Эйнемида I. Семена раздора.

Глава XVIII

В густой предрассветной синеве, шестеро всадников въехали на двор безымянной маслодавильни, притулившейся у проезжей дороги где-то посреди бесконечных крийских виноградников. Хлипкая плётёная ограда, покосившаяся деревянная лачуга, пара пустых бочек под соломенным навесом, тяжёлое каменное колесо жома с налипшими виноградными косточками. Вокруг ни движения, ни звука, лишь негромкий щебет птиц в дремотной тишине.

– Кажется, никого нет, – Алкет натянул поводья, осматриваясь.

– Здесь живут только во время сбора урожая, когда делают вино, – сказал Хресий. Небольшой виноградник был единственным наследством, доставшимся ему от некогда обширных владений предков. Его отец сам возил оставшиеся от приготовления вина косточки на такую же давильню, не желая упустить ни единой монеты со скудного надела.

– Долго ещё до Пущи? – спросил Келесс, зевая во весь рот.

– Если правильно помню, часа три не меньше, – Алкет обеспокоенно взглянул на царевну. – Боюсь, не доедем. Придётся остановиться, не сейчас, так позже.

Кинана хмуро оглядела свой отряд, вынужденно признавая правоту Алкета. После пира и бессонной ночи, выглядели все неважно: сгорбленные позы, осунувшиеся лица, тёмные круги вокруг глаз. Одна Нейя, по малолетству не засиживавшаяся на пирах, держалась бодро и что-то весело щебетала осоловевшему Гриелу, но скоро начнёт сдавать и она. Сама Кинана, благодаря то ли зелью, то ли пережитым волнениям, усталости не чувствовала совершенно. Надолго ли?

– Опасно, – хрипло сказала она. – Меня могли уже хватиться.

– Понятно, но иначе мы скоро начнём валиться с коней, – Алкет пожал плечами. – Не знаю кто как, я последний раз спал часов двадцать назад.

– Может свернём? – предложил Келесс. – Съедем с дороги, отоспимся и дальше поедем. В какой-нибудь роще или стогу, кто нас там найдёт?

– Царская почта, – коротко сказала Кинана.

– Что царская почта? – удивился Келесс.

– Ты что, не понимаешь? – раздражённо бросил Алкет, – Как поймут, что она сбежала, на каждой дороге будет разъезд и наши описания на каждой почтовой станции.

– Тогда разделимся, – сказал Хресий. – Важна только Кинана и она, из-за своего пойла, пока не хочет спать. Пусть берёт коня, какой посвежее, и скачет вперёд, а мы свернём. Самим пробраться будет проще.

– А вот это уже мысль дельная! – кивнул Алкет. – Кинана, что думаешь?

– Думаю, что уже поздно, – царевна подняла палец. – Слышите?

Они испуганно замолчали, и в предутренней тишине стал ясно слышен дробный конский топот. Из-за недальнего холма показался свет факелов, и на дороге появились головные всадники приближающегося отряда. Воронёные шлемы матово мерцают в предутренней синеве, горячие кони шумно раздувают ноздри, развеваются знакомые каждому герийцу серые плащи.

– Гетайры! – выдохнул Келесс.

– Леахо! – в сердцах выругался Алкет, кладя руку на меч. – Кинана, быстро, скачи во весь опор, мы задержим.

– Бесполезно, – обречённо сказала Кинана. – Два десятка гетайров вы не задержите. Убери руку от меча – всех касается!

– Может не за нами? – с отчаянной надеждой спросил Келесс.

– Два десятка гетайров, едут из столицы... – Алкет покачал головой. – Похоже, привратник нас всё-таки выдал.

Кинана вспомнила честное лицо стражника – Эол его звали, кажется – и поморщилась от сжавшей сердце обиды.

– Гарпия тебя съешь, что же делать? – затравленно огляделся Келесс.

– Для начала не паниковать, – холодно сказал Хресий. Он выглядел спокойным, только сжатые кулаки белее мела. – Может это даже к лучшему.

– Как это? – Гриел всерьёз приготовился драться. На лице решимость, а встал он, будто случайно, так, чтобы Нейя оказалась за его спиной. Молчаливый здоровяк всегда больше делал, чем говорил.

– С нами Кинана. Можно попробовать поговорить, вдруг нас станет не шесть, а двадцать шесть.

– Хресий прав, – кивнула царевна. – «Чтобы победить, необязательно сражаться». Всем молчать, говорю только я. Мечи держать в ножнах, пока не прикажу. Ясно?

Она развернула коня к приближающимся всадникам, пытаясь привести в порядок мысли и успокоиться.

Гетайры влетели на двор маслодавильни. Не обращая внимания на сгрудившихся возле жома Кинану со спутниками, головные всадники пронеслись мимо, замыкая кольцо у них за спиной. Нельзя было без восхищения смотреть на этих всадников, лучших из лучших воинов Герии. Все, один к одному, статные, превосходно обученные и вооружённые, на отборных конях из знаменитых царских табунов.

Окружив маленький отряд, всадники застыли, точно вкопанные, и из их рядов выехал мужчина в сером хитоне. Чёрные волосы и борода, хищное выражение красивого лица... Поймав взгляд Кинаны, мужчина криво улыбнулся.

– Привет тебе, царевна, – насмешливо сказал он. – Какое счастье, что я тебя нашёл.

– Я тоже тебе рада, Аттал, – холодно ответила Кинана, подавив обычную при виде этого человека робость. – Что ты делаешь так далеко Ордеи?

– Конечно же ищу тебя. Во дворце с ног сбились, как узнали, что ты исчезла. Благо один неравнодушный молодой человек сообщил, в какую сторону ты поехала. Едва я узнал, сразу бросился на поиски, – Аттал с издевательской улыбкой развёл руками. – И вот, я здесь.

Кинана посмотрела на агемарха с суеверным испугом. Она сама видела Аттала на пиру и готова была спорить, что он не пропустил ни единого кубка, но его облик не выдавал ни малейшего признака хмеля или усталости.

– Как видишь, волноваться не о чем. Я жива и здравствую.

– Вот и замечательно. Значит, сразу можем отправляться. Представляю, как все во дворце обрадуются.

– У меня иные намерения. Мой путь лежит на север, в Ордею я вернусь позже.

– Боюсь, я вынужден настаивать.

– Аттал, я царица и я желаю продолжать свой путь, – Кинана горделиво выпрямилась, пытаясь придать голосу отцовскую властность. – Ты со своими людьми проводишь нас. На дорогах неспокойно, охрана не помешает.

– Царём Герии зовётся только тот, кто принял посвящение в Аркадмейской роще, царевна Кинана. До тех пор правит хранительница. Её приказ вполне ясен.

– Аттал, что с тобой?! Хватит этой болтовни! Ты прекрасно знаешь, что во дворце измена! Хранитель – мой дядя, но он захвачен, а может даже убит. Ты ведь его всегда уважал! Почему сейчас ты подчиняешься этой чужеземке?! Одумайся и выполни свой долг!

– Именно это я и делаю, царевна. Мы едем в Ордею.

– Так значит ты тоже меня предал! Что ж, ответишь перед моим отцом в чертогах Урвоса. А вы, воины Герии, товарищи царя? Что скажете вы? По закону я – ваша царица, а ваш начальник хочет выдать меня врагам. Поможете ему?

Кинане показалось, что на лицах некоторых всадников отразилось замешательство, но ни один не шелохнулся. Дисциплина гетайров и их преданность командиру славились на всю Герию. Что бы ни думали воины, поступят они так, как велит Аттал.

– Думаю, твой отец меня поблагодарит за заботу о его потомстве, – как ни в чём не бывало заметил агемарх. – А теперь, едем.

– Ну нет, Аттал, предавать, так до конца! Я с тобой никуда не поеду! Хочешь, давай, вяжи царицу и вези к узурпатору поперёк попоны! Пусть твой позор будет полным!

– В этом нет нужды. Ты поедешь сама.

– Сама?! – Кинана рассмеялась. – Никогда! И что ты теперь сделаешь?! Поднимешь руку на кровь Аэропы?! А, может быть, убьёшь – хозяйке на радость?!

– Убить тебя? – спокойно переспросил Аттал. – Нет. Если не поедешь, я убью их.

Он указал на испуганно побледневших друзей царевны, и Кинана с ужасающей ясностью поняла, что попала в ловушку. Проклятый агемарх держал её крепче, чем псарь гончую на сворке.

– Ты этого не сделаешь, – выдохнула она. – Ты не посмеешь.

– Агий, убей самого здорового, – хладнокровно приказал Аттал. Гетайр без малейшего колебания перекинул копьё для броска.

– Нет! – почти одновременно вскрикнули Кинана и Нейя. Царевна резко дёрнула коня, вставая между Агием и Гриелом, а девочка обхватила опешившего здоровяка руками, прижимаясь к нему всем телом.

– Не надо, – Кинана с ненавистью взглянула на Аттала. – Я поеду с тобой.

Агемарх сделал знак рукой, приказывая гетайру опустить копьё.

– Хорошо. В такое славное утро убивать не хочется, тем более детей. Сдавайте оружие, и поехали. И прошу, не делай глупостей – сама понимаешь... – он многозначительно улыбнулся, заставив Кинану яростно заскрипеть зубами.

– Я поеду, – сказала она, точно выплёвывая слова, – Поеду, но запомни...

Царевна оборвала себя на полуслове. В тишине явственно послышался конский топот, залаяли собаки, и на дороге показался новый отряд, скачущий со стороны Ордеи.

– Что это? – спросила Кинана. – Кого ещё ты с собой притащил?

– Не один я волнуюсь за тебя, царевна, – усмехнулся Аттал, разворачивая коня боком к вновь прибывшим. Его воины подобрались, теснее вставая вокруг Кинаны и её спутников. – Твоя матушка поистине заботлива.

Кинана не ответила, разглядывая приближающийся отряд: три десятка всадников с горящими факелами на низкорослых выносливых лошадках, она издалека признала украшенные орлиными перьями медные шлемы адрийских наёмников. Впереди, заливисто лая, мчались неказистые с виду лохматые собаки, способные без устали идти по самому слабому следу, не отставая от лошадей.

– О, а вот и тот честный юноша, что помог нам тебя найти, – усмехнулся Аттал.

Кинана заметила среди адрийцев двух по-герийски одетых всадников. Так значит, один из них – её знакомец Эол. Что ж, пусть посмотрит в глаза той, кого предал. Поможет Даяра, она с ним поквитается. Обман впервые встреченного стражника ранил больше, чем измена Аттала и прочих соратников отца.

Всадники уже приблизились так, что стало возможно рассмотреть их лица. Адрийцы – низкорослые, смуглые, черноусые, лошади вместо попон покрыты звериными шкурами, у каждого пучок дротиков, кожаный нагрудник, круглый плетёный щит и меч у пояса. Заросший чёрной бородой коренастый гериец в доспехах лохага, очевидно, главный, а рядом с ним... Приглядевшись к молодому стражнику, Кинана выдохнула. На Эола тот походил разве что одеждой и возрастом. Волосы не светлые, а тёмные, да и ниже почти на голову.

– Медленно скачешь, Брил! – с издёвкой крикнул Аттал. – Вы что, уснули там по дороге?

Мгновение назад, агемарх был спокоен, хладнокровнен и совершенно трезв, теперь же выглядел мертвецки пьяным. Про таких не знаешь, то ли свалится наземь, то ли схватится за меч.

– Аттал, где царевна? – переведя дыхание спросил главный, и Кинана вспомнила его лицо. Когда-то этот человек служил Парамену, а теперь, значит, лохаг. Прислали проследить за Атталом? Царица ему не доверяет? Нужно запомнить, вдруг пригодится.

– Не узнал свою госпожу, – ухмыльнулся агемарх. – Вот же она. Ей было угодно прогуляться в мужском платье.

– Даяра всемогущая! Здравствуй, царевна, – Брил изобразил приветливую улыбку, жутко смотревшуюся на его разбойничьей харе. – Царица-мать велела проводить тебя домой.

– Я тебя не знаю, – резко бросила Кинана, внимательно наблюдая за манёврами всадников Брила. Адрийские конники рассредоточились по дороге, словно готовясь штурмовать двор маслодавильни.

– Вот и познакомимся, – Брил достал из-за пазухи запечатанный свиток. – Грамота с печатью хранителя.

Он протянул свиток, но Кинана гордо отвернулась.

– Хранитель – мой дядя, стратег Сосфен. Давай его приказ, иначе нам не о чем разговаривать.

Нехорошо улыбаясь, Брил убрал грамоту обратно за пазуху.

– Что ж, меня предупреждали и об этом. Спасибо за помощь, Аттал, дальше мы справимся сами.

– А ты как со мной разговариваешь, тля? – пьяным голосом поинтересовался агемарх, нехорошо глядя на Брила. – Ты что, забыл кто перед тобой, лохаг?

– Агемарх-стратег, я не хочу ссориться. Нам велели привезти царевну – мы это делаем. В мыслях не имел ничего дурного.

– Да ты что? – саркастически улыбнулся Аттал. – Вот ты, стражник. Как тебя звать?

– Стратиот Аркипп, агемарх-стратег, – запнувшись ответил тот. Кинана нехорошо прищурилась. Аркипп, значит. Надо запомнить. И не забывать.

– Аркипп, – медленно, словно пробуя имя на вкус, протянул агемарх. – Вот скажи мне, Аркипп, что бы с тобой сделал командир твоей сотни, вздумай ты ему приказывать.

– Агемарх-стратег, мне кажется, эпитрит-лохаг не приказывал...

– Отвечай, когда спрашиваю! – рявкнул Аттал так, что молодой человек втянул голову в плечи. – Что бы сделал твой кентавром трахнутый экатонтарх?

– Ничего хорошего, агемарх-стратег... – пробормотал Аркипп, глядя себе под ноги.

– Вот видишь, Брил. Такой уж у нас в войске обычай. Придётся, видно, и мне сделать с тобой ничего хорошего.

– Аттал... Агемарх-стратег. Нам не зачем ссориться, клянусь Даярой. Если я тебя оскорбил, я приношу извинения.

– Если б ты меня оскорбил, я бы отрезал твой уд и скормил бы его твоему коню, – презрительно рассмеялся Аттал в исказившееся от гнева лицо лохага. – Ладно, сейчас не до тебя. Можете убираться к гарпиям, а мне надо отвезти царевну к любящей матушке.

– Мы сделаем это сами! Нам приказано привезти царевну, а не тебе!

– Вы? – Аттал расхохотался. – Да вы и собственные задницы до отхожего места в сохранности не довезёте. Всё, нечего болтать, я тут главный, как скажу, так и будет.

– Агемарх-стратег, у наз приказ хранительницы... – Брил заметно волновался. Видно, очень хочет выслужиться, а тут пьяный стратег срывает всё дело.

– А я сказал, царевна поедет со мной и всё тут! С хранительницей твоей я сам разберусь.

– Аттал, – с закипающим раздражением сказал Брил. – Я понимаю, ты пьян, это твоё дело, но ты мешаешь выполнить приказ. Прошу тебя, дай нам сделать свою работу, а сам лучше проспись.

– Чтооо?! Ты назвал меня пьяной свиньёй?!

– Ты сошёл с ума! – оторопело воскликнул Брил. – Я ничего такого не говорил!

– Ах значит я ещё и лжец! Вы слышали, гетайры?! Наш храбрый лохаг назвал меня лжецом!

– Аттал, во имя Даяры! Я не имел ввиду...

– Разговор окончен, – рявкнул Аттал, кладя руку на меч. – Слезай с коня! Я оказываю тебе честь и вызываю на поединок, – он пьяно икнул и покачнулся в седле. – Прямо здесь. Утро чудесное, земля утоптанная, а свидетелей у нас – хоть дорогу мости.

– Я не буду с тобой драться! Я на службе, у меня приказ!

– А может ты просто боишься? – Аттал выхватил меч, зловеще блеснувший в свете факелов. – Может у нас в войске завелись трусы? Слезай с коня, говорю, не то раскрою тебе башку прямо так.

– Если нападёшь на меня – тебя казнят! У меня грамота хранителя!

– Грамота... – презрительно бросил агемарх. – Ладно, убью тебя позже, а сейчас прочь с дороги! Я везу царевну во дворец! Или попробуешь мне помешать?

– Как хочешь, Аттал. Сам будешь отвечать перед царицей.

– Отвечу, не беспокойся. Прочь с дороги.

– Как угодно, стратег, как угодно, – сквозь зубы прошипел Брил и посмотрел прямо в глаза Кинане. От этого взгляда, по спине девушки пробежал зябкий холод.

– Прощай, царевна, – сказал он, вытягивая в её сторону руку.

Произошедшее следом слилось в одно длинное мгновение. Истошный крик: «Кинана!» из-за спины, и Нейя вылетает вперёд, едва не сшибая Брила с испуганно загарцевавшего коня. Злобный шипящий свист режет ухо и девочка, точно сдёрнутая невидимой рукой, валится с лошади.

Кинане показалось, будто она оглохла, столь гробовое молчание повисло вокруг, но удар сердца, и тишина взорвалась. Крики за спиной, брань солдат, конское ржание, надрывный вопль Гриела – боги, неужели он может так кричать? Точно во сне, Кинана увидела, как кривой меч Аттала прочертил красную полосу поперёк искажённого злобой бородатого лица Брила, и гетайры, обнажив оружие, схватились с адрийцами. Что-то просвистело в пальце от виска, позади раздался крик.

– С коня! – бешено проорал Аттал, заслоняя Кинану от дороги, и она, почти не соображая, что делает, соскочила на землю. Прогремел грозный рёв агемарха: «Стоять! Мечи в ножны!», но Кинана уже не смотрела назад. Со всех ног, по пути споткнувшись и рухнув в пыль, она метнулась к лежащему на дороге телу и осторожно перевернула его на спину.

– Кинана... – простонала Нейя, слабо улыбаясь покрытыми тёмной кровью губами. Из груди девочки, погрузившись почти по оперение, торчала чернопёрая стрела.

***

Тяжело ступая, Сосфен шёл по залитой розовым светом зари галерее, сопровождаемый стражниками. Их было шестеро, каждый в доспехах, при копье и щите, но стратег чувствовал их страх – в позах, в движениях, во взглядах, бросаемых на его могучие руки и грузное тело. Вряд ли стоит их винить, сегодня весь дворец пропитался сомнениями и страхом.

Его привели к Каменному залу. Один из стражей у входа, явно робея, дал знак поднять руки для обыска. Стратег не возражал. К чему? Напрасные действия не приносят пользы, а бесполезных действий не бывает: только полезные и вредные. «Пока ты ругаешь паводок, никто не строит твою лодку».

Охранники расступились, и Сосфен вступил в просторный зал, украшенный боевыми знамёнами и статуями герийских царей. Их мраморные глаза печально взирали на потомка. В неярком свете масляных ламп, стратег разглядел троих человек.

– Калимера, деверь, – промолвила Талая, не сводя глаз с Сосфена. – Ты ведь уже знаешь? Мой возлюбленный муж и твой брат покинул нас. Я скорблю вместе с тобой.

– Я тоже скорблю о брате, но давай оставим эти любезности женщина, – ответил Сосфен, не изменившись в лице. – Ты незаконно захватила трон, а теперь тебе что-то нужно. Говори, я тебя слушаю.

Лицо Талаи не дрогнуло, а Эпифан едва сдержал неуместную ухмылку – проклятый евнух почти во всём видел повод для насмешек.

– Тебе не кажется, что ты не в том положении, чтобы командовать, Сосфен? – высокомерно бросил Парамен. Судя по бледному лицу и красным глазам, он провёл бессонную ночь.

– Ты хочешь говорить, Талая – мы будем говорить. Вы с этим евнухом чужеземцы, наши обычаи для вас ничто, но в присутствии этой мрази, – стратег кивнул на изменившегося в лице вельможу, – я говорить не стану.

– Как ты смеешь?! – гневно вскинулся Парамен. Сосфен даже не обернулся в его сторону.

– Я всё сказал, – отрезал он, глядя в глаза царице.

– Парамен, – после недолгого молчания промолвила Талая. – Сходи, проверь, не вернулся ли твой лохаг.

– Но царица... – багровея от гнева начал вельможа.

– Парамен, прошу тебя, – в голосе царицы послышалась мольба.

Что-то злобно прошипев, Парамен устремился к выходу. Проходя мимо Сосфена, он едва не зацепил его плечом. Стратег не шелохнулся.

– Ты оскорбил его, чтобы поговорить наедине? – спросила царица, когда за спиной Парамена хлопнула дверь.

– Я оскорбил его заслуженно, но и тебе это на руку. Ты ведь тоже хотела от него отделаться. Я слушаю. О чём ты хочешь просить?

– Просить? Почему я должна просить тебя о чём-то?

– Потому, что я нужен тебе больше, чем ты мне.

– Я прошу прощения, стратег, – елейно пропел Эпифан, расплываясь в сладкой улыбке. – Но разве не ты сейчас находишься в, эмм... непростом положении? Госпожа Талая владеет столицей...

– И теперь похожа на человека, который поймал льва за гриву. Мать Кинаны родом из Равнинной Герии, многим там не понравится, как вы с ней поступили. Кто из командиров решит выступить первым, Акрод из Грейской стратии или Леагр из Халидской? Не всё ли равно? Местные жители его тут же поддержат.

– Стоит ли мне бояться селян? – с деланной беспечностью сказала царица. – Столица в моих руках, меня поддерживает знать.

– Это сказал тебе Парамен, и ему хочется так думать, но это неправда. Знать не за Аминту и не за кого-то ещё – она за себя. Каждый из них, не исключая Парамена, во снах видит Каменный венец на своей голове. Если единственным живым Аэропидом окажется ребёнок, узурпатор и убийца сестры, его жизнь не будет стоить медяка. Выход у тебя один: привлечь на сторону Аминты непобедимого Сосфена. Тогда никто в Герии не осмелится выступить против него. Ты это понимаешь, поэтому я и мой сын ещё живы.

– Сосфен, ты действительно считаешь меня чудовищем? – спросила царица с дрожью в голосе. – Что мне хотелось бы убить ребёнка или тебя, хотя ты не сделал мне ничего дурного?

– Я считаю тебя матерью. У тебя единственный сын и другого уже не будет… Да, я знаю об этом, брат мне сказал. Аминта – твой единственный и последний сын, ради него ты готова убить саму себя, не говоря уже о других.

– Что ж, я рада, что мы понимаем друг друга, – устало сказала царица. – Да, я действительно пойду на всё, чтобы спасти моего ребёнка, и кто встанет у меня на пути – горе ему.

– Не стоит лукавить. Кинану ты убьёшь только затем, чтобы он стал царём. Возможно, моя племянница уже мертва? Если это так, ты сделала большую ошибку.

– Почему? – спросил Эпифан.

– Потому, что это моя окончательная цена. За свою поддержку я прошу жизни сына и племянницы. Если с одним из них что-то случится, договора не будет.

Талая с Эпифаном переглянулись. На гладком лице евнуха отразились сомнение, но Талая решительно покачала головой.

– Ты прав, Сосфен, – устало промолвила она. – Тысячу раз прав, как и всегда. Что бы ни обещал Парамен, мы с сыном в опасности. Знать, чернь, войско – всякий будет рад вцепиться нам в глотки, всякий захочет нашей крови. О, эта варварская страна!

Евнух взволнованно взял госпожу под локоть, с почти материнской заботой протягивая ей какой-то флакон. Сосфен молча наблюдал за ними.

– Да, Сосфен, – продолжила царица, немного успокоившись. – Что бы не болтали льстецы, что бы ни говорил Парамен, защитить можешь только ты. Что я готова тебе дать, чтобы мой сын был жив и царствовал? Всё! Проси, чего хочешь! Богатства? Я продам исподнее, если не хватит денег. Власти? В этом царстве и так нет никого, равного тебе. Хочешь, женись на мне! –воскликнула она, заставив даже невозмутимого Сосфена вздрогнуть, Эпифан же вытаращился так, что, казалось, глаза вот-вот выскочат из орбит. – Да, женись! Клянусь, я буду тебе верной и хорошей женой. Да что там, ради моего сына я готова стать твоей рабыней и мыть тебе ноги, но того, что ты просишь, я дать не могу. Мальчик – да, но не она, не Кинана.

– Но почему, Талая? – на каменном лице Сосфена мелькнуло что-то похожее на удивление. – Откуда эта ненависть? Она ведь ещё ребёнок.

– Ребёнок?! – царица истерически расхохоталась. – Ребёнок! Сосфен, этот ребёнок стоит пятерых взрослых мужчин! Ребёнок, который не выпускает из рук меч, который знается с горными ведьмами и разбирается в зельях, ребёнок, который исчез... Клянусь Свечой Осме, я всегда считала эти россказни вздором, но сейчас готова поверить, что она колдунья! Ты говоришь, я прикажу убить её ради царского венца? Да, прикажу, но не ради власти, нет. Да, мой сын должен править, по своему происхождению, по своим достоинствам. То, что он не наследует своему отцу, несправедливо, и да, это правда, я желаю исправить эту ошибку, желаю завоевать для него трон, но убивать... Нет, я решусь на убийство не поэтому. Я сделаю это из страха за моего мальчика! Пока эта девушка жива, мой сын в опасности! Это меч, занесённый над его головой, яд в его чаше и удавка на его шее! Она зла, жестока, сильна и хитра, она жаждет власти и самое главное: она ненавидит нас с сыном! Если это будет в её воле, мы погибнем, и даже ты нас не спасёшь! Я не допущу этого!

– Ты сама виновата. Ненависть Кинаны – плод твоей враждебности и пренебрежения. Ничего иного ты не дала ей с тех пор, как прибыла в Герию.

– Ты прав, Сосфен, конечно ты прав – я виновата, – устало сказала Талая. ­– ­ Это вина моя и только моя. В свой час я отвечу за неё перед Урвосом Вопрошающим, и если бессмертные присудят наказание – пусть так, но сейчас это неважно. Она хочет смерти моего сына, от неё не спасут ни стены, ни стража, ни даже ты. Пусть эта вина будет на мне, но она умрёт!

Царица замолчала, тяжело дыша и твёрдо глядя в лицо Сосфену.

– Что ж, тогда разговор закончен, – стратег бесстрастно пожал плечами. – Вы с Аминтой остаётесь один на один со своими врагами, и да не позволят тебе боги его пережить. Я бы предпочёл умереть от меча, можешь приказать вернуть мой, я всё сделаю сам. Если позволишь просьбу, прикажи убить сына так, чтобы он этого не заметил. Мальчик в жизни достаточно страдал.

Царица в отчаянии застонала. Прошептав ей на ухо что-то успокаивающее, Эпифан повернулся к Сосфену.

– Господин, – сказал он. – Возможно, царица выразила свою мысль с, эммм... некоторой горячностью – это можно понять, ведь она мать – но сказанное ею вполне справедливо. Царевна Кинана действительно не питает к брату сестринской любви, а недавние, эмм... события показали, что эта девушка обладает поистине выдающимися, я бы даже сказал, поразительными способностями. Что до её намерений, и прежде были весомые опасения, что, получив власть, она избавится от соперника, теперь же... – он развёл руками. – Вполне очевидно, что царевна представляет ничуть не меньшую, но даже большую угрозу чем все прочие недоброжелатели, а значит, согласившись на твои условия, моя госпожа не выиграет ровным счётом ничего. Вот если бы получить какую-то надёжную гарантию, что царевна не станет угрожать брату и искать его смерти... Правда, если мне кто-то в этом поручится, я засмеюсь ему в лицо. Не в характере юной Кинаны отказываться от своих намерений.

Сосфен мрачно окинул взглядом собеседников, мысленно прося прощения у племянницы. Видят боги, к этому средству он прибегать не хотел. Что ж, спасая основное, нужно жертвовать всем, «не дай золотому слитку утянуть тебя на дно». Он тяжело вздохнул и медленно произнёс.

– Значит, пусть царское звание принадлежит обоим.

Царица и евнух недоуменно переглянулись, Эпифан с сомнением покачал головой.

– Соправители? – разочарованно спросил он. – Не думаю, что это хорошее решение. Редкое совместное правление не заканчивается убийством или войной.

– Не соправители. Царь и царица.

– Не соправители, но царь и царица... – задумчиво протянул евнух. – Но разве это возможно?

– Они оба Аэропиды. В нашем роду такое случалось. Вспомни, от кого он пошёл.

– Но... Эйленос Всемогущий, а ведь и впрямь... – воспрянув духом, Эпифан закивал. – Это могло бы решить множество вопросов!

– Так вы получите даже больше, чем хотели – законность.

– Что это всё значит? О чём вы? – с закипающим раздражением спросила Талая.

– Госпожа, стратег предлагает... – евнух замялся, подбирая слова.

– Кинана с Аминтой должны стать супругами, – спокойно сказал Сосфен.

– Что?!

– Госпожа, это очень разумная мысль, – зачастил евнух. – Жаль это раньше никому не пришло в голову – стольких ошибок можно было избежать. Если так случится, никто не назовёт Аминту узурпатором. Сторонники обоих объединятся, народ будет доволен.

– Разумная мысль?! Это ты, должно быть, обезумел, Эпифан! Они брат с сестрой!

– Здесь это в обычае, госпожа, ведь и первые царь с царицей – дети Хорола – сочетались меж собой браком.

– Не только они, – заметил Сосфен. – Темен I и Аркелай Рудокоп были женаты на сестрах, Пердикка-узурпатор, незаконный сын Иокасты, принудил к браку старшую сестру ‒ это почти наш случай. Все они от этого только выиграли. В Герии брак между царскими детьми считают угодным Даяре. Я знаю, брат тоже подумывал женить Аминту на Кинане.

– Значит и мой муж сошёл с ума! Да хоть бы и так, хоть бы даже они не были родственниками. Неужели вы думаете, что я сама положу в постель сына змею? Чтобы она его отравила, заколдовала или задушила во сне?

– Если она это сделает, немногие согласятся считать её царицей, – сказал Сосфен. – Супружеское ложе свято. Сейчас преступники ты и твой сын, но если Аминта возьмёт Кинану в жёны, он станет главой дома Аэропидов, и закон нарушит любой, кто выступит против него. Если Кинана убьёт его, она осквернит супружеское ложе, получит проклятье и станет цареубийцей. Она не пойдёт на это.

– А если она подговорит кого-то? Если она сбежит и поднимет мятеж?

– Кого во дворце она уговорит стать цареубийцей? Это святотатство, никто из придворных на такое не решится. А если Кинана поднимет мятеж, что ж, тогда нарушит закон не Аминта, а она, восстав на мужа. Сила и закон будут на его стороне.

– Подумай, госпожа, – сказал Эпифан. – Если Аминта возьмёт в жёны царевну, ты станешь её свекровью. В твоей власти будет поместить её под присмотр, пока не улягутся страсти, а потом... В конце концов, они оба молоды, царевич хорош собой, царевна тоже может пробудить страсть в мужчине. Как знать, вдруг между ними зародится приязнь? Если в царской чете возникнет согласие, это принесёт мир и процветание под твоим мудрым руководством.

Сосфен покосился на Эпифана, но промолчал. Понятно, что хочет сказать евнух, и он прав: им и впрямь следует поместить девочку под замок, пока власть Аминты не укрепится, а Кинана не перестанет быть опасной. Это было ясно и так, тогда к чему слова? Ты знал, что предлагаешь и каковы будут последствия. Рассуждать не о чем, время пожинать посеяное.

– Это безумие... – прошептала царица, возводя глаза к небу.

– Это необходимость, госпожа, – настойчиво сказал Эпифан. – Так мы объединим под рукой нашего дорогого Аминты всё государство, и никто не сможет оспорить его права.

– Мать Кинаны из рода Аланфа, его чтут в Герии, – заметил Сосфен.

– Значит и народу это понравится. Нет, госпожа, этот путь самый надёжный, все прочие гораздо хуже.

Царица отвернулась, невидящим взглядом созерцая каменные плиты пола. Бледностью её лицо соперничало с мраморными ликами взирающих на них статуй.

– Боги, его женой могла стать дева самого знатного рода, я хотела выбрать лучшую из царских дочерей, настоящую царевну, а теперь он женится на сестре... – с болью в голосе прошептала она.

– Никакая другая царевна не принесёт твоему сыну царства, – сказал Сосфен.

Все трое замолчали, Эпифан с тревогой смотрел на госпожу, Сосфен безучастно отвернулся в сторону, наблюдая за трепетом колеблемого сквозняком огня факела.

– Пусть будет так, – сквозь зубы процедила Талая, евнух от облегчения вздохнул. – Пусть будет так, но взамен ты, Сосфен, станешь служить моему сыну. Ты будешь служить ему верой и правдой, как служил его отцу. Если он погибнет, ты будешь мстить за него – кому бы то ни было, хоть самому Эйленосу.

– Я сделаю это. Даю тебе слово.

– Нет, слова мне мало. Иди за мной.

Под строгими взглядами предков миновав длинный зал, они подошли к каменному алтарю у дальней стены.

– Ты ведь знаешь, что это такое? – царица пристально взглянула на деверя.

Поперёк алтаря, на серой рогоже, лежала массивная, но изящная булава длиной в руку взрослого мужчины. Строгие геометрические формы оружия выдавали невероятное мастерство его создателя. Затейливые письмена древнего языка бежали по рукояти и навершию из удивительного металла серебряно-медного цвета. Подле булавы матово поблёскивал обруч цвета ртути, украшенный по ободу кусками обыкновенного серого гранита.

– Да, – ответил Сосфен, не сводя глаз с алтаря. Кто из герийцев не узнал бы священные царские предметы? Булава Хорола, прародителя царского рода, помнящая жар его рук. Ни один из нынешних мастеров не смог бы сказать, из чего она изготовлена, ибо её отлили ученики Геола Горовержца в колоссальных подземных кузнях Шестого Острова. Это чудесное оружие принёс на берега Эферены воитель Диол, от него оно досталось сыну, неистовому Хоролу. С нею в руках Хорол вёл свой народ в Великом Странствовании, ею сразил чудовищного змея Эрехну и с нею же бросился на саму Даяру. Единственная выщербина на безупречной поверхности оружия осталась вечным напоминанием о том, что некогда его подняли на бессмертного. Восхищённая буйным нравом воителя, Даяра возлегла с ним, и от их союза пошёл дом Аэропидов, а в знак власти над Герией она вручила Хоролу Каменный венец. Обе царские драгоценности касались бессмертной, во всей Герии не было предмета священнее.

– Это святыни твоего рода, – сказала Талая. – Я знаю, ты честный человек и никогда не изменял своему слову. Сейчас, здесь, перед своими предками, ты положишь руку на эти священные реликвии и дашь мне вашу герийскую клятву – змеёй и камнем. Ты поклянёшься принять моего сына как своего царя и владыку, быть верным ему и его делу, ни действием, ни бездействием не допустить ему ущерба, а если он погибнет – отмстить за его смерть кому бы то ни было. Я сама произнесу текст клятвы, ты будешь повторять за мной. Клятва будет скреплена кровью – Эпифан принёс всё необходимое. Если ты сделаешь это, я больше никогда не отдам приказа убить Кинану или как-то навредить ей, разве что она будет пытаться причинить вред моему сыну. Ты согласен?

– Ты хорошо подготовилась, – после долгого молчания сказал Сосфен. – Ты и твой евнух, вы изучили наши обычаи, но знаешь ли ты, что клятва на крови, змеёй и камнем – не простой пустяк, иначе бы её не требовали и не давали так редко? Её не нарушить, это принесёт горе и клятвопреступнику и тем, кого он любит, но тому, кто её принимает предстоит тяжкое страдание. Ты знаешь это, Талая? Ты готова к этому?

– Да, я готова. Ради блага сына я готова даже умереть. Страдания я переживу – ради моего Аминты.

– Бывает, самое страшное – жить после пережитых страданий, – глухо промолвил Сосфен. – Что ж, я сделаю как ты желаешь, но при одном условии: мой сын и моя племянница должны быть живы. Если хоть один из них умрёт, действие договора прекращается

Талая тревожно посмотрела на евнуха, тот развёл руками.

– Хорошо, мы договорились, – кивнула она – Ты готов принести клятву?

Сосфен прикоснулся рукой к алтарю, ощущая дикую силу, таящуюся в глубине древнего камня. Молча взирали предки, не сумевшие помочь своим наследникам в этот день – чёрный день для дома Аэропидов.

«Прости, девочка, я сделал всё что мог, – подумал Сосфен, не замечая подходящего с тонким стилетом евнуха. – Иначе было нельзя, но всё же, прости меня».

***

Тёмная кровь пузырится на вишнёвых губах, капельки пота блестят на нежной коже, огромные жгуче-чёрные глаза, уже начинающие подёргиваться мутной пеленой, нежно смотрят на Кинану.

– Нейя, зачем? Зачем ты это сделала? – собственный голос слышится словно со стороны, перед глазами мгла, сквозь которую тёмными драгоценными камнями блестят глаза умирающего ребёнка. Ребёнка, погибшего ради неё.

– Потому, что я люблю тебя, Кинана, – ласково улыбается девочка. – И тебя, Гриел, – она протягивает руку здоровяку, и тот хватает тоненькие пальчики, как голодный краюху хлеба, как тонущий – обломок мачты. – И вас всех...

– И я люблю тебя, Нейя, – исступлённо шепчет Гриел. – Люблю, всегда буду любить.

Слёзы в глазах у каждого: у смешливого Келесса, у хладнокровного Хресия, отводят взгляд даже атталовы гетайры. Горе стеклянным куполом накрыло собравшихся вокруг умирающей девочки. Всё, за пределами этой незримой преграды, кажется нереальным, похожим на сон, голоса и звуки доносятся, глухо, точно издалека.

– Ну? – требовательно спросил кого-то Аттал. Он снова совершенно трезв, лицо злое и собранное, даже подчинённые опасаются попасться разъярённому командиру на глаза.

– Ушёл, поганец, – незнакомый хриплый голос, горский выговор. – Ловок бегать, пёсий сын, а на коне в эти виноградники не сунешься – и ему ноги переломаешь, и себе шею.

– Пошли всадников объехать поле. Где-то же он вылезет.

– Уже сделано, агемарх-стратег, да это без толку. Поля едва не до гор тянутся, их окружать – полной стратии мало.

– И ты говоришь, ничего об этом не знал?

– Клянусь, агемарх-стратег, – сбивчиво ответил Аркипп ­– стражник, что донёс о побеге. – Мне сказали ехать с эпитрит-лохагом Брилом и, если надо, опознать беглецов. Ничего больше!

– И почему я должен тебе верить?

– Господин, я всего лишь стражник. Кто бы мне о таком сообщил? Да ты же сам видел – я был удивлён не меньше прочих. И потом, это ведь я помог остановить драку!

– Да, помог... – взгляд Аттала скользнул по лежащим в пыли телам: пятеро в кожаных адрийских доспехах, двое в серых плащах гетайров и лохаг Брил с разрубленной едва не пополам головой. – Хорошо, что варвары приняли тебя за начальника. Ладно, с тобой решим потом. Варваров уже опросили? Кто-нибудь знает этого человека?

– Нет, агемарх-стратег, кажется, никто его не видел прежде. Он присоединился к нам перед самым выездом. Адрийцы решили, что это слуга Брила, а мы его и не видели – он ехал позади. Может, и эпитрит-лохаг ничего не знал?

– Даже если и так – дрянь был человек. Туда и дорога, – оставив растерянного Аркиппа, Аттал подошёл к Кинане и её друзьям. Опытному воину было достаточно одного взгляда, чтобы всё понять.

– Мне жаль, что так вышло, царевна, – показалось, или в угольно-чёрных глазах агемарха и впрямь мелькнуло что-то похожее на сочувствие. – Выезжаем, как только будете готовы.

Резко развернувшись, он направился к своим воинам, на ходу раздавая поручения, но Кинана этого не заметила. Короткий стон, сорвавшийся с губ Нейи поглотил всё её внимание. Губы девочки скривились от боли, старательно скрываемой за улыбкой. Старый Биан мог гордиться дочерью, в этот миг она была достойна своих славных предков, как никто.

– Что, малышка, что ты хочешь сказать? – Кинана изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал. Ей даже удалось улыбнуться – проще было бы отрубить собственный палец. Нейя улыбнулась в ответ.

– Вот бы посмотреть, какой у Феано будет свадебный наряд... – промолвила она слабеющим голосом. – И пирог, она обещала с мёдом – мой любимый... Я так ждала... Хотела... Вот бы мы потанцевали...

На мгновение Кинане показалось, что девочка мирно заснула, а мгновение спустя надсадный вопль царевны разорвал начинающееся утро.