Формула власти. Первое условие

Глава 5. Липка

На ладонь ладонь положи и скажи:

Дружба нам свети, словно компас в пути!

Если рядом друг, и беда не беда,

В самый трудный час дружба выручит нас!

Л. Куклин

Еще никогда в жизни Юргену не было так плохо, если не сказать покрепче. Сильф понял, что, по сравнению с теперешним, даже на свадьбе он чувствовал себя бодрым и полным сил. В глазах не двоилось даже — троилось. Руки дрожали, колени подкашивались, вследствие чего новая доска виляла во все стороны, как антиквариат институтских. Но эти неприятности не шли ни в какое сравнение с дичайшей болью в голове. Юре казалось, что в его череп кто-то медленно забивает раскаленные гвозди, минимум по двадцать сантиметров каждый. Против воли в глазах стояли слезы. Как он еще не свалился с доски в таком состоянии, сильф понять решительно не мог. Впрочем, из-за заторможенности мышления, понимал он сейчас до обидного мало.

А все распроклятая жена, тридцать четыре смерча ей в задницу! У-у-у, отравительница! Сажать таких надо. А еще лучше… Юрген вспомнил дикие рассказы о том, как некоторые люди, преимущественно деревенские, избивают своих жен плетьми и палками. Тогда такое поведение казалось ему непостижимым. Как же сейчас Юра понимал тех людей! Как они правы на самом деле! Эх, плеть бы сейчас… Нет, лучше воды. Все плети мира за воду!

Вот так, вихляя вниз-вверх и бормоча себе под нос проклятия вперемешку с невнятными мольбами, сильф на чистейшем автопилоте долетел до родного четырнадцатого корпуса. Кинул доску на подставку (как впоследствии выяснилось — мимо), и, держась за стены и встреченных по пути коллег, доковылял до их с Липкой кабинета.

Костэн Лэй, он же Костя Липка, уже сидел в рабочем кресле и разгребал извечную документацию. Он не был так утонченно красив, как Юрген, хотя весьма обаятелен. Липке недавно исполнилось тридцать семь и он, что называется, успел немного заматереть. Ловкий, сильный, уверенный в себе, великолепно образованный, уже в немалом чине, а не просто агентик какой-то. И при наградах. Две медали и четыре ордена, притом никто не знает в подробностях, за что. Секретность. Тайная канцелярия все-таки.

Липка обладал не совсем типичной для сильфа внешностью. Он был круглолицый, а между бровей, несмотря на молодой в общем-то возраст, уже пролегла задумчивая морщинка. Его светло-русые, без золотинки, волосы совсем не вились, как у человека. Большие, кристально-голубые глаза глядели на мир с детской наивностью. Посторонние всегда покупались на этот взгляд. Ну не может сильф с настолько бесхитростными очами что-то замышлять! И, конечно же, все ошибались. Такого интригана, как Костэн Лэй, еще поискать.

Единственный недостаток имелся у Липки. Из-за этого досадного изъяна много лет назад он едва не провалил испытания на должность агента. Костэну категорически не давалась воздушная магия. На то, чтобы еле сдвинуть с места крошечное перышко, Липке приходилось прилагать столько мысленных усилий, сколько уходит у нормального говорящего с ветрами на снос небольшого холма. Поэтому, на памяти Юры — всегда, друг беспрестанно пытался повышать квалификацию. Доставал из-за границы какие-то сомнительные пособия, посещал курсы и консультации, занимался специальной гимнастикой. Все без толку. Но Липка слыл одним из упорнейших сотрудников четырнадцатого корпуса, а потому Юрген не сомневался, что когда-нибудь, пусть и сотню лет спустя, Небеса откликнутся. И Липка наконец-то сможет сдвигать свое несчастное перышко без видимых усилий.

— Доброе утро, Юрка, — не поднимая глаз от какого-то заплесневелого фолианта, поздоровался Липка. Их кабинет был просторным, светлым. Стол Липки находился рядом с большим окном, которое даже зимой открывалось настежь. У левой стены — стол Юргена, пара шкафов и принамкская береза в горшке. Правую стену облепили навесные полки с различным хламом, важным и не очень. Над дверью висел побитый жизнью алюминиевый сейф, в котором по уставу требовалось хранить секретные документы. Но Липка уставу не доверял, запирал все бумажки в ящиках стола. Там сохраннее.

Юрген хотел ответить, что утро вовсе не доброе, и утверждать обратное больше чем на тонкое издевательство не тянет. Но вместо этого выдал непонятную коротенькую тираду из гласных и стал медленно сползать по стене. Сквозь головную боль пробился тонкий непрерывный звон в ушах, прежде яркие предметы обесцветились, превратились в смазанные тени. Снова захотелось спать.

…В глаза ударил холодный и обильный водяной поток, словно размывая черноту. Юра ощутил запах гниющего болота. Зафыркал, отплевываясь от меркой жидкости, и увидел Липку, стоящего рядом с ним на коленях и стискивающего обеими руками подозрительно знакомое ведерко.

— Ч-что это б-было? — решил уточнить Юрген.

— Вода, — мрачно пояснил Липка, — которой мы обычно березу поливаем.

— Мы?!

— Ну, уборщица.

— Неудивительно, что береза помаленьку загибается, — пробормотал Юра, пялясь на пустое ведерко. Поначалу экзотическое дерево поливали самой обычной колодезной водой, но потом сильфида-уборщица решила растение подкормить и стала добавлять в ведерко всяческие мудреные удобрения. Примерно в это же время Липка с Юрой догадались, что не обязательно бегать на другой конец коридора к мусорке, когда есть замечательная возможность сжигать все отходы на металлической тарелке, а пепел смахивать в ведро. Так интереснее, лень тешится, да и березе теоретически лучше.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Липка.

Юрген прислушался к своим ощущениям. В больной голове немножко прояснилось.

— Лучше. Только все лицо почему-то горит.

— Я тебя по щекам бил, — Липка поднялся, вернул на место ведерко и протянул Юре руку. Тот, опираясь, встал. — Что с тобой случилось? И где ты был вчера?

— Женился, — юноша с трудом добрел до Липкиного стола и плюхнулся на табурет для посетителей.

— Чего? — Костэн сел напротив и озабоченно прищурился. — Ты в своем уме, Юрка?

— Я — да. Дай что-нибудь от головной боли…

— Объясни толком, отчего она у тебя болит, а то я не знаю, что давать. От похмелья, от сотрясения мозга, от солнечного удара?

— От снотворного.

— А на… гм… зачем ты пил снотворное?

— Я не хотел, меня жена опоила. Она, наверное, думала, что я в первую брачную ночь стану к ней приставать…

Липка ненадолго задумался. С одной стороны, его друг нес какой-то бред и здравомыслящим не казался, а с другой — дело и впрямь плохо. Значит, лучше расспросить Юрку немного позже, а сейчас по мере сил помочь.

— Что за снотворное, в каком количестве, когда?

— Вчера. Порошок, старый очень. Количество не знаю, но ложек десять с горкой точно было.

— И ты до сих пор не развеялся?! Это ж почти смертельная доза, тем более для порошка! Я удивляюсь, как ты вообще сюда добрался.

— На доске.

— Один? Юрка, ты безбашенный идиот. Об тучу стукнутый! Ты курируешь два проекта, и поэтому в ближайший месяц любые риски для тебя равносильны политическому преступлению. Задумывайся об этом хоть иногда. Ладно, не кривись, сейчас что-нибудь придумаю.

Липка обвел задумчивым взглядом кабинет, особое внимание уделив полкам. Может, тренированный глаз зацепится за что-нибудь нужное. Но, увы. Последний пузырек с остатками обезболивающей настойки выбросили еще на позапрошлой неделе, поскольку жидкость «зацвела» и стала распространять едкую вонь. Наиболее же целительными свойствами из всей утвари обладала гнутая жестяная банка из-под сушеного укропа, которую испокон веков прикладывали к ушибленным местам. Но тут Липка глянул на собственную столешницу, и его лицо озарилось.

— Юрка, я сейчас вылечу тебя силой мысли! Мне приятель из командировки на ведскую сторону такую книжку привез! Трактат! По ведскому колдовству. Там и лекарский раздел есть — «здоровье тела наложением рук». Недурно, да? Я кое-что оттуда уже пробовал, и у меня даже почти получилось.

— Например? — глухо уточнил Юрген. Как бы плохо ему ни было, магическим талантам друга он благоразумно не доверял.

— Ну, кипящий лед, — сознался Липка, раскрывая книгу на страницах нужного раздела и бегло проглядывая содержание. — По-моему, вода в стакане немножко заиндевела и в то же время нагрелась.

Липка сильно преувеличивал, и Юре это было прекрасно известно. Костэн Лэй мог провернуть десяток многоходовых интриг, обвести вокруг пальца кучу умного народу, не быть обманутым сотни раз, но в делах магических проявлял наивность романтичного идеалиста.

Итак, Липка нашел подходящее колдовство, сосредоточился (наморщил лоб, закусил верхнюю губу, сдвинул брови к переносице) и принялся по странной траектории махать рукой над головой друга, при этом нечто бормоча по-старопринамкски. Языки Липка знал великолепно, и родные, и чужие. Но так было не всегда. Именно из-за той давней необразованности, а вовсе не из-за созвучия фамилии, как казалось посторонним, прилепилось к Костэну Лэю его странное прозвище, мало соответствующее нынешнему высокому статусу.

Это произошло в ту далекую пору, когда маленькая Дарьянэ еще воспитывалась строгой бабушкой, сорванец Юрген каждый день приходил домой с разбитым носом или синяками, а зубоскалка Раферия и вовсе не появилась на свет. Молодого и подающего надежды сильфа по имени Костя Лэй взяли в четырнадцатый корпус на испытательный срок. А чтоб излишне ретивый и любопытный юноша не путался у профессионалов под ногами, ему дали «важное политическое задание»: подготовить к международному аукциону полсотни досок новой для орденцев (и старой для сильфов) модели. Доски требовалось распихать по специальным ящикам и написать на каждом по-принамкски: «Летательный искусственно пилотируемый (кем-либо) аппарат» — научное именование досок. Косте задание показалось ужасно несолидным и пустым, а потому он тянул с его выполнением едва ли не до дня аукциона. Буквально за ночь до крайнего срока сильф спохватился, второпях распихал товар по ящикам и кое-как накарябал надписи, вследствие спешки не сверяясь со словарем. Увидев наутро тринадцать ошибок в слове «летательный», глава четырнадцатого корпуса и по совместительству организатор аукциона сильно разгневался, припер нерадивого сотрудника к стенке и велел в оставшийся до мероприятия час все исправить. И если обнаружится хоть одна ошибка, «грамотей» распрощается с работой в канцелярии навсегда. Косте этого, ясное дело, не хотелось. Но смотаться в библиотеку, перерыть словари в поисках правильного перевода, стереть старые надписи и красиво вывести новые за час было невозможно. Минут сорок на одно стирание уйдет. А уж писать-то сколько! Свои неграмотные каракули Костэн полночи мучил. Как же теперь сделать все быстро и без ошибок? Но в тайную канцелярию дураков не берут, выход был найден: аббревиатура!

Вопль главы корпуса, решившего перед самым аукционом проверить работу безграмотного подчиненного, прозвучал на все помещения и вошел в местный эпос: «Где этот «ЛИПКА»?! Уволю к смерчам гремучим, укроп полоть!»

С тех пор и прилепилось. Что ни год, история обрастала все более невероятными подробностями и с придыханием пересказывалась новичкам. В последней редакции юному Косте Лэю на переделку было отведено всего пятнадцать минут, а грозный начальник гонялся за ним по всей канцелярии с одной из аукционных досок в качестве дубинки. Но мораль во все времена оставалось неизменной: с работы Липку так и не уволили. Даже испытательный срок зачли. За находчивость.

…Над Юриной головой Костэн пыхтел долго. Но непродуктивно. Судя по всему, человеческое колдовство давалось ему еще хуже сильфийской магии.

— Ой, мальчики, а чем это вы занимаетесь вместо работы? — в кабинет заглянула Тоня, худая высокая сильфида с длинными тонкими пальцами, чем-то напоминающими паучьи лапы. Тоня работала уборщицей в четырнадцатом корпусе уже больше пятидесяти лет и знала об агентах и их делах абсолютно все. Именно Тоня когда-то прятала юного Костю Лэя от гнева начальника и, пожалуй, лишь ей одной из простых сотрудников было известно, за что повзрослевший Липка получил свои впечатляющие награды.

— Мы работаем, — возразил Костэн, — над трудоспособным состоянием коллеги.

Юра немужественно шмыгнул носом, подтверждая.

— А почему воду из ведра для березы по полу разлили? — Тоня переступила порог и машинально вытерла своей верной шваброй всю расплесканную грязь.

— Говорю же, работали, — пожал плечами Липка. — Тонь, а может у тебя есть что-нибудь от головы?

— Палкой по лбу подойдет? — серьезно уточнила уборщица, удобнее перехватывая швабру.

— Нет, нам посущественней надо. Видишь, Юрке плохо. Его жена снотворным опоила.

— Жена? — Тоня подошла к столу и, вытянув длинную шею, вгляделась в лицо пострадавшего. — Юрочка женился?

— По его словам — да. Странно, что ты до сих пор не знаешь, — Липка ухмыльнулся. — А если поможешь нам избавиться от последствий, сиречь от головной боли, то Юрка расскажет все в подробностях.

Ради получения новой информации Тоня была готова на многое. Даже сбегать в лазарет при корпусе и взять взаймы укропную сыворотку с добавлением каких-то сильнодействующих веществ. Проверенное не единожды средство помогло, и спустя полчаса Юргену полегчало настолько, что он смог внятно и ясно поведать историю своей скоропостижной женитьбы.

— Да-а, — задумчиво протянул Липка по окончании рассказа. — Тут и впрямь что-то нечисто.

— И ты вот так просто улетел, оставив бедную девочку в одиночестве?! — всплеснула костлявыми руками Тоня.

— Эта «бедная девочка» его чуть не отравила, — напомнил Липка.

— Ну, здесь они оба хороши. Юра просто уже научился правильно рассчитывать дозы. И это совершенно не умаляет его скверного поступка!

— А что я должен был делать? — проворчал Юрген, — остаться с ней на весь день, расспрашивать, утешать?

— Да! — уверенно кивнула Тоня. — Ты поступил бесчестно и безответственно, бросив девочку одну в незнакомом доме, да еще с неограниченным запасом снотворного порошка. А вдруг она руки на себя наложит с перепугу?

— Сомневаюсь, — буркнул Юра. — С какой стати я должен был ее опекать? У меня тоже вчера была свадьба, причем неожиданная и нежеланная. Так что условия равны.

— Ты старше, — отчеканила Тоня, — опытней, уравновешенней, по умолчанию сильнее. Ты мужчина, в конце концов!

В иной ситуации Юрген воспарил бы без доски от таких комплиментов, но сейчас ему хотелось провалиться под землю со стыда.

— У него вообще-то голова болела, — вмешался Липка.

— Ничего не мешало Юре поискать какое-нибудь лекарство на месте. Уверена, если там нашлось снотворное, укропные капли обязаны были быть. А еще не следовало вчера хамить своей жене — избежал бы кучи проблем. Поговорил бы, успокоил. Нет, сразу стал чего-то требовать! Я бы такого мужа тоже чем-нибудь опоила, в воспитательных целях.

— А мы-то голову ломаем, и отчего наша Тоня до сих пор незамужняя? — хихикнул Липка.

— Охламоны, — вздохнула уборщица, — один другого хуже. Лучше бы себя в восемнадцать лет вспомнили и поставили на место этой девочки.

Юрген честно попытался. Получалось с трудом. То ли из-за гудящей от прежнего напряжения головы, то ли от недостатка опыта. Не случалось ему раньше воображать себя восемнадцатилетней сильфидой, только что выданной замуж. Но Липка после недолгого молчания почему-то вздохнул. Может, сумел представить?

— Как, говоришь, ее зовут?

— Даша. Дарьянэ Ару. Она утверждала, кстати, что знает тебя.

Липка после этих слов невероятно оживился и сильно повеселел.

— Так тебя на Дашке женили? Из пятого корпуса? Да, Юрка, не завидую. Та еще девица, палец в рот не клади. На доске лучше меня летает. В конце лета, между прочим, к нам собиралась перевестись. Шумная, гордая, но с толку сбивается легко. Впрочем, дело поправимое. Думаю, вы с ней в итоге поладите.

— Сейчас-то мне что делать? — потеряно спросил Юра. Он совершенно запутался.

— Лети домой, — посоветовала Тоня. — И возьми отгул на пару дней. Привыкнете друг к другу, пообщаетесь.

— Но я же ее не люблю! — вырвалось у Юры.

— Никто тебя не заставляет с ней спать или целоваться! Просто подружись, наладь нормальные отношения. Все равно вам какое-то время, по крайней мере, ближайшие полдесятка лет, придется жить вместе. Свадьба случилась, ничего с этим не поделаешь. Но зачем превращать дом в поле брани?

Юрген уныло кивнул. Тоня рассуждала здраво, к ней следовало прислушаться. Но как же хотелось проснуться сейчас в доме родителей и понять, что свадьба и прочие неприятности были всего лишь дурным сном!

К часу дня Дарьянэ отлично выспалась, наревелась, успокоилась и даже позавтракала, благо продовольствием молодоженов обеспечили. Затем внимательно посмотрелась в зеркало, после чего умылась и переоделась в легкое домашнее платье. Страсти разума сильфиды к тому времени окончательно улеглись. Ей больше не хотелось сбегать, топиться или немедленно лететь к отцу выяснять отношения. То есть, домой, конечно, заглянуть не помешает, и без очередного битья посуды не обойтись, но это все лучше отложить на потом. Например, на послезавтра. А сейчас можно осмотреть дом. Как говаривал Костэн Лэй, место дислокации врага лучше знать досконально. Врага, то есть мужа, в этом месте пока нет, значит, никто не помешает Даше все хорошенько разведать. Чтоб к началу боевой операции, то есть семейной жизни, обрести некоторые стратегические преимущества.

Даше нравилось мыслить военными терминами. Они успокаивали и настраивали на решительный лад.

Дом был неплох, типичная сильфийская усадьба. Большой, просторный, светлый, отделанный резным камнем. Множество больших окон и полупрозрачных занавесок создавали ощущение воздушности. Полы выложены когда-то светлым, а сейчас рыжеватым с коричневыми царапинами паркетом. Надо будет отполировать. На первом этаже дома располагались прихожая, гостиная, столовая с кухней, купальня, кладовка и комната для занятий воздушной магией — пустое круглое помещение с окнами без стекол и рам, полностью выложенное каменной плиткой. Второй этаж занимали комнаты для гостей и рабочий кабинет прежнего хозяина. Глядя на огромный резной стол и пустые шкафы для книг, Дарьянэ решила, что отныне переделает кабинет под себя. А мужа и на порог не пустит. Кто не успел застолбить себе уютное местечко — тот пусть где-нибудь в гостевой ютится, или в кладовке. На третьем этаже, под самой крышей, находились спальня и балкон с плетеными из укропной ботвы старыми креслами. Даша с ужасом отметила, что кровать в спальне всего одна, хоть и большая, а других в доме нет. Удружили, дорогие родственнички! Где же теперь спать одному из новоиспеченных супругов? Диваны в гостиной жутко неудобные, Даша ни за что не позволит согнать ее туда. Решено, сначала на диванах будет ночевать муж, а потом они купят нормальные кровати. Небольшие, зато в количестве двух штук.

В доме витал прохладный пресный запах старости и нежилого места, поэтому сильфида распахнула настежь все имеющиеся окна и вышла в сад. Хотя сад — это громко сказано. Тропинки, камешки, крохотные декоративные беседки, пара тоненьких слив без единой ягодки. Ну и четыре грядки под укроп, сухие и давно не засаживаемые. Хотя территория неплохая, речка близко, и соседние усадьбы издалека видны. Даша вспомнила, что натыкалась в прихожей на старую рассаду в горшках, решила перебрать и выбросить ее, а емкости отмыть и заполнить новыми ростками. Что же это за сильфийская усадьба без укропной грядки?

Когда Дарьянэ возилась с третьим горшком, зазвонил дверной колокольчик.

— Войдите, не заперто, — буркнула сильфида, надеясь, что это не мужа принесло. Ее надежды оправдались.

В прихожую влетела растрепанная, улыбающаяся девочка лет двенадцати с доской под мышкой. Даша во все глаза уставилась на это чудо. Гостья была похожа на шальной солнечный зайчик, настолько веселая, мимолетная, без единой заботы во взгляде, что хотелось пуститься с нею в пляс. Таких девочек рождают лишь чистые Небеса.

— Привет! — радостно и звонко сказало чудо. — А Юрка дома?

Даша несколько раз моргнула и помотала головой. Первое впечатление поблекло, девочка обрела более-менее приземленный вид. Ах да, они же вроде виделись вчера на свадьбе. Это какая-то родственница мужа, вроде близкая.

— Ты Юрина сестра?

— Ага. Гы! Меня Рафуша зовут. А ты та крокозябра, на которой братишку женили?

— Я не крокозябра! — возмутилась Даша.

— Ну, конечно нет! Гы! Ты очень красивая, — Рафуша отыскала взглядом подставку и разместила на ней свою доску. — Просто Юрке казалось, что ты обязательно страшная, вредная, жадная старуха. Юрка вообще-то умный, только иногда глупости думает.

— Забавно, — вздохнула Даша, берясь за четвертый горшок, — Я тоже считала, что мне в мужья выбрали уродливого деспотичного старика.

— Не-е, Юрка совершенно не такой, — Рафуша села рядом с Дашей на корточки и тоже схватила горшок. — Во-первых, ему только в феврале исполнилось двадцать два. Во-вторых, он невероятно хорош собой, вечно за ним девчонки бегают. А в-третьих, Юрка — герой! У него даже целая медаль есть и сундук со значками.

Даша слушала золовку, разинув рот. Неужели этот герой девичьих грез, о котором повествует Рафуша, теперь зовется Дашиным мужем?! И как она ухитрилась не заметить раньше?

— Но… у него такое лицо страшное на свадьбе было…

— Сама пугаюсь, когда вспоминаю, — закивала Рафуша. — Юрка вчера был на себя вообще не похож. Подурнел, постарел… Гы! Но, думаю, Липка его в чувство приведет. Юрка ведь на работу улетел?

— Да. А как ты догадалась?

— Я своего брата родного что ли не знаю? У Юрки чуть какая трагедия в жизни, дилемма, вопрос или просто скверное настроение, он сразу же в канцелярию уматывает, прятаться от проблем. Ну и решать их по мере сил. Костя Липка его привечает, дает некий полезный совет, и к вечеру Юрка снова мил и приветлив.

— Они дружат, да? — уточнила Даша. Ей не верилось, что хитрющий интриган Костэн Лэй вообще может иметь друзей.

— Еще как! Уже лет пять. Сначала Костя Юрку курировал как стажера, а после их первого общего задания они сдружились. И не мудрено, задание ого-го какое было! Юрку чуть живьем не закопали, а Костя успел в последний момент. Им за это по медали выдали.

У Даши от таких сведений голова шла кругом. Кто же он такой на самом деле, ее нежеланный муж? Неужели первое впечатление оказалось настолько неверным? И не стыдно ли той, что метит в четырнадцатый корпус тайной канцелярии, допускать подобные ошибки? Лучше никому, кроме Рафуши, про это не рассказывать. И от нее же разведать как можно больше, чтобы впоследствии не садиться в лужу.

— Рафуша, — нежно осведомилась Даша, — ты любишь эклеры?

— Гы! А еще пирожные, конфеты и подслащенный лед, — доложила девочка.

— Тогда пойдем в гостиную, будем лакомиться и пить горячий укропник. А ты мне побольше расскажешь о Юрке, ведь я его совсем не знаю.

Рафуша оставила наполовину разобранный горшок, отряхнула запыленные иссохшей землей руки и украдкой вытерла их о низ подола. Ее личико озарила счастливая обаятельная улыбка. И Даша подумала, что в любом случае угостила бы это маленькое солнышко эклерами, будь оно даже случайной девочкой с улицы, а не обладательницей ценных сведений о повадках мужа.

Сильно пригорюнившись и понурив гудящую голову, Юрген сидел на низком крылечке здания четырнадцатого корпуса, обнимая стоящую между ногами белую доску и опираясь на нее всем весом. Лететь никуда не хотелось, вопреки всем разумным доводам коллег. Видеть родителей было неприятно, жену — тошно. А возвращаться в кабинет — глупо. Юра чувствовал себя несчастным, одиноким и очень больным.

К его плечу прикоснулась рука. Обычно Юра, в отличие от прочих сотрудников канцелярии и тем более простых обывателей, всегда слышал невесомую и беззвучную Липкину поступь. Но сейчас он настолько ушел в себя и свои проблемы, что не обратил бы внимание даже на громкий перестук каблучков какой-нибудь секретарши.

— Хорошо, что я тебя застал здесь, — Липка сел рядом, держа собственную доску — скоростную, серебристого маскировочного цвета. Новая, секретная разработка, ни у кого таких пока нет. Костэну всегда доверяли испытывать экспериментальные модели, ведь он непревзойденный летун. И, конечно, лукавил тогда, в кабинете, говоря, что Дарьянэ управляется с доской лучше него.

— Липка, я запутался, — признался Юра. — И растерялся. И жену свою видеть не хочу, какой бы умницей она ни была.

— Это потому, что свои личные дела все переживают очень глубоко, — сказал друг. — Случись такая каша в жизни с кем-либо другим, ты мигом бы понял, что к чему, и откуда следует начать. Взгляни на свои неурядицы отвлеченно, без лишних эмоций.

— Не могу.

— Учись. В будущем пригодится. Думаешь, это твоя последняя встряска? Вот прямо сейчас, не сходя с этого крыльца, и начинай.

— А может, в другой раз? Голова болит.

— Так и не прошла?

— Ну… если сравнивать с тем, что было…

— Юрка, а полетели ко мне, — Костя красноречиво хлопнул рукой по своей доске. — На тебя глядеть — сердце сжимается. Хочется наконец-то дать тебе спокойно выспаться и нормально подумать. Этим и займемся. Вставай.

— Липка, что бы я без тебя делал, — даже радость у Юры вышла какой-то вялой. Но искренней.

— Да куда ты на свою доску садишься! Сначала с моей скрепи, в связке полетим. Так я, по крайней мере, буду уверен, что ты не завихляешь, не отклонишься в сторону и не угодишь в случайный штопор. Не возражай, я знаю, что ты замечательно летаешь, но так мне будет спокойней.

— А ты от личного отстранись, — со слабым ехидством посоветовал Юра. — И успокоишься.

— Я не за тебя волнуюсь, — Липка состроил свою фирменную наивную рожу, — а за твои незаконченные проекты. Все рационально, ничего личного.

При упоминании проектов Юргену резко полегчало. Сразу вспомнилось, что кроме свадьбы и прочих семейных дел существует еще и любимая работа, свет в окошке. И значит, жизнь продолжается. Хотя бы до тех пор, пока упомянутые проекты не закончены. А там начальство новые подкинет. Красота!

Костэн Лэй жил в большом четырехэтажном особняке, недалеко от принамкской границы. На работу Липке приходилось летать почти через все Холмы. Он жил не один — вместе с прадедом по отцовской линии, заслуженным агентом тайной канцелярии. Юра раньше никогда не бывал у друга в гостях, а потому высокий чуть сгорбленный сильф с залысинами на лбу, вышедший навстречу, произвел на юношу изрядное впечатление.

— Ты сегодня рано, Костя, — сиплым, но твердым голосом заметил старик.

— Мы по делу, — серьезно сказал Липка. — Дед, у меня для тебя имеется любопытная загадка. Жил-был молодой красивый сильф. Хорошо жил, в свое удовольствие, ни от кого не зависел. Но однажды родители ни с того ни с сего женили его, совершенно не считаясь с мнением самого сильфа и не объясняя причин. После свадьбы выясняется, что жена тоже противилась заключению брака, и ее заставили. Вопрос: какими причинами руководствовались родители обеих сторон, если никакой финансовой и политической выгоды брак не принес?

— Действительно любопытно, — согласился старик. — Но не ново. На моей памяти подобные курьезы уже имели место. Заходите в дом, мальчики, и подождите с полчаса. Полагаю, к тому времени ваша «неразрешимая загадка» станет ясной, как голубое небо.

— Пошли, — Липка потянул Юру за рукав. Они пересекли полукруглый холл, исполняющий роль прихожей, поднялись по широкой винтовой лестнице на третий этаж и оказались в большой светлой комнате с балконом, обставленной просто, но функционально.

— Вот это мое гнездо, — Липка плавным широким движением устроился в кресле и приглашающе указал на кровать. — Располагайся, Юрка. До сумерек отдыхай сколько влезет, а ночевать все-таки лети к жене. Не век же теперь прятаться. Но думаю, после дедовых объяснений тебе уже не будет настолько худо.

Юрген присел на кровать и огляделся. Сразу видно, что Липка любит читать. Три стены из четырех заняты книжными полками. И на столе стопки, одна выше другой.

Четвертая стена была увешана портретами. В самом центре находилось изображение очень красивой человеческой женщины, стройной, полной скрытого достоинства. Прямые светло-пшеничные волосы ниспадали до складок старомодного лилового платья, руки были чинно сложены на коленях. Женщина сидела в белой сильфийской беседке, исключительно по прихоти неизвестного живописца увитой ветвями красной сирени. В реальности, насколько знал Юра, сирень не вьется и на Холмах не растет: климат и почвы не те. Пару раз ему доводилось видеть на окраинах приграничных лесов белую сирень, но не более того.

— Кто это, в центре стены?

— Моя прабабка по отцовской линии, — с некоторой гордостью ответил Липка. — Необычайная красавица была по сильфийским меркам. Люди-то ее дурнушкой считали, а мой прадед разглядел и полюбил. Жили они счастливо, но недолго — прабабка умерла в девяносто лет, что для человека, впрочем, немалый срок. Дед до сих пор втихомолку горюет, хотя и женился после несколько раз. Но все не складывалось. Это из-за ее наследства, думается, у меня воздушная магия не выходит и волосы не вьются.

— А на других портретах кто?

— Вон там, слева, у самого потолка, прабабка по материнской линии. Она тоже рано развеялась, разбилась на доске. Ниже прадед по отцовской линии, его только десять лет назад не стало. Вот этот групповой портрет, слева направо: дед и бабка по отцу, бабка и дед по матери. Они вместе работали в тайной канцелярии и были очень дружны. И развеялись в один день, на задании. Грустная история вышла, до сих пор помню. Мне тогда всего шесть исполнилось. Справа наверху дядька по матери. И не смотри так хмуро, он живой-здоровый, доски проектирует — думаешь, откуда у меня все эти новинки? А ниже отец. В четырнадцатом корпусе работал, как я. С его смертью какая-то темная история связана, я до сих пор ничего не знаю. Только орден за него отдали и настоятельно просили ничего не спрашивать. А под отцом — мама. Она развеялась три года спустя, от горя. И взяла с меня, шестнадцатилетнего, клятву, что стану агентом. Я, впрочем, так и собирался. И, как видишь, стал. Ну вот, Юрка, я хотел тебя развлечь, а вышло наоборот.

— Тебе не грустно каждый раз смотреть на эти портреты? — удивился Юрген. Он, конечно, знал, что Липка сирота, но никогда всерьез не задумывался, отчего так вышло.

— Нет, что ты. Наоборот, когда мне приходится туго, я смотрю на них и как бы советуюсь. Становится легче. Может, развеявшиеся не уносятся к Небесам, а незримо присутствуют рядом с нами… Юрка, ты уже спишь. Притом сидя, с открытыми глазами и в полной уверенности, что слушаешь мою болтовню. Ложись, я тебя разбужу, когда дед отыщет разгадку. Его опыта на всю нашу канцелярию с лихвой хватит!..

Липка еще что-то долго рассказывал, про секретные задания и красную сирень, но, скорее всего, Юре это просто приснилось.

Доев эклеры, Даша с Рафушей, успевшие за время распития горячего укропника стать подружками, разобрали в прихожей оставшиеся горшки и попутно перемыли косточки всем общим и частным знакомым. Раферия, например, узнала о деталях и тонкостях быта тайноканцелярских секретарш, а еще получила пару-тройку теоретических уроков высшего пилотажа.

Даша обрела бесценные сведения о детстве и отрочестве своего молодого супруга: сколько раз в день он разбивал коленки, почему терпеть не может всяческих неразрешимых тайн и стремится раскрыть их любой ценой, что предпочитает на завтрак, какими книгами зачитывается (в этом вопросе их с Дашей вкусы почти полностью совпали) и еще добрую сотню маленьких легких секретиков, которые всегда знают друг о друге брат и сестра, особенно любящие. Ближе к вечеру Рафуше надоело дожидаться брата, который может вообще не прилететь. С него станется заночевать в своем любимом четырнадцатом корпусе, под надежным Липкиным крылышком. Сколько раз уже подобное бывало. А родители волноваться будут, они Рафушу только до сумерек отпустили. Поэтому девочка нехотя, но твердо засобиралась домой.

— Ты прилетай еще, — почти жалобно попросила Даша, стоя в дверях прихожей. Ни с кем, даже с отцом, не говоря уже о коллегах, она не общалась так легко и просто, как с этим ожившим лучиком переменчивого северного солнца. — Буду очень рада тебе.

— Хорошо, — важно кивнула Раферия, — непременно навещу вас, Юрку-то так и не повидала. И ты ко мне прилетай, я тебе наш сад покажу. И укропной рассады дам, хочешь?

— Спасибо, милая, — Даша улыбалась. — Завтра мне непременно надо показаться на работе, а послезавтра возьму отгул и прилечу. Ты будешь дома?

— Гы! — в Рафушиных устах это было утверждением.

Проводив солнечную гостью, Дарьянэ убрала на кухне — устраивать поедание эклеров в столовой обеим показалось ненужным и слишком официальным, — тщательно заперла рабочий кабинет, а ключ повесила себе на шею, чтоб мужу не достался, и вышла на крыльцо подышать вечерним воздухом.

Сумерки обволакивали небо, выпуская тени из щелей. Изменились голоса птиц, кругом запахло тайной. Поднявшийся у самой земли сквозняк разметал Дашины кудри по плечам, забил прядку в приоткрытый рот и понесся выше, обрастая свитой из таких же случайных сквознячков и постепенно становясь настоящим шальным ветром, теребящим крыши и заносящим в сторону все встречные доски. Когда-нибудь, если повезет, этот ветерок вырастет до урагана, поющего серенады под дробь дождей только в самую сильную бурю. А потом ударится о землю, сойдет почти на нет или снова рассыплется на крохотные сквознячки. И опять все пойдет по кругу.

«Как же сильфы похожи на ветер, — подумалось Даше. — Мы тоже рождаемся земными и хрупкими. Растем, поднимаемся на досках под облака, находя по пути опыт и верных друзей. Кому-то везет возвыситься, кто-то вечно скользит по низам. Но все развеиваются, рано или поздно. Сильфы ведь не люди, после смерти от нас не остается тел. Потому и кладбищ у нас нет. Умерший просто растворяется в воздухе, словно клочок тумана. А куда девается душа? Одним ветрам известно…»

Даша редко думала о смерти, сиречь о развеивании, почти никогда, но сумерки и пережитая недавно свадьба настроили девушку на трагико-философский лад. В приоткрытую дверь за ее спиной с сухим отрывистым стуком просочилась стайка бледно-серебристых ночных мотыльков. Дарьянэ в общем-то любила бабочек, но не в своем доме и не среди ночи. Поэтому сильфида небрежно махнула себе за спину рукой, создавая слабый, но настойчивый ветер. Мотыльков вынесло наружу и потащило куда-то выше, на уровень крыш. Небесный свет все таял под напором сумерек, ютился до следующего дня в масляных светильниках. Масло сильфы добывали из кедровых шишек, и его, хвала Небесам, хватало даже на экспорт. Хоть что-то в Принамкском крае закупать не надо…

Далеко в ночном мраке загорелись теплые огонечки соседских усадеб. Сильфы не любят тесниться, ставят дома далеко друг от друга, иной раз до ближайших соседей только на доске и доберешься. Даша подумала, что ей тоже не помешает зажечь лампу, хотя бы над порогом. И дело вовсе не в традициях или ее персональной любви к освещению. Просто если мужу все-таки приспичит сегодня вернуться домой, он должен знать, куда ему приземляться. По сходным причинам лампы и светильники над порогами усадеб на Холмах жгли все, иногда и по ночам. А уж в туманную погоду — тем более.

Лампа над порогом висела — добротная, старинная, с коваными завитушками, но масла в ней не водилось уже минимум десяток лет. Удружили дорогие родственнички, новые и старые, нечего сказать! В домашние лампы масла налили с избытком, а про эту и не вспомнили. Рыскать впотьмах по кладовке и кухонным шкафам Даше категорически не хотелось. Поэтому она просто слила горючее из ближайшего домашнего светильника. Чего сейчас мудрить, масло можно завтра поискать, при свете.

Над порогом вспыхнул экзотический цветок, бросая витиеватые тени на дверь и крыльцо. Эх, какую же красоту раньше делали! Теперь такие светильники редкость, большинство мастеров доски да тяжеловики производят — и прибыльнее, и полезнее. Свет пришелся кстати: через пару минут Даша услыхала, как рассекает воздух быстрая доска, а потом разглядела и самого летуна. Муж, то есть Юрген, ловко приземлился на крыльцо, прямо под лампу, и Дарьянэ наконец-то сумела толком его разглядеть.

Высшие силы! Впечатлительное сердечко юной сильфиды заколотилось чаще, дыхание перехватило. Теперь она верила рассказам Рафуши, что за Юркой вечно бегали девушки. Даша бы и сама сейчас побежала. Юра был невероятно, умопомрачительно красив. Чуть вытянутое лицо, темно-пепельные кудри, прямой нос. И глаза, миндалевидные фиолетовые глаза, которые проницательно и с любопытством разглядывают все вокруг. Высокий и гармонично сложенный, в каждом движении — сила. А голос звонкий и вкрадчивый, таким только в любви признаваться…

— Ты что, весь день меня ждала? — при виде стоящей на крыльце жены, такой с виду озябшей и одинокой, Юра ощутил мимолетное чувство вины. Да, прав был Липка, как всегда. Раньше надо было прилететь, чтобы стыдом не маяться.

— Нет, я только лампу зажечь вышла.

Голос жены звучал вполне обыденно — не слишком приветливо и с некоторым вызовом. Юргена это устраивало. Точнее, не волновало. Пусть говорит как ей нравится, лишь бы не бесилась и снотворным не опаивала.

— Ага. Ну, привет тогда. Стой если хочешь, а я в дом пойду.

Уже в прихожей Юргена нагнало равнодушное:

— К тебе сестра прилетала. Весь день ждала.

— Ясно, — мысленно сильф обругал себя безответственным балбесом. Мог бы предположить, что Рафуша вопреки всем обычаям навестит его в первый же день семейной жизни. Жену не хочешь видеть, так хоть бы ради сестры пораньше прилетел! — Ты ее покормила?

— Да, мы пили укропник с эклерами.

— Она поладила с тобой?

— Да, мы подружились. Рафуша меня к себе в гости приглашала.

— Угу.

Юрген пошел в гостиную, а Даша на миг задержалась в прихожей, усилием воли заставляя себя не реветь. Ему же никакого дела до нее нет! Только о сестре спрашивал. Что же теперь делать? Будь Юрген просто случайным знакомым или коллегой по работе, она могла бы кокетничать с ним, приглашать в гости, разговаривать на общие темы. А как быть, если объект воздыханий уже стал законным мужем, но в упор не хочет замечать? Даше казалось, что здесь надо действовать иначе, но она не знала, как именно. К тому же еще утром она заявила мужу, что терпеть его не может и ролью жены тяготится. Ой, ду-ура…

— Юрген! Ты ужинать будешь? — как можно равнодушней крикнула сильфида, не решаясь пока выйти из спасительного полумрака прихожей в освещенную гостиную.

— Не-а, — муж плюхнулся на диван, тот, что поновее, стянул высокие ботинки, с приятным слуху металлическим жужжанием расстегнул «змейку» на куртке. — Даш, называй меня просто Юрой, по-дружески. Все-таки со вчерашнего дня мы не совсем чужие.

Сердце Дарьянэ подпрыгнуло и зашлось от мимолетного счастья. Может, еще не все потеряно? Пожалуй, в таком душевном состоянии уже можно выйти на свет…

— А… э… Юра, а что ты сейчас будешь делать?

— Думать, — муж коротко вздохнул, закинул куртку на соседний диван, оставшись в штанах и легкой светло-голубой рубашке с широкими рукавами. — А ты мне не мешай, ладно?

— Угу, — Дарьянэ незаметно бросила быстрый, но алчный взгляд на его подтянутую фигуру и поспешила убраться в столовую, чтоб не уличили.

А Юрген откинулся на мягкую спинку, вперил невидящий взгляд в картину на стене и погрузился в размышления.

По словам Липкиного деда, странных порывов в мотивах родителей быть не могло. Только долг и расчет. Если принять во внимание, что обе семьи действовали согласованно, детей принуждали одинаково, значит и долг с расчетом были общие. Но какие? Исключая дружбу, политику и тому подобное, вариантов может быть только два: клятва или проклятие…

Юра обратил внимание, что уже невесть сколько времени глядит на белую завитушку в верхнем правом углу картины, сморгнул и принялся изучать лестницу.

С людских земель на сильфийские приходили не только обозы с продовольствием, но и некоторые колдовские ритуалы. В частности, древняя ведская магия слов, про которую современные веды уже и забыли давным-давно. Разумеется, одними клятвами и проклятиями эта магия не ограничивалась, но об иных ее проявлениях сильфы тоже позабыли. Суть колдовства заключалась в особом сочетании звуков, из которых составлялись слова, принуждающие к определенным действиям. Проще говоря, магически составленный приказ невозможно было не выполнить, а любые пророчества сбывались просто потому, что были высказаны вслух. В самых древних легендах даже говорилось, что обды пользуются магией слов постоянно, просто не видя разницы между чудом и нормальной речью. Возможно, именно поэтому правители Принамкского края имели столь великую власть. Для прочих же существуют списки звуковых формул, по которым после кропотливого труда можно подобрать слова для составления фразы, имеющей колдовскую силу. До сильфов сквозь границы и века дошли лишь формулы клятв и проклятий, а некие умельцы составили по ним несколько сотен шаблонных выражений, практически на все случаи жизни. Клятва в вечной любви, проклятие «страшное» первой степени, клятва об уплате долга и тому подобные. Все эти выражения тщательно записаны, изданы в трех томах и хранятся почти в любой сильфийской библиотеке. Некоторые проклятия выделены красным, что означает уголовную ответственность за их произнесение. Итак, чем отличается клятва от проклятия? Да практически ничем. Они обратны, как стороны одной медали, как предмет и его отражение в зеркале. Классическая клятва звучит так: если я что-то сделаю (или наоборот, не сделаю чего-то), то меня постигнет кара. Проклятие же наоборот сулит кару при определенных условиях. В первом случае сильф загоняет себя в тупик самостоятельно, во втором — его втягивают.

Немного поразмыслив, Юрген решил, что его родители не настолько сошли с ума, чтобы клясться женить своего единственного сына. И притязаниям возможно свихнувшегося отца Дарьянэ они бы тоже не стали потакать. Конечно, могла иметь место двойная клятва: родители поклялись нынешнему тестю Юры, что выполнят любую его просьбу, насколько дикой бы она ни была, а тот, в свою очередь, дал зарок выдать замуж свою дочку… Но это маловероятно. Юрген прекрасно знал и папу, и маму, ни один из них не стал бы клясться, даже при сильном помешательстве. Не в их это стиле. Значит, имеет место проклятие. Но кого в таком случае прокляли? И кто? Насчет себя Юрген был более-менее уверен, его проклясть могла разве что та институтская девчонка с колючими глазами, но вряд ли она знает как. К тому же в тайной канцелярии есть пара-тройка одаренных умельцев, отслеживающих подобные вещи у ценных сотрудников. На позапрошлой неделе как раз проверялся.

— Да-аш!

В столовой, судя по звукам, упала табуретка. Мгновение спустя в дверной проем высунулась курчавая головка жены.

— Ты меня звал?

Ну не сам же с собой Юра тут разговаривает!

— Тебя в последнее время не проклинали?

— Нет, — она вроде бы удивилась.

— А твоего отца?

— Э-э-э, не думаю. А что?

— Ничего. Спасибо. Иди… Хотя, подожди. Садись рядом и расскажи мне про себя.

— Про меня? — жена почему-то улыбнулась, но потом с видимым усилием посерьезнела. Подошла, присела слева, на краешек дивана. — А чего рассказывать?

Всеблагие Небеса и высшие силы! Ну почему она такая дура?! Что бы там Липка не говорил о сообразительности Дарьянэ Ару, сейчас она демонстрировала себя не в лучшем свете.

— Все! Полное имя, дата рождения, информация о родственниках, где находилась на момент совершения преступле… э… последнего не надо, — тут сильф вспомнил, что ему советовали на работе: — О чувствах своих расскажи.

Жена густо покраснела, хотя Юрген вроде бы ничего такого не сказал. И принялась подробно, иногда даже слишком скрупулезно излагать, что требовалось. К концу ее рассказа юноше стало понятно: жизнь семьи Ару до злополучной свадьбы была еще более спокойной и обыденной, чем у семьи Эв. В заключение Даша объявила, что уже давно не считает своего мужа чудовищем (ага, значит, и такое было!), и выразила желание дружить, которое Юра с легким сердцем поддержал. Семейная жизнь понемногу налаживалась, а круг подозреваемых сузился до его собственных родителей. Кто-то их явно проклял, если они были вынуждены пожертвовать личной жизнью собственного сына. А вот Дашин отец мог поклясться им в оказании услуги, или просто был на редкость безотказным сильфом. А может, его чем-то подкупили. Решено, на днях надо слетать в родную усадьбу и устроить отцу-матери допрос с пристрастием. Притом неожиданно и обоим сразу, чтоб не сговорились. Лелея коварные планы, Юра сонно потянулся. У Липки он выспался ровно настолько, чтобы не ощущать себя разбитым. А сейчас уже все-таки ночь.

— В спальне одна кровать, — сообщила Даша. И добавила неуверенно: — На ней буду спать я.

— Широкая кровать-то?

— На четверть комнаты. Здоровенная.

— Тогда ты спи с одной стороны, а я с другой. Извини, если разочаровал, и ты снова считаешь меня тираном, но вторую ночь кряду ютиться на коврике я не хочу. Приставать к тебе с «супружеским долгом» я, естественно, не буду. Договорились?

— Угу, — с некоторым разочарованием кивнула Даша. Но тут же оживилась: — Чур, я у стенки!

— И Небеса с тобой, — махнул рукой Юра. Ему было абсолютно все равно, с какой стороны кровати спать. Лишь бы это действительно была кровать, а не плетеный коврик или старый диван. — В этом доме есть рабочий кабинет?

— Нет! То есть, да, — почему-то замялась жена, — вроде как есть, но нету…

— В смысле?

— Ай, неважно. Вот ключ. Только ты на него не запирайся. Ну… то есть, если хочешь, запирайся, но… словом, я тоже хочу там работать.

— Ладно, давай пока пользоваться кабинетом по очереди, а со временем обустроим еще один. И кровать вторую купим.

Даша молча кивнула, отдала Юргену ключ и ушла наверх, заявив, что завтра ей рано вставать на работу. Но сильф совершенно не понял, почему она говорила об этих обыденных вроде вещах с таким несчастным и загадочным видом.