Эйнемида I. Семена раздора.

Глава VIII

Меч сверкнул прямо над щитом Кинаны, но она успела повернуть голову, и бронзовый клинок соскользнул по круглому шлему. Царевна ответила, после неудачного удара многие теряют равновесие, но её сегодняшний противник был не из таких. Одним движением он вернулся в стойку, отразил удары Кинаны и вновь едва не достал её классическим «клювом журавля». Еле уклонившись, девушка перекатилась и атаковала снизу-вверх. Небрежно отмахнувшись, противник ударил ногой в щит Кинаны, едва не сбив её с ног. С трудом удержав равновесие, царевна кошкой отпрыгнула в сторону, внутренне сжимаясь в предчувствии боли от вонзающегося в незащищённую спину меча, но удара не последовало. Противник спокойно стоял, строго глядя на Кинану.

– Если бы я желал поглядеть на акробатов, я бы пошёл не в палестру, а на рыночную площадь, – холодно сказал он. – Слишком много красивостей, девочка. Самый близкий путь к цели – всегда прямой.

– Но ведь я почти попала!

– «Почти попала» звучит так же бессмысленно, как «почти не умер». Ты не попала – и умерла.

Они стояли друг напротив друга на просторной тренировочной площадке, усыпанной мелкой речной галькой. С одной стороны, высилась тёмная громада царского дворца, а три другие выходили на высокий обрыв, откуда открывался прекрасный вид на предместья Ордеи и синеющие в отдалении горы. Площадку со всех сторон обрамляла открытая галерея с двумя рядами мраморных колонн, отгороженная от пропасти каменными перилами. По раннему времени, в палестре не было никого, кроме двоих поединщиков – оба в бронзовых доспехах, с короткими мечами и овальными щитами-туреосами

– Я подвижнее тебя! Это моё преимущество! Ты сам меня учил, что упущенная слабость противника – это его сила!

– Учил. А ещё я учил, что есть два надёжных способа проиграть: неверно оценить врага и неверно оценить себя. Оба одинаково хороши, так что ни одному из них мы не можем отдать предпочтение.

– Но почему неверно, дядя? Я действительно быстрее и подвижнее, ты сильнее и выше...

– Это всего лишь факты. Важны не они, а выводы, которые ты из них делаешь. Из очевидного факта, что ты быстрее, а я сильнее, ты выстроила тактику на поединок. Верна ли она? – он пожал плечами. – Если бы я пропустил удар, я бы почувствовал.

– Уловки запутывают противника, – упрямо ответила Кинана. – Да, тебя я одолеть не могу, ты лучший воин Эйнемиды, у тебя четыре калаидских венка за туреомахию, но Алкета и прочих я достаю с лёгкостью!

– Будет тебе легче, если тебя убьёт лучший воин, а не крестьянин с пикой? Поражению нет оправданий, Эретерос к ним глух. Уловки... – дядя сердито хмыкнул. – Ты любишь играть в тавулорис, это похоже. За ход можно сделать лишь определённое количество действий, израсходуешь их впустую – проиграешь. В бою количество ходов тоже ограничено, и победит тот, кто использует их лучше. Ты понимаешь?

– Да дядя, – покорно ответила Кинана. По её тону было не понять, согласна она или нет.

– Надеюсь, что понимаешь. Лишние действия, не имеющие определённой цели, могут выглядеть красиво и удивлять зевак, но они отнимают твоё время. Хочешь что-то сделать – выбери самый простой способ из возможных, и никогда ничего не делай, твёрдо не зная зачем. Отдохнула? Продолжим.

Повертев в руке увесистый бронзовый меч, Кинана двинулась к противнику. По правилам туреомахии, бойцам надлежало сражаться обнажёнными, с деревянными мечом и щитом, но дядя заставлял своих учеников упражняться в старинных медных нагрудниках и с затупленными бронзовыми мечами. Вывихи и ушибы неизбежно сопутствовали такому обучению, но после него обычные оружие и доспехи казались легче пёрышка.

На этот раз, Кинана начала осторожнее, серией атак, каждая из которых имела целью привести соперника в определённое положение. Все удары пришлись в щит, но от завершающего выпада дядя ушёл не без труда. Воодушевившись, царевна начала развивать успех, используя свою скорость. Она уходила от атак, смещаясь на шаг или полшага, тут же контратаковала, меняя направление ударов, затем вновь защищалась и вновь контратаковала. «Сборщик колосьев» вниз, блок, перевод атаки вверх, ещё раз вниз и выпад «язык лягушки», точно в налобник сверкающего на солнце шлема… Меч Кинаны встретил пустоту, а дядя, непостижимым кувырком уйдя вбок, с разворота ударил щитом в открытый живот. Больно было так, что завершающего удара мечом плашмя по шлему девушка даже не почувствовала. Она рухнула на землю, скорчившись и жадно хватая ртом воздух.

– На сегодня достаточно, – сказал дядя и снял шлем. Жёсткий взгляд серых глаз, тонкие прямые губы, шрамы на щеке и подбороке, чёрные прямые волосы ниспадают до самых бровей, сзади едва доходя до плеч. Не было в Эйнемиде полиса, где не узнали бы это суровое, никогда не улыбающееся лицо. Сосфен, родной брат царя Пердикки, архонт и эпистратег, верховный военачальник Герии, разящая рука своего брата, его опора во всех начинаниях. Имя Сосфена, сына Аркелая гремело повсюду. Гисеры, дураги и прочие варвары боялись упоминать имя грозного полководца вслух. Он был одним из троих выживших участников легендарного Боя Шестидесяти, где тридцать эйнемов одолели тридцать лучших верренских бойцов. Он в трёхдневный срок разбил три войска олориев, собственной рукой пленив их царя. Он высадился на архенский берег всего с пятью сотнями копейщиков, и не успела смениться луна, как царь Сапиена назвал Пердикку старшим братом, а гордый владыка Келенфа отдал за царя герийских «варваров» свою дочь. Рассказы о его подвигах летели по свету, изображениями полководца украшали дома, а мальчишки до драки спорили, кто будет Сосфеном в игре. Однажды некий лесмийский скульптор изваял статую бранелюбивого Хороса, сделав её похожей не столько на обычное изображение Отца Воинов, сколько на герийского стратега. Напуганные сограждане послали гонцов к оракулу, спрашивая, как покарать святотатца, и получили ответ: «Ваятеля наградить, как свершившего деяние превосходное».

– Ты использовал обманную уловку, – просипела Кинана, едва к ней вернулся голос. Дыхание ещё не вполне восстановилось, и вместо возмущённого возгласа получился жалобный стон.

– Да, и ты убита, – невозмутимо сказал Сосфен. – Какое правило ты нарушила?

– «Под шкурой быка вполне может поместиться лев», – процитировала Кинана «Размышление о стратегиях» и скривилась. В проклятой книге находились ответы положительно на всё. Порой это жутко злило.

– Именно. Прежде, чем считать что-то невозможным, убедись, что это действительно так.

Сосфен направился к дальнему краю площадки, где вдоль стены тянулись длинные столы с тренировочными снарядами, доспехами и оружием. Еле поднявшись, Кинана поплелась следом. В боку саднило, каждый вздох отдавался болью, но кости, кажется, целы. Дядя точно знал, где пролегает грань между воспитательным воздействием боли и человекоубийством.

– Что следовало сделать? – спросила Кинана, подходя к столу, где дядя уже наполнил из массивного кувшина грубые деревянные кубки. Один из них он протянул племяннице.

– Не считать бой выигранным до того, как это случилось, – он прополоскал рот и сплюнул на землю, жестом показывая Кинане сделать то же самое. Ацеон – грубое солдатское питьё из уксуса с водой. После упражнений надлежало прополоскать рот, немного выждать и медленными глотками выпить по кубку на три модия собственного веса, чтобы восстановить жизненные соки тела. Для пересохшего рта, кислый и резкий напиток казался слаще вина с мёдом.

– Ты настолько поверила, что твой последний удар точен, что не была готова к защите, – продолжил Сосфен. – Это глупо. Не опасен только мёртвый враг. Один смертельный удар может нанести даже раненый, слабый или больной, ты же считаешь побеждённым человека, который стоит на ногах и держит руке оружие.

– Мрачная судьба – ждать удара даже от раненого врага, – усмехнулась Кинана, сплюнув на землю.

– Это лучше, чем получить удар, – закончив снимать доспехи, Сосфен принялся с военной аккуратностью раскладывать их на столе. В графитово-сером хитоне с герийской змеёй на груди, великий полководец казался похожим на простого войскового эпистата. – К тому же, хорошего в этом больше, чем плохого.

– Как так?

– Никто не обречён, пока жив – ты тоже, – дядя поглядел на Кинану и кончики его губ чуть дёрнулись в слабом подобии улыбки – величайшее проявление теплоты, каким он кого-либо удостаивал.

– Пока я жива, – осклабилась царевна. – Что ж, может быть, скоро это изменится. Кое-кому очень бы этого хотелось.

– Ты опять за своё? Кажется, я велел не распускать язык.

‒ А что, разве не так? Матушка спит и видит, как я освобожу трон для её сыночка, а у них, на юге, сам знаешь, как такие вопросы решаются.

– Предлагаешь казнить царицу потому, что она с юга? Это преступление многим покажется не вполне значительным.

– Ну, буду ждать, пока они меня отравят или ещё что-нибудь.

‒Пока жив царь, никто тебя не отравит, когда сама станешь царицей, всё будет в твоих руках. А пока, довольно этих разговоров. Слухов и без того больше, чем нужно. Не хватает ещё, чтобы их распускала царевна. Поняла?

Кинана нехотя кивнула.

– Мне нужно идти: прибыли посланники от западных деревень, я должен приветствовать их от имени твоего отца. Будто нельзя подождать пару дней, пока он не вернётся, – стратег всей душой ненавидел политику, хотя и был в ней весьма искушён, заменяя брата в его отсутствие. Вряд ли сыскался бы другой царский сын, которому была бы столь же противна мысль о царском венце.

– Скоро жатва, земледельцам дорог каждый день, – заметила Кинана, припомнив, чему её учили.

– Знаю, – Сосфен махом прикончил кубок и поставил его на стол. – Допьёшь, подожди с полчаса, потом пробеги круга четыре и иди отдыхать. Увидимся за обедом.

Дядя ушёл, а Кинана с кубком в руке подошла к балюстраде, и, облокотившись на колонну, посмотрела вдаль. Утро выдалось чудесное, солнце уже полностью взошло, радостным светом заливая желтеющие спелой рожью поля, ровные ряды виноградников и круглые домики герийских земледельцев, красноверхими островками темнеющие меж полей. Леса, густым ковром устилавшие предгорья, зеленели тёмным изумрудом, а вдали голубели высокие горы в белоснежных коронах.

Сзади послышались весёлые голоса, и на площадку влетела стайка царских воспитанников в оливково-зелёных одеждах. При дворе постоянно жили сыновья и дочери знатных герийских семей. Так царские дети получали товарищей-сверстников, а государство – образованных молодых людей, тесно связанных с царской семьёй. Воспитанников редко насчитывалось больше тридцати, и этой чести добивались правдами и неправдами, ведь то был кратчайший путь к вершине. В случае Кинаны, имелась ещё одна причина, заставлявшая вельмож идти на всё, лишь бы увидеть своё чадо в числе воспитанников. Царские сыновья обыкновенно женились на дочерях соседних правителей, царевнам, напротив, старались брать женихов из герийцев, ну а кого царь скорее возьмёт в зятья, как не того, кто вырос у него на глазах? Сын – муж царицы, внук на троне Герии –ради такого стоит раскошелиться или задолжать пару-тройку услуг.

Вошедшие считались свитой Кинаны – друзья, товарищи детских игр. Сёстры Феано и Нейя, чей отец Биан жаждал дать дочерям образование, достойное воительниц прошлого. Здоровяк Гриел, в свои семнадцать упражнявшийся с каменными шарами в два пуда каждый и пару раз умудрившийся выбросить копьё за пределы палестры. Вечно в кого-то влюблённый голубоглазый весельчак Келесс, гроза дворцовых служанок и рабынь – из-за вьющихся светлых локонов и тонкого телосложения его иногда принимали за девушку, потому он стриг волосы до плеч и не брил щетину на лице. Хресий – сирота из небогатого, но древнего рода, чей дядя погиб в какой-то битве, закрыв собой царя и открыв перед племянником ворота царского дворца. Алкет – темноволосый и зеленоглазый красавец, вечный заводила всей компании. Многие считали будущий брак Алкета с Кинаной делом решённым, но молодые люди встречали эти слухи насмешливо. Алкет прохладно относился к возможности стать консортом при царице, вообразив в этом нечно постыдное, Кинана же о браке пока не помышляла вовсе. Они относились друг к другу, скорее, как брат и сестра, благо чувства Кинаны к родному брату сложно было назвать родственными.

– Кинана, хайре! – вскричал Алкет, завидев царевну. – Восславим нашу будущую повелительницу, владычицу вод и земель, лесов и полей!

Он шутовски поклонился, остальные весело приветствовали Кинану. Девушка улыбнулась, отрываясь от мрачных мыслей.

– Солнце толком не встало, а наша царевна уже машет мечом, – улыбнулся Хресий.

– В отличие от бездельников, имеющих привычку дрыхнуть до полудня, – фыркнула царевна. – Что это? Мне кажется, или я чувствую запах винных паров?

– Кинана, ну не начинай. Ты прямо как моя мать, – протянул Алкет. – Да, вчера после ужина, когда вас, девчонок, увели няньки, мы сделали небольшую вылазку в город. Вся Эйнемида развлекается на Играх, можем же и мы чуть-чуть повеселиться?

– Радуйся, что разминулся с Сосфеном, весельчак. Встреться вы ему в таком виде, он бы вас развлёк – век бы помнили.

– А ты билась с Сосфеном?! – присвистнул Алкет. – Мои соболезнования. Сильно больно?

– Я победила, – невозмутимо ответила Кинана, наполняя кубок.

– Ну-да, ну-да. Знаешь, будущей царице следовало бы уметь врать получше.

– Что меня выдало? Неужели глаза?

– Глаза в порядке. Первое правило лжи: она должна быть правдоподобной.

– Ну, не смею спорить со знатоком. Чем болтать, помогли бы своей будущей царице снять доспехи.

– Я помогу, – пискнула Нейя – тоненькая смуглая девочка четырнадцати лет, с огромными карими глазами и пышной гривой угольно-чёрных волос, унаследованных от матери-архенки. Самая младшая из них, она пришла в компанию вместе со своей сестрой Феано. Добрая и отзывчивая малышка боготворила Кинану.

Пока Нейя возилась с завязками доспеха, остальные принялись переодеваться для занятий. Обыкновенно, эйнемы состязались обнажёнными, но никому в Эйнемиде, за редкими исключениями, не пришло бы в голову пускать в палестру женщин. Герийцам ‒ пришло, а оттого пришлось идти против обычаев. В герийской палестре занимались в плотной набедренной повязке и хитоне не выше колена. Упражняющемуся без подобающей одежды, пришлось бы заплатить крупный штраф.

– Ну что, может, для начала, в мяч? – весело спросил Хресий, перехватывая свои длинные светлые волосы налобной лентой. Эта игра была его любимой. Длиннорукий и быстрый юноша управлялся с мячом так ловко, что одобрительно цокали языком даже зрелые мужи. В этом году ему исполнилось только семнадцать лет – всего года недостало до возраста, с какого дозволялось выступать в Калаиде. Друзья утешали его тем, что на следующий год он будет старше и выступит ещё лучше.

– Разомнись сперва. Забыл, как спину потянул? – сказала Феано, томная черноволосая красавица, полная противоположность своей непоседливой сестре, даже говорила она плавно, растягивая слова. Хресий и Феано любили друг друга с детства и недавно состоялась их прилюдная помолвка. Многим не верилось, что богатейший вельможа отдаст дочку Хресию, но сватом сироты заявился сам царь Пердикка, и старый Биан не устоял. До месяца невест оставалось немного, и Кинана с друзьями нетерпеливо ждали первой в их компании свадьбы.

– Нет, сегодня в мяч без меня, – Кинана осторожно ощупала место на боку, куда пришёлся удар Сосфена. Болело сильно. Дядя считал, что пропущенного удара нужно бояться даже на тренировке, и у него имелись свои способы заставить учеников разделить это мнение.

– А ну-ка, посторонись, – вскричал Гриел, подхватывая со стола скованные ядра. Ухватившись за цепь, он дважды крутанулся вокруг своей оси, и трёхпудовые камни, грозно прогудев в воздухе, со страшным грохотом упали на значительном отдалении. Все захлопали, а Нейя восхищённо взвизгнула:

– Гриел, ты такой сильный!

Она тут же густо покраснела, а следом за ней пунцовым стал и сам Гриел. Здоровяк принялся что-то смущённо бормотать, стараясь не глядеть в сторону Нейи. Алкет с Келессом, от чьих цепких взглядов не укрылась эта пантомима, открыли было рты, готовясь обрушить на головы несчастных град насмешек, но их прервал Хресий.

– Кинана, смотри, кто пожаловал.

В колоннаде, отделявшей палестру от царского дворца, появилась новая компания молодёжи. Их было около десятка, большей частью, помладше возрастом. Весело галдя, они вошли на площадку и умолкли, завидев Кинану с друзьями.

– Славное нынче утро, дражайший брат, – насмешливо сказала Кинана, в её голосе ясно чувствовалось продолжение: «было, пока вы не пришли».

– Калимера, сестра, – слегка запнувшись, ответил белокурый юноша четырнадцати лет с пухлыми розовыми губами и невинным выражением румяного лица.

– Решили поупражняться? – ухмыльнулась царевна. – Это пожалуйста, только под ногами не путайтесь.

– А лучше пошли бы поиграть в куклы. Тут и зашибиться можно: видали, какие каменюки летают, – добавил Алкет, кивая на валяющиеся посреди площадки ядра.

– Почему ты дозволяешь подданному так говорить с тобой, Аминта? – сказал один из спутников Аминты, высокий черноволосый парень. Кинана видела его впервые. Широкие плечи, длинные стройные ноги, бронзовый загар, ястребиный нос – настоящий красавец. Среди приятелей Аминты, он выделялся и возрастом, и одеждой. Верхнюю губу незнакомца уже покрывал довольно густой пушок, а вместо оливково-зелёного наряда на нём была синяя аболла с красным шитьём, накинутая поверх красного хитона.

Алкет встрепенулся было, но Кинана положила ему руку на плечо.

– Видимо, ты чужеземец и не знаешь наших обычаев, – она надменно смерила темноокого красавца взглядом. – Герия – не варварская страна, где подданные ползают перед царём на брюхе и целуют его следы на грязи. Наши цари – первые из равных, а ты сейчас разговариваешь с тем, чьи предки пришли в эту землю с самим Хоролом. Сможет ли твой род похвастаться большей древностью?

– Я Гермий, сын Спифрина, царя Периссы, и там, где я вырос, к царской крови относятся с должным почтением.

Так вот, оказывается, кто это! Тот самый Гермий, единственный из царской семьи, кто пережил гибель Периссы. Ещё ребёнком его вывезли на остров Кео, где он с тех пор и жил при храме Мелии. Кинана вспомнила недавний разговор отца с Талаей: мачеха уговаривала дать сироте, приходящемуся ей дальним родственником, приют и опеку. Видно, отец дал согласие.

– Видимо, там, где ты вырос, не учили учтивости, иначе бы ты представился прежде, чем заговорить в присутствии наследницы, – высокомерно ответила Кинана.

– Наследница, – поднял бровь Гермий. – Мне говорили, что в Герии женщины могут наследовать вперёд мужчин, но я думал, это басни. Сложно поверить в такой странный обычай.

– Если желаешь жить в Герии, лучше тебе изучить её обычаи, – холодно сказала царевна. – Дети царя равны друг другу.

– И, в нашем случае, это льстит отнюдь не женщине, – добавил Алкет, вызвав хохот товарищей.

– Довольно, – Гермий грозно сверкнул глазами. – Не знаю кто ты такой, но ты уже дважды позволил себе дерзость.

– Гермий, не надо, Алкет же просто пошутил, – примирительно сказал Аминта.

– Аминта, твой отец приютил меня, а ты назвал своим другом. Долг благодарности велит мне не молчать, когда твои подданные ведут себя неподобающе.

– И что же ты сделаешь, царский сын, – с издёвкой спросил Алкет. – Позовёшь рабов или слуг? Что там принято в ваших краях?

– Я изгнанник, у меня нет ни рабов, ни слуг, но это пустяки: наказать за дерзость я могу и сам.

– Вот как, – протянул Алкет, – а это уже становится интересным.

Подхватив со стойки длинную палку, он кинул её Гермию, периссец ловко поймал оружие, крепко стиснув в руке.

– А про скиталомахию в ваших краях слышали?

– А ты не такой невежа, как я было решил, – протянул Гермий. – По крайней мере ты знаешь, что болтливых слуг наказывают палкой.

Быстрым движением расстегнув медную застёжку, он скинул свою аболлу на землю и вышел на середину арены.

– Алкет... – тревожно сказала Кинана.

– Не волнуйся, я буду нежен, – ответил тот, выходя навстречу Гермию. Не доходя до противника, он раскрутил палку мельницей, перекидывая её из руки в руку. Периссец спокойно наблюдал, опершись на скиталу и презрительно усмехаясь.

Алкет атаковал внезапно, прыжком с шага. Гермий успешно отразил несколько ударов, но Алкет, резко подбив оружие соперника вверх, припал на колено, и его нога, распрямившись пружиной, угодила периссцу в грудь. Отлетев почти на локоть, Гермий растянулся на песке.

– Ну что, довольно? – ухмыльнулся Алкет, опираясь на палку. Периссец не ответил. Ловко вскочив, он подхватил своё оружие с земли. Скитала бабочкой запорхала в его руках, обрушиваясь на противника с разных сторон. Алкет было отбился, но Гермий резко ударил ногой, совсем немного не попав в висок, и тут же его палка вылетела снизу, вонзившись в грудь Алкета.

Он тут же вскочил, и его палка устремилась к лицу Гермия. Периссец размашисто отбил, и нанёс незнакомый Кинане удар ногой из-за спины, точно жалом скорпиона. Удар пришёлся в плечо, Алкет на миг опустил руки, и скитала противника мельничной лопастью хлопнула его по лицу. Ошеломлённый парень упал, на песок пролилась кровь.

– Что здесь происходит? – спросил властный женский голос.

Обернувшись, Кинана увидела царицу Талаю с приближёнными. Царица словно собралась на празднество: густые золотистые волосы уложены в высокую архенскую причёску, удерживаемую жемчужными бусами, полные руки обвиты золотыми браслетами, светло-голубые пеплос и хитон тончайшей ткани изящно драпируют изгибы пышного соблазнительного тела. В молодости, царицу называли прекраснейшей из женщин Эйнемиды, и с тех пор её красота только расцвела.

– Мы решили немного поупражняться, матушка, – медовым голосом произнесла Кинана, с тревогой покосившись на Алкета. Феано с сестрой уже бросились к нему с водой и чистой тряпкой.

Во взгляде, брошенном Талаей на падчерицу, промелькнуло странное выражение. Одним из самых неприятных дней в жизни царицы стал тот, когда она, благополучно родив царю мальчика, узнала, что её сын – не первый наследник. Её, знаменитую красавицу, чьей руки добивался сам мидонийский царь, отдали в жёны грубому мужлану, выслали с цветущего Келенфа в холодную полуварварскую страну, а теперь ещё и сыну её предстоит быть подданным дочери какой-то северянки... Талая так и не смогла простить падчерице этого разочарования.

– И потому юный Алкет сейчас истекает кровью, не так ли? – ласково спросил благообразный седой старик в груботканой «философской» аболле. Его борода и коротко стриженные волосы белели благородной сединой, а на лбу сияла немалая плешь.

– Иногда такое случается, учитель Акатей, – пожала плечами Кинана. Она всегда полагала, что, выбирая детям наставника, отец был пьян. Да, вся Эйнемида знала труды выдающегося, если не сказать великого, Акатея из Хлены, но как можно поручить воспитание наследницы автору трактата «О неспособности женщин к государственным делам»? Познания старика поражали глубиной, а научить он мог даже осла геометрии, но отношения между царевной и воспитателем оставляли желать лучшего.

– Конечно, случается, особенно, когда задираешься к незнакомцам. Так, Алкет? Ты как всегда слишком дерзок. Я распоряжусь, чтобы тебя наказали.

– Если я не ошибаюсь, дрались двое, – резко возразила Кинана. – Почему ты решил, что зачинщиком был Алкет? Ты даже не узнал, что здесь было!

– Царевич Гермий прекрасно воспитан. Уверен, его поведение было достойным и уместным. А вот тебе не мешало бы вспомнить, как следует разговаривать с учителем.

– Сын мой, тебе следует пойти с нами, – царица, словно не заметила их разговора. – Твой дядя будет принимать выборных от деревень, а потом эферского посланника. Ты должен присутствовать.

– Но матушка, мы собирались поиграть в мяч!

– Игры подождут. Иногда сыну царя приходится делать то, что нужно, а не что хочется.

– Будущему правителю следует наблюдать за государственными делами, дабы научиться это делать самому, – вкрадчиво сказал евнух Эпифан, келенфиянин, верный наперсник Талаи, за ловкость и хитроумие назначенный царским постельничьим. Он одевался по-архенски, в длинную до пят мантию тонкой шерсти и чёрный кудрявый парик, покрытый небольшой шапочкой. Худое умное лицо с вечным приторно-угодливым выражением лоснилось от притираний и благовоний, а глаза были подведены тушью.

– Ну, тогда я пойду, – нехотя протянул Аминта. – Мы сыграем в следующий раз.

– Спасибо тебе, матушка, что так печёшься о воспитании моего брата, – неожиданно сказала Кинана. – Ему стоит поучиться управлению. Даже если отец – да продлят боги его годы – не доверит Аминте область, то я, как стану царицей, первым делом выделю любимому брату подходящий ном. В этом ты вполне можешь на меня положиться.

На лице царицы промелькнуло раздражение, но она ограничилась презрительным взглядом. Вместо неё вновь ответил Акатей.

– Кинана, твоя дерзость сегодня перешла все границы. Ты также будешь наказана.

– Да, учитель Акатей. Только этого, – она кивнула в сторону Гермия, – наказать всё-таки придётся тоже. Он вышел биться без набедренной повязки, и я лицезрела его срам. Надо сказать, пришлось потрудиться, чтобы что-то рассмотреть...

Друзья Кинаны расхохотались, а царевна сполна насладилась вытянувшимися лицами приближённых Талаи и румянцем на лице старающегося казаться невозмутимым Гермия. Диена – молочная сестра и подруга царицы, высокая крутобёдрая женщина в неизменном сером наряде – выглядела так, будто вот-вот упадёт в обморок. Глядя на её лошадиное лицо, обрамлённое прямыми каштановыми волосами, Кинана мысленно попросила Даяру послать ей сердечный удар.

– Довольно, – повысила голос Талая. – Сын мой, переодевайся, я жду тебя в малом зале.

Она развернулась и, гордо подняв голову, направилась к выходу. Ушёл и Аминта в сопровождении Гермия, остальные его приятели принялись разминаться на другом конце площадки, стараясь держаться подальше от Кинаны и её друзей.

– Алкет, ты как? – спросила Кинана.

– Бывало и хуже, – юноша сплюнул кровью на песок. Выглядел он не лучшим образом: нос распух, губа сочится кровью. – Зубы на месте, остальное заживёт.

– А паренёк-то не промах, – усмехнулся Келесс. – Чистая победа. Ты, мой друг, дрался сегодня неважно.

– Пустяки! Он меня хитростью достал! Другой раз у него не получится!

– Будешь ночами пьянствовать и приходить в палестру к полудню – получится даже у Аминты, – сказала Кинана. – Если ты в порядке, пойдём поговорим.

– Кинана, ты опять говоришь, как моя мать, – проворчал Алкет и поплёлся за Кинаной в галерею, выходящую на обрыв.

– Точно всё в порядке? – царевна уселась на балюстраду. Одну ногу она подогнула под себя, а другая опасно покачивалась над самой пропастью.

– Щиплет дико, эти сёстры-эринии мне раны ацеоном промывали. Но я сам виноват: надо было побеждать, –Алкет облокотился на колонну и задумчиво посмотрел на царевну. – Ты бы села попроще. Свалишься с такой высоты – тебя и Эретерос Исцеляющий обратно не соберёт.

– Ты говоришь прямо как мой отец, – отмахнулась Кинана, и оба рассмеялись.

– Ну нет, твой отец не позволил бы себе сказать такую длинную фразу, ни разу не выругавшись. Я уж не говорю о том, что бранных слов он знает против меня втрое.

– Хороший царь должен быть примером для подданых… Ладно, ты узнал то, о чём мы говорили?

– Да, мы с Хресием были в казармах и говорили с гетайрами.

Заветной мечтой Алкета и Хресия был серый плащ воина царской агемы, и как царские воспитанники, они имели все основания надеяться, что мечта эта сбудется. Юноши уже числились учениками гетайров, имели право ночевать их в казарме и участвовать в упражнениях.

– Напрямую? – подняла бровь Кинана.

– Ты за дураков нас держишь? С тем поболтали, с тем поупражнялись, тому вина поднесли – не подкопаешься. Если коротко: в случае чего, ты определённо можешь рассчитывать на агему. Царицу и Аминту гетайры особо не любят. Так говорят те, кто сейчас в столице, но не думаю, что остальные чем-то отличаются.

– А что Аттал?

– Кто знает? Что думает Аттал, знает только Аттал.

– Понятно, значит на агему рассчитывать не стоит, – махнула рукой царевна. – Гетайры пойдут за Атталом, а что думает Аттал мы не знаем.

– Но воины определённо за тебя, мне так говорили даже прямо...

– А ты не думал, что тебе могли так говорить, зная, что ты мой друг? Слова стоят недорого, почему бы и не заплатить ими за расположение друга наследницы – вдруг потом пригодится.

– Даяра Сокрушительница! Кинана, ты хоть кому-нибудь доверяешь? – рассмеялся Алкет.

– Доверчивых царей любят и даже славят, но умирают они рано, а я бы хотела пожить. Я нравлюсь гетайрам? Приятно, но станут ли они за меня сражаться? Точного ответа нет. Значит, нужно искать иные пути.

Она помолчала, глядя на горы, и спросила:

– Как насчёт другого вопроса?

– Всё готово. Если начинается... – он замялся, подбирая слово. – Происшествие, я буду неподалёку от тебя, Хресий на середине пути, Гриел – у конюшни, а Келесс – у ворот.

– Девочки?

– Феано должна будет присмотреть за сестрой, а Нейя ничего не знает. Лучше их не втягивать.

– Согласна. Хорошо, потом обсудим подробно. Нужны несколько вариантов, на случай, если что-то пойдёт не так. Феано должна быть готова заменить любого из вас.

– Кинана, а ты и впрямь в это веришь? – спросил после недолгого молчания Алкет.

– Во что?

– В то, что мы обсуждаем. Побег из дворца. Неужто кто-то отважится на тебя напасть?

– Помнишь, Сосфен говорил, что самое глупое оправдание: «я этого не ожидал».

– Мы будем, – с непривычной серьёзностью сказал Алкет. – И я, и Хресий, и все мы умрём, но не позволим никому навредить тебе. Я помню день, когда мы говорили об этом впервые. До этого всё казалось таким простым и лёгким, не было ни тревог, ни настоящих забот, и тут я вдруг понял, что то, что я люблю, та, кого я люблю, мой друг, может исчезнуть навсегда. Просто потому, что кому-то захочется надеть побрякушку не на эту голову, а на другую. В тот день я и стал взрослым.

– Спасибо, Алкет, – Кинана почувствовала, как на глаза наворачивются слёзы. Тряхнув головой, она рассмеялась и пихнула товарища в бок. – А ну хватит тоску нагонять! Кажется, мой бок уже прошёл, пойдём, покажем этим калекам, как надо играть в мяч!

Смеясь и весело беседуя, девушка и юноша направились обратно на площадку. Скоро им должно было исполниться всего-то по семнадцать лет.