Глава 17. Клятва обды

Я трепетала каждой жилкой

Среди безмолвия ночного,

Над жизнью пламенной и пылкой

Держа задумчивый фонарь…

Я не жила, — так было встарь.

Что было встарь, то будет снова.

М. Цветаева


Поначалу Дарьянэ неслась вдоль кромки золотистого поля с такой легкостью, словно у нее за спиной выросли крылья. Даша смотрела на невысокие пушистые сосенки и мысленно здоровалась с каждой. Сильфида истосковалась по дому, родной стороне. Среди густых лесов, особенно в последние дни путешествия, она все чаще вспоминала бестравные пустоши Холмов, резкий острый запах побережья кислых морей, не скрытый ветвями простор неба над головой. А вместо мужественного Геры, словно сошедшего с какой-то древней картины о великих воинах былого, Дарьянэ постоянно хотелось любоваться изящным профилем Юргена. И пусть муж хоть трижды дурой ее считает, все равно соскучилась неимоверно! Да и отца обнять, как бы на него ни обижалась. А еще — отчитаться бравому агенту Косте Липке…

Даша представляла, как она, подобно настоящему разведчику, вернувшемуся с непростого задания, войдет в четырнадцатый корпус, усталой походкой прошагает по коридорам, а все встречные будут сгорать от любопытства, глядя ей вслед. Осмелится подойти с вопросом только уборщица Тоня, но Даша скажет лишь два заветных слова: "Государственная тайна!". Тоня разинет рот и замолчит. А Дарьянэ войдет в Липкин кабинет, как есть, в рваном платье, измученная, но несломленная, с веточками Принамкских буреломов в курчавых волосах. В кабинете, кроме Костэна, непременно должен быть Юрген. И они оба разинут рты, в точности, как Тоня. "Откуда ты, Дарьянэ?" — ахнет бравый агент. А Юра добавит: "Не верю своим глазам, ведь я уже успел счесть себя вдовцом!"

— Рано обрадовался, — проворчала в ответ своим мыслям Даша и принялась фантазировать далее.

А потом они вообще утратят дар речи. Потому что Даша в подробностях и по всей форме доложит о произошедшем. Нет, для начала она прогонит из кабинета Юргена. Вдруг ему это знать не положено? Да, и вот пусть пристает потом с расспросами! А Липка по окончании рассказа выпишет ей медаль. Нет, целый орден! Ведь благодаря Дашиному подвигу сильфы узнали правду о людях и обрели среди них нового честного союзника — обду Климэн. А в честности Климы Дарьянэ даже не сомневалась.

По окончании рассказа Липка посмотрит на нее и скажет: "Даша, тебе ведь немедленно нужна помощь врачей! Похудела, осунулась, выглядишь такой измученной! А может быть, ты ранена?". А Даша ответит: "Нет, я не ранена". Но побледнеет и сделается прозрачной. Костэн кликнет Юру, и тот на руках понесет Дашу в лазарет. А потом будет еще целую неделю навещать, и так же на руках заберет домой. И все у них будет потом хорошо, потому что Юра поймет: Даша умная, смелая и… и красивая, в конце концов! А еще Юра запросто может ее потерять, при их-то опасной работе. Так вот, он проникнется, и не жизнь пойдет дальше, а самая настоящая сказка!

Постепенно сильфида замедлила шаг. Она начинала уставать. Земля у кромки поля была рыхлой, комковатой, приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не спотыкаться на каждом шагу и не насыпать в обувь песка. Поле все тянулось и тянулось. Казалось, заветный конец леса не приблизился совершенно.

— У, понасеяли тут полей, — проворчала Даша, нагибаясь и срывая большой золотисто-зеленый колос. Зерно еще не выспело и имело отчетливый травянистый привкус. Но сильфида успела проголодаться, поэтому за первым колосом последовали второй и третий. — Эх, рассказать кому, что ела неспелое зерно прямо так, с земли — и не поверят ведь!

Даша специально пошла налегке, не стала брать с собой никаких пожитков. Все равно ничего своего у нее не было. Сильфида рассчитывала добраться до своих уже к вечеру, поэтому решила, что какие-либо вещи ей ни к чему. А Климе и прочим они нужнее, им еще неблизкий путь предстоит. До самой ведской границы и дальше, до родной Тенькиной деревни. Даше сделалось грустно, от былой легкости не осталось и следа. Увидятся ли они еще хоть когда-нибудь? Получится ли у Климы взять власть? Хотелось бы верить!

В один прекрасный момент Даша поняла, что конец соснового леса постепенно начал приближаться, и с каждым ее шагом — все быстрее и быстрее. Обрадованная сильфида встряхнулась, позабыв о боли в натруженных ногах, о голоде, вообще обо всем, кроме одного: дойти. И оказаться дома, на пороге только что придуманной мечты.

Солнце поднялось уже высоко, а вскоре начало постепенно клониться к закату. Даша повернула на север, оставляя золотистое поле за спиной. Впереди маячил новый лес — постарше, погуще. Вскоре сильфида углубилась в него, отмечая, что леса ее родины, даже приграничные, по сравнению с Принамкскими все равно что домашние щенята и матерые волки. Ни дикого бурелома с крокозябрами, ни мшистых вековых дубов, ни сотни видов поганок. Да и вообще растительность скудная. Чтобы найти в сильфийском лесу вдоволь грибов и ягод, надо быть невероятно везучим, обладать интуицией наподобие Климиной и вдобавок прослоняться по чащобе несколько недель. Хотя, какая там чащоба… Название одно.

Лес прозрачный, пронизанный воздухом и синеватым эхом. Где-то наверху поют птицы, мошкара кружит в солнечных лучах. Видно в таком лесу на много шагов вперед, а слышно и того дальше. Вот Даша и услышала. Голоса. А когда поняла, что один из них принадлежит Липке, едва не заорала от радости. Но, к счастью, сдержалась. И определила, что обладатель второго голоса ей тоже известен. Тот самый "коллега", якобы охранник, мучитель из Зигара. Но что они делают здесь вместе? Неужели Костэна тоже взяли в плен?

От этой мысли у Даши внутри все похолодело. Она замедлила шаг и пошла тихо-тихо, благо, успела научиться почти бесшумно передвигаться по лесу. В Принамкском крае без этого умения никак. Когда голоса стали слышны отчетливей, Даша и вовсе припала к земле, поползла, скрываясь за редким зеленым кустарником и стволами деревьев.

Ее взору открылась залитая оранжеватым уже солнцем поляна с прудом. Судя по всему, довольно глубоким. Над темной гладью, усыпанной иголками и шелухой шишек, нависали тонкие сосенки и молодые ивы с золотистыми ветвями. А у берега преспокойно вели беседу Костэн Лэй и агент орденской разведки, Дашин мучитель. Рядом стояли еще трое людей. Из сильфов Костэн был один. Чуть поодаль, прислоненные к поросшему иссушенным на солнцепеке мхом валуну, лежали доски. Гербовая, бело-голубая — Костэна; зеленые, с облупившейся краской — орденцев. Липка стоял к Дарьянэ спиной, и девушка могла судить о выражении его лица только по скучному официальному тону:

— Принамкская сторона по договору от двадцатого дня месяца ноября девять тысяч трехсот шестого года с сотворения мира обязуется обеспечивать полную безопасность послов Ветряных Холмов на землях Ордена. А вы…

— Но это случайность, единичное происшествие, — оправдывался "коллега". Он, напротив, был повернут к Даше лицом, выражение которого было самым что ни на есть заискивающим. Даже просто по голосу слышно, что человек откровенно лебезит перед сильфом. Смотреть на это было противно. А еще противнее вспоминать, как этот якобы добренький и покорный избивал ее вот этим кованым сапогом.

— У вас эти "единичные случайности" произошли уже несколько раз за последний год, — раздраженно парировал Липка. — И от лица отправляющей стороны я уполномочен заявить ноту протеста принимающей стороне, а также высказать ряд официальных предупреждений. Полный список приведен в дипломатическом письме Верховного сильфа, которое я вручил вам в начале нашей встречи. А лично от себя хочу добавить, — голос агента вдруг изменился, из безразличного превратился в жесткий, даже злой. — Разберитесь уже, наконец, со своими разбойниками, или будем разбираться мы.

— Это угроза? — подобрался "коллега".

— Нет, — Костэн почти шептал, и Даше приходилось навострить уши. — Это не угроза. Пока.

— А не слишком ли много вы от себя говорите? — человек уже не лебезил, а выглядел даже возмущенным. Дарьянэ захотелось придушить лицемера. Она-то знала всю правду.

— А вы не слишком рано обрадовались, что дело опять ограничилось письмом Верховного? — загадочно бросил Костэн.

— Что вы имеете в виду?

— Я? Ничего.

— В таком случае, полагаю, встреча подошла к концу, — сказал человек после недолгого молчания, во время которого, как показалось Даше, они с Липкой пристально глядели друг другу в глаза.

— Верховный ждет ответа в виде принятых мер, — вместо прощания сказал Костэн, идя к своей доске. Даша сумела разглядеть начальника в профиль и заметила, что у того бледное усталое лицо и нахмуренные брови.

Тут до сильфиды дошло. Липка здесь, люди только что солгали ему, будто на Дашу напали разбойники, как и на прочих послов. А сейчас Липка улетит, и она останется совсем одна! Снова, когда спасение было так близко, когда не иначе как Небеса предоставили ей шанс разоблачить этих негодяев и палачей лично.

Больше Даша не раздумывала. Подхватилась и как была, растрепанная, в рваном платье, выбежала на полянку с громким отчаянным криком:

— Липка, я тут! Это они все подстроили!

Подлетела к дорогому начальству и повисла у него на шее, мертвой хваткой вцепившись в форменную куртку с погонами. И пусть теперь только попробуют снова взять в плен! Они на своей земле, в своем праве, а проклятые люди должны убираться восвояси! А лучше устыдиться, сдаться и позволить судить себя по законам дружбы держав. Так думала Дарьянэ, сейчас не видя, не слыша и не понимая ничего вокруг себя. А понимание ситуации состояло в том, что их двое, мужчина и девушка, против четверых хорошо вооруженных и обученных людей, а на многие версты вокруг ни души. Поэтому вопрос, чья здесь земля, несколько теряет актуальность.

Если бы сейчас Даша обратила внимание на обычно бесстрастное и открытое Липкино лицо, то очень удивилась, увидев, сколько противоречивых чувств может оно выражать. За последние недели Костэн Лэй уже трижды успел оплакать свою несчастную стажерку и мысленно казнить себя через повешение без права вознестись к Небесам. Сейчас же он настолько опешил, обрадовался и снова испугался за ее жизнь, что совершил непозволительную ошибку: застыл на несколько роковых секунд. Этого времени хватило орденцам, которые прекрасно знали, что Дарьянэ вполне может быть жива, опомниться и обнажить ортоны. Костэн за свое оружие — тонкую саблю в посеребренных ножнах — взяться так и не успел. Хотя бы потому, что воскресшая стажерка неосмотрительно прижала рукоять бедром.

— Какое досадное недоразумение, — теперь "коллега" говорил совсем иначе, чуть растягивая слова. Он явно отыгрывался за свой прежний заискивающий тон. Перед всеми, включая собственных подчиненных.

— И впрямь досадное, — Липка говорил довольно спокойно, что давалось ему совсем непросто: острия ортон оказались нацелены в первую очередь на него. — Может, договоримся? — агент невинно взмахнул ресницами.

Но это был тот редкий случай, когда красивые голубые глаза ни на что не влияли, а в полюбовное разрешение конфликта одинаково не верили обе стороны.

— Думаешь, я тебе поверю? Нет уж. Лишние свидетели ни к чему, попались вор-робушки, — с особенно явным наслаждением. Последние лет эдак пятьсот крайне немногие люди могли похвастаться тем, что сумели зажать сильфов в угол и диктуют им свои условия. Впрочем, сейчас диктовать было нечего. — Связать и утопить.

— А не проще заколоть? — вполголоса уточнил кто-то, и одна из ортон чуть дернулась, касаясь Липкиного горла.

— Кровь не развеивается, — просветил "коллега", с торжеством глядя на пленников. — Нам ни к чему пачкать нашу репутацию.

— Вы действительно полагаете, что никто из моего руководства не знает, куда и зачем я полетел? — холодно уточнил Костэн Лэй. На ортоны он не смотрел, хотя выглядел бледнее обычного.

— А вы действительно полагаете, что и в этом лесу не может оказаться разбойников? — в тон ему поинтересовался орденец. — Вашу саблю, господин Костэн. Слишком тонкая работа, я не хочу, чтобы мой трофей полоскался в воде. И без резких движений.

Дарьянэ страшно перетрусила. Оказывается, невероятно трудно сохранить серьезную и невозмутимую мину, когда тебе к горлу приставляют острый кусок металла. В ушах сразу начинает бешено стучать кровь, и внезапно осознаешь: одно лишь неосторожное движение, и эта кровь хлынет из твоей шеи. А если двинется держащий оружие? И как тут не трястись, подобно сухому листу на холодном ветру, как заставить глаза быть не выпученными от ужаса, а обычными, словно ничего особенного не происходит.

А у Костэна Лэя даже голос не дрожал. И руки двигались медленно, плавно, с опасливой осторожностью. Даша вжалась в него, словно Липка мог защитить. Он ведь настоящий агент, не то что она, почему же он не…

— Разметай их.

Еле слышный шепот у самого уха. Дарьянэ не поняла. Разме… разметать? Он о чем? Это как? Кого — их? Зачем? Она подняла на него недоуменный взгляд.

— Разме-тай, — выдохнул Костэн, медленно передавая саблю человеку.

— Что? — решилась переспросить она.

— Раз-метай. Быстро…

— А?

Шелест леса, плеск воды, тяжелое дыхание людей — краткое мгновение тишины…

— ДУРА! — рявкнул Липка, с неожиданной силой бросая Дарьянэ наземь, через какую-то простую подсечку, и сам уходя от ортон. Резко развел руки в стороны, а потом схлопнул. Даша еще подумала: как по учебнику.

Остановившееся время понеслось галопом. От хлопка поднялась довольно приличная волна воздуха, сбившая людей с ног. И до лежащей носом в дерн Даши наконец-то дошло.

"Небеса! Дура! Какая же я дура!"

Она никогда прежде не покидала Холмов, росла в одном доме с сильным воздушным магом. И слишком привыкла к тому, что на все создаваемые ею колебания ветров найдется управа. Дарьянэ совершенно забыла, что люди, а тем более отказавшиеся от колдовства орденцы, не владеют магией воздушных потоков, не способны говорить с ветрами. И они сами не могли рассчитывать на подобные ее умения: хорошие маги в послы не шли, занимались другими делами. Это у молодой Дарьянэ дар вышел неустроенным из-за детской лени, недостатка воспитания и мечты о тайной канцелярии.

"Ведь я еще тогда, в день пленения, могла топнуть ногой, развести вот так в стороны руки, устроить ураган и сбежать! Великие Небеса, за что вы дали мне силы и амбиции, но не дали ума? А я еще думать пыталась, рассуждать, выводы какие-то делала! Казалось, видела Костю… Крокозябра лысого я видела! Настоящий Костя Липка сразу же сообразил, что делать, и мне, дурище, пытался намекнуть, но я ничего, ничегошеньки не поняла!"

Тут до Дарьянэ дошло еще одно. Она вспомнила главную хохму четырнадцатого корпуса: Липка не умеет говорить с ветрами и ходить по облакам, как ни старается. А сейчас? Что было сейчас?

"Что же я лежу-то?! Надо встать, помочь ему!.."

Дарьянэ вскочила на ноги, призывая ветра. Сквозняки пели у ее ног, срывались с пальцев гудящими всплесками. Теперь сильфида стояла между Костэном и людьми. Они еще не успели снова приблизиться, окружить, наставить оружие. Вместо этого орденцев опять смело порывом ветра — куда более сильным. Их отбросило к краю поляны. Свистело в ушах, пригибалась к земле редкая трава, с корнем вырвало пару кустарников.

— Сдавайтесь! — крикнула Дарьянэ.

— Скажи им, чтоб убирались восвояси, — голос Липки, стоящего позади, был каким-то странно напряженным, а еще глухим и тихим. Даша начала было оборачиваться, но агент одернул: — Не выпускай их из виду. Вели забирать доски и улетать. Когда взлетят — направь поток ветра отсюда подальше.

— А разве мы не пленим их?

— Ветром нельзя связать. А другой силы у нас нет. Мы лишь можем держать их… — голос Костэна сорвался в хрип, но тут же снова выправился: —…на расстоянии. Делай, что говорю, ну! Пусть берут доски и улетают…

— Возьмите доски и улетайте! — послушно повторила она. А от себя запальчиво добавила: — Прочь с нашей земли!

Очередным порывом ветра доски смело в сторону их владельцев.

На лице агента орденской разведки застыло выражение обиды и какого-то вселенского непонимания. Если эта девчонка могла такое и прежде, то почему не вырвалась сразу? Слишком глупа? Или наоборот, это была секретная операция тайной канцелярии? Орденцу еще предстояло долго ломать голову над этим вопросом и подобными ему, а пока он вынужден был приказать:

— Улетаем.

— А как же?.. — заикнулся было кто-то.

— Улетаем, я сказал! — рыкнул агент, вне себя от злобы и унижения. Люди крайне редко сталкивались с таким видом сильфийской магии, когда ветер рвется прямо из рук, вибрирует пространство, отступают под напором Небес Вода и Земля, а сквозняки заплетаются в косы ураганов и смерчей. И хорошо, что редко. А то жуть берет, и в голове начинает вертеться идеологически ошибочный вопрос: а правильно ли сделал Орден, отказавшись от таинств колдовства? С другой стороны: был ли выбор? А дальше думать не только ошибочно, но и преступно. Потому что если колдовство полезно, то полезны практикующие его веды, которые, как известно, до сих пор преданы обде. Выходит, обда тоже не такое уж беззаконие?..

Дарьянэ стояла в напряжении, готовая дать отпор, пока четыре доски с летчиками не превратились в точки и, гонимые ветрами, не исчезли в просторе небес. И только потом обернулась к Костэну. Да так и ахнула.

Сильф был бледен, нос заострился, огромные голубые глаза запали и выглядели пугающе. Непонятно, как он еще ухитрялся держаться на ногах, притом без посторонней помощи: голубую форменную куртку заливала липкая алая кровь, без остановки хлещущая из глубокой колотой раны на груди. Все-таки его успели зацепить острием ортоны…

— Липка! — сдавленно вскрикнула Даша, сама бледнея. От ужаса даже закружилась голова. — Как же ты так…

— Прекрати истерику, — Костэн пару раз моргнул: стажерка расплывалась перед взором. — Помоги мне лечь и замотать рану. Все в порядке, через час должен прилететь Юрка. У нас уговор.

— Целый час?! — Даша всплеснула дрожащими руками, а потом все-таки попыталась выполнить Липкину просьбу. — А если ты не доживешь?

Понадобилось не столько помогать лечь, сколько замедлять падение: ноги агента самостоятельно подкосились, едва тот осознал, что самая главная опасность в виде орденцев улетела восвояси и больше не вернется.

— Доживу, куда я денусь. Не смей паниковать, ты агент или канцелярская курица? Если уж я как-то выдал ту волну ветра, умереть после этого просто не имею права…

Костэн и сам не понимал, какие скрытые резервы всколыхнулись в нем, когда он увидел Дарьянэ целой и невредимой, пусть и творящей глупости. Позволить ей погибнуть здесь, на его глазах, казалось самым страшным на свете преступлением. Против собственной совести, природы. Против Небес. Может быть, именно поэтому они впервые заговорили с ним? Может, прежде людские корни не позволяли ему быть по-сильфийски искренним и преданным, взывая к Небесам? Он родился слишком человеком, он мог бы запросто уйти делать карьеру в Принамкский край, но предпочел остаться здесь, на Ветряных Холмах, и всю жизнь положить на то, чтобы докричаться до Небес. А сегодня — они ответили. Разве можно после такого умереть? Лишь отъявленный фаталист способен на это, а Костэн Лэй фаталистом не был. Какая смерть, когда столько дел на носу? Грядет политическая интрига, подобных которой не бывало, если верить истории, уже многие столетия. А еще мучает вопрос: если Небеса откликнулись теперь, снизойдут ли они до него впоследствии? Костэн непременно попробовал бы и сейчас, не будь ему так больно, не кружись голова…

— Никакой я не агент, — всхлипнула Дарьянэ, дрожащими непослушными пальцами расстегивая на куртке начальника "змейку". — Почему я не додумалась до этого раньше? А теперь из-за моей дурости вы умираете.

— Я не умираю, — упрямо прохрипел Липка.

— Нет, — Даша уже рыдала, — вы умираете, вон, пальцы уже прозрачные.

— Ничего они не прозрачные. Кажется тебе.

— Ага, к-кажется! Как же… Вон, я каждую косточку через кожу вижу… А на мизинцах уже и кости просве-е-ечивают…

— Не реви. Сердце вроде не задето, легкое тоже. Разорви мою рубашку, тряпками закрой рану… — на свои пальцы Липка, в отличие от стажерки, старался не смотреть.

Хлюпая носом, Дарьянэ принялась возиться с рубашкой. Разорвать добротную, хоть и тонкую ткань силенок хватило далеко не сразу, но дело все-таки пошло. Периодически девушка испуганно заглядывала в зеленоватое лицо начальника и принималась причитать:

— Ох, вы же умираете, Юра не успеет, вон, и нос прозрачный, это все я виновата…

— Сказано тебе: выживу, — губы немножко онемели, язык заплетался, в голове стоял туман, но терять сознание Липка себе запрещал. — И перестань себя винить. Видела бы ты Юрку на первом задании. Да и я тоже хорош был. Главное, ты вернулась живой, на большее я и не рассчитывал.

— Вы? — изумилась Даша. Едва бинтовать не прекратила, но вовремя опомнилась. — Как же это… Расскажите! Ой, что это я… Молчите лучше, не надо вам говорить! Вы же умираете… — конец фразы утонул в очередной порции рыданий.

— Можно и рассказать, — перед глазами стояло небо. Голубое и огромное. Кажется, оно звало к себе. Ну, нет! Еще и на земле дел хватает! — Только прекрати голосить, словно я развеиваюсь тут.

— Так вы же и развеиваетесь… Вон, уже веки просвечивают…

— Пустяки. Умей владеть собой, как подобает настоящему агенту.

Это немного помогло. Дарьянэ стала всхлипывать тише, а шмыгать носом — реже. Потом Липка что-то рассказывал ей. Кажется, байки о своем первом визите в Принамкский край. Первом в качестве агента, разумеется. В детстве они с семьей иногда ездили на родину прабабушки. Честно говоря, самый грандиозный в жизни Костэна провал случился именно с пресловутыми аукционными досками, а в агентурной работе он всегда был аккуратен и предусмотрителен. Но не станешь же сейчас добивать этим перепуганную девчонку с неплохими задатками? Вот и приходилось байки травить.

— А я обду в Принамкском крае встретила.

— Кого? — Липке показалось, что он ослышался. Даже дурнота на время отступила.

— Обду. Настоящую, как раньше.

— Тебе не примерещилось? Обда убита пятьсот лет назад.

— Нет, это новая обда. Живая. Ее зовут Климэн Ченара. Она хочет снова забрать себе власть и тоже ненавидит Орден.

— Тоже?

— Разве после всего, что было, Холмы продолжат союзнические отношения?

— Даша, ты уверена, что тебя не надули?

— Уверена! Вы бы видели, какой у нее взгляд! Какие повадки, осанка! А какие речи она говорит! — вспоминая о Климе, Дарьянэ даже позабыла реветь. — Без сомнений, настоящая обда. У нее кровь светится, есть кулон с формулой власти и золотая диадема, которой она коронует себя сама, когда одолеет Орден. Она хочет впоследствии дружить с Холмами и развивать торговлю.

— Так, давай ты мне потом об этом доложишь. А лучше составь письменный отчет о своих похождениях и о встрече с обдой. Я сейчас немного не в том состоянии, чтобы мыслить конструктивно…

Зря он это сказал. Стажерка опять ударилась в рев.

Время тянулось ужасающе медленно, а Костэн Лэй таял буквально на глазах. Даше казалось, что прошел не час, а много больше, по крайней мере часа четыре, прежде чем на северо-востоке в небе показалась крохотная светлая точка. Юргена девушка была способна узнать даже по силуэту. Она вскочила, замахала руками. Хотела закричать, чтобы летел быстрей, но вовремя опомнилась: все равно не услышит с такого расстояния.

…Пара десятков долгих минут — и Юра приземляется, немного неловко, царапая днище белой доски о мшистые камни, сбивая и ломая стебли крохотных ромашек. Это выдает его волнение.

— Дашка… откуда? Что с Липкой?!

Она хочет повиснуть у него на шее, обнять изо всех сил, прижаться щекой к щеке, поцеловать прямо в губы — ей впервые не противно, а очень даже хочется поцеловать кого-то в губы — но Костэн умирает, и даже любовь отступает куда-то далеко, за границу прежней жизни, в которой все просто и ясно, в которой люди Ордена — союзники, а не злейшие и коварнейшие из врагов. Где нет обды, наконец! Потому что обда — слишком странно, слишком непонятно. И при взгляде в затягивающие Климины глаза всегда создавалось впечатление, что уже ничего и никогда не будет как прежде.

У Даши дрожат руки, и Юрген сам наскоро скрепляет доски. Потом они вдвоем перетаскивают на них Липку…

— А выдержат?

— Должны. Эти новые, попытка совместить легкость и грузоподъемность. Ты не тяжелая, да и Липка сейчас легче перышка… Только бы важные органы не успели раствориться…

Костэн Лэй уже без сознания, сквозь прозрачные пальцы просвечивают земля, светлая эмаль доски, а через кожу головы — красноватый череп. И это страшно, очень страшно, куда хуже, чем тот скелет в подвале, Даша боится смотреть, и ее посещает идиотская мысль, что в смерти людей куда больше эстетики…

Трудно сказать, чья медицина развита лучше: людская или сильфийская. Ибо еще ни одни людские методы не помогли сильфу, и ни один человек не встал на ноги благодаря сильфийским врачам. На территории Ордена в каждом городе основано по паре-тройке отдельных лечебниц, веды лечиться предпочитают по старинке, у знахарок на дому. Сильфы тоже не устраивают отдельных лечебниц, врачи принимают нуждающихся у себя. Да и при корпусах тайной канцелярии есть аптеки или лазареты.

Липку принесли в лазарет при четырнадцатом корпусе. Спустя четверть часа туда примчалась непонятно как обо всем узнавшая Ринтанэ. Юру и Дашу в лазарет не пустили, да и вообще не пускали туда посторонних, коими считались все, кроме раненого и врачей, но Риша каким-то чудом ухитрилась пробиться к своему Косте.

Юра с Дашей ждали исхода в осиротевшем без Липки кабинете. А заодно, чтобы не держать пугающую тишину, разговаривали. В ходе беседы Дарьянэ узнала причины свадьбы, а Юрген неожиданно для себя обнаружил, что его жена не такая уж и дура, коей казалась поначалу. С Дашей можно было запросто обсудить все, что касалось новых моделей досок, высказать ей свои соображения насчет политической ситуации в мире, при этом получить довольно сносный и почти логичный ответ. А то и вообще вступить в полемику. Да, Дарьянэ, в отличие от прежних пассий Юргена, умела полемизировать. Особенно, если не выходила при этом из себя.

Они немного обсудили тот факт, что теперь у них одна общая кровная сестра на двоих, прикинули, как бы сами могли поступить на месте родителей. В который раз вспомнили, что все-таки не мешало бы купить новые кровати в спальню. А потом разговор плавно переметнулся на тему обды.

— Ты уверена? — в который раз переспросил Юра, по долгу службы знавший о прежних властителях Принамкского края немного больше, чем упоминалось в официальных источниках.

— Всецело! — отрезала Даша. Она сидела в кресле для посетителей, нахохлившись, как мокрый воробьишка, и жевала зеленоватую пряную лепешку из укропной муки, которую впопыхах и без лишних вопросов ей сунула понимающая Тоня. И казалось, что ничего вкуснее этой родной лепешки без крохи зерна и капли жира девушка никогда не ела. — У нее кровь светится. Она говорит — и ее слышат, за ней идут. Ты ведь только что рассказывал мне про магию слов. Так вот, действие этой самой магии я наблюдала все минувшие дни. Клима творит ее, даже не понимая, что делает. Она и впрямь говорит формулами, притом выстраивая их на ходу и совершенно не задумываясь! А какие у нее глаза… Черные, что дно колодца, а в них — искры.

— Климэн Ченара, — пробормотал Юра. — Что-то знакомое. Где-то я слышал это имя… Постой-постой, глаза, говоришь? Ты не запомнила часом, нос у твоей обды длинный и горбатый?

— Верно. А ты откуда знаешь?

— В начале лета меня пролетом занесло в Институт. Там я ее и видел. Надо же, кто бы мог подумать…

— Теперь ты понимаешь, что она не может не быть обдой!

— Теперь я понимаю, почему в этом уверена ты, — поправил Юра. — Обда или нет — не только нам решать. Нужно обо всем доложить начальству.

— Липке? — Даша впервые заговорила о раненом.

— И ему тоже, — кивнул Юрген. — Он поправится, Даш. Липка и не такое может. Он ведь настоящий агент.

— А настоящий агент должен быть горд, хитер и многофункционален…

— Чего?

— Да так. Вспомнилось.

За окнами моросило. Небеса с ворчанием двигали тяжелые сизые тучи. Дождь начался совсем недавно и только усиливался, чередою дробных ударов простукивая крыши. Пахло пылью, мокрым укропом и холодными ветрами — обычный запах Холмов. А непогода потихоньку разворачивалась, ползла на юг и юго-запад, в орденскую часть Принамкского края. Словно сами Небеса гневались на вероломных людей и желали покарать их хотя бы дождями да ураганами. На ведскую же сторону сильфийские тучи не совались — юго-восток хранили высшие силы Земли и Воды: колдуны как-то умели отгонять непогоду.

…Костэн Лэй очнулся неделю спустя. И, едва открыв глаза, увидел Ришу, свою Ришу, сидящую у изголовья и сжимающую его истончившуюся, но уже не прозрачную руку.

— Пусть ты развеешься тысячу раз, — сказала Риша, и в голосе ее стояли слезы, — но даже Небесам я не позволю нас разлучить!..

* * *

— Добро пожаловать! — жизнерадостно сообщил Тенька на опушке соснового леса. — Во-он за той рощей, холмами и речкой мое село. Почти пришли. Только на капище заглянем.

— Какое капище? — подозрительно уточнила Клима.

— Высших сил, конечно! Не крокозябр каких-нибудь. Одно из самых старинных, между прочим. Его сложили еще во времена первой обды, если молва не врет.

— А может, вы потом на свое капище заглянете? — поморщилась Ристинка.

Гера ее молчаливо поддержал.

До родных Тенькиных мест они добирались почти два месяца, постоянно петляя, путая следы и почти не ночуя в жилищах людей. На этом настаивала Климина интуиция, которую в конце концов тихо проклинала даже сама обладательница, хотя не подавала виду. Лучше лишний раз поспать в чащобе, чем пойти за стены крепости, когда чутье кричит об опасности. И по этому вечному ощущению опасности, которое усилилось на границе, а потом сошло на нет, Клима знала, что на них, а точнее, на нее, ведется серьезная охота.

Раз или два их даже почти настигли. Например, когда они переправлялись через какой-то полноводный приток Принамки. Теньке тогда вздумалось проверить изобретенное накануне колдовство. В итоге нормальные люди переправлялись вплавь, таща вещи на наскоро связанном Герой плоту, а неугомонный вед шел по воде аки посуху, с обалделой радостью поглядывал на спутников сверху вниз и пытался на пальцах объяснить, какие естественные свойства организма его угораздило поменять, что за формулы этому соответствуют, сколь великий вклад сие изобретение внесет в развитие теоретического колдовства, и в чем заключается его практическая польза. Теньку слушали, но не понимали. Особенно, когда колдун начинал скатываться на терминологию, и его рассказ превращался в бесконечное нагромождение мудреных фраз вроде: "Плоскость воды преломляется по третьему вектору условной упругости тела, погруженного в воду на длину второго вектора, что по теореме Савая свидетельствует о возможности изменять естественные свойства не всей поверхности тела, а его соотносительных частей, которые…"

Гера в Тенькиных речах понимал только предлоги и с чистой совестью обзывал измышления друга ведской тарабарщиной. Тенька в долгу не оставался, во всеуслышание заявлял, что Гера — невежда орденская, и продолжал рассуждения вслух. В такие моменты колдуна было бесполезно останавливать и одергивать, даже Климе это почти не удавалось. Благодаря хваленой интуиции обда чуяла общее направление Тенькиных речей, а иногда даже могла вставить пару дельных слов, за что вед ее необычайно уважал. Ристинка, получившая прекрасное домашнее образование и не понаслышке знакомая с естественными свойствами, математикой, астрономией, теорией природных ритмов и прочими науками, больше других понимала суть Тенькиной болтовни, но предпочитала этого не показывать, лишь однажды заявив, что все ведское колдовство — одно сплошное искажение. Но Тенька на это совсем не обиделся, наоборот, с энтузиазмом закивал и сообщил, что искажение в колдовстве бывает достоверным и недостоверным, а виды искажения в свою очередь подразделяются на множество сортов. И не подумывала ли Ристинка тоже заняться колдовством, раз так замечательно все схватывает. Бывшая благородная госпожа оскорбилась не на шутку и еще неделю с колдуном не разговаривала.

Итак, после благополучной переправы через реку выяснилось, что на том берегу их подстерегает засада, и надо поскорее делать ноги. А Герино стремление не убегать, а встретить опасность лицом к лицу — форменное самоубийство.

День тогда был пасмурный, час ранний, по земле стелился густой туман. В этом тумане-то и выяснилось, что Тенька не учел упомянутую теорему Савая и изменил свойства всей поверхности тела. В итоге колдун продирался сквозь туман словно через озеро вязкой болотной жижи, и никакими силами невозможно было ускорить его движение. К счастью, все обошлось. "Правая рука" героически отвлек преследователей на себя, а за это время горе-изобретатель сумел измыслить способ вернуть своему телу прежние свойства.

Подходило к концу теплое грозовое лето. На деревьях в лесах становилось все больше желтой листвы, а под деревьями — вдоволь грибов и ягод. Гера даже приноровился охотиться, и часто к ужину у беглецов была свежая дичь. Тенька тоже пытался присоединиться к Гере, но его каждый раз новые способы охоты были столь экзотичны, что если добыча не взрывалась сразу, то непременно оказывалась напрочь "искаженной", как говорила Ристинка, и оттого непригодной в пишу. Поэтому Теньке поручали разные невинные дела вроде поиска дров, розжига костра и охраны девчонок. Последнее тоже не обходилось без приключений. Как-то раз вед чего-то такого намудрил с границами их лагеря, что в радиусе километра из леса ушли все звери, а комары дохли на лету. Костер у Теньки тоже всякий раз выходил оригинальным. Колдун считал делом чести изменять естественные свойства пламени, поэтому еще никогда оно не выходило нормального оранжевого цвета. Алое, зеленое, синее, кислотно-фиолетовое и воняющее горелыми портянками, прозрачное и еле заметное, зато такое жаркое, что оплавилось дно котелка; завивающееся барашками, насвистывающее музыку, мурлыкающее, черно-белое; пахнущее дорогими духами, но совершенно холодное, заморозившее до состояния глыбы льда воду для супа — каждый розжиг костра в Теньком исполнении оборачивался цирковым представлением.

Ристинка занималась уборкой и готовкой, Клима же на привалах не делала ничего. Она руководила в пути и считала, что этого достаточно. Впрочем, единственный раз Климу всей компанией уговорили помыть посуду. Обда проделала это с видом громаднейшего одолжения и, как пыталась потом доказать Ристинка, исключительно из вредности утопила многострадальный котелок. Посудину из глубин озера пришлось вылавливать Гере и Теньке с помощью палки, брани и прикладного колдовства. Больше на Климу хозяйственных дел не спихивали, разве что Ристя частенько принималась ворчать, но без особого результата.

Ночи становились все холоднее, любителей вольной лесной жизни среди путников не наблюдалось, поэтому все уже считали дни до прибытия, частенько донимая Теньку расспросами на тему: "Сколько нам еще осталось?" Не лишенный чувства юмора вед отвечал, что жить все они будут долго и счастливо, хотя он тут совершенно не при чем. А до его родного села еще неделя пути… пять дней… три дня…

— …Ни на какое капище я не пойду! — заявила Ристинка. — Я хочу тепло, крышу над головой и наконец-то нормально помыться! С меня хватит! Высшие силы, лучше бы я умерла!

— Тебя проводить обратно? — хмыкнула Клима.

Бывшая благородная госпожа послала обде уничижительный взгляд.

— Клима, — осторожно произнес Гера, — но ведь пара дней действительно погоды не сделают.

— Я должна поклониться высшим силам, — отрезала Клима. — Они не хотят моего промедления. Идем на капище. Тенька, показывай дорогу.

— Вот кто тебя за язык тянул, — вполголоса проворчал Гера другу.

— Но это и правда очень важно, — пожал плечами Тенька. — Да и мне нужно повидать высшие силы. Перед дорогой на земли Ордена я тоже заходил туда и просил их снисхождения. Видишь, как интересненько все в итоге обернулось!

Капище представляло собой круглую полянку, надежно сокрытую в зарослях чащобы. Но не темным заплесневелым буреломом, как место поклонения крокозябрам, а светлой молодой порослью ивняка. По краям полянки росли огромные, почти с кулак, ландыши и некрупные густо теснящиеся ромашки с мясистыми желтыми серединками.

— Ничего себе, — выдохнул Гера, опасливо поглядывая на ландыши-переростки. — Тенька, ты говорил, бываешь тут… Твои фокусы?

— А мне нравится, — благосклонно мурлыкнула Клима. Она любила ландыши, особенно крупные.

— Не, — ухмыльнулся вед. — Это все высшие силы. Любое их капище — это уединенное местечко с ивняком, где растут ландыши с ромашками и присутствует источник воды — колодец, криничка, ручеек, даже болотце годится. Еще там непременно должны быть замшелые камни — пара валунов или много булыжников.

В центре капища и правда находился широкий, но неглубокий колодец, больше напоминающий крохотную каменную беседку, заросшую мхом. Из такого колодца невозможно было взять воды, только прикоснуться к ней рукой — дно редко устилали темные от времени деревянные доски. Некоторые рассохлись и набрякли от влаги, некоторые — проросли. Пахло землей и сыростью.

— Есть природные капища, — продолжал объяснять вед, — а есть рукотворные, вроде этого. Разницы нет, главное — вера человека.

Тенька первым делом нарвал солидный букет ромашек.

— Это в дар высшим силам? — уточнил Гера.

— Это в дар сестре, — рассмеялся колдун. — Должен же я Лернэ хоть какой-то гостинец притащить. Она уверяет, что именно из ромашек с капища получается самый вкусный и наваристый напиток. Нервы успокаивает, да и вообще…

— Что-то вроде сильфийского укропника?

— Ха! Да их паршивый укропник с нашим ромашковым отваром и рядом не стоял! Клима, хватит на ландыши смотреть, лучше рви их и плети венок. Начнем.

Гера и Ристинка сели в отдалении, чтобы не мешать. Обда и колдун подошли к колодцу. Тенька прикрыл глаза, что-то нашептывая, и венок в руках Климы рассыпался серебристым пеплом, опадая в воду.

— Теперь прополощи руки.

— Просто прополоскать? — уточнила Клима, наклоняясь.

— Ну… некоторые оригиналы вываливаются в земле с капища целиком и ходят так по несколько дней, пугая народ свои беззаконным видом, но тебе, моя дорогая обда, да и всем нормальным людям, достаточно просто ополоснуть руки. Ага. Так, а теперь садись на колени рядом с камнями и водой. И говори.

— Что говорить? — это была та редкая минута, когда Клима ощущала растерянность.

— Да что хочешь. От сердца говори, главное. А я подожду тебя с остальными на краю полянки.

И обда осталась наедине с высшими силами. В колодце словно кровь пульсировала вода. А камни подобно плоти защищали ее от опасностей внешнего мира. Кровь и плоть. Вода и Земля.

"А ведь наш край — он живой. Он и есть — высшие силы. Мы рождаемся в колыбели Воды и Земли, эти стихии целую жизнь идут с нами об руку, а потом забирают обратно к себе. К чему недостижимые Небеса, если можно вот так запросто прикоснуться к своим корням. К прошлому и будущему. Вода и Земля кормят нас, дают нам знание о себе. Они защищают нас — но и мы всякий раз встаем на их защиту! Они дают нам таинство колдовства, а мы никогда не используем его во вред высшим силам. Они дают Принамкскому краю обду — и обда клянется вовеки жить лишь во благо своей земле и своему народу. Не это ли — мир? Не это ли — должный порядок вещей?"

Слова и правда шли от самого сердца. Не могло быть иначе.

— Высшие силы Земли и Воды, вечные, всемогущие, милосердные. Я, Климэн Ченара, новая обда Принамкского края, здесь склоняю перед вами голову. Ни перед кем больше не склонить мне головы. Услышьте мой призыв, откликнитесь, помогите! Вы же выбрали меня для чего-то, так не отворачивайтесь, прошу. Я никогда не позволю в себе разочароваться. Я все, абсолютно все сделаю, чтобы мой народ жил в мире и достатке. Потребуется — убью себя, по капле отдам людям свою кровь, раздеру плоть на куски, чтобы никто не голодал. Я буду брать в этом пример у вас. Высшие силы! Подскажите верный путь, не дайте оступиться. Я не таю от вас своих помыслов, я приму любую долю, никогда не буду роптать. Только пусть Принамкский край снова расцветет. Моя родина, мой огромный дом. Я буду молить вас за каждую травинку, за каждую капельку росы. Мы едины с этой землей и мы молим о милости. Услышьте, высшие силы, снизойдите до обды, которая в угоду вам снова родилась спустя полтысячелетия…

Грудь остро кольнуло медальоном. У Климы вспотели руки, когда она торопливо оттягивала цепочку и подносила гладкую пластину меди к глазам, чтобы прочитать второй элемент своей формулы власти.

…Утреннее солнце ярко пылало над Принамкским краем, разгораясь все ярче. Чуть сонное, тяжелое, какое может быть только в поздних числах августа. Отзывались леса щебетом птиц, затихали ночные грозы, бежали прочь на север холодные злые ветра.

Утро нового дня.

Утро новой эпохи.

Загрузка...