Формула власти. Первое условие

Глава 3. Ристинида Ар

Разве знали в детстве мы,

Веря в Божий свет, —

От тюрьмы да от сумы

Нет зарока, нет…

Н. Добронравов

Во главе Ордена стоит наиблагороднейший из господ, чье имя позволено произносить только самым близким. Власть наиблагороднейшего велика — способен он казнить и миловать по своему усмотрению, даровать и отбирать земли, любить выбранных им женщин, посылать войска к победе или смерти, утверждать важные решения, безнаказанно устранять неугодных. Наиблагороднейшему господину подчиняются благородные господа, те самые, с сильфийскими предками в родословных.

Благородные — высшее общество, им позволено все, что наиблагороднейшему, только в меньшей степени и негласно. Каждый крупный город непременно контролируют несколько семей благородных господ. Неравномерно, конечно же. Кто пооборотистей, имеет большую власть. Иногда главы семей договариваются и делят между собой сферы влияния: кто-то отвечает за торговлю, кто-то за борьбу с преступностью и рекрутские наборы, кто-то… да мало ли дел найдется!

Самые низшие чины в Ордене — господа. Они служат благородным и безоговорочно подчинены наиблагороднейшему. Когда человек вступает в Орден, он становится господином, но дети его этого титула не получают. По наследству передается только звание благородного господина, а его заслужить почти невозможно. За пятьсот лет только несколько случаев было. Господином стать тоже непросто, но реально. Например, при окончании Института все воспитанники (если они и так не принадлежат к семьям благородных) становятся господами. Взрослому человеку сложней. Надо доказать свою полезность Ордену или совершить в битве с ведами героический поступок.

Но как быть, если некто возжелал стать — не много, не мало — наиблагороднейшим? Простому человеку за такое дело даже браться не стоит. Обрести статус наиблагороднейшего способен только выходец из благородных господ, да не просто так, а путем интриг и тайного голосования, притом строго после смерти прежнего владыки Ордена. Поскольку влиятельных семей благородных господ не слишком много, к моменту смены власти пара-тройка лидеров уже естественным образом определена и плетет затейливую вязь интриг, привлекая сторонников для тайного голосования. Орден распадается на враждующие лагеря, и даже война с ведами порой отходит на второй план. Особо рьяные господа могут даже поторопить события и убить престарелого наиблагороднейшего, чтобы поскорее обрести власть. Потому многие главы Ордена к концу жизни становятся подозрительными и начинают устранять те семьи благородных, которые способны претендовать на высший орденский пост. Делается это всегда безжалостно и тайно, не щадят даже маленьких детей, которые, как известно, могут вырасти и отомстить. И не дайте высшие силы никому испытать ту бездну отчаяния и разочарования во всех идеалах и верованиях, на которую обречены единицы, что ухитрились спастись и выжить вопреки всему и всем…

Следующая неделя после выписки из лазарета показалась Климе бесконечным сумбурным сном. Она вставала утром и шла на уроки, исключая полеты, которые ей запретили посещать еще десять дней. В свободное время Клима пробиралась на Герин чердак, который давным-давно отдали ему под мастерскую и личный зал для спортивных упражнений. В Институте поощряли верных Ордену талантливых воспитанников. Но Клима приходила не к Гере, а к Теньке.

Они вели бесконечные разговоры обо всем на свете. Делились детскими воспоминаниями, забавными байками, вроде той, отчего у сильфов длинные уши. Тенька оказался интересным собеседником. Помимо таинств колдовства, он имел немалые познания в географии, истории, астрономии и многих точных науках. Больше всего поражало то, что Тенька всему учился сам, без наставников.

Обычно Клима садилась на мешки, чуть прищуривая черные глаза, а вед ходил взад-вперед по чердаку, живо жестикулируя. Слова сыпались из юноши, как пшено из проколотого ортоной мешка.

Тенька рассказывал Климе, что их мир вовсе не ограничивается Принамкским краем, Сильфийскими Холмами, горными хребтами на западе и парой-тройкой морей. Оказывается, существует еще много неисследованных земель, куда просто пока никто не добирался. А вот оттуда, в частности, с северо-восточного Доронского моря, давным-давно приплывали на диковинных кораблях с клетчатыми парусами жестокие захватчики, поклоняющиеся стали и огню. Первые обды потратили много сил, чтобы избавиться от них. Тогда был заключен великий союз с сильфами, а на Доронском море построили рубеж. Его развалины и до сих пор там остались. Только разрушило преграду не вражье воинство, а время. Потому что уже больше тысячи лет никто не видал на горизонте моря клетчатые паруса.

Примерно в то время Клима решила, что следующей ее целью станет снаряжение дальних путешествий.

Порою Тенька говорил совсем уж невероятные вещи: их мир не только огромный, а еще и вовсе не единственный, в далеких звездных высотах есть другие. Там тоже кто-то живет, и он, Тенька, мечтает когда-нибудь с помощью водяного зеркала посмотреть на те недосягаемые, чуждые миры.

— Вон там, под небесами? — переспрашивала Клима, не в силах поверить такому диву.

— Конечно! Каждая звезда на небе — мир, а то и несколько. Ты когда-нибудь пробовала сосчитать звезды?

— Нет. Меня никогда не интересовала такая чушь.

— А вот и не чушь! — обижался Тенька. И, тут же позабыв про обиду, признавался: — А я вот пробовал. Полгода на это убил. Целую стенку дома втихаря исписал расчетами. Покойный отец когда увидел — выдрал так, что я потом неделю сидеть не мог! Правда, не за звезды, а что стену испачкал.

— Какой прок в иных мирах, если в своем порядка нет?

— Так ведь интересненько! Знаешь, я рассчитывал: если лететь на сильфийской доске до ближайшей звезды, это займет несколько миллионов лет!

— Столько даже сильфы не живут.

— Вот, а я о чем! К тому же, наверху очень холодно. Холоднее, чем у нас даже самой лютой зимой. А я такие морозы в нашем селе помню, что плевок на лету замерзал! Поэтому за пределами мира сколько не кутайся — околеешь. А потом я понял, что если изменять естественные свойства световой модели пространства через стоячую воду, можно вместе со световым пространством преломлять материальный мир. А если приноровиться — то под нужными углами.

— То есть, возможно в мгновение ока переноситься с места на место?

— Да, — отмахивался Тенька. — Но это побочный эффект, интересненько другое…

— Нет-нет, ну их к крокозябрам, иные миры, а вот твой «побочный эффект» мне нравится…

Тенька картинно закатывал глаза к потолку и заявлял, что Клима мыслит до жути примитивно. Хотя и соглашался, что для тактического превосходства над противником полезнее перемещаться куда хочешь по своему миру, а не по другим.

Клима делилась с Тенькой своими соображениями по поводу нынешней политической ситуации и маленькими секретами вроде того, как она на первом году ухитрилась заработать изрядную сумму денег и покарать всех, кто смеялся над ее длинным носом. Тенька уверил подругу, что нос, конечно, немаленький, но придает ей некоторый шарм, а у сильфов, говорят, и похлеще бывают.

Когда уроки заканчивались и у воспитанников наступало свободное время, они собирались на чердаке вчетвером: Клима, Тенька, Гера и Выля. Гера обычно что-нибудь мастерил, Выля на коленке делала уроки, Тенька читал добытую в Институтской библиотеке книгу. А Клима, изредка советуясь с остальными, придумывала планы. Основные, второстепенные, на все случаи жизни. Ведь когда она заявит о себе открыто, нужно быть готовыми ко всему. Разумеется, в Институте Клима не останется. Она решила, что сбежит вместе с Тенькой на ведскую сторону и продолжит вербовку сторонников там. А Гера и Выля должны будут остаться и расширять организацию.

— Нет, так не пойдет! — воспротивился Гера, узнав Климин план. — Я клялся тебе в верности и не могу дать тебе уйти. Я давно решил, что буду с тобой до конца, каким бы он ни был. Ты возьмешь меня с собой!

— Но Выля не справится одна, — возразила Клима.

— А мы найдем ей надежного напарника, — предложил Гера. — Неужели нам не на кого положиться?

— Надо подумать и перепланировать, — решила Клима.

Она записывала свои планы в тонкие казенные тетрадки, и вскоре в углу чердака накопилась целая стопка. Планы касались и нынешнего времени, и дальнейшего, когда Клима уйдет, и совсем нескорого, когда Выля и другие члены организации закончат Институт. Выле наказывалось беречь записи обды пуще глаза и до поры никому не показывать.

Так пролетела эта сонная неделя, в разговорах с новым и единственным лучшим другом, в бесконечном планировании и лживых отчетах госпоже наставнице дипломатических искусств.

Клима пообедала и спешила на чердак, в то время как ее одногодницы отправились летать. День был пасмурный, солнце лишь изредка пробивало серую вату туч. Ночью отшумела гроза, в коридорах было свежо и прохладно. А еще тихо и пусто, поскольку шел урок. Уже поднимаясь по лестнице, Клима услышала взрослые голоса, доносящиеся с третьего этажа. Девушка никогда не упускала возможность за кем-нибудь подслушать. Она спустилась на несколько ступенек и затаилась.

— …Да, я понимаю тебя, благородный господин.

— Так в чем же дело?

— И ты меня пойми. Я наставница Института и не могу отдавать в чужие руки ни в чем не повинную девочку. Велика вероятность, что ты обознался.

— Я вижу, ты не поняла. Жавран Ар был приговорен к смерти самим наиблагороднейшим! Равно, как и его семья…

— Избавь меня от этих подробностей! Я не оспариваю высочайших приказов, но не желаю слушать о расправе над малолетними детьми. Их было семеро у Жаврана Ара, если память не изменяет…

— Это сейчас не важно. Одна из его дочерей, Ристинида, сумела ускользнуть от рук правосудия. Мы тайно разыскивали ее все эти три года. А чуть больше недели назад, во время поимки веда, один из нас мельком увидел ее здесь. Ристинида не должна жить. И ты поможешь мне ее найти, чтобы привести смертный приговор в исполнение.

Невидимая Климе наставница тяжело вздохнула.

— Обещай мне хотя бы, что девочка не будет мучиться.

— Обещаю, — твердо ответил благородный господин.

— Тогда пойдем во врачевательское отделение, я, кажется, знаю, которая из воспитанниц попалась вам на глаза…

Больше Клима слушать не стала. Она тоже знала, под каким именем скрывается нынче Ристинида Ар, беглая дочь неудавшегося претендента в наиблагороднейшие господа. Когда Ристинида только появилась в Институте, Клима лично предложила ей вступить в организацию. Но та отказалась, верная идеалам предавшего ее Ордена. Теперь же у Ристинки не было выбора. Клима чуяла, что эта сломленная своим горем девица может быть полезна в будущем.

Обда стремглав помчалась на второй этаж, а оттуда — во врачевательский корпус. Так, какой сейчас урок у тамошних десятигодок? Не вламываться же ей во все двери подряд, это слишком долго.

Клима закрыла глаза, усилием воли заставила себя успокоиться и сосредоточиться. Она много раз отдавалась своей интуиции, и та никогда ее не подводила. Не должно случиться промаха и сейчас, особенно когда Тенька провел ритуал. Жутковато тогда было: ночь, задний двор, непонятные символы на сером песке, Выля на стреме… В принципе, ритуал можно было провести и днем, но после вечернего отбоя кругом куда меньше любопытных глаз.

О, а вот и оно.

Клима прошла шагов пятнадцать вперед, повернулась направо, уверенно протянула руку и толкнула дверь класса. Интуиция не подвела и сейчас: за третьим от двери столом сидела красивая круглолицая девушка с толстой длинной косой. Клима видела изящный профиль Ристиниды Ар, с маленьким вздернутым носом и пухлыми губами. Немного портило красавицу только пустое полубезумное выражение глаз, на дне которых колючим клубочком свернулось горе. Поговаривали, что Ристинка никогда не плачет, не спит и часто напевает себе под нос какую-то мелодию.

— Чего тебе, девочка? — спросил высокий черноволосый наставник с кипой лекционных бумаг в руках.

— Господин директор велел мне привести к нему Ристю Аравал, — совершенно не задумываясь соврала Клима. Такая мелкая ложь не доставляла ей хлопот. — Он очень сердился и велел поторопиться.

— Что ж, Ристя, иди, — пожал плечами наставник. — Но постарайся вернуться до конца урока.

Ристинида Ар не спеша встала и вслед за Климой вышла в коридор.

— Чего тебе опять надо от меня? — устало спросила бывшая благородная госпожа.

— Того же, что и обычно, — прищурилась Клима. Вдруг на этот раз сработает?

— И ты ради этого ввалилась посреди урока? Как и прежде, я говорю: нет. Мне противен Орден, но всякие веды-обды тоже приязни не вызывают. Оставь меня в покое!

— Я-то оставлю, — с деланным безразличием пожала плечами Клима. — Но некий благородный господин уже приехал за твоей головой. И сейчас, в сопровождении одной из наставниц, будет здесь. Он отстанет от тебя лишь на холме твоей могилы.

— Ну и пусть убивает, мне плевать.

— А чего ж ты раньше к нему не пришла, раз смерти ищешь? И почему сбежала тогда, три года назад?

— Думаешь, я не понимаю, что ты мне за сделку предлагаешь? «Живи под моей властью или умри» — вот как это называется! Я тебя ненавижу, Клима, ты подлое и корыстное существо. Упаси высшие силы Принамкский край от твоего правления. Лучше уж гражданская война!

— Разве я говорила про сделку? Ристя, никто не собирается заставлять тебя силой. Будь это так, ты давно бы уже ходила с моим знаком на руке. Ты отказала мне однажды, я от своего, конечно, не отступлюсь, и буду время от времени спрашивать, не изменила ли ты своего решения. Но сейчас я просто хочу тебя спасти. Мне было бы стыдно сознавать, что я знала о готовящемся убийстве и ничего не сделала.

— Тебе — стыдно?

— Хочешь умирать, Ристя, твое дело. Но я предлагаю тебе убежище и ничего не требую взамен.

— Да не верю я тебе! — всплеснула руками Ристинида Ар. — Сейчас не потребуешь — потом вспомнишь.

— У нас мало времени. Я уже слышу шаги на лестнице. Решай сейчас: или возвращайся на последний в твоей жизни урок, или иди со мной.

Ристинка скривилась, оглянулась на дверь класса и протянула Климе руку.

— Веди. Но служить я тебе не стану, даже не мечтай!

Клима ничего не возразила. Но мысленно усмехнулась: «Станешь, Ристя, еще как. Не сейчас, конечно, но служить потом будешь верой и правдой, как твои предки Ордену служили. И даже лучше, поскольку предать меня тебе не позволит воспоминание, что именно я когда-то спасла тебя от смерти. Я не напомню об этом ни полслова, даже не намекну. Ты просто не забудешь, напоминания ни к чему. Я хорошо тебя изучила за эти три года».

Тенька лежал на мешках, заменяющих ему матрас, и мечтательно смотрел в косой чердачный потолок. В одном углу притаился на липких сетях хрупкий с виду черный паучок, в другом назойливо жужжала еще не крупная летняя муха. Интересно, хватит у нее ума не вляпаться в паутину? Тенька уже мысленно побился сам с собой об заклад, что нет. Муха то беспорядочно кружила, натыкаясь на ближайшие стенки, то садилась вверх ногами на темноватые от весенних течей доски потолка и принималась чистить лапки. К паучьему углу она подлетать не спешила, но от своего постепенно отдалялась.

Хлопнула дверь, и Тенька отвлекся, приподняв голову. Кто бы это мог быть? Гера? Сейчас, насколько вед смог изучить местное расписание, идут занятия.

На пороге стояла взъерошенная и запыхавшаяся от быстрого бега Клима, а рядом с ней — симпатичная ладненькая девица с толстенной золотистой косой через плечо. Тенька сел и машинально глянул прелестной незнакомке в глаза. Да так и оторопел. Веду показалось, что ему в сердце только что вогнали здоровенный зазубренный кол и несколько раз провернули. Такая отчаянная боль таилась в этой девушке, что у знающего человека напрочь перехватывало дыхание.

— Тенька, ты чего? — удивилась Клима, заметив, как побледнело и застыло лицо колдуна.

— Зачем ты ее привела? — хрипло вырвалось у Теньки.

— А в чем дело?

Вед тряхнул головой, взъерошил свои волосы, моргнул несколько раз и уже нормальным, веселым тоном произнес:

— Да нет, ни в чем. Я просто так спросил. Ты познакомишь нас, или я сам представлюсь?

— Сам. Мне бежать надо.

Урок уже подходил к концу, потом обед, а у обды до него дел по горло. Ей не хотелось бы опоздать. Клима быстро покинула чердак, оставив свою спутницу с Тенькой наедине.

— Захвати мне чего-нибудь съестного! — крикнул вед закрывающейся двери. Еду таскали все по очереди и без, но Клима о своих обязанностях частенько забывала. Мол, не обдовское это дело, как изредка шутил Гера.

— Невежа, — пренебрежительно буркнула девица, тоже глядя на дверь. — Будем знакомы. Мое имя Ристинида Ар. Можно просто Ристя, я уже привыкла, что все называют меня этим эхом былого имени.

— А я — Тенька. Коротко от «Артения». Но никакого эха у меня нету. Присядем?

Ристя безразлично хмыкнула, но села рядом с ведом на мешки.

— Тебя Клима тоже здесь прячет в обмен на какую-нибудь услугу?

— Да нет, за просто так, — пожал плечами Тенька.

— Какой ты наивный. Она никогда ничего не делает просто так. Обда…

— Ты говоришь с такой злостью, словно это ругательство какое.

— А разве нет? — Ристя попыталась посмотреть ему в глаза, но колдун благоразумно увильнул.

— Лично я считаю, что Принамкскому краю будет польза от Климиного прихода к власти.

— Ты судишь, как вед.

— Я и есть вед.

Ристинида Ар невольно отодвинулась, а потом сухо, истерически расхохоталась.

— Ну конечно! Где еще жить веду, как не в Институте! Не сомневаюсь, эта самоназванная обда вскоре сюда все ведское правительство с Эдамором Кареем перетащит.

— Ты знаешь Эдамора Карея? — приятно удивился Тенька.

— Слышала где-то. Говорят, он редкостный гад, пьяница и дебошир. Одним словом, как нельзя лучше характеризует ведское племя.

— Враки! Он вообще не пьет!

— А чего ты за него вступаешься? Он твой отец?

— Нет. Просто я уважаю этого человека и знаю о нем и его жизни почти все.

— Бессмысленный разговор… — скривилась Ристя. Ей было тошно.

— Я тоже так считаю, — кивнул Тенька. — Я вед, потомственный колдун, ты благородная госпожа. Наше воспитание было настолько разным, что лучше нам не говорить на идеологические темы. Все равно каждый останется при своем. Но мне любопытно, Ристя, отчего ты здесь, хотя, как я успел понять, терпеть не можешь Климу.

— Меня ищут. И я уже не благородная госпожа. У меня был выбор: принять Климино предложение или умереть. Я жить хочу. Зачем-то…

— Из-за этого ты такая… грустная? — сильно преуменьшил Тенька размеры своих впечатлений.

— Не твое дело.

— Очень даже мое! Мне с тобой еще невесть сколько под одной чердачной крышей жить. Должен же я знать, чего интересненького от тебя ожидать можно.

— Почему ты решил, что я грустная?

— Вижу. У меня дар такой.

— А в глаза мне смотреть избегаешь!

— Потому и избегаю. У тебя там такое горе чернющее, хоть самому в петлю лезь.

— Я не хочу об этом говорить, — тихо и горько сказала Ристя.

— Может, я тогда тебя развлеку?

— Зачем?

Тенька улыбнулся.

— Красивые девчонки не должны грустить. Если какая-нибудь красавица хмурит нос, где-то в мире скисает на огороде свежий кочан капусты. Интересненький такой закон природы!

— Ну, попробуй, — разрешила Ристя. Ей стало все равно. Сделка с беззаконной обдой, общение с ведом, ее поддерживающим… Да не только общение, им спать на одном чердаке. Ниже благородной госпоже, пусть и бывшей, падать некуда.

— Я недавно байку одну услышал, — начал Тенька. — О сильфах. Отчего у них такие длинные уши, знаешь?

Ристя покачала головой. Всяческие байки, тем более столь крамольные, гуляли среди простого народа, а у благородных считались дурным тоном. Вот поучительные истории о величии Ордена — другое дело. А сильфы — давние друзья, союзники, а о союзниках, как о покойниках — либо хорошо, либо ничего.

— Тогда слушай. Давным-давно высшие силы Земли и Воды сотворили наш мир. Землю, растения, животных, моря и даже нашу огромную реку Принамку. А потом Небеса развернули над миром голубое покрывало, которое укутало его, как новорожденного пеленки. Люди с сильфами тогда были одним народом и эфемерные летали по небу, словно птицы. Интересненькое, наверное, было времечко. Но захотели небожители однажды кушать. В небе есть нечего, не сырыми же птицами питаться, и не мошками-блошками. Часть небожителей спустилась вниз, на благодатные луга, фруктовые рощи и ягодные поляны. Поели они, значит, отяжелели и взлететь больше не смогли. Стали жить внизу, землю возделывать, детишек нелетучих рожать. Так появились люди. Тем временем, оставшиеся небожители отощали и истончились от голода, в их пустые головы забился ветер, искурчавил, обесцветил прежде золотые волосы, размыл до цветов радуги карие глаза. Летают несчастные, держатся из последних сил. Но кушать все равно хочется. И с небом расставаться жаль. Да и Небеса к ним привыкли, полюбили. Пошли тогда оставшиеся небожители на хитрость. Спустились в холмистой, продуваемой вольными ветрами местности и привязали себя за уши к верхушкам кедров, чтобы не упасть совсем. Посрывали шишки, наелись вдоволь орехов. И тоже отяжелели. Стало их вниз тянуть неудержимо, а уши-то привязаны! В общем, болтались они, болтались, да в итоге все равно на землю свалились. А уши так и остались длинными — растянуло. Мораль же такова: не зевай, делай, что должен, иначе останешься на голых холмах, изуродованным и с длинными ушами.

Но Ристя не развеселилась, только пожала плечами. Тенька занятно рассказывал, несмотря что вед. Застарелую боль это не притупляло, но и не добавляло тоски. Впрочем, тосковать — не тосковать, какая разница? Все потеряно и разрушено давным-давно.

Вед же мельком посмотрел в паучий угол. Муха в сети уже не трепыхалась, оцепенев. Паук куда-то уполз. Эх, жалко, пропустил момент, когда все случилось! Давно ведь хотелось посмотреть. С внезапной грустью Тенька подумал, что все они — и он, и Гера, и Ристя, и даже Клима — своего рода глупые мухи, кружащие в опасной близости от заботливо распахнутой западни. Того и гляди совершат неосторожный рывок не в ту сторону, запутаются, сгинут… А кто-то большой и непостижимый будет смотреть на их горе и со скуки биться сам с собой об заклад.