободы! – прогремел неистовый рёв, едва изящная босая нога гетеры ступила на возвышение. Вряд ли сыскалась бы в Эйнемиде женщина, которой слово «дева» подходило менее, но ни на чьём лице не промелькнуло ни улыбки. Всего за одну ночь Молтис умудрилась стать кумиром анфейской черни, приветствовали её едва ли не громче, чем самого Ктесиппа.

– Вижу, вы уже добрались до главного, – весело сказала она. – А я-то думала до полудня провозитесь.

– С тираннами нужно расправляться до обеда, Молтис, – хохотнул Ктесипп. – Уж мы то знаем, как это делать, да сограждане?

По толпе пробежал одобрительный смешок, некоторые подняли окровавленные палки, размахивая ими над головой.

– Ты не прав Ктесипп, – в тон ему ответила гетера. – С тираннами нужно расправляться и до обеда, и после обеда, и даже во время обеда. Едва лишь они появятся, отложи все дела и бей посильнее!

Площадь одобрительно заревела, Ктесипп довольно ухмыльнулся.

– Воистину дельный совет... – начал было он, но его грубо прервал Лампрокл. Его лицо побледнело от возмущения.

– Женщина, ты превращаешь суд в балаган! А ты Ктесипп, раз решился быть обвинителем, веди себя достойно!

– Боги, Лампрокл, не будь занудой! – воскликнула Молтис. – Чего тут судить, если и так всё ясно?!! Накажем его по заслугам!

– Прекрати, Молтис! – безуспешно пытался перекричать ревущую толпу Лампрокл. – Всё должно быть по закону! Беззаконие – удел тираннов!

– Сегодня один закон – закон народа! – вскричал Ктесипп. – Убей тиранна!

Подхваченный сотней глоток, клич прогремел над площадью, кричала Молтис, кричал сам демагог, кричали те, кто был с ними на возвышении – брызгая слюной, выкачивая белые от ненависти глаза, угрожающе размахивая палками.

– Видишь, Лампрокл? – воскликнул Хилон, едва стало возможно услышать собственный голос. – Вот с кем ты связался! Вот твои соратники! Беззаконные убийцы, купающиеся в крови! Ты всё ещё веришь, что это мы хотели стать тираннами?! Пойди в дома своих друзей и посмотри на эферское золото в их подвалах! Все эти убийства – только ради их богатства!

– А, Хилон, здравствуй мой дорогой, – улыбнулась Молтис. – Узнаю твоё красноречие, да только сегодня ты никого не обманешь.

– Потому, что это уже сделали твои новые приятели, да?! – от внезапно проснувшейся ярости у Хилона даже перехватило дыхание. – Всегда готова быть с тем, кто сильнее?! Вчера улыбалась тем, кого сегодня призываешь убить, а завтра, когда станут казнить этих палачей, будешь улыбаться их убийцам?! Твоя совесть не стоит обола!

– У каждого своё ремесло, – рассмеялась гетера. – Горшечник лепит горшки всякому, кто заплатит, а гетера всякому согревает ложе. То, что враги народа пыхтели у меня между ляжек, ничуть не мешало мне их ненавидеть.

– Ты отвратительна, – брезгливо бросил Хилон. – Мне противно, делил с тобой ложе.

– Да и я тоже объезжала коней покрупнее, – усмехнулась Молтис и площадь ответила ей дружным гоготом.

Хилон отвернулся. Не о чем больше разговаривать ни с этой бесстыдной женщиной, ни с остальными мерзавцами. Он вдруг почувствовал безмерную усталость. Лишь бы это омерзительное представление закончилось скорее.

– Речи, кажется, сказаны, – прокашлялся Ктесипп.

– Ты не закончил обвинение, – Лампрокл упрямо поглядел исподлобья. – Нужно соблюдать законы...

– Довольно! – звонко воскликнула Молтис. – Нечего ждать! Убей тиранна! Убей тиранна!

Толпа подхватила клич, Лампрокла отпихнули в сторону, чьи-то руки грубо схватили Хилона, и он почувствовал, как его тащат к краю помоста – к бушующему людскому морю, более гибельному, чем самый свирепый океан. Перед ним выросло лицо Бойна, осклабившееся в зловещей усмешке. Убийца схватил волосы Хилона и рванул так сильно, что тот застонал.

– Готовьте палки, граждане! – ликующе прорычал Бойн. – Пора прикончить тиранна!

– Стойте! –воскликнула Молтис, и все взгляды удивлённо обратились к ней. Бойн, точно околдованный, замер, крепко держа согбенную жертву за волосы.

– Что такое, Молтис? – удивился Ктесипп. – Не ты ли призывала убить тиранна?

– И он умрёт, но разве мы дикари? Зачем нам надо, чтобы в других полисах болтали, что мы забили философа палками? Пусть выпьет священный яд, как положено в цивилизованных землях.

– Ты сошла с ума, женщина! – взрвел Бойн. – Будто мы не забили остальных свиней-тираннов, как они заслужили?! Плевать, кто что скажет! Готовьте палки!

Толпа завопила, но Молтис изящным жестом вскинула руку, и столько властной силы излучала её фигура, что все вокруг замолчали, неотрывно глядя на гетеру.

– Не будь дураком, Бойн, – спокойный голос Молтис был слышен в самых дальних концах агоры. – Среди тех, кого ты убил, не было философа Хилона из Анфеи, любимца Эйнемиды. Хочешь, чтоб его сделали мучеником? Пусть умрёт от священного яда, как враг свободы.

– Может тогда возведём ему статую и надгробный памятник? Давай поцелуем этого любимца Эйнемиды, плевать, что он враг народа, – Бойн злобно пнул Хилона под колено. Тот свалился бы ничком, не держи его волосы рука убийцы.

– Бросим его собакам, как и остальных. Умер как преступник и сожран псом – такой судьбе завидовать не станут, и в пример ставить тоже.

– Ты может забыла, Молтис, – вмешался Ктесипп. – Мы не можем воспользоваться священным ядом! Где мы возьмём жреца, чтобы его смешать? Разве что послать в лавку герметиков за каким-нибудь зельем...

– ...для травли крыс! – захлёбываясь смехом перебил Бойн, и толпа подхватила жуткий хохот.

– Это ни к чему, – усмехнулась Молтис. – У меня для вас подарок, жаль, что немного запоздал.

Она громко хлопнула в ладоши, и из толпы её спутников вытолкнули вперёд оборванного человека, в чьём замаранном грязью и кровью одеянии с трудом угадывался бело-чёрный плащ. Вид бедняга имел жалкий. То и дело утирая раскровавленный нос, он затравленно озирался по сторонам. Толстый детина в замараном вином гиматии схватил его за шею и едва не волоком втащил на возвышение.

– Жрец? – удивлённо поднял бровь Ктесипп, брезгливо глядя на оборванца.

– Пытался сбежать через Рыбные ворота, но, спасибо бдительности Эрпея и его товарищей, был схвачен, – Молтис ласково положила руку на плечо толстяка, и тот мгновенно расцвёл, с обожанием воззрившись на гетеру.

– Значит, хоть кто-то из жрецов Эретероса не сбежал, – задумчиво протянул Ктесипп. – Где твои собратья? Куда они делись? Отвечай!

– Я не знаю, клянусь, не знаю! – со слезой в голосе прокричал жрец. – Пощади, я не сделал ничего плохого!

Не желая смотреть на этот позор, Хилон брезгливо отвернулся. Считалось, будто жрецов Беспристрастного нельзя запугать или подкупить, как нельзя запугать или подкупить смерть. Обыкновенно нельзя, но и среди них порой встречаются подобные этому. Даже бело-чёрные служители Подателя жизни и смерти всего лишь люди.

– Не хочешь говорить? Придётся с тобой потолковать... – Ктесипп многозначительно замолчал. Жрец сжался под его взглядом, что-то умоляюще бормоча.

– Постой, Ктесипп, мы здесь не для этого, – сказала гетера. – Потом успеешь спросить всё, что захочешь.

– И правда. Отвечай, ты знаешь тайну священного яда?

– Господин, я не могу... Это запрещено...

– Ты хочешь перечить воле народа? Вижу, не хочешь? Сейчас ты пойдёшь в храм и вынесешь сюда яд, у тебя есть на это ровно пять минут. Парбий, ты ведь учился у лекаря?

– Да, Ктесипп, ‒ юный погромщик расцвёл от внимания кумира. ‒ У проклятого изменника Хрея.

– Пойдёшь и проследишь, чтобы он всё смешал правильно.

Жрец умоляюще протянул руки к Ктесиппу.

– Нет, нет, прошу, не надо! Я всё смешаю... Нельзя при непосвящённом, я не могу... Всё, что угодно, но не это...

Бойн, не отпуская согбенного Хилона, ударил почти без замаха, и жрец со стоном повалился на бок.

– Ну что, будешь ещё спорить? – спросил Ктесипп. – Нет? Тогда быстро в храм. Пять минут!

Под улюлюканье толпы, жрец, сопровождаемый раздувающимся от важности юнцом, скрылся за дверьми храма Эретероса. Хилон отметил, что, хотя двери храма распахнуты настежь, никто не осмелился даже взойти на бело-чёрные ступени. Мало кому хотелось навлечь на себя гнев Равнодушного или его служителей. Ктесипп и его приятели либо очень смелы, либо очень глупы, осмелившись прилюдно бить и унижать жреца Подателя. Как убийцы бело-чёрные славились едва ли не больше, чем как лекари.

Вскоре в дверях храма показался Парбий. Один, с чёрным флаконом в руке.

– Готово, – провозгласил он.

– Хорошо, – кивнул Ктесипп, – а где жрец?

– Медленно делал. Пришлось поучить... – юнец презрительно пожал плечами.

«Дурак, – с отрешённым злорадством подумал Хилон, кривясь от боли в стиснутой Бойном голове. – Молодой дурак. Избил жреца Эретероса, узнал тайну бело-чёрных и гордишься этим. Твой вождь не пошёл туда сам. Успеешь ли ты проснуться, когда твоего горла коснётся чёрный серп? Впрочем, какая разница? Вряд ли многие из твоих дружков успеют отрастить бороду. Такие всегда гибнут первыми. Топливо чужого тщеславия, живое мясо, ещё более глупое, чем овцы. Тех, перед забоем, хотя бы кормят...»

– Он жив? – спросил Ктесипп, прищурившись.

– Да что ему будет? Очухается. Я куда бить знаю...

– Ну ладно. Давай сюда...

Он протянул было руку, но Молтис оказалась быстрее. Неуловимо быстрым движением она шагнула вперёд, и рука Ктесиппа сжала пустоту, а гетера, прижав чёрный флакон к груди, встала перед Хилоном.

– Что ты делаешь?! – удивился Ктесипп.

– Я сама. Бойн, отпусти его и развяжи руки!

Убийца нехотя повиновался, напоследок злобно пнув Хилона в голень. Вместо того, чтобы развязать пленника, он рывком разорвал верёвку. Стараясь держаться невозмутимо, Хилон с трудом поднялся на ноги, потирая пронзаемые тысячей ледяных иголок руки. Вокруг хлопали, стучали палками, размахивали кулаками. Харидем, Силан, и прочие вожаки партий всем видом выражали безучастность, но Хилон был готов поклясться, что их распирает злобным торжеством.

– Народ приговорил тебя к смерти, – Молтис протянула Хилону открытый сосуд. – Выпей, и умри как мужчина.

– Ни ты, шлюха, ни этот сброд не имеете права меня приговорить! Пей эту дрянь сама! Хотите убить, так не оскверняйте священное место дурным балаганом! Прикажи этому животному, – Хилон кивнул в сторону Бойна. – Пусть выполнит мясницкую работу, у него это славно выходит!

Бойн зарычал, угрожающе приближаясь, но Молтис остановила его властным жестом.

– Неужто ты трусишь, Хилон? Я была о тебе лучшего мнения. Ещё никто не отказывался от священного яда, нет позора хуже...

– Эта дрянь не священный яд, а этот сброд не священный суд! Вы все мясники, так и убивайте как мясники!

– Я ведь могу и заставить! – угрожающий голос гетеры легко перекрыл возмущённый рёв. – Тебе зальют это зелье в глотку, и ты умрёшь с позором! Твой род будет опозорен навсегда!

– Не тебе, шлюха, позорить Хилона из дома Элевтера! Посмотри на себя, разве кто-то вроде тебя может говорить о позоре?!

Внезапно он рванулся к Молтис и выхватил у неё сосуд. Бойн дёрнулся и замер в растерянности. На губах гетеры играла всё та же наглая усмешка.

– А знаешь что, Молтис?! Я выпью! Так мне не придётся видеть ваши омерзительные лица сверх необходимого!

– Хороший мальчик! – с улыбкой кивнула Молтис. – Пей, так будет лучше для всех.

Хилон обернулся к Лампроклу и, подняв чёрный сосуд, воскликнул:

– Пью за твоё здоровье, Лампрокл Прямосердечный. Больше тебя не назовут этим именем, ибо ты навеки замаран невинной кровью. Посмотри на своих приятелей – Харидема и прочих – они сегодня так необычно молчаливы. Знаешь, о чём они думают? Они думают, что останутся непричастными. Что сегодня эти мясники сделают за них все злодейства, а завтра можно будет от них избавиться и править. Нет, Лампрокл, кровь на вас всех и никому из вас от неё не отмыться. Вы будете жрать друг друга, пока в живых не останется самый большой мерзавец, проклятый людьми и богами, а Анфея не превратится в могилу.

Побледнев, Лампрокл сжал кулаки. Хилон с удовольствием подметил взгляд, брошенный Ктесиппом на Харидема и компанию. Думай, болтун, думай, и скорее вцепляйся в чью-то глотку.

– Надо было выдрать ему язык, – рыкнул Бойн, Молтис весело рассмеялась.

– Ты пьёшь, Хилон, или ещё поболтаем? – издевательски спросила она.

Хилон в последний раз окинул взглядом знакомые с детства храмы и постройки анфейской агоры. Здесь он впервые выступил перед народом и навсегда запомнил сияющие от гордости глаза отца. Здесь чествовали героев войны в Талиске, и сам Ликомион вручил ему почётное оружие. Сюда он приходил с сыном, со смехом глядя на любопытное личико изумлённого таким количеством людей ребёнка... Сглотнув подкативший к горлу комок, Хилон запрокинул флакон со смертью и одним глотком осушил его до дна.

Неожиданно приятное на вкус, медвяно-пряное зелье, слегка обжигая рот, хлынуло внутрь, и на Хилона словно накинули прозрачный купол. Он ясно видел всё, но звуки доносились приглушённо, точно издалека. «Вот оно, истинное спокойствие, что ищут последователи Феоктита – пришла на ум нежданная мысль. – Когда человек ещё жив, но уже мёртв. Только когда дела мира его более не касаются, он остаётся наедине с собой. Жаль, это знание такого рода, что его невозможно разделить ни с кем». От этого озарения Хилону стало так весело, что он даже рассмеялся про себя. Мысли путались, лица вокруг расплывались, точно некто спрыснул водой все краски, смешав их в одну. Последнее, что он увидел – женское лицо, неожиданно чёткое на фоне размазанной картины, недавно бывшей его миром.

– Спокойной ночи, Хилон, – услышал он нежный голос Молтис, прорвавшийся сквозь кокон тишины, а следом пришла тьма.