Формула власти. Первое условие

Глава 2. Тенька

Впереди наша цель, впереди!

Ты в победе меня убеди,

Чтобы не было страха в душе

На крутом, как судьба, вираже.

Н. Добронравов

— Я видела обду. Она лично встретилась со мной в чулане и звала в свои ряды.

— Как она выглядела? Имя?

— Не знаю, обда не представилась. Внешность… ну, она головы на две пониже меня, плотненькая, коротко стриженная, светловолосая, цвет глаз не запомнила. Такую в толпе встретишь — не узнаешь. И формы Института на ней не было, так, балахон какой-то.

— Ты повнимательнее смотреть не могла?

— Извини, госпожа наставница, я правда, очень-очень старалась.

Наставница дипломатических искусств досадливо потерла зудящую переносицу. Окна ее рабочего кабинета, как назло, выходили в сад. А держать их запертыми мешали жара и Институтские обычаи.

— Ладно, ты можешь идти, — махнула она. — Какой там сейчас урок у тебя будет?

— Полеты.

— Так… Тогда снова подойдешь ко мне через перемену, я дам тебе новые указания.

— Да, госпожа наставница.

Оставшись одна, наставница на всякий случай заперла дверь, метнулась к окну и с наслаждением захлопнула ставни, отчаянно при этом расчихавшись.

…Доклад отнял у Климы почти весь перерыв, и на поле она едва не опоздала. В последний момент девушка успела проскользнуть под локтем наставницы и занять свое место в шеренге по росту. Пятое от начала. Пару лет назад Клима стояла первой, но потом подросли Гулька, Арулечка и прочие ее одногодки. Пришлось потесниться.

Двадцать пять юных девушек стояли на поле, вытянувшись в струнку. Матовый из-за облаков солнечный свет золотил их светлые волосы, бликовал на металле креплений досок.

— Рассчитаться на первый-третий!

Клима размышляла. Она соврала наставнице дипломатических искусств гладко и легко, как обычно. Но долго ли она еще сможет водить за нос взрослую неглупую женщину, по слухам занимающую в разведке Ордена не последнее место? Месяц-два, три, если повезет. А потом все развалится. Надо подготовиться к провалу, обезопасить членов организации, наладить новые тайные связи, найти пути к отступлению… или к нападению, хоть и рано про это пока думать…

— …Первые поднимаются повыше и стараются быть незаметными, выполняя скрытые маневры, вторые атакуют условного противника, третьи страхуют всех ортонами. Выполнять!

Пора устроить общий сбор, думала Клима, закрепляя ступни специальными ремнями и взмывая на дрожащей от старости доске под низко висящие облака. Да, пришло время ее союзникам узнать друг друга в лицо. Но где этот самый сбор устроить? И, главное, какие он будет иметь последствия? Надо просчитать. Послушать интуицию, она в таких делах не подведет.

Мимо плавно, как по маслу, проскользила Гулька. Клима отвела завистливый взгляд. Умеет Гулька летать, этого у нее не отнимешь. И на новой доске, и на старой сумела бы. Ласточка, что ни говори. Благородные Гулькины родители долго не хотели отдавать свою дочь в Институт, но против таланта, видимо, не пойдешь. Клима подозревала, что Выля до сих пор не исполнила свою угрозу касательно подрезания сплетницы в воздухе просто потому, что не могла за той угнаться. После окончания Института Гульку скорее всего выдадут замуж, воевать она не будет, при таких-то родственниках. А пока что летает, вот. И счастлива.

Клима нырнула в облако, ежась от влаги. Теперь ее не видно. Сейчас надо подняться выше и найти среди туманной пелены дырку, чтобы подглядывать за остальными и быть готовой в случае чего прийти на помощь в битве с условным противником.

В ушах свистнуло от быстрого рывка, свободные штаны затрепетали, а куртку не сорвало только благодаря застежке-змейке — полезному сильфийскому изобретению. Сильфы всегда что-нибудь нужное изобретают, а потом Ордену втридорога продают, притом не самые лучшие образцы. И Орден покупает. А куда деваться? Кроме сильфийской техники им нечего больше противопоставить ведскому колдовству. Мысли Климы незаметно и как-то сами собой обратились к сильфам.

Испокон веков сильфы жили на севере, среди холмистых равнин, теснясь между ядовитыми кислыми морями и западными горными пиками. Та местность так и звалась у людей — Сильфийские Холмы. По Принамкскому краю ходило великое множество легенд и преданий, откуда мог взяться этот народ, поклоняющийся небу. У сильфов, разумеется, имелись и свои теории, довольно тщеславные, никого кроме них самих не устраивавшие.

Современная история не знала примеров войн между Холмами и Принамкским краем. Сильфы, дети воздуха, слишком осторожны, чтобы решиться на захват плодородных и богатых драгоценными жилами Принамкских земель. Ну а людям без надобности Холмы с их вечными сквозняками и каменисто-песчаными почвами, на которых, если сильно постараться, растет только неприхотливый укроп.

Находились, правда, персоны въедливые, недоумевавшие: отчего почти все северные и некоторые центральные города-крепости Принамкского края носят сильфийские названия? Притом крепости настолько древние, что иные камнями вросли в землю на много этажей. Но в Ордене ответов не находилось. Даже про первую обду уже никому, кроме ведов, ничего толком не известно, а города с иностранными названиями куда старше.

Чтобы не пухнуть с голоду, сильфы всегда поддерживали с людьми хоть какую-то торговлю. Диковинные изобретения, произведения искусства, кедровое масло для ламп, перья редких северных птиц и морские кислоты меняли на зерно, мясо, овощи и фрукты. Когда половиной Принамкского края завладел Орден, отношения с сильфами заметно расширились и укрепились. Для войны с колдунами-ведами требовалось много мудреного оружия, а сильфы умели его делать, по понятным причинам секретами изготовления с заказчиками не делясь. За последние полтысячелетия Холмы разбогатели и даже увеличились за счет солидного куска Принамкских земель, отданных Орденом частично в подарок, а частью — в уплату долгов. Клима даже допускала мысль, что людские распри сильфам весьма выгодны. И хорошо, если они не имели отношения к их началу.

Сильфы ни за что не станут помогать молодой обде в ее битве за власть. Не помешают — и ладно, на большее Клима не рассчитывала. Странные они, что ни говори. Живут в два раза дольше, чем люди, а детей хоть бы двое за всю жизнь появилось. Иметь больше троих-четверых у сильфов считается верхом вульгарности и легкомыслия, даже порицается иногда. Правда, почти у всех благородных господ в роду были сильфы, это по фамилиям видно, а семьи у благородных обычно многодетные. И многие девчонки в Институте грезят о прекрасном сильфе на белой доске. В частности, Гулька. Все уши своими фантазиями прожужжала! Якобы сильфы и лучше, и краше, и… прочие достоинства у них имеются. Клима этих мыслей не разделяла и большой разницы между сильфийскими и людскими парнями не видела. А если и видела, то всегда в пользу последних.

Наверху, над тучей, кто-то фыркнул, отвлекая Климу от размышлений. Странно. Голос недевичий, а мальчишки сейчас не летают. Кто бы это мог быть?

Клима резко взмыла вверх, пропарывая облако. На нее снисходительно уставились кристально-фиолетовые блестящие глаза.

— Прекрасная госпожа скучает? Какого смерча такая нескладеха делает в небе?

— Сам об тучу стукнутый, — огрызнулась Клима.

Легок на помине. Пресловутый сильф на белой доске. Разумеется, он прилетел не для того, чтобы признаться Климе в любви, а просто так, позубоскалить. Сильфийская молодежь иногда тайком перелетает границу на своих быстрых досках. И власти ничего не могут поделать, поскольку еще ни одного нарушителя поймать не удалось. Отдубашенный парнями-десятигодками в прошлом году — не в счет, он тоже ухитрился вырваться и удрать. Доски у сильфов хороши, таких даже в секретном Орденском арсенале пока нет.

— Прекрасная госпожа сердится! — рассмеялся сильф. — Пусть она убирается на землю!

Эх, сюда бы тех легендарных парней… Да только они уже выпустились, и наверняка большинство успело сложить головы на войне.

Клима нарочито пристально глянула на сильфа. Смазливый, зараза, темные пепельные кудри обрамляют узкое лицо. Все сильфы курчавые. А еще высокие и остроухие. Тьфу!

И на доске он сидит, закинув ногу за ногу, а не стоит, как все нормальные существа. Точно об тучу стукнутый. А доска-то как хороша!

— Прекрасная госпожа желает молчать! — продолжал издеваться сильф, летая вокруг объекта насмешек, но не приближаясь. — Прекрасной госпоже мешает говорить длинный нос!

А как он по-принамкски шпарит! Даже без акцента почти. Где только научился?

— «Прекрасная госпожа» сейчас поразит тебя в самое сердце, — прошипела взбешенная Клима по-сильфийски, выразительно вскидывая ортону. — И вовсе не своим длинным носом.

Язык Холмов в Институте учили с пятого на десятое, это большей частью была привилегия благородных господ, но для перевода летописей девушке часто приходилось пользоваться принамкско-сильфийским словарем. А по разговорной речи Гулька подтянула, ей все равно о чем болтать и на каком языке, лишь бы слушатели нашлись.

— А тебя за убийство — в темницу, — не унимался противный сильф.

— Мне награду дадут, — заявила Клима. — Не я сейчас незаконно летаю над территорией другой державы.

Сильф беззлобно ухмыльнулся и вроде бы собрался улетать. Но внезапно доска под Климой жалобно фыркнула (хотя по идее даже сломанные доски беззвучны) и враз утратила всю летучесть.

Трудно удержаться от крика, когда неожиданно начинаешь падать с двухсотметровой высоты без возможности уцепиться за что-либо, кроме аморфных облачков. Клима пару раз перекувыркнулась в воздухе и, кажется, успела подумать, что ни одна обда в истории еще не умирала столь нелепой смертью — от сломавшейся доски. Другое дело, и досок в те далекие времена не изобрели…

Руку дернуло вверх и по ощущениям оторвало до локтя. Сквозь слезы Клима увидела белое днище доски и смазливое сосредоточенное лицо со сжатыми губами. Падение замедлилось, но не прекратилось: доска сильфа была легкой, двоих не выдерживала. Опять крутнулись, поменявшись местами, небо и земля. Клима бессознательно задрыгала ногами, пытаясь обнаружить хоть какую-то опору.

— Да не трепыхайся ты! — сердито прошипели сверху по-сильфийски. Наверное, от волнения юноша поступился принципами и перешел на родной язык.

Рядом мелькнул темный силуэт, кто-то громко ахнул. Климе уже было наплевать, кричит она или нет, насколько ее смерть нелепа, и на прочую подобную чепуху. Откуда-то сбоку прилетела крыша сарая с острой каменной черепицей. Раздался треск, а на коленки будто плеснули крутого кипятка. Сверху выругались, но руку не отпустили.

Проехавшись по крыше вниз, Клима грохнулась на каменную оградку летного поля, чудом не расквасив нос. Финальным аккордом падения стало мягкое, по сравнению с остальным, приземление на песок, с тормозным путем метров в десять.

Кое-как придя в себя, Клима перевернулась с живота на бок и принялась выплевывать перекатывающиеся на языке песчинки. Откуда ж их столько?! Такое ощущение, что все поле облизала. Рука оказалась на месте, чуток посиневшая, с выкрученным запястьем, но вроде целая. Зато ноги спереди превратились в сплошную кровавую рану.

— Клима! — заорала наставница полетов, подбегая. Дорогие ласточки-одногодницы приземлялись рядом и так надрывно ахали, словно они, а не Клима, лежали сейчас на песке с вывернутой рукой и ссадинами на ногах.

— Живая, — откликнулась девушка. — Доска в воздухе отказала.

Поскольку жизни Климы и впрямь ничего больше не угрожало, внимание переключилось на «прекрасного сильфа», который вместе с поцарапанной кое-где «белой доской» опустился неподалеку, успел подняться на ноги и пока не удрал.

— Ага! — торжествующе воскликнула наставница, крепко хватая юношу за руку. — Нарушитель границы! Теперь-то мы вам предъявим веские доказательства, и штраф затребуем! Не отвертитесь, вор-робушки!

— А может, отпустим его? — пискнула Гулька, с надеждой строя нарушителю глазки. — Он же нашей Климе жизнь спас, я все видела!

— Не трогай меня, — дернул плечом сильф, обращаясь к наставнице по-принамкски. — Знать не знаю ни про каких нарушителей.

— Да, а сам-то кто? Ты кому врать надумал?! А ну пошли к директору! Аруля, беги сейчас в Институт и позови госпожу наставницу дипломатических искусств…

— Это я у вас сейчас штраф требовать буду! — рассердился сильф. — Ты обозналась, должно быть, госпожа. Я агент тайной канцелярии, летел в вашу столицу, в Мавин-Тэлэй, с официальным визитом. А тут эта падает, — юноша кивнул на Климу, спрашивая глазами: «Ты ведь не скажешь о нашем разговоре?»

«Нет, — так же взглядом ответила Клима. — Но ты извинишься за свои слова».

Соглашение было достигнуто.

— Вот так я тебе на слово, дура старая, и поверила! — уперла руки в бока наставница. — Документы есть?

— Мне бежать в Институт или нет? — не к месту уточнила Арулечка, которой вовсе не хотелось пропускать половину исторического разговора с незнакомым симпатичным нарушителем-сильфом — единственным, кого поймали в буквальном смысле за руку.

— Да подожди ты, — отмахнулась наставница, которую самоуверенность задержанного настораживала. Далеко не каждый решится безосновательно прикрываться поддержкой сильфийской организации, занимающейся внешней политикой и борьбой с преступностью.

— Есть документы, — нагло ухмыльнулся сильф, доставая из внутреннего кармана куртки несколько мятых бумажек. — Удостоверение личности, справка из тайной канцелярии, приглашение на прием. Достаточно?

Наставница полетов, происходившая из сословия простого, языкам не обученного, повертела в руках бумагу, отрекомендованную как «удостоверение личности», пытаясь понять, где в этих закорючках верх, а где низ. Гулька тут же пришла на помощь, заглянула женщине через плечо и вслух прочитала:

— Юрген Эв. Это твое имя, да? А меня зовут Гулина, можно просто Гуля.

— Приятно познакомиться, — безразлично буркнул сильф, отбирая бумажки. — Моя доска повреждена, а одежда испачкана, поэтому я остановлюсь в вашем Институте на несколько часов.

По меньшей мере, половина девочек едва не испустила дух от радости. Еще бы! Красавец-сильф, агент той самой легендарной тайной канцелярии, про которую пишут любовно-приключенческие романы, почтит их своим присутствием! А если постараться, его можно и заночевать уговорить…

Клима дальнейших обсуждений уже не слышала. Ее положили на принесенные из оружейного сарая носилки, хранящиеся там специально для подобных случаев, и торжественно (еще бы, такого красавца им в небе раздобыла!) уволокли в лазарет.

— Выполняю я, значит, наклонный маневр, и тут слышу — мать-меня-родившая — крик! И мимо меня — шух-вжик! Клима пронеслась, да без доски. А за ней сверху, не поверите, ласточки ненаглядные, сильф! Но с доской. Я, понятное дело, все маневры бросила, следом полетела. Вижу — он нашу Климу за руку схватил, та ажно выгнулась вся…

— Рука или Клима? — не без сарказма уточнила Выля, прерывая Гулькину болтовню.

— Да какая разница, — отмахнулась Арулечка, запихивая в рот подружке спелую черешню, чтоб замолчала и не мешала очевидице рассказывать.

— …Потом доску сильфа ка-ак поведет! — продолжала тараторить Гулька, тоже запуская руку в миску с черешней, но от возбуждения забывая донести ягодку до рта. — Еще бы, такая тяжесть-то! От центра поля их прямо к сараю снесло. Сильфу ничего, а Климу-ласточку по крыше со всей дури протащило. Жуть, как вспомню! Климушка, ты как?

— Живая, — безразлично откликнулась пострадавшая.

Дело было в лазарете. Климе наложили швы на обе ноги, вправили и перебинтовали вывихнутое запястье, смочили целебным отваром ссадину на лбу, уложили в постель и велели не вставать ближайшие дня четыре. По такому случаю, Выля, Арулечка и вездесущая Гулька отпросились с уроков и последние полтора часа активно чесали языками, развлекая больную. Выля приволокла с собой здоровенную миску черешни. Ее родители занимались садоводством и в урожайные года присылали дочери изрядную долю «лакомств». Этот год выдался даже слишком урожайным: черешня так и перла. Посему, Вылиными ягодами давился весь Институт, от первогодок до наставников.

— Сильф этот, Юрген, — вещала Гулька, — инструменты взял и сам свою доску чинит, другим не дает.

— Боится, что мы секрет изготовления разведаем? — предположила Арулечка.

— С какой радости? — фыркнула Выля. — Если бы все так просто было, Орден не покупал бы новые доски каждый сезон. Только сильф может заставить доску летать.

— Он такой хорошенький! — заговорила Гулька о девичьем. — Ласточки, из всех сильфов, что я видела…

— А перевидала ты их сотни на своем долгом веку, — хихикнула Арулечка.

— Ну, не сотни, — пожала плечами Гулька. — Десятки. У папы в гостях они частенько сиживали. Так вот, Юрген из них самый симпатичный! Кстати, я говорила, что он разрешил мне звать его просто Юрой?

— Ты уже всем похвасталась, — улыбнулась Клима, закидывая в рот сразу две черешенки.

— Я не хвастаюсь, а делюсь. Ах, мне кажется, у него ко мне есть какое-то чувство!

— Отвращения? — съязвила Выля.

— Тебе просто завидно! — насупилась Гулька.

— Было бы чему…

— Ласточки, — прервала начинающуюся перепалку Клима, — расскажите мне лучше последние новости с границ. Я слышала, веды опять в наступление перешли.

— Да какое там наступление! — мигом позабыла Гулька о Вылиной колкости. — Гарлей веды взяли, вот и все. Да только наши его вроде назад успели отбить. Скукота…

Пятисотлетнее противостояние, когда земли и населенные пункты уже более-менее четко поделены, а силы истощились у обеих сторон, не предусматривает крупных военных операций. И у ведов, и у Ордена давным-давно появились свои столицы, даже сформировалось некое подобие границ, дальше которых ни те, ни другие продвинуться не могли. Временами на границах царило спокойствие, примерно раз в пару лет случались затяжные ожесточенные бои, заканчивавшиеся ничьей. Иногда войска захватывали приграничные деревеньки, где все уже привыкли к такому ходу событий и приспособились жить при двух властях одновременно.

Многострадальный Гарлей стоял точнехонько на незримой границе и был единственным крупным городом, который могли себе позволить захватить и те, и другие. Редко когда одна и та же власть со всеми ее законами и порядками держалась в Гарлее дольше месяца. Обычно неделю-другую. Во времена особенно жестоких противостояний ведские и Орденские войска занимали город по нескольку раз на день. Мирных жителей в Гарлее почти не осталось, многие уехали еще в первые десятилетия войны. Полуразрушенные здания стали приютом для авантюристов и преступников всех мастей. Когда в городе квартировались солдаты, туда заезжали торговцы и бродячие ремесленники, разумеется, самые отчаянные. Город, который некогда славился как блистательная столица Принамкского края, оплот и символ власти величайших обд, жил, агонизируя, все эти долгие пятьсот лет.

Гарлей был среди институтских дежурной новостью, когда все другие уже исчерпаны. Ведь в бедовом городе вечно что-то происходило.

— Больше никаких известий? — удивилась Клима.

— Семигодки своему наставнику доску под стул подложили, а она как полетит! Крику, говорят, было! Правда, потом тех семигодок выпороли… Но это не интересно все! Сейчас Институт гудит лишь о нашем воздушном госте из тайной канцелярии.

— Можно войти? — вежливо поинтересовались от дверей.

Гулька вздрогнула и выронила надкушенную черешню Климе на постель. Сочная ягода, оставив после себя ярко-алый круг и узкую дорожку, скатилась на пол.

— Ой, вы ко мне пришли, да? — спросила Гулька по-сильфийски.

— Нет, — разочаровал ее Юрген. — Я искал девушку, спасенную мной сегодня, и мне сказали, что она здесь.

Клима удостоилась пары завистливых взглядов.

— Мы тогда пойдем, — смекнула Выля, встала и, утягивая за собой еще упирающихся, но смирившихся подружек, прошествовала вон.

Сильф плотно прикрыл за собой дверь, подошел к Климиной кровати и сел, брезгливо отодвинув заляпанный черешневым соком край одеяла.

Клима посмотрела на гостя в упор.

— Приношу извинения, прекрасная госпожа, — проговорил Юрген по-принамкски. — Я не предполагал, что моя невинная шутка будет иметь столь плачевные последствия. И вовсе не желал тебе покидать небо таким самоубийственным способом.

— Ты не при чем тут, — пожала плечами Клима. — Доска старая, она должна была когда-нибудь сломаться.

— Это да, насчет доски, — кивнул сильф. — На таких мой дед еще летал… Полагаю, наш маленький спор завершен.

— Еще нет, — зло сверкнула глазами Клима. — Не смей подшучивать над моим носом, Юрген Эв! Иначе я буду мстить, ясно?

— Ты угрожаешь мне, Климэн Ченара? — он приподнял брови, глядя на нее, как на забавную зверушку. — Так стесняешься своего носа? Я улетаю с минуты на минуту, вряд ли ты найдешь способ совершить месть за такой короткий срок.

— Я, — веско сказала Клима, — найду.

— Поправляйся, дурашка. И злись поменьше. Ха, было бы крайне интересно встретиться с тобой через пару лет!

— Значит, до встречи, — вполголоса прошипела Клима спине удаляющегося сильфа.

Она еще вырастет и покажет. Всем покажет, сильфам в том числе. И настанет такой день, когда никто в Принамкском крае даже не помыслит смеяться над длинным носом своей обды. А пока — набираться сил.

Когда сгорающие от любопытства «ласточки» ввалились в лазарет, Клима притворилась спящей. Она не в состоянии сейчас выдумывать достойные Гулькиных ушей небылицы касательно их с сильфом беседы. Завтра. Все дела лучше перенести на завтра. А сейчас у юной обды появилась замечательная возможность уединиться в тишине и хорошенько подумать. И, право слово, эта возможность стоила нескольких минут боли.

На третий день Климе настолько опостылело валяться без дела, перебиваясь с Гулькиных сплетней на лаконичные Вылины новости, что она тихонько встала, накинула казенную вязаную шаль и вышла в коридор, отчаянно хромая и держась за стены.

В послеполуденный час здесь было пусто и тихо, в классах шли уроки. Широкий облицованный мрамором коридор золотился в солнечном свете. Комнаты лазарета находились в самом конце, около здоровенного мелкостекольчатого окна с тонкой резной рамой. Лучи лились сквозь стекла, ласкали светлые Климины волосы, пускали искорки в ее черные глаза. В золотых воздушных ручейках беззвучно плясали мелкие пылинки.

Ощущение тишины и покоя было таким ярким, что казалось почти осязаемым. Клима смотрела в окно, на кусочек голубого неба и солнечный луч, спокойствие и терпимость наполняли ее.

Вдруг снаружи раздались крики, послышался грохот взрывов. «Держи его!» — орал кто-то. «Сбоку заходи!» — отзывались другие голоса. — «Теперь ему некуда деваться!..»

Идиллия и тишина затрещали по швам, рама с хрустом разлетелась, по полу ливнем зазвенели осколки. Клима, ойкнув, прижалась к стене. Вместе с обломками окна в коридор ворвались несколько стрел, метательный нож, ортона, пара здоровенных булыжников, клоки сизого тумана и растрепанный круглолицый мальчишка лет пятнадцати на вид. С улицы его догоняли крики, приказы немедленно вернуться и сдаться по-хорошему. Приземлившись на пятую точку, мальчишка живенько вскочил на ноги, оглянулся, вполголоса пожелал преследователям счастливо оставаться. Собрал в горсти сизый туман и выкинул в окно. Грянул взрыв.

«Вед», — в ужасе и предвкушении догадалась Клима.

Тут мальчишка заметил ее. Поначалу вроде струхнул, но потом разглядел перебинтованные ноги, повязку на руке и ссадину на лбу. Облегченно выдохнул, улыбнулся даже. А затем поймал Климин взгляд. Тот самый, ледяной, колючий. Властный взгляд, который она давно втихомолку тренировала перед зеркалом, но все не имела возможности по-настоящему испытать.

Мальчишка впечатлился. Он ахнул, вздрогнул и посмотрел на Климу совсем по-другому. «Не может быть! — говорило выражение его лица. — Я, должно, быть ошибся. Это все игра света, видение. Но нет же, нет! Вот, она по-прежнему так смотрит. Не верю! Не верю своим глазам!»

На том конце коридора послышался быстрый топот.

— Иди за мной, — решилась Клима и отворила дверь лазарета.

…Когда тихое уединение пострадавшей нарушила взмыленная группа из наставников, орденских следопытов и даже парочки благородных господ, больная слабо приподняла от подушки голову и тихонечко охнула.

— Климэн! — рявкнула наставница дипломатических искусств, — Здесь кто-нибудь был за последние пять минут?

— Никого, госпожа, — испуганно ответила девушка, глядя на всех образцово-честными глазами. — Я спала и услышала какой-то шум в коридоре, словно разбили окно…

— Наружу выходила? Признавайся немедленно!

— Я не могу ходить, — «призналась» Клима и, приподняв краешек одеяла, продемонстрировала забинтованные ноги. — Скажи мне, госпожа, умоляю, что случилось? Сердце мое разрывается при мысли, что я ничем не могу помочь.

— Будь осторожна, Клима, — наставница по-хозяйски поправила одеяло, — В Институт проник вед.

— Ах!

— Но-но-но, без истерики!

— Если бы я только видела, если бы я только знала… О, благороднейшие из господ, за что мне такая мука?! Почему я не могу тоже преследовать эту мразь!

— Так поправляйся быстрей. Вперед, господа, он мог побежать только в восточное крыло!

Нежданные гости покинули лазарет так же быстро, как и оказались в нем. Подождав для верности минутку-другую, Клима склонила голову под кровать и сказала:

— Вылезай, они ушли.

Вед, целиком в пыли, выбрался наружу.

— Ничего себе представление ты закатила! — присвистнул он, разглядывая Климу повнимательней. — Я сам чуть не поверил, что меня здесь нет! Это ж надо! Интересненькое дело! В орденской цитадели подрастает обда. Через столько лет! Уму непостижимо!

Мальчишка не выглядел опасным. Курносый и лопоухий, с вечным вихром на макушке и хитрым прищуром во взгляде.

— Ты кто такой, чудо природы? — осведомилась Клима снисходительно.

— Великий и ужасный вед, которого ты боишься и ненавидишь до потери пульса! А что, не видно разве?

— Точнее!

— Я тебе клятвы не давал, нечего командовать!

— Разве брешут, что все веды изначально преданы обде?

— Конечно, брешут! — вед сказал это так уверенно, что непоколебимость Климы слегка пошатнулась. — Когда те обды жили! Старая сказка, не больше. Только горцы с Западных гор продолжают верить в их возвращение. Слушай, неужели есть те, кто уже присягнул тебе на верность?

— Есть. И ты присягнешь. И весь Принамкский край.

— Мощно, — оценил мальчишка и сел на ее кровать. — Тебя, я так понимаю, Климэн зовут, верно?

— Клима. А тебя?

— Тенька. Будем знакомы. Послушай, Клима, сколько тебе лет?

— Побольше твоего. Семнадцать.

— Хо-хо! Мелюзга ты, обда, я на год старше тебя.

— А выглядишь, как мальчишка.

Тенька взъерошил свои белобрысые вихры и лукаво подмигнул золотисто-ореховым глазом с лихой хитринкой.

— Вырасту еще!

— Откуда ты узнал, что я обда?

— По глазам увидел.

— Так заметно? — удивилась Клима.

— Не, — рассмеялся Тенька, — у меня дар такой. Посмотрю человеку в глаза и его нутро как на ладони вижу.

— Все веды так могут?

— Это редкий дар, не бойся.

— Я не боюсь.

— Не только боишься, но и врешь. Я по глазам вижу, забыла? А сейчас ты их прятать начала, значит, по-прежнему боишься и хочешь соврать.

Клима вскинула голову и уставилась на Теньку. Тот ответил ей широкой открытой улыбкой.

— Где у вас безопасный выход?

— Сейчас — нигде, — честно ответила девушка. — Чего ты натворил, что за тобой благородные господа самолично бегают?

— Книжку спер, — Тенька сделал невинное лицо, — в вашей библиотеке.

— Зачем?

— Учиться. А зачем еще книжки крадут?

— В нашей библиотеке есть книги, обучающие колдовству? — не поверила Клима.

— Раньше не было, — признался Тенька. — Это я экспериментировал с проникновением через световую модель пространства и нечаянно ее туда забросил. А назад — ну никак, больно интересненько вышло: штучный случай, случайная комбинация. Пришлось пешком тащиться, рисковать, книжка-то шибко ценная.

— А у ведов тоже есть Институт?

— Вот еще! Я сам учусь, — Тенька тряхнул непослушным вихром. — Ты знаешь про Эдамора Карея?

— Нет.

— А про теорию инопланетных миров? Про звездные пути, наконец?

— Не-а. У нас из наук только ботанику преподают.

— Темнота! И еще власти хочет.

— Историю, идеологию и политику я за науки не считаю, — пояснила Клима. — Там и без объяснений все ясно.

— Даже так? — Тенька задумался. — Выходит, каждому свое, ибо для меня политика — дремучий лес, сколько не толкуй. Но, тем не менее, мне надо отсюда выбираться. У меня за линией фронта остались дом, лаборатория и дура-сестрица, которой может стукнуть в голову навести там порядок. В лаборатории, я имею в виду, дом она и так круглосуточно драит.

— Ты не выйдешь сейчас. Нужно подождать хотя бы пару недель.

— Где ждать-то? Под кроватью?

— Нет. Мы тебя спрячем.

— «Мы» — это ты и твои малочисленные подданные?

— Других союзников у тебя здесь нет.

— И то верно, — согласился Тенька.

— Сначала побудь здесь. Закончатся уроки, и меня придет навестить одногодница, Выля. Она выведет тебя в безопасное место.

— Выля — твоя подданная?

— Она моя «левая рука» в Институте.

— А кто «правая»?

— Какая тебе разница? Имя ни о чем тебе не скажет.

— Познакомлюсь.

— А ты все же надумал присягнуть мне?

— Вот еще. Я не гожусь на роль верного пса или какой-нибудь части тела, вроде правого уха или там левой ноги… Разве что головы, но она у тебя и своя есть не хуже.

Климе раньше ни с кем и никогда не было так легко общаться, как с этим полузнакомым ведом. Казалось, они были знакомы тысячу лет. С Тенькой девушка сразу и навсегда была самой собой, безо всякого притворства. Ведь даже общаясь с Вылей и Герой, ближайшими ее соратниками, она могла недоговаривать, лукавить. А Теньке у нее почему-то не поворачивался язык сказать хоть слово неправды. И даже не из-за его чудесного дара. Просто этого не требовалось. Пожалуй, не имей Клима своей головы на плечах, она непременно согласилась бы на Тенькину. И когда пришла, наконец, Выля, обда даже ощутила легкую досаду. Ладно, может, вед еще успеет ей надоесть. Но вероятность на такой исход была крайне мала. Да и не слишком-то хотелось, в общем.

Тенька с интересом глазел по сторонам. Он пробрался в Институт ночью, незадолго до рассвета, изрядно поплутал по коридорам, после — удирал от погони. У него не было возможности осмотреться и по достоинству оценить величественную, вычурную красоту Институтского убранства. Теперь же спешить не требовалось, провожатая по имени Выля шла не спеша, с оглядкой, и Тенька откровенно наслаждался всем, что видел вокруг себя. К тому же симпатичная спутница постоянно бросала на молодого колдуна взгляды, полные любопытства, восхищения и какого-то экстатического обожания, что не могло не льстить. Все-таки не каждый день на тебя так смотрят малознакомые девушки. Наконец Выля не выдержала и заговорила первой.

— Ты правда вед?

Тенька с достоинством кивнул.

— А почему ты все время молчишь? Ведам нельзя разговаривать?

Юноша громко фыркнул.

— Что за чушь пришла тебе в голову? Мы говорим не реже, чем вы, орденские. Просто сейчас мне нечего сказать. А тебе?

Выля запыхтела. По ее глазам Тенька прекрасно видел, что она мечтает засыпать его вопросами, но стыдится своего любопытства и пытается держать себя в руках. Выля была не так умна, как Клима (хотя сравнивать обду с простым человеком — дело неблагодарное), но значительно красивее ее. Обда без сомнения завораживала, но не внешностью, а какой-то внутренней энергией, живительной и подавляющей. Тенька не отказался бы пообщаться с Климой подольше и еще много раз.

— Я… не знаю. Ты не обидишься, если я спрошу?

— Валяй, — великодушно разрешил Тенька.

— Откуда ты взялся в нашем Институте? Тебя Клима позвала?

— Обда тут совершенно не причем. Мы с ней нечаянно познакомились, — Тенька припомнил обстоятельства этого «нечаянно», и ему стало смешно. Эх, видеть бы свою физиономию в тот момент, когда Клима на него посмотрела! — Я забросил в вашу библиотеку свою книгу, а достать тем же путем не смог.

— То есть — забросил?

— Через водяное зеркало. Я экспериментировал с преломлением световых лучей, которые составляют модель пространства, поскольку проникают везде. Очень интересненькая вещь, не понимаю, как раньше никто до такого не додумался! Если мои опыты завершатся удачно, я смогу видеть через водяное зеркало под определенным углом любую точку пространства, входящего в световую модель! Притом не только видеть, но и перемещать туда-обратно различные предметы, вплоть до живых существ. Правда, пока у меня вышло только с книгой, нечаянно и в одну сторону. Ясно?

— Нет, — честно мотнула головой Выля. — Но расскажи еще!

И Тенька рассказал. При наличии благодарного слушателя он мог говорить о своих идеях и опытах часами, не прерываясь на сон и еду. Но развернуться вдоволь ему не дали.

Когда вед с провожатой подошли к лестнице, сверху послышался частый перестук чьих-то каблуков. Надо заметить, обувь с подобными излишествами в Институте дозволялось носить лишь наставникам…

— Прячемся! Срочно! — заметалась Выля.

Они притаились в стенной нише, за внушительным комплексом из четырех статуй, изображавших какую-то батальную сцену. Почти в этот же момент из дверного проема, ведущего на лестницу, вышла госпожа наставница дипломатических искусств, то и дело вытиравшая платком красные слезящиеся глаза и распухший нос. Проходя мимо статуй, за которыми прятались Тенька с Вылей, она уже не в первый раз оглушительно чихнула, споткнулась и выронила свой платок. В нише перестали даже дышать. Если сейчас наставница наклонится и чуть-чуть повернет голову…

— Это еще что такое? А ну-ка, быстро вылезли, оба! Эй, мне дважды повторять надо, покажитесь!

— Сделай что-нибудь, — одними губами прошептала Выля Теньке.

— То есть?

— Отвлеки ее, поколдуй как-то, ты же вед! Нам не жить иначе…

Тенька кивнул и принялся копаться в карманах. Вскоре на белый свет был вытащен небольшой изжелта-коричневый шарик. Вед смахнул с него налипшие крошки и посетовал:

— Жаль, последний. Заткни уши и приготовься бежать.

Положил его на ладонь, прищурился и подул. Шарик обратился сизым дымом и поплыл в сторону наставницы дипломатических искусств. Соприкоснувшись с кожей и одеждой, шар заискрил, что-то оглушительно хлопнуло.

— Бежим!

Выля подхватилась и помчалась к лестнице, утягивая за собой колдуна. Им вслед неслись крики, взрывы и запах гари.

На чердаке Тенька и Выля наконец смогли перевести дух.

— Это было… невероятно! — поделилась девушка. — Эта взрывчатка очень опасная?

— Зависит от концентрации и степени изменения свойств. Сейчас больше хлопушка была, я ж говорю, жалко, что шарик последний, поумней бы его потратить… А можно при желании и в клочки разорвать.

— Если все веды так могут, я удивлена, что вы до сих пор нас не победили!

— Кроме меня так никто не умеет, разве что Эдамор Карей, он все может, — улыбнулся Тенька. — Взрывчатая масса — полностью мое изобретение и активируется колдовством. Я вообще много интересненьких штук придумал, правда, не все до ума доведены. А почему та злобная тетка, от которой мы удрали, все время вытирала нос платком? Она больная?

— Никто не знает, но поговаривают, что ее недуг связан с порой цветения красной сирени. А с чего ты взял, что наставница дипломатических искусств — злобная тетка? Она вполне приятная и доброжелательная женщина.

— Я такое просто вижу, — объяснил Тенька, сильно не вдаваясь в подробности. Выля может очень смутиться, если узнает, что он читал в ее глазах все потаенные желания.

— И все веды…

— Нет, у меня дар такой. Есть и другие. Например, Эдамор Карей может видеть потерянные вещи.

— О, наша Клима тоже так умеет, — обрадовалась Выля. — Она видит вещи во сне, а потом находит их наяву.

— То есть? — заинтересовался Тенька.

— Она уже нашла красивую-прекрасивую диадему и здоровенный медный кулон с письменами.

— Постой-постой, — Тенька ощутил потребность немедленно присесть, чтоб не свалиться от потрясения. — Какую она нашла диадему?!

— Золотую, очень тонкой работы. А спереди — символ обды, ты, может, знаешь: три палочки, их пересекает четвертая…

Тенька схватился за голову.

— Высшие силы! Она и впрямь обда!

— Ты сомневался? — уязвленно уточнила Выля.

— До последнего, — признался Тенька. — По глазам я мог и ошибиться, но диадема власти, которую невозможно подделать, украсть, дать взаймы и так далее — это неоспоримо! Интересненький расклад получается…

— А еще у Климы порезы светятся!

— Ну, это уже естественно…

— Послушай, а кто такой Эдамор Карей? — спросила Выля. — Ты несколько раз его имя упомянул.

— Надо же, а говорят, что вы, орденцы, все поголовно трепещете перед ним! А ты даже не знаешь, кто это. Эдамор Карей — мой пример во всем, величайший из колдунов нынешнего столетия. Когда Эдамор Карей появляется на поле боя — орденцы обречены на поражение. У меня есть цель в жизни — стать таким могучим, как он.

— Удачи тебе, — от души пожелала Выля, сильно впечатлившись неожиданной серьезностью в голосе вроде бы смешливого юноши. — Мне пора идти, а то скоро ужин и отбой, меня хватиться могут. Я к тебе еще зайду, принесу чего-нибудь поесть. Ты располагайся с удобством, в том углу есть мешки со старым тряпьем, на них можно полежать. Не пугайся, если на чердак зайдет Гера, он тут часто сидит, доски чинит.

— Это кто еще кого испугается, — задумчиво пробормотал Тенька себе под нос.

Оставшись один, он поудобнее устроился на мешках и широко зевнул. Тенька чувствовал себя измотанным. Много дней он провел в пути, притом часть из них — на вражеской территории. Но опасное путешествие того стоило.

Колдун сунул руку за пазуху, успокоено похлопал кончиками пальцев по обложке добытой в библиотеке книги. Угораздило же его тогда задеть ее локтем в самый ответственный момент! И вместо специально подготовленного предмета в водяное зеркало грохнулось ценнейшее пособие по изменению веществ. А опыт, который не удавался до этого ни разу, возьми, да и получись, как надо!

…Сквозь сон Тенька почувствовал, как его сильно трясут за плечо. Юноша протер глаза. На чердаке потемнело, значит, уже поздний вечер. Над Тенькой склонился высокий парень в горчично-желтой форме. По виду — его ровесник. Только этот не выглядит младше своего возраста. Вон, плечищи какие.

— Ты кто такой и что здесь делаешь? — парень был сердит и удивлен.

— Я Тенька, и я здесь сплю, — сообщил вед, широко ухмыляясь.

— Не выводи меня! Почему ты спишь именно на моем чердаке? Кто тебя привел сюда? И во что, высшие силы, ты одет?

Тенька взъерошил свои без того растрепанные волосы и критически оглядел себя с головы до ног. Ботинки старые, обшарпанные, но еще крепкие, с добротными шнурками. Темно-коричневые свободные штаны со множеством карманов запылились. Кожаный жилет и легкая рубашка, подпоясанная тесьмой, — тоже.

— А чем тебе не нравится моя одежда?

— Она же не форменная! Погоди, ты вообще с какого отделения? Что-то я тебя не припомню.

Теньке стало необычайно весело.

— А по мне скажешь, будто я могу у вас учиться?

— Почему нет? Так, если ты не из институтских, то как вообще попал на территорию?

— Ночью пролез, — охотно поделился Тенька. — У вас в заборе с восточной стороны есть такая большая дырка…

— Нет там никакой дырки! Я восточную сторону как свои пять пальцев знаю.

— Теперь — есть. Ты, наверное, Гера?

— Да. А откуда…

— Меня Выля предупредила о тебе. Говорит, придет Гера, будет громко орать, топать ногами и всячески буянить, но ты, Тенька, не пугайся, это его чердак, каждый отдыхает по-своему…

— Что за чушь?! — вспылил Гера. — Не могла Выля такого сказать!

— Ладно, — согласился Тенька. — Я немного приукрасил. Итак, будем знакомы?

— Будем. Но кто ты все-таки такой?

— Вед.

— Брось ты заливать уже!

— Я серьезно. Меня ваша доморощенная обда спрятала от погони под собственной кроватью, а потом наказала Выле укрыть до поры до времени в надежном месте.

Гера недоверчиво прищурился.

— Знаешь, вранье про Вылины слова убедительней звучало.

— И так всегда, — доверительно покаялся Тенька. — Когда я начинаю выдумывать, мне верят больше, чем когда я действительно говорю правду. И, то ли первое настолько интересненько выходит, то ли второе вечно чересчур нелепо… Смотри и трепещи, «презренный орденец».

Колдун потер ладонью о ладонь, будто хотел согреться. А когда развел их в стороны, посередине колыхалась изменчивая водяная капля. Тенька прищурился, скосив глаза, и капля мигом застыла, превратившись в ледяной шарик.

— Дотронься до него, — предложил вед и, читая в глазах Геры колебание, лукаво спросил: — Или боишься?

Гера тут же прикоснулся к шарику и от изумления едва не отдернул палец. Лед был горячим. Но не таял.

Довольный произведенным эффектом, Тенька снова сомкнул ладони, и шарик бесследно исчез.

Гера разглядывал нового знакомого гораздо пристальней, чем минуту назад. Вед, надо же! По этому растрепанному мальчишке и не скажешь.

— Тебе сколько лет-то?

— Восемнадцать, — фыркнул Тенька.

Клима с наслаждением потянулась, шевельнула пальцами и остервенело почесала зудящие ноги. Ничего, сегодня повязки уже обещали снять.

Солнечное теплое утро предвещало удачный день. Лазарет располагался на втором этаже, а его окна выходили в сад, предоставляя хворым и увечным замечательную возможность любоваться пышными гроздьями красной сирени и нюхать ее живительно-свежий, сладкий аромат. В эти безмятежные летние деньки кроме Климы больше никто не болел, но одиночество не тяготило юную обду, а наоборот, успокаивало. Клима любила побыть одна, как в детстве, но воспитанники Института, имеющие общие спальни, столовую и ванные комнаты, о такой роскоши могли только мечтать. Сейчас девушка предвкушала несколько часов упоительного одиночества. Все были на занятиях: и ласточки-одногодницы, и заведующая лазаретом, которая по совместительству являлась наставницей какой-то из многочисленных врачевательских дисциплин. Клима не ждала гостей. А зря.

Взмыленный, расхристанный Гера ворвался в лазарет с таким лицом, словно стряслось нечто чудовищное. Например, Институт атаковали веды, или все узнали, что Клима — обда, или начались одновременно пожар, потоп и землетрясение. В первое мгновение Клима обеспокоилась, но потом взяла себя в руки. Гера — натура порывистая, впечатлительная, склонная паниковать по пустякам.

— Что произошло? — ровным голосом осведомилась обда, садясь поудобнее на постели и кладя руки перед собой на одеяло.

— Сей…час, — выдохнул Гера, грузно плюхаясь на стоящий рядом табурет, — отдышусь…

Клима окончательно расслабилась. Случись действительно какая-то беда, ее правая рука ни за что не стал бы тратить драгоценные секунды на постыдное «отдышусь». Вначале сказал бы, а потом рухнул замертво, от упадка сил.

Гернес Таизон, Гера. Он высок и очень красив: золотистые волосы, решительные брови, глубоко посаженные темно-карие глаза, в которых мужественная твердость гармонично уживается с душевной теплотой, чуть вытянутый, утолщенный к кончику нос, высокие скулы, квадратный подбородок. По Гере тоскует половина девиц Института, а он пока не любит никого. Гера упорный и башковитый, у него золотые руки — и крепления на доске отладит, и бегунок на «змейке» поменяет, и ортону наточит до остроты скальпеля. Гера сильный и надежный, он всегда прикроет спину, а если потребуется — заслонит собой. Когда Гера вырастет, он непременно станет величайшим, героическим полководцем, который приведет войска к победе. Чьи? Клима еще четыре года назад позаботилась о том, чтобы это были именно ее войска. Она чуяла Герин потенциал благодаря своему таланту, и большей частью именно поэтому объясняла правой руке, насколько было возможно, мотивы своих решений, выслушивала его советы, спорила с ним о правильности тех или иных поступков. Ведь их мировоззрения сильно различались. Во благо своего народа Клима была способна на любую подлость, могла пожертвовать меньшинством, пойти на опасный риск, использовать людей вслепую. Гера такого не допускал. Даже свою часть интриг, в которые его втягивала Клима, он старался провернуть с наибольшей честностью. На этой почве у обды и ее правой руки постоянно возникали разногласия. Впрочем, Климе это пока не мешало.

— Тенька пропал, — выпалил Гера, когда смог говорить без риска задохнуться. Он был прекрасно тренирован, но быстрый бег с чердака в лазарет, почти через все корпуса, кого угодно вымотает.

— Когда?

— Не знаю. Вечером он собирался лечь спать. А утром я заглянул на чердак, проверить, все ли в порядке, — а там пусто! Я и звал, и поблизости все обшарил — никого. Клима, что бы это могло значить?

— Вариантов много, — обда пожала плечами. — У вас какой сейчас урок? Я имею в виду, тебе не влетит за пропуск?

— Да какие уроки, когда тут такое…

— Гера! Ничего не произошло. Вед в состоянии о себе позаботиться, он ведь добрался сюда как-то без твоей помощи. Может, Тенька просто нашел способ колдовским образом вернуться домой, а ты паникуешь, прогулы зарабатываешь. А если спросят, где ты был? Как ты объяснишь свое неожиданное желание проведать меня с утра пораньше?

— Совру что-нибудь, — махнул рукой Гера. — Все равно сейчас дипломатические искусства, предмет непрофилирующий…

— С ума сошел, да? — почти ласково осведомилась Клима. — Наставница дипломатических искусств — самый опасный человек в Институте. Она обду выслеживает, Гера, и ее сторонников! Бегом на занятия!

— А как же Тенька?!

— Ничего с ним не случится.

— Да как ты можешь это утверждать?..

— Чую, — рыкнула Клима. — Если из-за тебя раскроют нашу организацию…

— Я помню твои наставления, — отмахнулся Гера, — главное — не попадаться.

— Не при-зна-вать-ся! — раздельно прошипела Клима. — Вечно ты путаешь, а потом удивляешься, отчего все мои планы идут у тебя наперекосяк. Зайдешь после уроков, тогда поговорим о пропаже. И не смей узнавать у кого-нибудь, видели ли они Теньку.

— Что я, об тучу стукнутый? — оскорбился Гера. — Клима, ты обещаешь подумать, куда он мог уйти?

— Обещаю! Беги на урок.

— Слово обды?

— По мелочам не клянусь!

Это был их обычный ритуал. Гера знал, что ответит Клима, но все равно спрашивал, даст ли она слово. Так ему было спокойней.

Когда «правая рука» ушел, Клима откинулась на подушку и в ответ своим мыслям покачала головой. Видимо, вчера Тенька с Герой успели хорошо подружиться, иначе с чего бы такое беспокойство? На заведомые безрассудства Гера был способен только ради близких ему людей.

В окно вежливо постучали.

— Что и следовало ожидать, — хмыкнула Клима. — Заходи, пропажа!

— А, меня уже хватились? — без намека на угрызения совести переспросил Тенька, спрыгивая с подоконника на пол и подходя к Климиной кровати. — Я решил тебя навестить.

— Надеюсь, у тебя достало ума не попадаться никому на глаза? — Клима была раздражена. Небрежность Теньки, безрассудство Геры… Вот так и погибают тайные организации.

Вместо ответа колдун задорно ухмыльнулся и пропал. Точнее стал одного цвета с окружающими предметами, как поняла Клима, приглядевшись. Потом Тенька вернул себе нормальный облик и устроился на табурете, еще не успевшем остыть от Гериного тепла.

— Я смотрю, ты любишь приходить и уходить по-сильфийски.

— Это как? — уточнил гость.

— Через окно, — усмехнулась Клима. — Ну и фокусы у тебя…

— Говорят, ты тоже умеешь разные интересненькие фокусы показывать, — хитро прищурился Тенька. — Режешь определенным образом руку, порезы светятся и заживают. А еще по снам находишь потерянные предметы. Диадемы, кулоны там всякие.

— Гера проболтался?

— Ты так не уверена в своей «правой руке»?

— Значит, Выля, — заключила Клима. — Ну и что теперь?

— Обда позволит дать ей несколько советов? Я уверен, что знаю о твоем таланте немного больше, чем написано на пыльных бумажках. Есть вещи, которые у потомственных колдунов передаются из уст в уста.

— Я тебя слушаю, — кивнула Клима.

— Во-первых, просто так себя резать нельзя, даже если все заживает. Это делается только в крайних случаях. В идеале — единожды, когда обда перед началом правления открывается своему народу. А потом проводятся особые ритуалы для восстановления. С каждой светящейся ранкой тает частичка таланта, понимаешь? Высшие силы не любят, когда их дар тревожат по пустякам.

— Ты умеешь проводить такие ритуалы? — спросила Клима.

— Что, прямо здесь?

— А можно?

— Нельзя, — Тенька, видимо, не мог усидеть спокойно, и постоянно ерзал. — Поправишься, тогда поговорим. Второе: ты диадему надевала?

— Один раз, когда нашла.

— Хоть здесь догадалась! Больше не смей. Запомни: заживающие порезы, вещие сны, особое чутье — это еще не обда. В диадеме заключена сила, которая сейчас тебя просто сожрет.

— Когда же мне можно будет ее носить? — удивилась Клима. — В двадцать два года?

— Это лишь одно из условий. Привожу полный список: тебе, как ты правильно заметила, должно исполниться двадцать два, ты должна знать формулу власти, обладать изрядным количеством постоянных союзников и опять-таки, перед надеванием провести определенный ритуал.

Клима прикусила губу — она рассчитывала в ближайшее время примерить диадему на общем собрании всех членов организации. Теперь от заманчивого плана придется отказаться.

— Откуда я узнаю формулу власти?

— А для этого тебе дан кулон. Ты, я понимаю, его не расшифровала?

— Не смогла.

— Я тебе больше скажу — никто не сможет. Формула одна, но для каждой обды толкуется по-своему и открывается в нужное время. Когда ты начнешь действовать, письмена постепенно станут тебе понятны. Ах да, еще: кулон лучше всегда носить на теле, а диадему без него вообще не стоит надевать.

— Спасибо за советы, — проговорила Клима. — Они и впрямь мне пригодились. Дай еще один: я чувствую, что тайна становится явью, что пора заявить о себе открыто. Но в то же время я чувствую, что пока не готова. Как мне быть?

Никому другому, особенно Гере и Выле, не решилась бы Клима признаться в своих колебаниях. Но Тенька был другой. Не верный подданный, не надежный телохранитель, не заглядывающий в рот советчик, а… друг. Да, пожалуй, Теньку Клима могла бы через какое-то время назвать своим другом. С ним было легко и понятно, не существовало барьеров и пропастей. Тенька странным образом располагал к себе, ему невозможно было врать — он видел ложь — и хотелось говорить правду, какой бы она ни была. А главное, Клима догадывалась, что ее чувства взаимны.

— В жизни каждого человека, — начал издалека Тенька, — должна быть большая и великая цель, ради которой стоит жить. Так говорил Эдамор Карей. Но, по-моему, кроме большой цели, должно быть еще множество маленьких, промежуточных, так сказать. Иначе жизнь превращается в манию. Согласись, ты получишь гораздо большее удовольствие и меньше измотаешься, если пойдешь… скажем, в другой город, не через дремучий лес, где нельзя делать привала и нужно постоянно быть начеку, а через населенную местность, останавливаясь переночевать в гостиницах и восстановить силы перед новым рывком. Большую цель определяет судьба. А маленькие ты находишь сам, как бы прокладывая последовательный маршрут. С картой ведь сложнее заблудиться. И когда ты достигнешь своей великой цели, то не почувствуешь себя опустошенно, а оглянешься вокруг и двинешься дальше, найдя новую цель. Так вот, когда ты определишь свою главную цель и пути к ней, ты перестанешь колебаться и спрашивать себя — готова ли я? Ты будешь уверена в том, что делаешь и куда идешь.

— Моя цель — прекратить гражданскую войну, — принялась рассуждать Клима. — Для этого я должна стать обдой.

— Это все великие цели, — покачал головой Тенька. — Подумай о небольших.

— Ну… Чтобы стать обдой, надо знать формулу власти. Чтобы знать формулу власти, надо действовать…

— Вот ты и ответила на свой вопрос, — довольно констатировал Тенька. — Выходи из тени, заяви о себе, собери как можно больше союзников. И удача улыбнется, у тебя ведь есть талант, я вижу его в твоих глазах.