Фигляр

Глава 22

СЕУЛ. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТСКИЙ ГОСПИТАЛЬ. ГЛАВНЫЙ ВХОД. НОЧЬ.

Ночь над Сеульским университетским госпиталем свежа и прохладна. Влажный асфальт после недавнего дождя блестит под светом фонарей. Лужи на стоянке отражают жёлтые блики света. Широкое крыльцо центрального входа освещено мягким светом, а в воздухе витает запах мокрой земли, смешанный с лёгким ароматом лекарств.

Чон Со-мин, Ким Хе-вон и Канг Ин-хо стоят на крыльце. Ин-хо, только что снявший премиальный шлем Shoei, держит его в одной руке, другой поправляет волосы, глядя на девушек с лёгкой насмешкой. Хе-вон всё ещё вытирает слёзы с лица, её плечи чуть дрожат от пережитых эмоций, но улыбка уже играет на губах. Со-мин скрестила руки на груди, её лицо выражает смесь облегчения и любопытства.

Ин-хо оборачивается к Со-мин, его взгляд становится серьёзнее, хотя в голосе остаётся лёгкая насмешка.

Канг Ин-хо (спокойно):

— Ну, Со-мин-сси, расскажи, где ты вообще живёшь? И что за история с госпиталем? Почему вы решили опознавать моё тело?

Чон Со-мин делает глубокий вдох. Её плечи опускаются, и она начинает говорить, стараясь казаться собранной, в голосе пробивается усталость.

Чон Со-мин (с лёгким раздражением):

— Я живу в Каннаме, в Лотте Касл… Но это неважно. Всё началось, когда ты вышел на связь, как обещал. Мы с Хе-вон пытались до тебя дозвониться, но твой телефон был недоступен. А потом… от Ли Гён-су пришло известие, что ночью нашли избитого парня без документов, и он в коме. Мы с Хе-вон решили, что это можешь быть ты. Глупо конечно. Ну и… нас вызвали полицейские на опознание.

Она замолкает, её взгляд на мгновение становится растерянным, и она продолжает, осознавая в процессе, что они сами подвели себя к ошибочному выводу.

Чон Со-мин (тише, с лёгкой самокритичностью):

— Мы… поддались эмоциям. Никто ведь не сказал, что это точно ты. Но мы так перепугались, что сами всё додумали. А потом… оказалось, что парень… умер. И мы уже были в морге, когда ты вдруг объявился в сети.

Ин-хо слушает, слегка прищурившись, его лицо остаётся непроницаемым, но в глазах мелькает понимание. Он кивает, чуть склонив голову, и наконец, отвечает.

Канг Ин-хо (с лёгкой усмешкой):

— Я вижу, вы обе уже успокоились, раз всё выяснилось. И поскольку я, как оказалось, не умер, мне придётся доделать дела, которыми я занимался, пока Хе-вон-а не отвлекла меня звонком.

Со-мин хмурится, её взгляд становится строже, и она тут же возражает, в её голосе появляется требовательная нотка.

Чон Со-мин (настаивая):

— Нет, ты поедешь со мной. Сегодня я уже получила свою порцию недовольства от Пак Чон-хо-нима. Мне не нужны новые проблемы. Я не собираюсь идти у тебя на поводу. Ты хоть понимаешь, сколько мы пережили?

Ин-хо прищуривается, его лицо становится серьёзнее, а голос приобретает оттенок категоричности, подчёркивая его главный принцип — независимость.

Канг Ин-хо (холодно):

— А с каких это пор, я стал у вас под присмотром? Не понимаю. Ты говоришь так, будто кто-то назначил тебя отвечать за меня. Напомни, с чего вдруг?

Со-мин делает шаг вперёд, её глаза вспыхивают раздражением. Она достаёт телефон, явно намереваясь связаться с Чон-хо, чтобы уточнить, как ей поступить.

Чон Со-мин (строго):

— Я сейчас позвоню Чон-хо-ним и узнаю, что мне с тобой делать.

Ин-хо резко перебивает её, его голос становится жёстче, он делает шаг назад, демонстрируя дистанцию.

Канг Ин-хо (категорично):

— Чон-хо-ним и вся семья Пак мне пока никто. Никакой ответственности они за меня не несут. Это, во-первых, а во-вторых я сам решаю, что и когда мне делать.

Со-мин повышает голос, её тон становится резким и требовательным, она пытается надавить своим авторитетом.

Чон Со-мин (громче, с нажимом):

— Ин-хо, ты сейчас поедешь со мной! Я не собираюсь выслушивать твои отговорки и тем более терпеть твоё упрямство после всего, что было этой ночью!

После такого резкого поворота Ин-хо меняет своё отношение к ситуации. Его взгляд становится холодным, почти отстранённым. Он отводит глаза, явно теряя желание продолжать беседу. Хе-вон, до того молчавшая, вдруг поддакивает тёте, её голос звучит с ноткой поддержки.

Ким Хе-вон (взволнованно с надеждой):

— Да, Ин-хо, поехали с нами! Ты не понимаешь, как мы волновались! Я расскажу, про успех наших фоток!

Канг Ин-хо переводит взгляд на неё, его глаза становятся холоднее. Он смотрит сначала на Ким Хе-вон, затем снова на Чон Со-мин, уже не скрывая раздражения.

Канг Ин-хо (категорично):

— Вы, кажется, что-то не поняли. Я повторю ещё раз: Пак Чон-хо мне никто. Вся его семья мне никто. Они не несут за меня ответственности. Я сам решаю, что делать.

Чон Со-мин (повышает голос):

— Ты ведёшь себя как ребёнок! Думаешь, быть самостоятельным — значит делать всё наперекор?

Канг Ин-хо (голос становится холодным, почти отстранённым):

— А ты ведёшь себя так, будто имеешь на это право. Но ты не имеешь.

Ким Хе-вон, видя, как накаляется ситуация, снова пытается вмешаться.

Ким Хе-вон (умоляюще, но всё ещё поддерживая тётю):

— Ин-хо-оппа… Ну, хотя бы сегодня…

(она замолкает, глядя в сторону, её голос становится тише):

— Просто поехали с нами, пожалуйста.

Канг Ин-хо резко выдыхает. В его взгляде появляется стена. Разговор для него закончен.

Канг Ин-хо (спокойно, но жёстко):

— Всё. Я всё сказал. Мне неинтересно это обсуждать в третий раз.

Ин-хо переводит взгляд на Хе-вон, его лицо становится ещё более жёстким, взгляд сначала мягкий, затем в глазах появляется холодок. Он делает шаг назад.

Канг Ин-хо (шутливо, но прохладно):

— Похоже, ты провалила свою роль, мне больше не о чем говорить. Я пошёл.

Он делает лёгкий шаг влево, наклоняя корпус вперёд, голова слегка поворачивается вправо, левая рука взмахивает сзади, будто завершая воображаемый вальс, а взгляд остаётся уверенным. Затем он разворачивается, надевает шлем Shoei и направляется к мотоциклу.

Со-мин и Хе-вон смотрят ему вслед, их лица выражают смесь раздражения непонимания и растерянности. Со-мин сжимает телефон, но не решается звонить Чон-хо прямо сейчас, понимая, что ситуация вышла из-под контроля. Хе-вон делает шаг вперёд, словно хочет его остановить, но замирает, видя, как Ин-хо садится на мотоцикл и заводит двигатель. Ночь снова обволакивает их тревогой, резонирующей с низким рычанием Yamaha YZF-R125, на котором уезжает в темноту Ин-хо.

Со-мин смотрит ему вслед, пальцы сжимаются на телефоне.

Чон Со-мин (голос тихий, почти срывается):

— Бестолочь упрямая…

Хе-вон смотрит вслед мотоциклу, её губы дрожат.

Ким Хе-вон (с надрывом):

— Тётя… А если он снова исчезнет? Мы же не знаем, куда он поехал! Что, если с ним опять что-то случится?

Чон Со-мин (устало, с раздражением):

— Не говори глупости, с ним ничего не случилось. Это мы с тобой две дуры.

Ким Хе-вон (с дрожью в голосе):

— Тётя, я не хочу его снова терять! Он… он правда так думает? Что я провалила?

Со-мин резко переводит взгляд на племянницу, её брови хмурятся, но в глазах мелькает тень сожаления. Она делает глубокий вдох, пытаясь скрыть собственную растерянность.

Чон Со-мин (устало, с лёгкой горечью):

— Не бери в голову, Хе-вон. Он просто… упрямый дурак. Пусть делает что хочет.

Она разжимает руку с телефоном и смотрит на экран, где всё ещё горит неотправленное сообщение для Пак Чон-хо.

Чон Со-мин (устало, с лёгкой горечью):

— Он не исчезнет. Он слишком упрям, чтобы просто пропасть… Но я больше не собираюсь за ним бегать. Пусть делает что хочет.

Она делает паузу, её пальцы замирают над экраном, и наконец, она решает всё-таки позвонить Чон-хо. Телефон прикладывается к уху, гудки звучат в тишине, пока Хе-вон смотрит на неё с надеждой.

Пак Чон-хо (голос через телефон, хриплый, с ноткой растерянности):

— Со-мин? Что там у вас?

Чон Со-мин (сдержанно):

— Чон-хо-ним, Ин-хо, он был здесь, но… уехал. Я пыталась его остановить, но он… он не слушает никого. Сказал, что вы ему никто и ответственности за него не несёте. Простите господин.

На том конце линии наступает короткая пауза. Чон-хо тяжело вздыхает, и его голос становится ниже, он чем-то расстроен.

Пак Чон-хо (рассеяно):

— Никто, значит? Ну, посмотрим. Где он сейчас?

Чон Со-мин (с лёгким раздражением):

— Не знаю. Уехал на своём мотоцикле. Сказал, что у него дела.

Хе-вон делает шаг ближе, она прислушивается, наклоняясь к телефону.

Пак Чон-хо (рассеяно удивлённо):

— Уехал на мотоцикле? Значит, есть куда.

Чон Со-мин (взволнованно):

— Господин Пак, а если он действительно вляпается в неприятности?

Чон-хо снова замолкает, и в трубке слышно, как он что-то бормочет себе под нос — возможно, ругательство. Наконец он отвечает, его тон становится твёрже.

Пак Чон-хо:

— Со-мин, возвращайся домой. А с Ин-хо я разберусь.

Со-мин кивает, хотя Чон-хо этого не видит, и завершает звонок. Она убирает телефон в карман, её плечи опускаются, словно с них сняли часть груза. Хе-вон смотрит на неё, всё ещё кусая губу от беспокойства.

Чон Со-мин (тихо, больше для себя):

— Пусть попробует теперь объяснить всё Чон-хо-ниму…

ПУСАН. ТЕРРАСА АДМИНИСТРАТИВНОГО ЗДАНИЯ DAEWON FISHERIES. НОЧЬ.

Тишина на террасе административного здания Daewon Fisheries густая, почти осязаемая, нарушаемая лишь слабым шорохом морского ветра и низким гулом порта вдали. Огни залива дрожат на чёрной глади воды, отражая звёзды и редкие вспышки маяка, словно осколки света, упавшие в бездну. На низком кофейном столике между Пак Чон-хо и Дон Ку-соном выстроились бутылки соджу — одни пустые, другие ещё наполовину полные, — рядом лежат опрокинутые рюмки, а в воздухе витает резкий запах спирта, смешанный с солёным дыханием моря. Плетёные кресла слегка поскрипывают под весом мужчин, добавляя тонкий штрих к ночной тишине.

Чон-хо сидит, наклонившись вперёд, его пальцы сжимают опустевшую рюмку, оставляя на стекле следы напряжения. Взгляд его тяжёлый, прикованный к Ку-сону, в нём читается смесь настороженности и нетерпения. Ку-сон откинулся на спинку кресла, его поза расслаблена, но лицо непроницаемо, как маска из тёмного дерева. Только в глазах мелькает что-то живое — тень старых воспоминаний, сожаление, которое он держит в узде.

Пак Чон-хо (скорее утверждаясь, чем спрашивая):

— Она выжила…

Ку-сон медленно кивает, его взгляд устремлён за горизонт, где огни порта сливаются с ночной тьмой. Он не торопится отвечать, словно каждое слово требует усилия, чтобы вырваться из глубины памяти. Наконец, он наклоняется к столику, берёт бутылку соджу, и его рука чуть дрожит — едва заметно, но достаточно, чтобы выдать скрытую тяжесть. Он наполняет рюмку Чон-хо, затем свою, движения размеренные, почти ритуальные.

Дон Ку-сон (глухо, с лёгкой хрипотцой):

— Да, выжила. И ребёнок тоже. Девочка.

Пак Чон-хо резко подаётся вперёд, его голос срывается:

— Девочка? Что с ней стало?!

Но Ку-сон лишь смотрит в ответ с каким-то усталым сочувствием, не спеша давать ответ.

Он поднимает рюмку, но не пьёт сразу, крутит её в пальцах, глядя на прозрачную жидкость, переливающуюся в тусклом свете фонарей. Его лицо остаётся спокойным, но в голосе проступает новая нота — смесь восхищения и тревоги, как будто он до сих пор не может осмыслить увиденное. Чон-хо хмурится, терпение натянуто, как струна, но он сдерживается, ожидая продолжения.

Дон Ку-сон (после долгой паузы):

— Когда пулемёт замолчал, пирс утопал в крови. Тела лежали повсюду — японцы, воины, служанки. Сонг-вон и его парни сидели в засаде, как перепуганные мальчишки, не зная, что делать. Он потом говорил мне, что думал — это конец для всех. Но тут она встала.

Ку-сон делает глоток соджу, его голос становится тише, почти шёпотом, но в нём звучит что-то живое, будто он снова видит ту сцену.

Дон Ку-сон:

— Она поднялась с этого стульчика, будто ничего не случилось. Ни страха, ни дрожи — ничего. Девочка спала в той кроватке, даже не шелохнулась от стрельбы. А вокруг — смерть, хаос, её люди лежат мёртвые, изрешечённые пулями. Она посмотрела на пирс, потом прямо на ребят — да, Чон-хо, она знала, что они там, в тени склада. Сонг-вон клялся, что её взгляд прошёл сквозь него, как нож. До костей пробрал.

Чон-хо прищуривается, пальцы сжимают рюмку так, что стекло чуть скрипит. Он наклоняется ближе, голос становится резким, с ноткой нетерпения.

Пак Чон-хо (с нажимом):

— И что дальше? Кто она была? Как это связано с Ин-хо?

Ку-сон усмехается, но смех выходит сухим, горьким, как выдох после долгого молчания. Он ставит рюмку на стол с лёгким стуком, и звук отдаётся в тишине, словно точка в предложении. Его взгляд встречается с глазами Чон-хо — прямой, испытующий.

Дон Ку-сон (спокойно, но твёрдо):

— Сонг-вон может быть и знал кто та женщина, но никогда не говорил. Только после той ночи он стал другим. Пока все прятались, боясь дышать, он встал и пошёл к ней, там на пирсе. Она что-то шепнула ему — тихо, никто не слышал. Потом передала девочку. А сама ушла. Шагнула в темноту и растворилась, будто её и не было. Сонг-вон вернулся к нам с малышкой на руках, но с тех пор жил так, будто ждал её возвращения. Ждал и боялся, что она не придёт за ней. Но в один день малютку у него забрали.

Ку-сон замолкает, взгляд становится острым, как лезвие. Чон-хо открывает рот, чтобы что-то сказать, но слова вязнут в горле. Он откидывается назад, пытаясь осмыслить услышанное, и наконец, выдавливает, голос дрожит от смеси недоверия и любопытства.

Пак Чон-хо (с лёгким недоверием):

— Погоди… этот ребёнок — девочка, что с ней стало?

Ку-сон не отвечает сразу. Он берёт рюмку, выпивает одним глотком, и стекло с глухим звуком опускается на стол. Его губы кривятся в лёгкой усмешке, но глаза остаются серьёзными.

Дон Ку-сон:

— Годами позже Сонг-вон привёз мальчишку — Ин-хо — и назвал его своим. Что стало с той девочкой, он не говорил. Может, она выросла, и родила его, а может, Ин-хо — совсем другая история. Но я видел, как Сонг-вон смотрел на него — как будто знал больше, чем сказал нам. В этом парне есть что-то от той женщины — выдержка, взгляд, будто он видит тебя насквозь. Поэтому я и спрашивал, про твои впечатления.

Чон-хо молчит, взгляд тяжелеет, становится почти осязаемым. Он медленно крутит рюмку в руках, затем выпивает, морщась от резкого вкуса соджу, обжигающего горло. Тишина растягивается, но теперь она не давит, а словно приглашает к размышлениям. Ветер усиливается, принося слабый плеск волн, и Чон-хо нарушает молчание.

Пак Чон-хо (тихо, с тревогой):

— Он сегодня бросил Со-мин и Хе-вон у госпиталя. Сказал, что семья Пак ему никто. Если он не просто мальчишка, то кто он на самом деле?

Ку-сон кивает, голос становится мягче, но в нём звучат отголоски старых воспоминаний, тяжёлых, как камни на дне залива.

Дон Ку-сон:

— Не просто мальчишка, да. Сонг-вон был ему скорее приёмным дедом, не отцом. Кто его настоящие родители и откуда он взялся — это тебе самому разбираться. Может, та девочка — его мать, может, нет. Но что-то в нём от той ночи в порту есть. А вот кем ему станет твоя семья, Чон-хо, я не знаю.

Чон-хо хмурится, пальцы стучат по подлокотнику кресла. Он наклоняется вперёд, голос твёрже, с ноткой раздражения.

Пак Чон-хо:

— Ты знаешь, кто он, но молчишь? Почему? У тебя есть предположения?

Ку-сон вдруг весело смеётся, коротко и резко, хлопнув ладонью по столу — рюмки звякают, бутылки слегка дрожат. Он смотрит на Чон-хо с искрами в глазах.

Дон Ку-сон (рассмеявшись):

— Предположений у меня нет, Чон-хо!

(он выдерживает паузу, будто взвешивает каждое слово):

— Я точно знаю, кто такой Ин-хо. Но тебе лучше самому до этого дойти. Боюсь, что мне ты не поверишь.

Смех гаснет, он замолкает, откидывается назад. Лицо снова серьёзное, почти суровое. Он смотрит на залив, где огни дрожат, как воспоминания, и тихо добавляет.

Дон Ку-сон (спокойно, с усталостью):

— Спроси у него сам, если осмелишься. Только не жди, что он ответит. Он унаследовал её молчание. И послушай мой совет: не дави на него.

Чон-хо сжимает губы, взгляд становится острым, но он не отвечает. Он отставляет рюмку в сторону, словно ставит точку, и смотрит туда же, куда и Ку-сон — на залив, где ночь сгущается, скрывая всё, что могло бы дать ответы. Ветер усиливается, принося с собой холод и далёкий гудок корабля, низкий и протяжный, как эхо той ночи в порту. Оба молчат, погружённые в свои мысли, а тьма вокруг них становится глубже, унося остатки тепла их слов.

Чон-хо вдруг понимает, что эта история — больше, чем просто прошлое Ку-сона. Она уже тянет за нити их настоящего, и Ин-хо — её центр.