Формула власти. Первое условие

Глава 13. История о ложках

Вся наша роль — моя лишь роль.

Я проиграла в ней жестоко.

Вся наша боль — моя лишь боль.

Но сколько боли. Сколько. Сколько.

Б. Ахмадулина

Шла первая неделя после собрания. Клима сидела у распахнутого чердачного окна, подставляя загорелое лицо свежему ветру, и без зазрения совести потягивала из кружки молоко, которое Выля еще утром принесла для Теньки. Высокие ботинки обды валялись где-то в углу, а босые ноги подпирали теплую деревянную стенку. Сегодня из уроков был только факультатив по полетам, который Клима, как хорошо сдавшая контрольную, без зазрения совести прогуляла, наслаждаясь теперь редкими минутами заслуженного отдыха.

За окном, если смотреть поверх высокой институтской ограды, открывался захватывающий вид на просторы изумрудных полей и темные щетки лесов. Небо было синее, предгрозовое. Далеко на севере буря уже разгулялась, о чем свидетельствовали размытые белые полосы ливней, тянущиеся к земле от туч. С юга подсвечивало солнце, и земля казалась светлее неба.

Подошел Тенька.

— Как думаешь, сюда непогода дойдет?

— Вряд ли, — Клима отхлебнула молока, по-кошачьи щурясь. — Скорее, к ведам покатится, на запад.

— Не-а, — Тенька сел рядом, задумчиво понаблюдал, как исчезает его молоко, бесцеремонно отобрал кружку и сделал большой глоток. — У нас обычно грозы отводят. Если опасность есть.

— Пока к вам грозу принесет, она успеет на дождик изойти, — Клима смерила колдуна уничижительным взглядом, ничего этим не добилась и попыталась вернуть кружку.

Тенька залпом допил молоко, аж на щеках белые "усы" остались, и с радушнейшей улыбкой протянул обде пустую посудину. Клима фыркнула и не взяла. Не прекращая весело скалиться, колдун поднялся на ноги, прошел к грубо сколоченному столу с инструментами и достал из-под него полный молока кувшин, до поры бывший невидимым. Снова наполнил кружку до краев и принялся со вкусом пить. Клима не обиделась и не рассердилась. На проделки друга, единственного, кто мог себе позволить вот так запросто выхватывать предметы из ее рук, обда смотрела благосклонно, как благородные господа — на домашних шутов. Теньку порой невозможно было воспринимать всерьез.

Ристинка все это время делала вид, что спит, а на деле просто недовольно сопела на мешках, отвернувшись к стенке.

— Меня давно занимает один вопрос, — заговорил Тенька. — Почему в то время, когда ваш Институт обыскивали сверху донизу, сюда ни один человек не заглянул? Место вроде не самое заброшенное, вход рядом с мужским крылом.

— Это же Герин чердак, — Клима отвернулась от окна. Солнце светило ей в спину, от чего казалось, будто над головой обды полыхает золотистый ореол. — Он выпросил его в незапамятные времена, чтобы заниматься исследованием и починкой досок. Гера, наверное, единственный человек в Институте, который иногда способен заставить сломанную доску полететь. При том, что сильфов у него в роду не было. Геру даже директор уважает, поэтому доверие — безграничное. Все знают: заходить на чердак можно лишь по разрешению Геры. И общественность уверена: если бы наш отличник и герой обнаружил у себя что-нибудь противозаконное, то сразу бы сообщил. Сам.

— Интересненько это он устроился, — Тенька опять налил себе молока. — Или ты помогла?

— Самую малость, — призналась Клима. — Раз-другой шепнула Гульке, почему нельзя заходить на чердак.

По лестнице затопотали, и в помещение влетел сам Гера, легок на помине. Было видно, что герой-отличник опять зачем-то устроил марафонский забег через все корпуса.

— Новость! — выпалил он, без сил падая рядом с Ристинкой на мешки. Бывшая благородная госпожа недовольно поежилась, но "просыпаться" не стала.

— Какая страшная беда на этот раз? — скучным голосом спросила Клима.

— Там! Крота в подвале нашли!

— Всего-то? — хохотнул Тенька. — Или кроты у вас настолько большая редкость, что поимка одного — почти как дело государственной важности?

— Да не зверя крота, — с досадой отмахнулся Гера, — а благородного господина помощника заместителя директора. Чем зубоскалить, лучше бы молока мне дал! В горле все пересохло.

— Почему все покушаются на мое молоко?! — возмутился Тенька, протягивая, однако, наполовину полную кружку.

— Нечего им так вкусно булькать, — тут же ответила Клима. — Гера, Крот что-нибудь говорил?

— Откуда я знаю? Я вообще его не видел, только толпу. Как понял, в чем дело, сразу к тебе побежал.

— Тогда какого смерча ты тут сидишь, молоко распиваешь? — Клима ловко забрала кружку прямо из-под носа "правой руки". — Ты должен был узнать все подробности, а не мчаться ко мне сломя голову.

— Но если он тебя видел…

— Вот и разведал бы! Толку мне с новости, если она ограничивается просто фактом, что Крота наконец-то нашли. Я думала, его быстрее обнаружат…

— Обратно я уже не успею, — упавшим голосом сообщил Гера, глядя как Клима с раздраженным видом пьет молоко, и не решаясь даже попросить кружку обратно.

Тенька заметил метания друга.

— Клима, имей совесть! Ты обда или нет? Дай сперва напиться подданным, а уж потом сама. Ведешь себя не как избранница высших сил, а точно жрица культа крокозябры!

Гера покосился на колдуна с уважением. Спорить с Климой о вопросах чести — одно, а вот пытаться указывать ей в бытовых мелочах — совсем другое, тут надо иметь недюжинную наглость и хладнокровие. Впрочем, Тенька в основном обходился бесшабашностью и чувством юмора.

Клима со вздохом отдала молоко. Теньке. На Геру обда сейчас гневалась, говорила отрывисто и сухо:

— Пойдешь вниз, опросишь очевидцев. Там наверняка толкался кто-то из наших. Узнаешь все, вплоть до того, кто нашел Крота, и в каком состоянии наш благородный господин сейчас. И только потом придешь ко мне с докладом. Ясно?

Гера покаянно кивнул, допивая молоко.

За закрытыми дверями директорских комнат собрался совет наставников. Это был тайный совет, хотя и расширенный, особенно по сравнению с теми, которые проводились в Институте за последние суматошные дни. Не пустовали места помощника заместителя директора, наставницы дипломатических искусств и, главное, самого директора. Он вернулся из Мавин-Тэлэя всего пару часов назад и тут же потребовал ввести его в курс дел. Наставница дипломатических искусств приехала немного раньше, ночью — ее догнали по дороге в родной город и сумели развернуть — но тоже не успела ничего толком разведать и сейчас выжидательно вытягивала шею, с недовольством поджимая губы. Наставница сердилась — не для того Орден доверил ей пост в Институте, чтобы она отлучилась в самый ответственный момент. Не было госпожи помощницы директора во врачевательском отделении. Однако, говорили, "врачиха" уже приходила в себя, хотя и не сумела сказать ничего путного.

На тайный совет позвали только самых доверенных людей — нельзя было рисковать, ведь неизвестно, сколько сообщников среди старших может оказаться у этой самозваной обды, которая якобы вернулась. Вне подозрений были те, кто пострадал перед памятной ночью, лишь заместитель секретаря по-прежнему обретался под стражей (но ввиду совершенно иных причин), а секретарь еще не вернулся с границы. Активной участницей была и наставница полетов, без которой, как признавали все, жизнь Института окончательно полетела бы кувырком. В уголке примостились сторож и толстая ключница. Их обычно не звали даже на простые советы, но сегодня сделали исключение.

— Итак, — директор обозрел комнату и остался удовлетворен увиденным. — Всем, полагаю, известно, какие события послужили причиной этого собрания. Сам я пропустил почти все, поскольку летал в столицу по срочному вызову наиблагороднейшего. Когда я прибыл в Мавин-Тэлэй, выяснилось, что вызов был подделкой. Конверт с письмом подбросили в утреннюю почту, из чего можно сделать вывод, что предатель может иметь связи даже в почтамте. Теперь я прошу всех высказывать мнения и предложения. Если кто-либо знает компетентных свидетелей, то рекомендую вызывать их незамедлительно.

Слово взяла наставница полетов. Это была мускулистая, широкая в кости женщина с волевым обветренным лицом и волосами цвета мокрой соломы, убранными в тугой аккуратный узел. Она пересказала все события минувшей недели, начиная с ночного визита ключницы и до увешивания балюстрады главной лестницы золотистыми ленточками.

— Таким образом, — подытожила наставница полетов, — можно заключить, что обда и ее сообщники действуют с возмутительной наглостью, словно уверенные в своей неприкосновенности. И я не могу пока разобрать: то ли детская наивность тому причиной, то ли их уверенность имеет все основания.

— Судя по тому, что мы до сих пор не поймали ни одного сторонника обды, в наивности их сложно заподозрить, — заметил помощник директора в политическом отделении. — Чувствуется чья-то твердая и решительная рука. А еще хитрый изворотливый ум. Взрослого, а не ребенка.

— Обда все это! — хрипло каркнула из своего угла толстая ключница.

— Последнюю обду Принамкского края подняли на острия ортон и пригвоздили к собственному трону четыреста девяносто восемь лет тому назад, — язвительно напомнила наставница истории.

— Тогда почему вот уже неделю кряду весь Институт гудит о ней? — наставница полетов тоже умела язвить.

— Прекратить пустые споры! — велел директор. — Объявляю голосование: кто считает, что в Институте действует новая обда, со всеми вытекающими последствиями?

Поднялось около пятой части рук. В их числе — руки наставницы полетов и ключницы.

— А кто полагает все речи про обду байкой для поднятия смуты?

На этот раз рук было куда больше половины.

— В таком случае, — подытожил директор, — сейчас мы будем решать…

— Простите, — негромко, но веско перебила наставница дипломатических искусств.

Все прошедшее время собрания она молчала, и в голосовании не участвовала. Однако присутствующие знали, каков на самом деле статус этой незаметной женщины. Ведь это держалось в большом секрете. А, как известно, нет на свете такого «большого секрета», который не знали бы все.

— Да-да? — учтиво кивнул директор, делая вид, что никто его на самом деле не перебивал, а он сам решил вдруг замолчать на середине фразы.

— По моим источникам тоже поступали сведения, что в Принамкском крае некоторое время назад родилась новая обда, — наставница дипломатических искусств говорила вроде бы скучающе, но во время ее речи стало так тихо, что из-за закрытых окон было отчетливо слышно, как на летном поле чей-то ломающийся бас от души поминает крокозябру и ее мать. — А совсем недавно было установлено, что девочка получает образование в Институте.

— Откуда это известно? — резко спросил заместитель директора.

Вместо ответа наставница дипломатических искусств с загадочным видом посмотрела наверх. Кто-то сказал: "О-о…", и все приняли к сведению.

— И сколько же лет должно быть обде?

— Примерно от десяти до двадцати.

— То есть, это четвертый-десятый год. И ты полагаешь, госпожа, что маленькая девочка способна спланировать и удачно осуществить подобное?

— Если она и впрямь обда — то вполне, — это уже сказала наставница истории. И она больше не язвила. — Вы забыли, господа, что такое обда. У нее с раннего детства разум взрослого человека и необычайная интуиция. К тому же, как бы это ни было прискорбно, обде благоволят высшие силы, а с божеством даже наиблагороднейшему не потягаться, да простит меня Орден за эти слова.

— Но ведь свергли обду тогда! — не согласился заместитель директора.

— То уже и не обда была. Высшие силы отвернулись от нее за пятнадцать лет до свержения. Последняя обда нарушила какой-то кодекс или договор, за что поплатилась.

— А наша, судя по всему, ничего нарушать не собирается, — вздохнула наставница полетов.

— Значит, дело за малым, — подал голос сторож, — найти негодяйку.

— Под описание подходит больше тысячи воспитанниц, — охладила его пыл наставница полетов. — А если мы начнем проверять каждую, то виновница непременно что-то заподозрит и постарается скрыться.

— У меня есть еще некоторые сведения, — проговорила наставница дипломатических искусств. — Они не слишком надежны, поскольку получены из низов. Обдой может оказаться девица с седьмого-девятого года. Я не говорю "с десятого", потому что это выпускной год, она проявила бы себя раньше. И все эти события, судя по логике, имели далеко идущие цели, каких не достичь, если покидаешь Институт спустя несколько месяцев. Ведь июнь уже на исходе, а выпускные экзамены в начале осени. Также обда светловолоса.

— У нас черноголовых — раз, два и обчелся, — хмыкнула на это наставница истории.

Темные волосы — признак уроженца Западных гор, а они находятся в глубоком ведском тылу. Хотя горцы уже множество лет не воюют с Принамкским краем, добровольно к нему присоединившись, покидать владения они не любят. Даже среди ведов черные или каштановые волосы — редкость. А уж на землях Ордена — и подавно.

— Но должны же быть хоть какие-то свидетели, если обда и впрямь все это провернула! — воскликнул наставник политического воспитания.

— Мы уже опросили всех возможных свидетелей, — устало проговорила наставница полетов. — Никто из них не в состоянии сказать что-либо путное. Эта обда — словно дух лесной, да простят меня высшие силы…

— Как же — нет толковых свидетелей? — удивилась молоденькая наставница арифметики. — А эта девочка, длинноносая такая, ее в последнюю очередь вызвали. Я помню, с ней проговорили больше часа. Неужели и она ничего не сумела сказать?

— Какая еще длинноносая? — насторожилась наставница дипломатических искусств. — Ченара что ли?

— Климэн Ченара, летчица, девятого года, — кивнула наставница полетов. — Ее действительно сначала посчитали за ценного свидетеля. Но это было ошибкой.

— Почему же поначалу?..

— Ее имя часто упоминали прочие очевидцы. Именно Клима первой нашла госпожу помощницу директора во врачевательском отделении и подняла шум. Именно от Климы господин сторож узнал о несуществующей эпидемии в Кивитэ. Также некоторые присутствующие здесь господа и заместитель секретаря упоминали о девице с необычайно длинным носом.

— И что же? — спросил директор.

— Она непричастна, — уверенно сказала наставница полетов. — Девочка просто оказывалась в ненужное время в ненужных местах.

— Да, Клима Ченара не может иметь к обде никакого отношения, — подтвердила наставница дипломатических искусств. — Она даже и слова такого до недавних пор не знала. Глуповатая, но исполнительная уроженка какой-то отдаленной деревеньки. Отдаленной во всех смыслах: и от войны, и от столицы.

Еще раз обсудили Климу и ее правдивые показания, так ничего и не выяснив. Прошлись по нескольким сомнительным кандидатурам, включая пропавшую в начале лета Ристиниду Ар. Сошлись на мнении, что скорее сильфы станут рыть норы под землей, чем благородная госпожа, пусть и бывшая, заделается обдой.

— Что-то мы упускаем, — задумчиво проговорил директор.

— Так ведь Климу эту! — не выдержала толстая ключница, подхватываясь с места. Ее телеса заколыхались, а под грузной ногой скрипнула половица. — Вы ведь, господа, сами только сейчас говорили: девчонка нужна, светловолосая, не выпускного года, но и не малая совсем, которую кто-то где-то мог видеть! Да неужель вы все поослепли?

— Клима себя полностью оправдала, — возразила наставница полетов. — Хотя… на контрольной она как-то подозрительно летала…

— Это к делу не относится, — поморщилась наставница истории. — У меня на уроках Климэн Ченара всегда показывала наилучшие результаты.

— А ведь сходится, — пробормотал директор. — Мелькала часто перед глазами, девятый год, светловолоса, хорошо подвешенный язык…

— Да не она это! — отрезала наставница дипломатических искусств. — Клима моя давняя подопечная, именно она сообщила мне основные приметы обды.

— И ты поверила ей, госпожа?! — не унималась подозрительная ключница.

— Я ей в глаза, в глаза смотрела! Не может человек с такими глазами лгать.

— Если обда — то может, — возразила наставница истории.

— Но ведь немыслимо! Она в таком случае должна была меня семь лет за нос водить.

— Если Клима и правда обда, то прошу не забывать: она на прошлой неделе организовала прямо в актовом зале тайное сборище, участников которого мы до сих пор не можем найти.

— Что же, еще раз позвать ее для допроса?

— А хоть бы и позвать!

— Но если это не она?

— А если она?

— А если…

— Тишина, — велел директор. Все приумолкли. — Мы и впрямь не можем бросать тень подозрения на ни в чем не повинную девочку. Если воспитанница Климэн действительно является обдой, то за все время обучения она хоть раз должна была себя проявить. Возможно, в первые годы, еще ребенком. Я сомневаюсь, что если девочка или родители знали о ее предназначении, то отдали бы в Институт при Ордене. Куда логичней было уехать к ведам. Значит, о своих способностях она (Клима это или нет) узнала здесь. Вопрос: от кого?

— Ей могли это сказать, когда она уезжала из Института на каникулы.

— Вопрос до поры снимается. Итак, кто-нибудь помнит, была ли Климэн Ченара с летного отделения в чем-то замешана?

— Так ведь ложки, — припомнила наставница полетов.

— Что еще за ложки? — изумилась наставница дипломатических искусств.

— Тебя еще не было в Институте, это произошло давно, — пояснила наставница полетов. — Я прекрасно помню, как восемь лет назад в столовой вдруг начали пропадать ложки.

— Но виновных уже тогда нашли и исключили, — заметил директор, тоже понявший, о чем речь.

— Не исключили, виновных-то, — сказала толстая ключница, тяжело садясь. — Мне главная повариха по большому секрету еще пару лет назад подробности рассказала.

— Ты хочешь сказать, Клима имеет к этому отношение? — наставница дипломатических искусств выглядела очень настороженной.

— Она ведь и разоблачила тех воров! — воскликнул сторож. — Я отлично помню, что именно малышка Клима подала идею обыскать всех на выходе из столовой.

— Неспроста она это сделала! Сейчас объясню. Дело в том, что главную повариху надысь навещали две ее взрослые дочери, которые раньше, мелюзгой еще, подрабатывали в столовой разносчицами. Слово за слово, шутки-байки-прибаутки, и рассказали они матери, что же на самом деле тогда произошло, и куда подевались ложки.

— Неужели Клима?.. — наморщила лоб наставница полетов.

— Но девчонка ведь всегда казалась тупее пробки! — вырвалось у наставницы дипломатических искусств. — К тому же ей тогда было…

— Первый год, семь-восемь лет, — быстро сосчитал заместитель директора.

— Девять, — поправила наставница полетов. — Ченара поступила позже, чем следовало.

— Да только все это правда! Обда, я вам скажу — та еще зараза, — проговорила ключница. — Дело было так. Дочерям поварихи тогда сровнялось одиннадцать и тринадцать. Одно время они сильно сдружились с шустренькой такой первогодкой по имени Клима. Девчонка прибегала к ним в столовую после уроков каждый день. Не знаю, чего они там с ней, мелочью, водились, интересно было, наверное. Чем-то привлекла, паршивка. И однажды прибежала она к ним в слезах, насилу утешили. Выяснилось, что три заносчивые второгодки уже месяц ее обижают, всячески измываются, а в особенности смеются над длинным носом.

— Да, носище у Климэн безобразный, — пробормотала наставница дипломатических искусств.

— …Малая, ясное дело, ничего не могла с этим сотворить, зубоскалки-то старше, сильнее, из благородных. А у всяческой деревенской голытьбы на первом году и покровителя даже нет, да и ни у одного наставника она пока в любимицах не ходила, рано еще, и полугода не проучилась. Ну, вы, господа, чай, должны разуметь, как меж детьми здесь все обстоит. А если насмешки не пресечь в самом начале, они не прекратятся еще очень долго, едва ли не до конца Института, а то и дольше, если девки потом окажутся в одном полку. Ясное дело, столовские своей подруженьке захотели помочь. Сейчас дочки поварихи не помнят, кому пришла в голову та идея, но мне кажется, никто кроме обды такую мерзопакость выдумать не мог. Несколько недель кряду девчонки-разносчицы добросовестно таскали из столовой ложки, а эта Клима зарывала наворованное где-то в саду. Дошло до того, что ложек почти не осталось, а новые пропадали каждый день. Тогда решили обыскать воспитанников на выходе из столовой. И в первый же день поиски увенчались успехом: ложки обнаружили у трех второгодок…

— Насмешниц, — кивнула наставница полетов понимающе.

— Вот-вот. Малявки утверждали, что они не при чем, что ложки им подбросили, но некая длинноносая и сознательная первогодка — трудно не сообразить, которая! — рассказала, что видела, как они совали приборы за пазухи. Воровство ж у нас — серьезнейшее из Институтских преступлений, насмешниц исключили, даже благородство не помогло. Пропавшие ложки — почти все, что были — так и не нашли, пришлось выписать новый комплект. А свою добычу настоящие преступницы загнали на ярмарке в Кивитэ и поимели с нее неплохой куш. Выручку, считайте, и не делили, поварихины дочки как-то сами отдали почти все своей пронырливой подружке. А там, если верить рассказу, небольшой кошель золота был. Притом не нынешние монеты, где олово сплошное, а чистые, желтенькие. А вы говорите, обда в детском возрасте ничего не смыслит. Все она смыслит, побольше некоторых. Потому давить гадину надо, и поскорей!

— Если только повариха не соврала, — пробормотала наставница полетов, все еще едва веря, что посредственная летунья Клима, у которой без проблем с доской ни урока не проходит, способна на такое.

На наставницу дипломатических искусств было страшно смотреть. Совет ошеломленно молчал. Сейчас, после истории о ложках, сами собой вспоминались и другие незначительные, казалось бы, детали: случайно перехваченный властный взгляд, необъяснимое порою поведение. За время обучения Климу ни разу не поймали на лжи, хотя ловить случалось многих. Все дети, хоть иногда, но лгут. И Клима лгала, но это никогда не раскрывалось. Даже после совместных проказ она, в отличие от одногодниц, всегда умела избежать наказания. И никто из беседовавших с девушкой даже не усомнился, что она способна где-то приврать, хотя никогда за ней не водилось репутации правдолюбки.

Слишком честно. Слишком убедительно. Слишком… идеально?

— Обду надо изловить, — высказал общую мысль директор. — Она не остановится на достигнутом. Сейчас Институт — что дальше? Мавин-Тэлэй? Она явно хочет власти…

— Над всем Принамкским краем, как в прежние времена… — одними губами прошептала наставница истории.

— Задержать, — прошипела наставница дипломатических искусств, окончательно выходя из образа обычной благожелательной женщины. Настал ее час. — Выбить признание. Под конвоем проводить в столицу. Обда — это серьезно. Нужно поскорее доложить наиблагороднейшему.

— Ты сделаешь это? — спросил заместитель директора.

Вопрос был явно провокационный, но все и так знали, кто тут шпионит на Орденскую разведку.

— Нет, господин директор, докладывать наиблагороднейшему обо всем происходящем в Институте — твоя обязанность. Проморгал обду, вот и отчитывайся, — наставница дипломатических искусств, позабыв о приличиях, запустила пальцы в волосы. — Ченара, уму непостижимо… Это проверить как-то можно?

— Да чего проверять?.. — снова взвилась толстая ключница.

— Нельзя допустить ошибку. Я повторяю, кто-нибудь знает, как выявляли обд прежде? Насколько я помню, новые обды приходили за властью сами, после смерти предшественников или незадолго до нее. В жизни не поверю, что их принимали без какого-нибудь испытания. Даже в те беззаконные времена такого быть не могло. Ну же, господа, не надо стесняться. Кто из вас слушал в детстве ведские сказки? Я сама узнала их немало за последнее время.

— Я… кажется, что-то припоминаю, — робко сказал молодой наставник начертательных наук, один из тех, кто вместе с наставницей полетов и многими другими героически поддерживал порядок все эти дни. — Видите ли, господа, моя семья переехала на Орденскую сторону незадолго до моего рождения. И в детстве мне часто доводилось слушать сказки бабушки, ныне покойной. Она в молодости была знакома со многими колдунами и знала больше прочих. Так вот, она говорила, что у обд какая-то особенная кровь, по которой течет талант, дар высших сил. И его можно увидеть.

— Пустить подозреваемой кровь? — поднял брови директор.

— Нет, это некий особый ритуал. Я не знаю, какой. Вроде бы на лбу… Или на руке? Одним словом, на коже процарапывали сакральный символ, знак. От этого выступившая кровь начинала светиться. Только я совершенно не представляю, что это за знак…

Повисло задумчивое молчание. А потом раздался озаренный голос помощника директора в политическом отделении:

— А не этот ли "сакральный знак" уже почти неделю мозолит нам глаза над главной лестницей?..

Тенька, высунув от усердия язык, провел по стене указательным пальцем, и белый мрамор, повинуясь колдовству, приобрел ярко-пунцовый цвет. Получилась толстая четкая линия. Вед отошел на пару шагов, любуясь своим творением.

Линия завершала солидных размеров надпись, выполненную художественно, с росчерками и завитками, чтобы не сильно смущать верных обде эстетов.

"ДА ВЛАСТВУЕТ ЗЛАТАЯ ОБДА ВО ИМЯ МИРА И ВЫСШИХ СИЛ!"

Надпись была откровенно пафосной, но стиль соответствовал, да и способ нанесения экспериментальный, поэтому угрызений совести Тенька не испытывал. Текст выдумал Гера, как, впрочем, и большинство громких красивых лозунгов. На лозунги у Геры был явный талант.

— Никого? — спросил Тенька, оглядываясь на Вылю, которой в этот раз выпало стоять на стреме.

Девушка мотнула головой и смущенно потупилась. Тенька, отвернувшись к надписи, задумчиво закусил губу. Их с Вылей отношения становились все более интересненькими. Только ленивый, вроде не заботящейся об окружающем мире Ристинки, не догадался, что "левой руке" небезразличен шебутной обаятельный парнишка.

Клима тогда почуяла это мимоходом и забыла.

Тенька прочитал любовь в Вылиных глазах и крепко задумался.

Гера понаблюдал за подругой, сделал верные выводы и пошел все рассказывать Теньке.

— Вы должны объясниться, — втолковывал Гера. — Я не понимаю, почему ты не сделал этого раньше, если, как говоришь, сам давно прочел все по глазам.

— Гера, да ну тебя к крокозябрам! — замахал руками Тенька. — Я это увидел, еще когда она сама не поняла своих чувств. По-твоему, я должен был тогда же, практически при первой встрече заявить, дескать, Выля, я знаю, что скоро тебе сильно приглянусь, но прошу все равно не питать особых надежд? Интересненько это бы вышло!

— А потом-то, потом?

— А потом она пыталась это скрыть. И я, как честный человек, делал вид, что и правда ничего не замечаю. Хотя там даже без дара понятно было…

— "Честный человек", — передразнил Гера. — Значит так, либо вы объясняетесь сами, либо это сделаю я.

— Выля тебя за это не поблагодарит, — убежденно заявил Тенька.

— Мне не нужна благодарность. Я против всякой недосказанности между соратниками и друзьями. Она вредит делу.

— Гера, ты меня иногда поражаешь! Или до сих пор не заметил, что наша дорогая обда действует исключительно методом недосказанности между всеми вообще и прекрасно себя при этом чувствует.

— Я — не обда, — Гера был тверд. — И ты тоже. И Выля. Она мне почти как сестра, между прочим. Тенька, я настаиваю.

— Сам ее потом утешать будешь, — посулил вед.

…И вот, Тенька с Вылей стояли в коридоре совершенно одни, и между ними повисла многообещающая тишина. Делать вроде бы уже было нечего, но что-нибудь сотворить хотелось. Точнее, вытворить.

— Тенька, — робко позвала Выля.

— М-м-м? — вед видел по глазам, чего она хочет, и вел по этому поводу с самим собой ожесточенную аргументированную полемику.

"Целовать — не целовать…"

— А какое у тебя полное имя?

"С одной стороны — девушка и впрямь красивая. Сама хочет".

— Артений. Артений Мавьяр, если с фамилией.

"С другой — это будет свинством по отношению к ней. И с Герой потом объясняться неохота".

— Красиво… А семья у тебя есть?

"С третьей — не будь у меня дара читать по глазам, поцеловал непременно бы, наплевав на Геру".

— Сестра. Больше никого.

"С четвертой — дар все-таки есть, что накладывает совсем не интересненькие обязательства".

— Родная, да? У меня отец и мать, сады держат.

"С пятой… Да сколько ж их, этих сторон-то? Невольно вспоминается аксиома гладкого шара, согласно которой каждая точка шара смотрит в определенную сторону, отличную от остальных, а число этих точек стремится к бесконечности".

— Да какая там родная… Я и сам толком не знаю, кем она мне приходится. Очень интересненько там получилось… В общем, чтобы не путаться, я зову ее сестрой, а она меня — братом.

"И чего она так смотрит… Забыла что ли, как я по глазам ловко читаю? Словно нарочно. И придвигается… Вот же коварное создание! А я еще потом и виноват окажусь".

— Тенька… А… а у тебя невеста есть?

— Нету.

"Не врать же ей, в самом деле?!"

Пунцовая надпись на белом мраморе, влюбленные карие глаза напротив мечущихся светло-ореховых. И тихо так, что слышна музыка, под которую танцуют пылинки в солнечных лучах.

Она не смеет обнять, только тянется губами, разведя опущенные руки немного в стороны, будто надеется, что сейчас на их месте вырастут пресловутые крылья любви. Она не становится на цыпочки, даже чуть съеживается, чтобы стать ниже — ведь они совершенно одного роста.

И он, не выдержав, обнимает первым, больше не глядя в глаза, вообще никуда не глядя, зажмурившись, чувствуя только обветренные в полетах губы и мягкий изгиб талии под горчично-желтой тканью рубашки.

Она прижимается к нему, тоже смыкая веки, и мир на краткие мгновения исчезает вовсе: никаких надписей, войны, обд и прочей чепухи, только губы, касания и робкая чистота — истинная для нее и немного виноватая для него…

Гера ворвался в этот потаенный мирок, словно чугунная гиря на полку с фарфором. Тенька и Выля одновременно отпрыгнули друг от друга: Выля пунцовая, как та надпись, Тенька — побледневший, воображая, чего сейчас с ним сделает Гера. Нельзя сказать, что колдун не мог за себя постоять или сильно испугался, но момент вышел и правда неловкий, да и Гера будет совершенно прав, если решит надавать товарищу по шее. Все-таки не стоило целовать…

Но Гера, казалось, даже не заметил, что творится у него перед носом. Он тяжело дышал, и Тенька подумал, что друг наверняка в очередной раз мчался через весь Институт. Интересненько, какова причина теперь?

— Беда! — выпалил Гера, и глаза его были при этом страшные. — Кто-нибудь видел Климу?!

— Здесь ее точно нет, — язвительно проворчала Выля, поправляя косу.

— Катастрофа, — шепотом выдохнул Гера. — Надо срочно ее найти и сказать!

— Что сказать-то? — практично уточнил Тенька.

— Все пропало!

— Перестань паниковать и объясни толком. По твоему виду можно подумать, что о ней ваши наставники узнали.

— Так и есть!

Выля ахнула. Ей внезапно сделалось дурно от страха, и она молча прислонилась спиной к стене, сама едва чувствуя, что сползает на пол. Узнали… Все пропало! В эту самую минуту рассыпается прахом все, на что она положила больше трети своей жизни.

— Причина вывода? — уточнил Тенька. Он отнесся к известию спокойней. Во-первых, знал, что Гера часто склонен драматизировать, а во-вторых, не считал подобное развитие событий крахом всего.

— Я только что видел, как наставница полетов выспрашивала у девчонок с девятого года, где носит Климу, — Гера присел на корточки рядом с Вылей и послал веду грозный взгляд. Мол, сейчас не место и не время, но разборки не миновать!

— И ты на основании этого… — Тенька сделал вид, что ничего не понял, хотя догадывался, что Гера ему все равно не поверит.

— Нет, конечно! — Гера недовольно передернул плечами. — Подошел к Гульке и выспросил, что да как. Гулька у нас все знает. А она сказала, будто Климу вызывают на разговор по делу обды. Я бегом за наставницей. Говорю, мол, я тоже, как и Клима, по делу обды помочь хочу, почему ее вызывают, а меня нет…

— Ты — соврал? Ничего себе.

— Ты ничего не понимаешь! — юноша вспыхнул, по глазам можно было прочитать, что сейчас он пытается оправдаться сам перед собой, — Это была военная хитрость!

— Ну-ну… — Тенька едва удержался от того, чтобы присвистнуть. Все-таки Клима — талант. Приучить к пользе вранья такого принципиального идеалиста и правдолюба, как Гера…

— Не перебивай! Наставница по секрету сказала мне, что Климу считают обдой. И если я ее найду, то должен немедленно доставить к директору!

— Так может, Климу уже поймали, пока ты сюда бежал? Чего мечешься, здесь думать надо.

— Да не поймали еще! Не верю! Мы должны успеть ее предупредить! Выля, вставай, не время отчаиваться и, тем более, думать, действовать надо!

Тенька отметил, что лучше бы Клима приучила Геру размышлять. Видимо, это предстоит сделать ему, поскольку командир, который сначала делает, а потом думает — беда для всех. Думать-то Гера умел, только часто предпочитал мысли действие.

— Выля, поднимайся, не надо истерику устраивать, — буркнул вед, отводя глаза.

Вышло грубовато, Выля вскинула на него непонимающий взгляд. Тенька заставил себя чуть улыбнуться и хитро подмигнуть, мол, и эту беду преодолеем. Гера перехватил взгляд подруги и недовольно обернулся на Теньку. Встал, схватил Вылю за руку, вынуждая тоже подняться.

— С личными делами разберемся потом. Сейчас главное — общее. Я уже сбегал на чердак, но Климы там нет. Ума не приложу, где она может быть! Она ведь способна присутствовать сразу в нескольких местах!

— С чего ты взял? — изумился Тенька, не знавший подобных умений даже за Эдамором Кареем.

— Глядя на некоторые ее выкрутасы, — Гера махнул рукой. — Тенька, ты можешь ее как-нибудь найти, по запаху, например?

— Я похож на собаку-ищейку? Не могу, конечно. Никто не может, включая Эдамора Карея.

— Тогда разделимся и поищем вместе, — это уже было сказано обычным твердым голосом, пусть и взволнованно. — Ты берешь на себя центральное крыло, я — мужское, Выля — женское. Если ничего — встречаемся на чердаке.

— Будет исполнено, командир, — фыркнул Тенька. Выля нервно хихикнула.

— Как ты в такое время шутить можешь? — вскинулся Гера.

— А что еще остается? — вед пожал плечами. — К тому же ты и правда ведешь себя по-командирски.

— Это комплимент или…

— Это — факт!

В холле перед дверями столовой было людно. Шныряли младшие воспитанники, над ними возвышались наставники, пытающиеся призвать этот вечный балаган к порядку — порой даже успешно, но ненадолго. Старшегодок тоже хватало. Они ходили поодиночке или небольшими группами, не треща без умолку, а что-то живо, но с достоинством обсуждая. Хотя, известно, что. Институт сейчас лишь про обду и говорил.

Тенька заметил Климу издали: обда была довольно высокой, к тому же обладала приметной внешностью. Колдун не мог похвастать ни тем, ни другим, поэтому попытки махнуть рукой издали ни к чему не привели. Кричать и звать в этом шуме было бесполезно. Тенька принялся пробиваться к Климе сквозь толпу, расталкивая людей локтями и сам получая ощутимые тычки. Получалось быстрее, чем смог бы тот же Гера, менее юркий и более щепетильный к окружающим, но все равно гораздо медленнее, чем хотелось бы. Новенькая врачевательская форма мялась, цеплялась за чьи-то крючки и пряжки, угрожающе треща. На форму Теньке было наплевать: все равно чужая. Когда до Климы оставался какой-то десяток шагов, к ней подошли сторож и наставница полетов. Сказали пару слов — зажатый толпой Тенька не слышал, какие именно, он по глазам умел читать, а не по губам. Затем обду взяли за локти.

«Высшие силы! Неужели я все-таки опоздал?!»

Колдун не увидел, а, скорее, ощутил, как дернулась, стремясь жестко выпрямиться, Климина спина, и как она намеренно ссутулила плечи, отвечая беспечным недоумевающим голосом, заводя какую-то отвлеченную речь, при этом ненавязчиво высвобождая руки. Но что-то пошло не так. Что-то не получилось. Ее снова схватили, держа довольно крепко. Клима еще не вошла в силу, многие вещи, которые играючи проделывали легендарные обды древности, были ей пока неподвластны. Тенька смотрел, как она досадливо морщится, снова вскидывает голову, бегло глядит по сторонам, и…

Обда и вед встретились взглядами.

Тенька подмигнул.

«Сейчас я выручу тебя!» — говорило отчаянное выражение его глаз.

Клима сжала губы и нахмурилась. Она всегда так делала, когда начинала что-то быстро обдумывать.

Доли мгновения на правильный выбор…

Обда чуть качнула головой.

«Нет».

«Почему? Я смогу вытащить нас обоих!» — Тенька неуловимым движением указал на нее и на себя, вопросительно кивнул.

Клима стрельнула глазами в стороны.

«Толпа».

Ну, конечно. Страшно вообразить, что будет, если в холле начнется переполох. Наверняка кого-то затопчут. Или того хуже — схватят виновника. Если на веда навалятся сразу несколько человек, то никакое колдовство не спасет.

Тенька стоял посреди гудящей толпы, не обращая внимания на толчки, и молча бездействовал, глядя как его друга, его обду, надежду на мир в Принамкском крае, уводят под локти враги.

«И все же хорошо, что это я, а не Гера. Тот наплевал бы на все и бросился спасать Климу ценой собственной свободы. Я могу заставить себя бездействовать. Гера бы назвал это предательством. Друга. Обды. Родины… А, пошло оно все к крокозябрам!»

Тенька развернулся и поспешил прочь. На чердак.

Клима решила тянуть время.

Совершенно ясно, что ее под таким конвоем в кабинет директора привели не «уточнять кое-какие детали показаний». Они о чем-то догадались. А если вспомнить страшные Тенькины глаза — догадались обо всем. Что ж, юная обда никогда не питала пустых иллюзий: это должно было случиться. Жалела только, что она так и не закончила девятый, а там и десятый год. За это время можно было порядком развернуться. Завербовать кого-нибудь из наставников, найти связи в городе — десятигодок иногда выпускали в Кивитэ. Клима испытывала досаду, но просто так сдаваться не собиралась.

"Нельзя позволить разобраться с собой быстро, как они того желают. Чем, дольше, тем лучше. Наверняка Тенька сейчас побежал на чердак, и высшие силы знают, какой переполох там поднимут его известия. Гера захочет тут же мчаться меня спасать. Наивный идеалист! В такие моменты у него напрочь отказывают логика и инстинкт самосохранения. Выля перепугается, как бы очередную истерику не закатила. По сравнению с прочими ласточками она неплохо владеет собой и умеет принимать верные решения. Но порою даже ничтожная слабина может оказаться роковой. А Выля может ее дать. В отличие от Геры, который сразу делает, а лишь потом думает головой…"

Клима порадовалась, что теперь у нее есть Тенька. Этот и надумает толкового, и на рожон не полезет. Тенька хитрый, как лисица. И осторожный. Умеет рисковать, но никогда не делает этого впустую, не взвесив хорошенько все возможные варианты. Что ни говори, на веда можно положиться. Плохо, что он почти не разбирается в жизни Института, но так на то ведь все прочие есть.

Значит, тянуть. Успеет прийти в себя Гера, перестанет паниковать трусиха Выля, Тенька изобретет что-нибудь остроумное. Клима не сомневалась, что в случае полного и бесповоротного провала соратники сумеют ее вытащить. А если хватит ума, то даже не попадутся при этом.

За директорским столом сидела наставница дипломатических искусств. Сегодня она не строила из себя милую женщину, любящую воспитанников. Явно надоевшая маска была безжалостно сорвана и отброшена в сторону: цепкий взгляд, сжатые губы, руки обманчиво расслабленно и спокойно лежат на столешнице. Если бы на месте Климы оказался Тенька, умеющий читать глаза, как открытую книгу, то сказал бы, что наставница сейчас очень и очень зла, ибо чувствует себя простушкой, которую много лет водили за нос. И кто! Сопливая девчонка, пусть и возомнившая о себе невесть что. Какая она обда! Змея, предательница, крокозябра паршивая…

Сам директор статуей застыл у окна, в тени тяжелых синих штор. Эти шторы висели тут всегда. Казалось, они даже старше Института. Казалось, еще обд застали на своем веку. Старые, запыленные, кое-где заботливо подлатанные, даже в сложенном состоянии они не пускали сюда добрых две трети солнечного света, от чего в кабинете директора всегда царил загадочный полумрак. По этой же причине здесь всегда требовалось вдвое больше искусственного света, и комната навсегда пропахла воском свеч и маслом из светильников — как дорогим, кедровым, из Сильфийских Холмов, которое всегда использовали в визиты важных персон; так и обычным, дешевым, купленным за полцены у торговцев в Кивитэ.

— Здравствуй, господин директор, — спокойным недрогнувшим голосом произнесла Клима, чуть склонив голову и опустив глаза. — Здравствуй, госпожа наставни…

— Знаешь, почему ты здесь? — перебила наставница дипломатических искусств. Она выглядела спокойной, но голос так и сочился гневом.

Клима смиренно кивнула.

— Мне сказали, для того, чтобы уточнить некоторые детали.

— О, да, — прошипела наставница дипломатических искусств. — Уточнить. Ничего не хочешь рассказать мне, Клима Ченара? Или следует величать тебя обда Климэн?

Драматической паузы, на которую наставница, несомненно, рассчитывала, не получилось.

— Как называть? — Клима была сама невинность. — Обда — это же вроде совсем нехорошо, ты сама говорила. Зачем ты применяешь ко мне это слово?

— Не будем, признаваться, значит? — наставница дипломатических искусств чуть привстала, держа ладони на столешнице, и вдруг рявкнула: — В глаза смотреть!

Клима для виду вздрогнула, подняла на нее учтивый, малость недоумевающий взгляд.

— Почему ты кричишь на меня? Я сказала что-то плохое, провинилась в чем-то?

— Она еще спрашивает! — вырвалось у наставницы полетов, которая стояла за Климиной спиной, вместе со сторожем отрезая путь из кабинета.

Наставница дипломатических искусств побелела от ярости.

— Ченара, умей достойно проигрывать. Твой заговор раскрыт, сообщники вот-вот будут пойманы. Нет смысла упрямиться. Смолчишь сейчас — я заставлю тебя говорить силой, тогда точно пощады не жди!

«Блефует, — холодно подумала Клима. — Никого кроме меня они не поймают. Да и меня пока лишь прощупывают. Никаких доказательств нет, иначе мне бы их уже предъявили».

— Но я, правда, не могу ничего понять, — девушка заговорила тихо, мягко, но вкрадчиво, чуть заметно отступая к двери. Может, удастся сбежать. — Я вовсе не проиграла и вообще не понимаю, в чем могла кому-то проиграть. Мой единственный сообщник — Орден, и я бесконечно предана его великому делу…

— Молчать! — глаза у наставницы дипломатических искусств были откровенно бешеные. — Я больше не поддамся на твои гладкие речи!

— Пожалуйста, успокойся, — директор отошел от окна, приблизившись к столу. — Так мы ничего не добьемся. Лучше сразу проверить, чтобы знать наверняка и не пугать девочку почем зря. Климэн, подойди сюда.

Клима с сожалением подалась вперед, уходя от двери, к которой уже успела продвинуться на пару шагов.

— Садись, — отрывисто велела наставница дипломатических искусств, доставая длинную острую булавку, явно предназначенную для украшения какого-то нарядного платья. — Дай руку.

— Зачем? — спросила Клима, хотя уже давно догадалась, зачем. И от этого ей стало сильно не по себе. Доказательств-то нет. Пока…

— Делай, что говорят, паршивка!

Они действительно обо всем догадались. Они знают, как добыть нужные доказательства. Откуда? Да важно ли это сейчас! Если уж воспитанница четвертого года сумела отыскать нужную брошюрку в библиотеке…

— Какую руку? — надо тянуть время.

— Любую! Быстро!

Клима протянула левую, и не дрогнув смотрела, как на ее коже вслед за движениями острия булавки появляются тонкие алые царапины. Прямые линии складываются в знакомый до боли знак. Святой для нее и проклятый для Ордена.

Три вертикальные полоски посередине перечеркивает горизонтальная. Знак обды. Знак формулы власти. Три условия, объединенные одним целым — талантом, что даровали высшие силы ради блага Принамкского края. Чтобы богатела и не пустела плодородная земля, не пересохла река Принамка, и ни один захватчик не посмел ступить под сень цветущей красной сирени…

Символ засветился зеленым и пропал.

По кабинету директора разнесся ошеломленный вздох. До последнего никто не хотел верить в то, что обда все-таки вернулась.