Глава 10. Пальцем в небо

Слишком много вопросов без жажды

За ответ заплатить возлиянием слез.

Говорили, гадали, и каждый

Неизвестность с собою унес.

М. Цветаева


Даша прилетела домой темным вечером и с удивлением обнаружила, что муж не только вернулся раньше нее, но сподобился приготовить нечто вроде ужина.

Стрекотали под подоконниками незаметные сверчки, над столом с приятным скрипом покачивался яркий масляный светильник. Дарьянэ внимательно изучила огромное блюдо жареных в яйце гренок, чайник с укропником и загадочную физиономию Юргена.

— По какому поводу торжество?

— А гренки для тебя — праздничная еда?

— Ты никогда раньше не готовил, — заметила Даша, стараясь незаметно вдохнуть побольше ароматного пара. Последний раз она нормально ела вчера за обедом, когда гостила у Рафуши.

— С чего ты взяла? Я довольно часто занимаюсь стряпней, особенно если голоден, а нормальной еды поблизости нет. Сегодня решил сделать порцию на двоих, ты ведь проголодалась за день?

Дарьянэ поверхностью кожи чуяла подвох. Ну не мог агент тайной канцелярии просто так позаботиться о нелюбимой жене! А вдруг ему стало стыдно за испорченную с утра блузку со снегирями, и он решил этими гренками заслужить Дашино прощение? Положа руку на сердце, сильфида успела позабыть про свою обиду. Слишком много волнующих событий произошло за день. Но поиски причины странного поведения Юры повлекли за собой цепочку неприятных воспоминаний.

Стараясь не показывать, что обо всем догадалась, Дарьянэ села, принялась за еду. Юрген — тоже. Гренки вышли местами пересоленными, не хватало пряностей, но под укропник годились. И были куда лучше приснопамятной горелой яичницы. Когда Даша проглотила первую гренку, мысли заработали быстрей. Версия о блузке выходила нелогичной: сначала этот странный муж портит красивую вещь, потом вдруг начинает мучиться совестью и кормит объект своей злой насмешки. Не выдумав более подходящего толкования Юриных поступков, Даша спросила напрямик:

— Зачем ты это сделал?

— Что? — муж смерил ее недоуменным взглядом.

— Будто не знаешь!

Юра задумался и после паузы ответил:

— Я не могу понять, откуда об этом знаешь ты.

— Ах, откуда?! — взорвалась Дарьянэ, едва не подавившись. — Ты думал, я не найду свою блузу, если она запихнута под стол?

— При чем тут какая-то блуза? — ошарашенно вытаращился Юрген.

— Вот только не надо отпираться! — Даша назидательно погрозила указательным пальцем у носа собеседника. — Если взял на себя смелость попросить прощения за испорченное утро…

— Постой-постой, о каком утре речь?

— Так о сегодняшнем!

— Но мы ведь даже не виделись!

Юра не мог понять, об какую тучу ударилась его жена. Он, безусловно, догадывался, что сообщить ей о смене фамилии будет нелегко. Даша, насколько сильф успел понять, девушка вспыльчивая и любит независимость. А тут — шутка ли — целую фамилию без нее выбрали. Юра даже спланировал несколько вариантов разговора, гренок нажарил, чтобы смягчить женин нрав. Скандалы, тем более на ночь, Юрген терпеть не мог и считал полчаса, проведенные у плиты, приемлемой ценой за мирный вечер. Но Даша, как порой уже бывало, понесла непонятную чушь:

— Не понимаю, за что ты меня так невзлюбил! Неужели все мстишь за тот злополучный стакан снотворного? Хочу тебе напомнить, я тоже проспала ту ночь не по своей воле! Однако, ты решил, что следует объявить мне войну. Мы уже неделю живем в одном доме, а ты до сих пор глядишь на меня, как на пустое место. Я думала, это навсегда. Но сегодня утром поняла, насколько ошибалась, когда нашла здесь, под этим столом, останки своей единственной блузы, в которой не стыдно появиться на работе. Ты превратил ее не пойми во что: обляпал укропником, извалял в пыли, наполовину оторвал правый рукав. Не удивлюсь, если ты еще по ней потоптался! Теперь же зачем-то кормишь меня гренками. Что это, Юра? Официальное объявление войны в торжественной обстановке? Или совесть замучила издеваться над собственной женой?

Во время тирады Дашины щеки раскраснелись, а глаза экзальтированно заблестели. Она сейчас мнила себя ни то хитроумным сыщиком, разгадавшим запутанное дело, ни то одним из верховных прошлого, которые словом и жестом отправляли сильфийские войска под серебряно-голубыми знаменами на кровавые битвы.

— Ни то, ни другое, — отрезал Юрген. Дурацкая ситуация раздражала его, а нежеланный скандал все равно разгорался, невзирая на гренки. — Ты городишь смерчами взвинченную чушь.

— Не смей меня оскорблять! Я не дура, если ты до сих пор не понял! Я — агент тайной канцелярии, меня сегодня в четырнадцатый корпус перевели!

— О, Небеса, похоже, Липка тоже ударился об тучу, — буркнул Юра. Он не собирался молча сносить скверный Дашин характер. — Я не помню, чтобы сегодня утром измывался над какой-то блузой, и вообще…

Тут он осекся, перед глазами живо возникло воспоминание: пролитый на пол укропник, подозрительно никудышная половая тряпка из странно дорогой на ощупь ткани…

— Чего замолчал? — с вызовом осведомилась Дарьянэ.

— Это была не блуза, — заявил Юра. — Она валялась под стулом, сбитая в комок.

— Не валялась, а аккуратно лежала! И не надо учить меня складывать вещи, сам постоянно куртку кидаешь, где ни попадя!

— Тогда нечего обижаться, если твою блузу приняли за ненужную тряпку.

— Ты хочешь сказать, что сотворил это не нарочно? — Даша вытаращила глаза. — Не верю! Даже в темноте, даже на ощупь невозможно перепутать! А утром уже рассвело. Ты обязан был заметить хотя бы снегирей!

— Каких?

— По вороту! И понять, что половых тряпок с искусной вышивкой не бывает!

— Когда я вытираю пол, то не смотрю, есть ли на тряпке снегири, — раздраженно парировал Юрген. — Валяется — значит, никому не нужна.

— У тебя больная извращенная логика!

— Кто бы говорил! Клади вещи на место — и ничего с ними не случится.

— А ты обращай внимание на происходящее вокруг! — повысила голос Даша. — Глядишь, меньше будешь попадать в дурацкие ситуации вроде женитьбы. Стоял всю свадьбу, как мороженный! Нет, чтобы топнуть ногой, заявить, мол, не хочешь, не будешь!..

— Тебе это сильно помогло! — съязвил Юра, все больше закипая.

— Я хотя бы что-то делала!

— А я не растрачивал силы на бесполезные действия!

— Зато теперь ты маешься, а я с чистой совестью могу сказать, что сделала все, от меня зависящее!

— А я сейчас делаю!

— Поздно! Мы уже неделю женаты, если ты забыл! И неделю спим в одной кровати, если ты вообще заметил!

— Представь себе — заметил! И даже фамилию нам сегодня поменял, ты-то за неделю не удосужилась, все в наш корпус пролезть норовила!

— Да, потому что там — мое законное место! Еще и тебя оттуда выживу, дай только срок!.. Погоди, как так поменял?

— Как все! Во втором корпусе. Теперь мы — семья Эр, учти это, когда будешь заполнять официальные документы.

— Ты более мерзкую фамилию придумать не смог?

— Все нормальные оказались заняты, — честно ответил Юра.

— Тогда почему так мелко? Давай уж сразу, м-м-м… Трындынкар. А что, звучит: Дарьянэ и Юрген Трындынкар! Или поэкзотичнее: Сефинтопала. Как у людей с гор.

— Ты на международном приеме такое не ляпни! Род Сефинтопала сейчас правит у ведов.

— Без тебя знаю! Как они с такой фамилией еще и править ухитряются? Я бы сразу от стыда развеялась!

— Так иди, развейся от радости, что ты всего-навсего Эр! — терпение Юры лопнуло, и он ударил кулаком по столу. Поднялся сквозняк, тарелка с гренками сверзилась на пол и раскололась.

— Ну и пойду! — заорала Дарьянэ, вскакивая. От ее движения ветер прошелся по всей кухне, сметая утварь — сильфида была посильнее мужа в разговорах с ветрами, к тому же в гневе не слишком умела себя контролировать. — Развеюсь, поплачете все потом!

Она выбежала, даже не утруждая себя закрыванием двери — та и без прикосновений здорово хлопнула о косяк.

— Беги-беги! — рявкнул вслед Юра. — Может, стукнешься опять об тучу и поумнеешь!

Было слышно, как Даша в темноте прихожей пытается найти свои ботинки, поминая несметное количество смерчей, снимает с подставки доску и хлопает еще одной дверью, на сей раз входной. Юра посмотрел на догорающую лампу, на рассыпанные по полу гренки, на остывший укропник, подернувшийся мерзкой тоненькой пленкой, и со всей злости снова грохнул обеими руками об столешницу. Вихрь вышел куда сильнее, почти как у Дарьянэ: лампа закачалась на цепочках и потухла, со стенного гвоздика упала медная поварешка, а пыльная скатерть взвилась, как привидение. Мгновение — все улеглось, стало темно и тихо.

Некоторое время Юрген сидел неподвижно. Потом поежился, лизнул саднящую костяшку. На языке остался солоноватый привкус крови. Зашуршали часы, переворачиваясь. Уже поздно, как бы не за полночь.

— Истеричка, — проворчал Юра. — Какая там туча! Она билась головой минимум об сердцевину смерча. В кои-то веки решил с ней нормально поговорить, как с просвещенным существом! Нет, надо было устроить на пустом месте скандал и убежать в ночь. Да если б я так из-за каждой испорченной тряпки убивался, то половина Холмов давно в руинах лежала! Пусть ей! Налетит в темноте на дерево, и я наконец-то стану вдовцом!..

Как наяву, перед глазами встала уборщица Тоня: "Ты старше, опытней, уравновешенней, по умолчанию сильнее. Ты мужчина, в конце концов!"

— Мужчина-мужчина, — передразнил Юра невидимую собеседницу, сейчас играющую за совесть, — а если она — женщина, то ей и думать не надо? Как легко: наорала, наговорила гадостей и убежала! А мне лети за ней, разыскивай, чтобы, упасите Небеса, ничего не случилось. И я же в итоге виноват окажусь! Не полечу, Небеса в свидетели, не полечу! Пускай сама о себе заботится!

Лицо Тони в голове сменилось на просмотренную недавно статистику. Первое место — развеивания от удушья, второе — полеты в темное время суток. Кто слишком низко летит и напорется на дом или верхушку кедра, кто в вышине столкнется с другим сильфом, кто потеряет ощущение пространства и врежется в землю, уверенный, что летит вперед… Давно уже власти бьются над тем, чтобы законодательно закрепить на всех досках фонарики. Но фонари светят только огнем, а он либо гаснет от ветра, либо вспыхивает столпом, переходя на доску и летчика. Большинство полагало, что лучше разбиться, чем сгореть заживо.

Юрген встал из-за стола, на ходу натянул куртку, застегивая "змейку" до самого горла, вышел в коридор. Синеватая в сумраке белая доска смотрелась на большой подставке очень сиротливо. Поразмыслив немного, Юра захватил с собой и фонарь, только зажигать до поры не стал. Он тоже предпочитал развеяться от удара о землю, а не от огня.

* * *

Взбешенная и обиженная, Дарьянэ все-таки не до конца потеряла голову. Она тоже просматривала статистики. И развеиваться, несмотря на сказанные в запале слова, не хотела. Даша любила жизнь, небо, озаренную рассветом росу на укропе и тайную канцелярию. Туда сильфида и полетела, в надежде переночевать на новом рабочем месте. А утром, когда негодяй-муж улетит по своим черным делам, можно будет заглянуть домой и собрать вещи для предстоящей дороги. Даша отметила, что в мыслях уже называет их с Юрой совместное жилье "домом". Быстро привыкла, однако.

Но у порога четырнадцатого корпуса Дашины планы потерпели крах: дверь была закрыта на тяжелый висячий замок с затейливой гравировкой по бокам. Плохой замок так не украсят. Даша для верности подергала железяку и вполголоса выругалась. Услышь ее сейчас бабушка — развеялась бы от разрыва сердца, что "благовоспитанная" внучка не просто знает такие слова, а даже рискует произносить их вслух.

Твердо решив до рассвета домой не возвращаться, Даша положила на каменное крыльцо доску, расстелила куртку и уселась сверху, скрестив ноги и засунув руки под коленки. Спать не хотелось, было голодно и обидно.

— Все он у меня отобрал, проклятый, — бурчала Даша в темноту. — Свободу незамужней девушки, покой своей смазливой рожей развеял, радость в жизни, блузу красивую, теперь вот еще и фамилию! И, главное, вины за собой не чувствует, паразит! Смотрит свысока, будто я об тучу стукнутая или курицам из пятого в подружки гожусь. А если пытаюсь убедить его в обратном — не замечает. Или замечает, но лишь когда у меня все идет наперекосяк. Что за напасть! И эти, из четырнадцатого, тоже хороши: хоть бы дежурного оставляли или ключ под порогом. Нет же, запечатают на ночь все двери магией воздуха, замки навесят и уходят до утра. А несчастные стажеры должны ночами сидеть на крыльце, пока не околеют совсем!

Сильфида зябко поежилась и, вытянув из-под себя куртку, накинула на плечи. Легла, свернулась на доске клубочком, сонно всхлипнула, прислушиваясь к урчанию в животе. Глаза, только что широко распахнутые, уже слипались, гнев утих, сменившись безнадежностью. Окутанная мрачными мыслями, Даша сама не помнила, как задремала.

Утром ее растолкал Костэн Лэй.

— Ты чего так рано прилетела? Начать работу не терпится?

— Нет, — Дарьянэ потерла глаза и постаралась незаметно расправить затекшие плечи. — Это долгая история. Который час?

Костэн оглянулся на восходящее солнце.

— Около семи. Выкладывай, что случилось.

— Да ничего особенного, — сильфиде вдруг стало неловко признавать, что позволила себе вспышку гнева. — Семь, говорите? А можно, я в кабинете до десяти посижу, а потом слетаю за вещами?

Бывалый агент оперся правой рукой о косяк и смерил подчиненную долгим пронзительным взглядом. Даша съежилась и подавила желание спрятаться за доску.

— Уходить от ответа ты будешь перед родителями, мужем и противниками — когда научишься, — проникновенно сказал Костэн, — а мне изволь прямо и внятно отвечать на все поставленные вопросы. Здесь не пятый корпус, где о сотрудниках помнят, пока они бездельничают на рабочем месте. Это — разведка. Работники, включая обслуживающий персонал, знают друг о друге все, вплоть до цвета нижнего белья и происхождения царапин на доске. Молчат, конечно, ибо секретность. Но сведения — дело чести любого разведчика. И ты будешь знать. Обо мне, о Юре, о начальстве, позднее — о подчиненных. Но про первых ты станешь узнавать из косвенных источников, а вторые расскажут сами по правилам субординации. Поэтому я повторяю вопрос: что случилось?

— Мы поссорились с Юрой, и я убежала из дома, — скороговоркой объяснила Даша, глядя на носки ботинок и с ужасом понимая, что в темноте коридора надела обувь из разных пар.

— Когда это случилось?

— Поздно вечером.

— И ты по темноте полетела сюда? — взорвался Костэн. — О, Небеса, зачем я согласился на работу со стажерами! То они геройствуют сверх меры, а мне потом землю им из глотки выбивать, то женятся и прилетают не работать, а прятаться от проблем… Ну чем, чем тебе Юрка не угодил? В жизни не поверю, что скандал начал он!

— Скандал начался сам собой, — насупилась Даша. — И ваш замечательный Юра тоже бил кулаками по столу и сметал посуду. Он моей блузой укропник вытирал! И фамилию сменил! И совершенно не чувствует себя за это виноватым!

Даша не видела, как грозный начальник слегка прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

— Да уж, просто тиран. Лети-ка, Дарьянэ, домой прямо сейчас, собери вещи и возвращайся. Возьми с собой обычный набор для дальней дороги, а еще красивое платье. Не делай круглые глаза, появляться перед людьми в том виде, в котором ты вчера явилась на работу, просто не дипломатично. Вопросы есть?

— А можно, я хотя бы часик у вас посижу…

— Нельзя. Плох тот агент, который боится встречи с собственным мужем.

Дарьянэ попробовала состроить несчастную физиономию, но Костэн, не скрывая иронии, точно скопировал выражение ее лица, еще и знаменитыми голубыми очами похлопал. Ринтанэ как-то рассказывала, что Костя любит шутить, будто за красивые глаза его и взяли агентом. А потом серьезно прибавляет, что однажды умение изображать по-детски наивный взгляд спасло ему жизнь. Даше ничего не оставалось, как встать на доску и взлететь в ясное утреннее небо, навстречу очередной разборке с мужем.

…Примерно в половину восьмого к четырнадцатому корпусу подлетел Юрген: уставший, злой, с прогоревшим за ночь фонарем и руками по локоть в копоти. Он застал Липку на рабочем месте — тот сидел за столом и методично оформлял кипу бумаг на заграничную командировку новой стажерки. Заметив младшего товарища, Костэн иронично ухмыльнулся и спросил:

— Супругу разыскиваешь?

— Всю ночь летал, — буркнул Юра, совершенно не удивляясь, что про его похождения уже известно. Странно, если бы Липка принялся расспрашивать, какого смерча он делает на работе в законный выходной.

— Надо же. Не ожидал от тебя подобной заботливости, особенно после того, что мне понарассказала Даша.

— Она была здесь?

— До утра проспала на крыльце. А потом прилетел я и прогнал ее домой, собирать вещи.

— Она все-таки решила от меня сбежать? — с надеждой уточнил Юра.

— Вот еще! — расхохотался Костэн. — Дарьянэ, скорее, тебя выживет. Она переводится в наш корпус, и в качестве вступительного экзамена я отправляю ее в небольшую командировку.

— В Принамкский край?

— Куда же еще. Поедет как посол, с орденским сопровождением, разузнает, что к чему.

Юрген побледнел.

— Ты с ума сошел? Столько наших послов не вернулось! А если с ней случится плохое?

— Значит, мы будем точно знать, что дело впрямь нечисто, — жестко отрезал Костэн Лэй. — Не тебя же мне посылать. И самому нельзя ехать, все "коллеги" из разведки Ордена в лицо знают. А прочие агенты другими делами заняты. Вот если окажется, что послы пропадают не из-за разбойников, руководство заинтересуется нашим делом и выделит на него больше народу. Пока у меня лишь домыслы. Разбойники Даше не страшны, она все-таки на агента готовилась. Наверняка она вернется и прояснит обстановку.

Юра внимательно посмотрел другу в лицо.

— Ты сейчас меня убеждаешь или себя?

Липка не ответил. Все знали, что у него самая чуткая интуиция в четырнадцатом корпусе. И домыслы почти точь в точь совпадают с фактами.

* * *

Из тайной канцелярии Юрген полетел в гости к тестю. Возвращаться в их с Дашей жилище он смысла не видел: наверняка жена еще там, а значит, нового скандала не миновать. Притом отнюдь не по вине супруги. Юргену очень хотелось наговорить стукнутой об тучу истеричке много «доброго» и «вечного», хотя он понимал, чем это обернется. Но язык все равно чесался, и глупо было поддавать себя искушению. Скандалы, даже оправданные, не приносят ничего хорошего.

Утренние ветра выдували из сильфа раздражение и злость, оставляя лишь горький осадок, с которым вполне можно было жить и даже работать. Именно последним Юрген собирался заняться. Он надеялся, что отец Дарьянэ менее проницателен и более разговорчив, чем его собственные родители. По крайней мере, не знает Юру как облупленного.

Лететь пришлось долго, и за это время Юрген успел собраться с мыслями, успокоиться и продумать линию поведения. Прежний дом Даши стоял в довольно глухой местности среди кедровых лесов, вдалеке от центра и воздушных трасс. Строение было небольшое, двухэтажное, если не считать за этаж обширную плоскую крышу, на которой стояло несколько полотняных лежанок разной степени ветхости. Юрген отметил, что Даша до свадьбы жила беднее, чем он.

Что и говорить, пейзаж не впечатлял. Оградка из тонких кольев чуть выше пояса, внизу — полузасохшие на жаре полосочки укропных грядок. Во дворе — щербатая каменная скамья под чахлой дичкой, макушку которой венчала одна-единственная зеленая слива. Словом, обычный сильфийский сад: укроп, скамейка и все, что стараниями хозяев не загнулось на скверной земле. Подставка для досок у входа в дом дешевая и простая, но за ней и ее содержимым явно ухаживали больше, нежели за садом. Юрген поднялся на крыльцо и решительно дернул за веревку, предположительно, от колокольчика. По округе разошелся мелодичный звон. Колокольчик наверняка был непростым, возможно, с дополнениями вроде полых трубочек или стеклянных бусин.

Долго ждать не пришлось, вскоре раздались легкие шаги, которыми отличались все говорящие с ветрами. Дверь без единого скрипа распахнулась, и на пороге появился сильф средних лет. Кудрявые пепельные волосы с проседью были стянуты на затылке в короткий хвостик, худощавую фигуру скрывал длинный домашний халат темно-коричневого цвета.

— Юрген, если не ошибаюсь, — голос у него был звучный, таким только петь под ветра. — Чем обязан?

— Здравствуйте, — проявил вежливость Юра. — Я не помешал вам?

— Нет. С недавних пор мне трудно помешать. Я живу один и круглосуточно готов принимать гостей, хотя это никого не заботит. Полагаю, причина моего одиночества вам известна и без пояснений.

— Поэтому я и прилетел, — ухватился Юра за благодатную тему. — Я очень плохо знаю Дашу, хотел бы о ней поговорить. Мне порой трудно понять, что она любит, чего хочет.

— Не только вам. У моей дочери на редкость неуживчивый характер. Сочувствую, — это было сказано с редким безразличием. Потом тесть посторонился: — Проходите.

Они вошли в маленькую гостиную со следами недавней разрухи и поверхностного ремонта, сели на длинный жесткий диван.

— Где сейчас Дашина сестра? — как бы невзначай поинтересовался Юрген.

Собеседник вскинул на него знакомо блеснувшие зеленые глаза.

— У Дарьянэ уже нет сестры.

— Правда? Простите, я, наверное, ее неправильно понял. Мне показалось, у Даши есть любимая младшая сестра.

— Это невозможно. Моя жена развеялась вскоре после рождения первой и единственной дочери.

Они помолчали. Юрген судорожно подыскивал подходящую тему для разговора. Ему требовалось аккуратно растормошить тестя, пробить его маску равнодушия. А в том, что это именно маска, молодой агент не сомневался.

— Здесь недавно случился ураган? — спросил Юра, с интересом озираясь.

— Повздорили с дочкой из-за ее свадьбы, — усмехнулся сильф. — Вам она еще не выкидывала подобных фортелей?

— Было дело, — Юрген осторожно изобразил улыбку. — Но все ограничилось сметенными на пол кастрюлями и парой разбитых тарелок. Даше не понравилась наша новая фамилия.

— Вы уже сменили фамилию? Это хорошо. И какую выбрали?

— Эр. На мой взгляд, вполне сносно и лаконично.

Тесть рассеяно кивнул. Но когда заговорил снова, в его голосе звучало больше теплоты и живого беспокойства:

— Даша сильно переживает, что стала вашей женой? Она очень боялась, что вы будете грубы с ней.

— Думаю, эта свадьба для нас обоих вышла потрясением, — не покривил душой Юра. — Пока что мы с Дашей супруги лишь официально. Я агент тайной канцелярии и не смею позволить себе обходиться с девушкой дурно.

— Рад это слышать. Хотя моя дочь и сама может с кем угодно обойтись дурно. Как и постоять за себя.

— Не сомневаюсь, но в отношении меня у нее нет такой нужды. Даша часто спрашивает у меня…

— Что же? — благосклонно уточнил тесть.

— Почему я взял ее в жены. Но я не могу дать ответа. С тем же успехом я сам могу вопрошать, почему Даша сделала своим мужем меня.

— Ваши родители ничего вам не сказали, — это звучало утверждением.

— О проклятии? — Юрген снова надеялся попасть пальцем в небо.

— Да. Если вам это известно, то к чему вопросы? Кстати, я бы не советовал рассказывать про это Даше. По крайней мере, в ближайшие несколько лет.

— Но почему? Я не вижу в этой истории ничего ужасного. С каждым произойти может.

— Вы поймете меня, когда сами обзаведетесь детьми.

— Это вряд ли, — буркнул Юра.

— Не зарекайтесь. Рано или поздно моя дочь заметит, что вы благовоспитанный молодой сильф и можете стать прекрасным отцом.

— Причина не в Дарьянэ. Работа в четырнадцатом корпусе полна риска. Я не хочу, чтобы однажды мои дети стали сиротами.

— По-вашему, при таком раскладе им лучше вообще не быть? — тесть отчего-то развеселился.

— Ну да. Как представлю, что мой портрет в квадратной рамке повесят на стену… — Юргену тут же вспомнилось Липкино «гнездо».

— Вы так молоды, а уже думаете о смерти.

— Профессия обязывает.

— Я все же надеюсь, что со временем вы пересмотрите свои принципы. Портрет может быть и в круглой рамке. А можно вообще завещать потомкам никогда не вешать на стены картин.

Юрген обратил внимание, что разговор уходит в какое-то совсем невыгодное для него русло, и поспешил вернуться на старую тему:

— Вы не могли бы объяснить мне, почему Даша не должна узнать о проклятии? Я не могу понять, какие моменты в этой истории заставляют вас желать подобного?

— У моей дочери порывистый характер шального смерча. Она почти наверняка все неправильно поймет и будет меня ненавидеть. В точности, как ее бабушка…

— А у нее есть бабушка? — заинтересовался Юрген. Это и стало его ошибкой.

Дарьянэ то ли забыла, то ли не сочла нужным упоминать о бабушке, когда рассказывала про семью. Официально бабушка и не считалась ее родственницей, да вот только запись в учетной книге никогда не сможет отменить кровных уз, о которых в сильфийском обществе не принято говорить вслух.

Тесть подобрался и нахмурился.

— Сдается, вы мне морочите голову! Если бы причина свадьбы хоть немного была вам известна, вы не спрашивали бы, есть ли у Даши бабушка. Родители не учили вас, Юрген, что врать, тем более старшим, нехорошо?

— Учили. Но это было очень давно, — Юра прищурился. Он уже понял, что больше ничего здесь не добьется, а значит можно действовать открыто: — В тайной канцелярии мне сказали, что для разведывания информации все средства хороши. А я очень хочу сейчас докопаться до истины.

— Это не принесет вам счастья.

— Для меня любая правда лучше неведения.

— Но не эта!

— Позвольте мне самому решать. Пожалуйста, расскажите, почему нас с Дашей поженили?

— Я не могу. Ради вашей матери, Юрген, не лезьте в грязную историю прошлых лет.

— А при чем здесь моя мать?

— Всеблагие Небеса! — немолодой сильф на миг спрятал лицо в ладонях, и комнату вздохом овеял сквозняк. — Мальчик, ты же совсем ничего не знаешь! Я не слова больше не скажу.

Юрген еще битый час пытался разговорить тестя, но ничего нового не узнал. Однако, летал он сюда все же не зря. В истории появилось новое действующее лицо — бабушка Даши. Притом, она явно играет в ней не последнюю роль. Вдобавок история не просто тайная, но и грязная, а мать Юргена имеет к ней прямое отношение.

Может быть, размышлял Юра по дороге в канцелярию, между ними произошел конфликт? И кто-то кого-то проклял. Но тогда зачем эта дурацкая затея со свадьбой? Ясно одно: что-то связало семьи Эв и Ару, какая-то грязная история. И по логике вещей, проклятие вполне годится на роль связующего звена.

Юрген решил слетать в архив. Требовалось отыскать сведения о Дашиной бабушке и лично с ней побеседовать. Кто знает, может старушка окажется более разговорчивой?

* * *

Дарьянэ необычайно шел красный цвет. В длинном приталенном платье с легким шлейфом и расширяющимися у локтей рукавами она казалась не задиристой девчонкой-сорванцом, а настоящей сильфийской госпожой, хрупкой и воздушной.

Костэн осмотрел стажерку с головы до ног и остался доволен. За прошедший день Даша усвоила несколько приемов самообороны, в том числе и словесных, научилась ориентироваться на местности не с воздуха и узнала основы логического анализа ситуации. Костэн надеялся, что этого окажется достаточно. Но надежда его была зыбкой и неосязаемой, как утренний туман. И на душе делалось скверно.

— Липка, не волнуйтесь, я ничего не перепутаю! — Дашины глаза азартно блестели. — Давайте скорее вылетим, иначе опоздаем.

— Людям не вредно будет и подождать, — он все тянул время, все пытался вспомнить, не упустил ли чего важного в череде наставлений. — Я говорил тебе, что на официальных мероприятиях не стоит отходить далеко от толпы? Люди строят дома как лабиринты, там очень легко заплутать.

— Да, я все помню. Можно уже бежать за доской?

— Во-первых, в этом платье ты должна не бегать, а грациозно вышагивать. Во-вторых, полетим на моей доске, она быстрее и надежней. К тому же, двухместная.

— Тогда чего мы ждем?

— Ничего, — буркнул Костэн. — Надень поверх платья куртку, полетим высоко.

…Они приземлились на полянке в пограничном лесу. Над верхушками сосен догорало зарево заката. Полянка была большая, кое-где прорастала желтоватая трава, с краю разлилось маленькое, но довольно глубокое озерцо, из которого вытекало несколько бурных ручьев.

— Как здесь красиво, — отметила Даша, снимая неуместную куртку и запихивая ее в дорожную сумку.

— Тогда тебе точно понравится Принамкский край. Тамошние виды куда живописней.

— А где люди?

— Видишь, за теми деревьями стоит карета?

— А почему они не выехали на полянку?

— Чтобы не съезжать с дороги. Полянка ухабистая, кругом кочки и камни, у кареты может слететь колесо, — Костэн положил руку Даше на плечо. — Иди к ним, ты знаешь, что говорить и делать.

— А вы меня не проводите? — тут же растерялась она.

— Нет. Меня могут узнать, и тогда поймут, что ты тоже из четырнадцатого корпуса. Я довольно часто бывал в Принамкском крае, притом на обеих его частях. И никогда не назывался послом.

— Тогда прощайте, — весело сказала Даша.

— Лучше: до свидания. И возвращайся невредимой. Попутного ветра!

— И вам, Липка!

Она шла к карете, смелое алое облачко, словно сошедшее с закатного неба. Костэн до последнего провожал ее глазами. А потом встал на доску и полетел прочь, так высоко и быстро, как мог. Потому что у пятого корпуса, как и тысячу раз прежде, ждала своего агента Ринтанэ Овь.

* * *

В поздний вечерний час земля была похожа на мятую бумагу, на которую хорошенько пролили чернил. Пушистые кляксы лесков и куцых рощиц, непроглядные пятна у подножий холмов, еще разбеленные закатным маревом верхушки. Россыпью голубоватых стеклышек блестели реки и озерца. А наверху, в небесной благодати, еще было светло. Низко висела тусклая синяя дымка, вязкая и текучая на вид. Чуть выше пушинками летали кучерявые оранжевые облака. На высоте стоял лютый холод, но сильфы куда устойчивее к морозам и ветру, особенно если озаботились надеть теплые куртки на «змейке».

Золотисто-оранжевый свет угасал, прятался вслед за солнцем под линию горизонта. И вместе с давящей фиолетовой тьмой приходило затаившееся до поры беспокойство.

— Почему ты такой мрачный? — весело спросила Риша.

Она блаженствовала, притом чем выше поднимались доски, тем шире становилась ее простодушная улыбка.

— Не обращай внимания, — махнул рукой Костэн. — Просто выдался тяжелый день.

— О, смотри, какое плотное облако! — Риша указала вправо, на величавую золотистую громаду, уходящую дном в синеватый кисель дымки. — Летим к нему, уже не помню, когда в последний раз нормально гуляла.

Когда доски зависли над облаком, Ринтанэ скинула высокие остроносые ботинки на шнуровке, подвернула штаны и, примерившись, беззвучно спрыгнула на плотный сияющий туман. Она не провалилась вниз, а начала лишь немного увязать в облаке, но тут же побежала вперед, как по рыхлому снегу или мелкому морскому песку, только более плавно, подпрыгивая вдвое выше обычного. Костэн завороженно смотрел на ровные и загорелые Ришины ступни, такие красивые и ловкие. В Рише вообще не было присущей сильфидам угловатости вроде излишне длинных костлявых пальцев с крупными суставами. Ее телосложение отличалось гармоничностью. И Косте это нравилось. Но во время таких прогулок по облакам у него невольно замирало сердце.

— Осторожнее, Риша! Смотри под ноги.

— Да не волнуйся, не провалюсь, — она закружилась на месте, погружаясь в облако почти по колено. — Я чувствую все эти дырки, а здесь их вообще нет — видел же, как плотно. Ты и сам можешь попробовать.

— Я ведь говорил тебе: если попробую гулять по облакам, это будет последнее, что я сделаю в жизни.

— Может, тебе просто попадались слишком тонкие?

— Потолще этого. Я гуляю, как свинцовая гиря.

— А если за ручку? — глаза у Риши были шальные. Ей явно хотелось плясать и дурачиться.

— Утяну обоих.

— А держась за доску? Костя, я ни за что не поверю, будто жалкая капелька человеческой крови в тебе сильнее сильфийской. Не трусь и разувайся!

— Я не трушу, а проявляю благоразумную осторожность, — он все-таки сел на доску и нехотя потянулся к шнуркам.

— Трусишь-трусишь! — хохотала Риша, перебирая в облаке своими безупречными ногами. — Я тоже знаю этот странный язык политиков, где даже воробья обзовут компактной копией орла-великана. И не надо строить глазки, это вообще женская обязанность!

— Я же не виноват, что Небеса даровали мне такой чудесный взгляд, — кривляясь, как заправская модница, сказал Костя.

— А еще пуд скромности сверх того!

— Да, я скромен. И, конечно же, кричу об этом на каждом шагу. Осторожней, прямо за твоей спиной может открыться дырка!

— Да вижу я, вижу.

— Намекаешь, что тебе Небеса пожаловали глаза на затылке?

— Костя, ты неисправим. И почему до сих пор не разулся?

— Я уже, — ботинки остались в креплениях, а их владелец, крепко держась за доску, осторожно спустил ногу в облако. — А что ты чувствуешь, когда гуляешь?

— Почти ничего. Оно холодное, влажное, немного пружинит и щекочется.

— Хорошенькое «ничего»! Я ощущаю лишь пустоту.

— А ты спустись пониже и ступи обеими ногами.

— Все равно. Это еще безнадежнее, чем воздушная магия.

Костэн ловко забрался на доску и натянул ботинки. Риша подошла к нему, заглядывая в лицо.

— У тебя ведь был не просто тяжелый день. Какие-то неприятности?

— Нет, все в кои-то веки идет по плану. И от этого мне так муторно, хоть туманом становись.

— Может, расскажешь? — Ринтанэ забралась на свою доску, но обуваться не стала, болтая босыми пятками в воздухе. — Без секретных подробностей, просто чтобы выговориться. Должно стать легче.

— Тогда полетели на открытое небо. В облаках могут прятаться шпионы.

— А у кого-то мания преследования!

— Это профессиональная осторожность.

— Да как ни назови…

Высоко-высоко в небе начали появляться первые точечки звезд. Никто из сильфов, как ни старался, не сумел до них долететь. Тогда родилась теория, что звезд на самом деле просто не существует. Правда, веды ее вскоре опровергли, заявив, что небесные светила слишком далеки от земли, даже на доске не достать. Этот вывод сильфам не понравился, и поэтому большинство жителей Холмов продолжало верить, а точнее не верить в звезды. Костэн Лэй, надо сказать, к большинству не принадлежал. Агент своими глазами видел подлинники вычислений и здоровенную трубу с увеличительными стеклами, через которую открывалось такое, чего даже в самых нелепых фантазиях не вообразишь.

Две доски теперь висели в неподвижной синеве, над чернотой и редкими огоньками, как будто оказавшиеся меж двух усыпанных звездами небес.

— Сегодня я впервые пожертвовал подчиненным ради проверки сведений, Риша.

— Он… развеялся?

— Еще нет. Надеюсь. Но почти наверняка я больше его не увижу.

— Может, обойдется?

— Предчувствие редко обманывает меня. Какая же я сволочь! Загубил чужую жизнь. Сколько раз видел, как подобное проворачивает начальство, иногда сам оказывался в роли жертвы, считал такое в порядке вещей, особенностью работы. Но никогда не думал, как тяжело самому принять это решение…

Хотелось выть от безысходности и стыда. Риша говорила что-то утешительное, обнимала, гладила по волосам, целовала почему-то в висок и подбородок. Доски не покачивались, лишь слегка крутились на одном месте в сторону дуновений ветра.

— Давай, мы все-таки поженимся. Я возьму твою фамилию, буду ждать с работы, смахивать пыль с твоих картин и молиться Небесам за твою рисковую голову.

— Не надо. А если ты из-за меня попадешь в беду? Сколько уже раз в истории враги Холмов шантажировали агентов их близкими. А если я однажды не вернусь, и ты останешься вдовой, как моя мама? Я еще тогда дал зарок, что ни одна сильфида не будет плакать из-за моей смерти.

— Глупый. Какая разница, поженимся мы или нет? Мои слезы и улыбка все равно связаны с тобой.

— Нет, Риша. Я слишком люблю тебя, чтобы жениться.

— А я — слишком, чтобы перестать об этом просить.

Она наконец-то поцеловала его в губы, коснулась щеки мокрыми ресницами, прижалась всем телом — сильная, грациозная, бесконечно прекрасная. Он обнял ее всю, широко и крепко, стараясь забыться и в то же время запомнить каждую соленую капельку на носу, каждую родинку на гладкой коже, каждый невесомый вздох.

— Я все равно буду твоей женой, Костя Липка. Как бы сильно ты меня ни любил.

Загрузка...