Фортунат

Глава 15

Первой моей мыслью было: «Разоблачили демоны!», причем весьма панической мыслью. Захотелось схватить армейский табурет, что с удобным отверстием, как выражаются некоторые шутники, «для удобства пердежа» и хорошенько так приладить по башке этого Пестеля, а заодно и Пафнутова. А потом быстро-быстро рвать когти сначала из Владимира, потом из России. На счастье мага и генерала в доступном для меня пространстве табурета не оказалось, а пока я его искал, слегка успокоился.

Да, и чего это я вдруг так взбеленился? Ведуна, да по башке?! Ха! Не смешите мои тапки. Эвон какую защиту возвел вокруг себя и генерала — опасается, а, значит что-то подозревает. Нет, не подозревает — уверен, что перед ним не слабосилок жизнюк.

К счастью, я смог буквально на грани сдержаться и не начать громить все подряд и напропалую. Стоило мне это, откровенно говоря, величайших трудов, но получилось. Мои треволнения длились буквально доли секунды. И, вообще, что это со мной? Ну назвали именем реципиента, и что в этом криминального? Ага, причиной тому та ехидца, с которой этот могучий старик, коему по слухам лет едва ли не за двести, но выглядит он при своем нехилом возрасте лет всего-то на сорок пять. Радует, что и у меня, как ведуна, есть возможность также пожить подольше.

Тьфу ты! Не о том думаю. Сейчас меня не радужные перспективы моего геронтологического будущего должны беспокоить, а оценка глубины той задницы, в которую я угодил.

Окончательно придя в себя, я сделал удивленное лицо и вполне спокойным голосом ответствовал вопросом на заданный вопрос, как принято в славном городе Одес… Истрионе:

— Иван Кузьмич, это вы о чем сейчас?

Колдун посмотрел на меня, потом перевел взгляд на хозяина кабинета и восхищением в голосе воскликнул:

— Вот это нервы! Обратите внимание, Дмитрий Аркадьевич, мне практически не удалось этого юношу вывести из себя. Мгновение на оценку ситуации, теперь он готов гнуть свою линию до конца, мол, я не я и лошадь не моя. Браво, генерал, умеете подбирать сотрудников для своего ведомства!

На что Пафнутов гордо надул щеки и не без нотки показушного фанфаронства выдал:

— На том и держимся, уважаемый Иван Кузьмич. Как говорится, кадры решают всё.

Блин, тоже мне Сталин местного разлива. А впрочем, тезис насчет кадров от которых все зависит настолько очевиден, что вряд ли кто-то не озвучил его еще до Вождя Народов.

Тем временем, как высокое начальство обсуждало мою персону у меня появилась возможность более основательно оценить сложившуюся ситуацию. Так, что мы имеем? Ну назвали меня Иноземцевым-Шуйским, и что с того? Где доказательства? Это раз. Далее (мысленно глажу себя по головке, не волнуйтесь, по той, где мозг находится) свои магические способности я не проявил, так что для всех пока что остаюсь весьма посредственным чародеем. Впрочем, остаюсь ли? Судя по мощности щита, возведенного ведуном, тот ожидал иного результата и был готов к встрече с равным по силам колдуном. Ожидал, но не получил, а это означает, что я действительно являюсь магом со слабеньким Даром. А поскольку такого слабосилка от союза ведуна Иноземцева с весьма продвинутой магиней жизни Шуйской родиться не может, значит, я никакой не Иноземцев-Шуйский, а самый, что ни на есть Воронцов. Итак наша позиция — идти в отказ, бессмысленный и беспощадный как русский бунт. Вновь на ум пришла замечательная фраза пресловутого мичмана Криворучко: «Если что, мы геологи». Как-то уж очень всё это натянуто, но вполне может прокатить. Короче, я готов бодаться с этим монстром. Для меня непонятна пока роль Пафнутова. Он маг, неплохо владеет огненной стихией, также целитель неплохой, но далеко не универсал, надеюсь, ему достанет ума не встревать в схватку двух ведунов, коли до этого дойдет дело. Сама собой в голове сложилась стратегия вероятного боя. Работаю от защиты, прикрываюсь щитами, наношу удар по щитам противника психокинетическими конструктами, заставляя того тратить все силы на оборону, сам тем временем пытаюсь покинуть здание и скрыться в уличной толпе. Дальше в будущее я не заглядывал. Как буду выбираться из столицы и в какую сторону двигать — все это сокрыто туманом войны, как в какой-нибудь компьютерной игрушке, то есть, пока не дернешься, ничего не видать.

Однако эпической битве состояться не было суждено. Личный ведун императора одарил меня широкой благодушной улыбкой и вполне миролюбиво сказал:

— Полноте, Андрей. Надеюсь вы не возражаете, что я к вам без отчества?

Да хоть горшком назовите, только в печь не ставьте.

— Не возражаю, Иван Кузьмич.

Короче, Андрей, не желаете быть Иноземцевым-Шуйским — воля ваша, оставайтесь Воронцовым.

Хорошо так сказал тепло и душевно. Ага сразу так и поверил. Если моя воля, по кой хер приперся и мурыжит человека? Изобразив крайнее удивление на лице, я начал осторожно зондировать почву:

— А с чего вы вообще взяли, что я являюсь именно каким-то Иноземцевым-Шуйским?

— Да вы присаживайтесь, молодой человек, — всплеснул руками Пестель и по-хозяйски указал рукой на один из стульев, — в ногах, как говорится, правды нет. — Я посмотрел вопросительно на своего непосредственного начальника, и, получив утвердительный кивок, уселся на указанное место. Тем временем царский ведун продолжал: — Подозрения о вашей причастности к двум Великим родам зародилось у меня как только вы, уважаемый, оказались в поле моего зрения. Согласитесь, личность человека, спасшего от позорного плена наследника престола, не могла не заинтересовать тех, кто напрямую отвечает за безопасность Государя Императора и его семейства. Более того, каждый, кто входит в определенный круг лиц так или иначе приближенных к Его Величеству подвергается негласной проверке всеми доступными средствами.

— Неужели я сподобился удостоиться чести быть приближенным к самому?.. — я указал пальцем в потолок и, не сдержавшись, съехидничал: — А где балы приемы в царском дворце и прочие радости жизни?

На что царский маг не менее ехидно заметил:

— Ну вы же сами, Андрей, отказались от карьеры гвардейского офицера. Сейчас командовали бы взводом почетного караула и были бы вам балы, приемы, задирания юбок фрейлинам, игристое вино рекой и прочие удовольствия в полной мере. Хе-хе! Коль не пожелали, несите службу на предложенном поприще и не ропщите. Впрочем, мы немного отвлеклись от сути нашего разговора. Давайте продолжим. Итак, самая поверхностная проверка вашей личности тут же выявила кучу грубых нестыковок. Во-первых, деревня Бастрыкино, Волошанского уезда Астраханской губернии сгорела лет эдак тридцать тому как из-за сильного степного пожара. Заново отстраивать её не стали, людей расселили в другие места. Поэтому юный Андрейка Воронцов ну никак не мог прибыть оттуда к своей дальней родственнице после «смерти» родителей, якобы, от черной оспы, о которой, кстати, в тех местах не слыхивали более полувека. — ведун на какое-то время замолчал, предоставляя возможность присутствующим переварить им сказанное.

Ну, блин подкузьмила Егоровна. Хотя откуда ей было знать, что это самое сельцо Бастрыкино сгорело синим пламенем, а население, скорее всего, отправили в Сибирь, на Дальний Восток или в Русскую Америку. Дефицит кадров, которые решают все, поэтому гребут поселенцев откуда можно. Ладно, послушаем, что мне скажут дальше.

— Иван Кузьмич, вы сказали «во-первых», нетрудно догадаться, это означает, что у вас есть и «во-вторых».

— И во-вторых, и в-третьих, и еще много всякого, — моложавую не по годам физиономию царского ведуна озарила улыбка явного превосходства. — Дело в том, что нам удалось найти свидетеля, который видел вас в избе Третьяковой в декабре пятьдесят второго года, то есть до вашего официального появления там весной пятьдесят третьего.

— И кто же такой глазастый оказался?

— Не он — она, крестьянка Прасковья Забелина, в девичестве Тихая. Во время визита к лекарке она, по её словам, случайно заглянула на кухню, там какой-то малец на лавке за занавеской, весь в поту и «бледный аки упокойник».

Ну Параскея, ну сучка наблюдательная, поди стибрить у Егоровны что-то хотела, пока та пользовала кого-то из селян по медицинской части. Зря я её тогда избавил от родимого пятна. Маялась бы в вековухах до конца дней своих. Ладно, на это у нас контраргумент имеется.

— Бездоказательно, — решительно возразил я, — тот мальчишка, скорее всего, был сыном кого-то из окрестных селян, да хотя бы из Красного, Бутово или Сотино, а может из самого Боровеска. Егоровна женщина добрая, никого без помощи не оставляла.

— Ну да, ну да, вполне тот мог быть ребенком кого-то из селян, если бы Прасковья вас потом не опознала. А тому факту, что «родственничек» целительницы появился только по весне следующего года внимания не придала, ибо тупа безмерно. Это лишь после того, как царские дознатцы из Первого отдела Тайной Стражи её хорошенько расспросили, начала охать и ахать, мол, и действительно тогда видела именно вас, Андрей Драгомирович. Вот такие дела, уважаемый. К тому же, вы, наверняка в курсе, что где-то в середине декабря супруга и дочь пропавшего без вести Драгомира Германовича Иноземцева были найдены мертвыми в купе пассажирского вагона, проезжавшего в десяти верстах от поместья госпожи Третьяковой.

— То есть вы считаете, что малолетний пацан, спасаясь от преследования, мог спрыгнуть с поезда, проделать столь длинный путь и случайно наткнуться на избушку Егоровны?

На что Иван Кузьмич посмотрел на меня так, как смотрят на своих пациентов врачи психиатрических лечебниц — с откровенной жалостью и явным раздражением тупостью визави.

— Вы забываете о том, что фотография изобретена вот уже как лет сорок назад. Так вот, та же самая Прасковья и еще кое-кто из жителей Добролюбова и окрестных населенных пунктов вполне уверенно узнали вас при демонстрации фотографического портрета юного Андрея Иноземцева-Шуйского. Кстати, не подскажете, как вам удается маскировать свой немалый чародейский Дар?

Вот оно как! Прилетело, что называется, под дых. Ну да, упустил я из внимания, что боярича Андрейку непременно фотографировали. Наверняка когда опрашивали возможных свидетелей сразу после исчезновения моего реципиента, эти фотографии показывали людям. Однако человеческая память коротка, и когда я появился в усадьбе Третьяковой через три с лишним месяца, в изможденном полутрупе никто не признал того упитанного мальчишку с черно-белого изображения на кусочке картона. А потом сработала придуманная Егоровной легенда, и я для всех стал Андреем Воронцовым. Теперь на фоне безупречных доказательств господина Пестеля моя убедительная история выглядела, мягко говоря, абсолютной несуразицей. И что со всем этим делать я не представляю. Упираться дальше нет никакого смысла. Выходит, нужно признаваться, памятуя слова, сказанные Пестелем в самом начале нашего разговора, дескать принуждать меня быть Иноземцевым-Шуйским никто не собирается. Главное, чтобы настоящий батя не прознал о моем существовании — тогда уж точно не отвертеться. Вот такие пироги с котятами, как любил говаривать мой родной дед из первой реальности.

— Хорошо, я именно Андрей Драгомирович Иноземцев-Шуйский. Каким образом мне удалось спрыгнуть с поезда и добраться до избушки Василисы Егоровны не помню, да и вообще память о прошлой жизни будто обрезало. Какие-то смутные образы иногда навещают во сне. Узнал о том, кем на самом деле являюсь от своей благодетельницы и спасительницы Третьяковой Василисы Егоровны. Почему решил поменять фамилию? А потому, что испугался преследования со стороны недругов рода, уничтоживших мать, сестру и — как я тогда посчитал — отца. Кто же мог подумать, что родной папенька неожиданно воскреснет? Почему теперь категорически не желаю возвращаться в лоно своего рода? Не вижу для этого причин. Я — маг класса ведун… — тут я посмотрел на Пестеля такими честными-пречестными глазами и, одарив его абсолютно искренней бесхитростной улыбкой, продолжил: — Да, да, уважаемый Иван Кузьмич, ваши подозрения насчет моего Дара вполне оправданы. Так что щиты вначале нашей… гм… беседы вы ставили не зря, хотя вряд ли они вам помогли бы. Раскатали бы мы с вами это домишко за милую душу.

— Что, такой сильный? — удивленно вскинул брови царский ведун.

— Есть чуток, — самодовольно ухмыльнулся я. — Сами подумайте, смог бы простой человек, прикрывший до этого полковую артиллерийскую батарею, штаб полка, и всех его одаренных, включая двух молоденьких мудаков, решивших проявить молодецкую удаль и показать всему миру, какие они сильные боевые маги, от мощного взрыва сдетонировавших боеприпасов, выжить после того, как на него обрушилась многотонная масса гранита и перемолола кости едва ли не в труху? Знали бы вы, чего мне стоило тогда собрать себя по кусочкам, а потом еще и вытаскивать из плена тех самых грозных боевых чародеев, благодаря которым наш полк был вынужден отступить. Царевич хоть оказался человеком благородным, меня осыпали милостями, эвон в майоры произвели. А вот второй, который Орлов, тот был сущий козел… — Тут я сообразил, что сболтнул лишнего и замолчал. Ну накипело на душе. Ну не сдержался. Человеку иногда просто необходимо выговориться, ибо существо мыслящее переживательное, а не бессловесная скотина. Но как часто эта потребность излить кому-то душу дорого нам обходится.

По выражению лиц присутствующих несложно было понять, что невзначай оброненные мной только что слова пролили свет на кое-какие ранее неизвестные им обстоятельства.

Пафнутов удивленно вытаращил на меня ставшие размером едва ли не с блюдце глазищи:

— Так гибель Александра Николаевича и загадочное исчезновение Виктора Александровича ваших рук дело?

Тут на меня накатило нечто такое, что иначе как абсолютным пофигизмом не назвать. Ну и хрен с ними со всеми, пусть знают, кто упокоил всех этих сволочей. Плевать на последствия.

— Да, уважаемый Дмитрий Аркадьевич, именно мне пришлось уничтожить эту мразь, именующую себя Орловыми. «Почему?» спросите вы. А потому, что юный Орлов нанял отряд боевиков, специализирующихся на захвате одаренных. С их помощью меня вывезли за Грань. Надеюсь, вы понимаете, о чем идет речь? Там меня аки Господа нашего Иисуса Христа приколотили гвоздями к позорному столбу и оставили умирать. Если мне не верите, опросите орловских гридней Рязанцева и Дворянова — эти люди принимали самое непосредственное участие в моей казни. Их я не тронул, поскольку люди подневольные находятся под клятвой, хоть и был очень зол на всех этих тварей.

— Как же вам удалось спастись? — Пестель с нескрываемым интересом уставился на меня.

На что я лишь развел руками и неприкрытой издевкой в голосе ответил:

— Простите, Иван Кузьмич, но, спроси я вас о чем-то подобном, вряд ли вы тут же передо мной распахнули душу и начали бы делиться сокровенными тайнами.

— М-да, согласен. — Ничуть не обиженный моим отказом ухмыльнулся Пестель. — Уж такие мы скрытные, чародеи. Специфика, понимаете ли.

— Понимаю, прекрасно понимаю вас, Иван Кузьмич, поэтому делюсь с каждым той мерой, которой могут поделиться со мной. Не больше и не меньше. — Во я задвинул тезис, прям Софокл, какой или Заратустра. Хе-хе!

Тут подал голос Дмитрий Аркадьевич:

— Андрей, поведайте, каким образом умер Виктор Орлов и где в данный момент находится его тело?

— Этот неблагодарный подонок похоронен живьем в гробу. Место я вам после укажу на плане Суздаля, могу лично препроводить.

— Живьем! В гробу! — Выдали едва ли не в один голос ведун и генерал.

— Но почему столь жестоко! Я бы сказал — бесчеловечно. — Эх, Пафнутов, Пафнутов, тоже мне гуманист.

— А потому, Дмитрий Аркадьевич, что некоторые представители нашей, так называемой, золотой молодежи совсем уж зажрались и потеряли берега. Простых людей иначе как быдло не воспринимают, хамят напропалую, посередь улицы кнутом огреть норовят ни за что. А когда кто-то дает им реальный укорот, против него тут же разворачивают государственную карательную систему. И каким бы ты белым и пушистым ни был, ловкие следователи, мотивированные хорошей денежкой из родовой казны, переиначат все факты и отправят невиновного человека в места не столь отдаленные. Вот такая справедливость в нашем царстве-государстве.

Тут Пестель, гневно сверкнув на меня глазами, выдал весьма нервно:

— Но-но, молодой человек, не следует обобщать печальный пример следователя Сухорукова!..

— Иван Кузьмич, — я с укоризной посмотрел в глаза царскому ведуну, — вы еще оправдайте его тем, что человек слаб и легко поддается всяким искушениям, ну и так далее, в том же духе. А вот ответьте мне, почему как очень сильный чародей вы не озаботились тем, чтобы такие как полковник Сухоруков не портили людям жизнь? Почему в нашем «идеальном» государстве какой-то надутый боярчик может ни с того, ни с сего дать «в рыло» всякому первому встречному простолюдину, и тот простолюдин непременно окажется виноват тем, что своей челюстью покалечил белы рученьки отпрыска блаародного рода?

Ведун распахнул было рот, чтобы дать достойный ответ зарвавшемуся критикану, но не найдя аргументов, тут же захлопнул его. А вот генерал Пафнутов нашел нужные слова:

— Эко вы, батенька, уж слишком переусердствовали. Стоит признать, что наше общество не идеально, как и любое другое. Чай не в Раю живем. Но мы на пути к этому самому совершенству. Да будет вам известно, что полковник Сухоруков недавно был разжалован, лишен всех наград и отдан под трибунал. Уверяю вас, теперь его судьба незавидна. И так будет со всеми, прочими махинаторами от власти.

На что я ответил строчкой из стихотворения великого Пушкина:

— Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!

— Господа, — наконец-то опомнился Пестель, — смею напомнить, что мы здесь не для того, чтобы обсуждать несовершенство мироустройства, а совсем по другой причине. Итак, факт гибели Виктора Орлова установлен, с местом захоронения разберемся после. Лучше всего будет, если Андрей Драгомирович обстоятельства смерти Господ Орловых, а также ведуна их рода Николая Викторовича Черепнина самым подробным образом изложит на бумаге…

— Писать ничего не стану, — я тут же пошел в отказ, — сами понимаете, слова — одно, а бумажка — это уже документ, которым можно крепко накрепко прихватить человека, пардон-с, за яйца. Место покажу, но не более того, поскольку, все, что хотел, уже вам поведал.

На что присутствующие в кабинете начальники переглянулись между собой и заулыбались, непонятно чему.

— Вот оно как, Дмитрий Аркадьевич, с виду вьюнош неоперенный с не обсохшим молоком на губах, а речёт аки муж опытный, жизнь познавший.

Ну да, именно опытный и познавший жизнь. Знали бы эти деятели, каких крутых «зубров», считавших себя гениями бизнеса мне в свое время доводилось уламывать на закупки продукции именно нашего предприятия, да еще с немалой выгодой для нас. Между нами более полутора веков эволюции человеческой хитрости и оборотистости. В этом искусстве мне, без ложной скромности, удалось преуспеть еще в первой своей жизни. Поэтому никаких бумаг, написанных моей рукой и никаких моих подписей под документами, способными кинуть хотя бы малейшую тень на мою (хе. хе!) безупречную репутацию.

Никто из присутствующих препираться со мной не стал. Генерал с ведуном вновь загадочно переглянулись. Затем слово вновь взял Пестель:

— Итак, Андрей Драгомирович, насколько мы понимаем, возвращаться в свой боярский род вы не планируете ни при каких обстоятельствах и желаете остаться Воронцовым. Кстати, откуда столь интересная фамилия?

Щас, расскажу вам, что до своего появления в этой реальности целых сорок шесть лет был именно Воронцовым. Растопыривайте уши, готовьтесь принимать на них лапшу.

— Тут все просто, ваши высокоблагородия. Когда с бабушкой выбирали для меня фамилию, я случайно в окно выглянул и увидел сидящего на заборе ворона. Сначала так и хотел назваться Вороновым, но Егоровна переиначила на казацкий манер — Воронец. Её вариант мне не очень понравился, сошлись на Воронцове. — Эко вам объяснение? Красота! Комар носа не подточит.

— Забавно, — сказал Пафнутов, — все у вас, Андрей, не как у людей.

Что именно «не как у людей» генерал не пояснил. Кажется, он искренне уверен с том, что я все-таки должен был явиться к патриарху одного из Великих родов и сдаться на его милость, а не скрываться под сомнительными псевдонимами. Ну это его сугубо личное мнение, мне оно верным не кажется. Кстати, воспитанная в сугубо патриархальных традициях Третьякова меня тогда поддержала целиком и полностью. Вполне возможно, что будучи двенадцатилетним юнцом Андрей и обратился бы за помощью и поддержкой к патриархам двух своих родов, но только не убеленный сединами сорока шестилетний менеджер крупной фирмы. Признаться, насчет «убеленного сединами» я пошутил — всего лишь легкая серебристость на висках, придававшая мне нехилую порцию авторитета в глазах клиентуры, а в особенности всяких бизнесвумен. То есть, привык действовать по формуле «если что-то тебе непонятно, тем более, способно нанести вред, держись от этого непонятного как можно дальше».

— Итак, Андрей Драгомирович, — царев ведун перешел на официальный тон, — возвращаться, так сказать, в лоно своего рода вы не желаете. Так?

— Так точно, Ваше Высокоблагородие! — Ситуация требовала вскочить со стула и вытянуться в струнку, так я и сделал.

— А вот этого не нужно, Андрей, как человек сугубо гражданский не приемлю все эти солдафонские штучки. Присаживайтесь и более не вскакивайте, аки тот чертик из табакерки.

С удовольствием выполнил требование ведуна, ибо сам в душе типичный статский и ко всей этой военной шагистике отношусь, мягко говоря, с некоторым неприятием.

— Как скажете.

— Так вот, дорогой вы наш и швец и жнец и на дуде игрец…

— Это вы к чему, Иван Кузьмич? — не очень вежливо перебил я ведуна. А нечего тут ехидничать и обижать человека не по делу. К тому же мне было необходимо прикинуть, какую именно каверзу на сей раз ожидать от этой парочки и хоть как-то подготовиться морально.

Пестель ничуть не обиделся на мое невежество, лишь слегка помрачнел ликом — похоже, не привык к тому, что его прерывают. Однако сумел сдержаться и не одернуть зарвавшегося юнца.

— Полноте, Андрей, ваши песни теперь распевают не только по всему фронту, но считай, по всей России-Матушке. А знаете, я хоть, как вам уже сказал, человек сугубо гражданский, но одна из ваших песенок мне понравилась эдаким бесшабашным задором:

Особливо вот этот куплет:

Да простит меня Юлий Ким, но в этой реальности ему родиться не суждено, и эту хорошую песню, как и многие его другие написать будет некому. Создадут много иных песен, но тех, которые пели в той реальности никогда никто не услышит. Я же всего лишь пытаюсь исправить некую, на мой взгляд, историческую несправедливость. Пусть люди этой реальности прочитают бессмертные строфы Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Есенина и еще многих и многих русских поэтов. С появлением Дара со мной стали происходить интересные вещи, всё ранее увиденное, услышанное или прочитанное, стоит того пожелать, тут же всплывает из недр памяти. Сам порой удивляюсь, чего там только нет. Сотни, а может быть, тысячи одних только песен. А еще стихи, книги, фильмы. Разумеется, не всё из этого богатства примет человек девятнадцатого века этой реальности, потому я и стараюсь исполнять понятные песни и декламировать адекватные вирши. А еще я подготовил пару десятков стихов на кавказскую тематику, появится свободное время, отнесу в какое серьезное периодическое издательство. Надеюсь красота слога русских классиков девятнадцатого и двадцатого веков будет по достоинству оценена широкими слоями российских граждан. Что же касаемо авторских гонораров, которые, насколько мне известно, здесь вполне достойные, все деньги пойдут на нужды раненых и помощь семьям убитых бойцов во время текущей Закавказской кампании. Более того, это будет напечатано крупными буквами после каждого опубликованного в газете или журнале стихотворения, что, в свою очередь, всколыхнет общественность и заставит жертвовать деньги на нужды покалеченных войной людей. Кто-то назовет меня дешевым популистом, мол рейтинг зарабатываю за счет чужих талантов. А как иначе? Даже если опубликуюсь под псевдонимом, настоящее имя «автора» уже завтра станет известно всем, кому оно интересно. А задумка, как бы кто-то чего ни говорил, вполне себе стоящая.

В завершение два уважаемых человека, находящихся в помещении, генерал и древний маг хором пропели припев «моей» песни:

Я смотрел на этих двух раздухарившихся, будто дети малые, взрослых мужчин и откровенно офигевал. Вот она настоящая сила искусства, чтобы там ни говорили всякие нигилисты и прочие господа философы подобного толка.

— Хорошая песня, — резюмировал генерал Пафнутов. — Браво, майор!

— Однако, — перехватил инициативу Пестель, — у нас есть к вам, Андрей Драгомирович предложение определенного рода.

— Я весь внимание, Иван Кузьмич.

— Для всех окружающих вы по-прежнему остаетесь Андреем Драгомировичем Воронцовым. Все, кому известно ваше истинное происхождение, находятся не просто под подпиской, а под магической клятвой, поэтому за свое инкогнито можете не опасаться.

— А Государь Император, известно ли ему то, кем я являюсь на самом деле? — вновь я перебил уважаемого человека.

На этот раз Иван Кузьмич не обиделся, во всяком случае не подал виду, а вполне спокойно ответил:

— Разумеется Государь в курсе. Но вы сами понимаете, ему нет никакого резона, чтобы столь ценный специалист ушел из-под его юрисдикции. — Ага, значит, все-таки «золотая клетка» и кормежка с царской руки. Однако Пестель будто прочитал мои мысли. Одарив меня самой благодушной улыбкой, сказал: — Вы не беспокойтесь, Андрей. Никто и ничего противоестественного вашей натуре делать вас не заставит. Вот только освободить вас от воинской повинности в ближайшие пять лет не имеет возможности сам Государь Император, даже по ранению, ибо лучшие лекари империи восстановят целостность вашего организма за счет государственной казны в самые кратчайшие сроки. Да вы и сами, насколько мне известно, способны это сделать. Так что, извините, разлучить вас с армией способна только ваша гибель, чего никому из наших воинов не желаю. Хе-хе-хе!

Блин, юморист, Петросян в одном флаконе с Вечерним Ургантом, не хватает закадровых смехуёчков, чтобы люди поняли, где им начинать ржать.

— Прошу прощения, Иван Кузьмич, — мне пришлось прервать задорный смех мага, — вы ведь уже что-тол решили, насчет дальнейшего использования моих… хм… талантов?

Пестель в мгновения ока преобразился. От расхлябанной веселости не осталось и следа.

— Вы, разумеется помните, Андрей, тот памятный прием у Государя, когда вас награждали высшим орденом нашего отечества. И тот ваш спич насчет дирили… дири…

— Дирижаблей, ваше высокопревосходительство, — подсказал я, сообразив о чем идет речь.

— Точно, дирижаблей, никак не могу запомнить это дурацкое словечко, хоть французским владею в совершенстве. Так вот, наши специалисты построили летательный аппарат на основе предложенной вами схемы, и что самое интересное он летает в нужную сторону и на заданной высоте. По данным нашей разведки, — царев ведун кивнул на Пафнутова, — французы также работают над подобным проектом, но им до завершения еще очень и очень далеко, ибо пытаются решить данную задачу сугубо технологическими средствами.

— Ну да работают, но поскольку у них же нет такого количества одаренных, им, в отличие от нас, приходится мудрствовать лукаво, — генерал подтвердил слова Пестеля.

Иван Кузьмич кивнул поощрительно Пафнутову и продолжил:

— Наши ученые умы до сих пор недоумевают, каким образом какому-то, простите, Андрей Драгомирович, мальчишке без специального образования удалось додуматься до столь простой и вместе с тем гениальной схемы аппарата легче воздуха. Два мага огневик и воздушник, плюс пропитанная гуттаперчей оболочка из шелка или какой иной прочной ткани. Я ушам не поверил, когда мне сказали, что во время самого первого испытательного полета этим дири… тьфу черт!.. дирижаблем была достигнута высота аж в пять верст. Могли бы и выше подняться, но уж очень холодновато там наверху, да и дышать затруднительно.

Еще бы, не получилось. Горячий воздух на сегодня единственная альтернатива легким водороду или гелию. Однако первый взрывоопасен, а второй в достаточных количествах еще не научились получать. Пожал плечами и равнодушным голосом, будто никакого отношения к столь очевидной победе российской науки не имею, сказал:

— Вот и слава Богу, что все вышло столь замечательно. Но я-то тут причем?

Сначала Пестель посмотрел на меня, как на полного дебила, затем, видно сделав скидку на юный возраст собеседника, смягчил выражение лица, даже заулыбался.

— А вот и притом, молодой человек. Один присутствовавший на том мероприятии адмирал после столь головокружительного успеха летательного аппарата легче воздуха вспомнил о другом вашем предложении. Кстати, упомянутую вами рукопись некоего итальянца Пауло — правильно Паоло — Бонцони обнаружить удалось, но там все настолько невнятно, что наши самые мудрые головы не смогли извлечь из нее ничего такого, что послужило бы отправной точкой для создания этого вашего самолета, который, как вы утверждаете, вам удалось построить и запустить в воздух еще несколько лет назад. — Ну да, трактат «Размышления о полете птиц» того самого Бонцони и предложенная им схема махолета — полная и абсолютная чушь. Тогда в царском дворце мне нужна была ссылка на хоть какой авторитет, чтобы эти надутые гуси в генеральских мундирах не приняли мои слова за пустую прожектерскую болтовню, и я своевременно вспомнил о случайно прочитанной когда-то рукописи. — Так вот, к чему это я все вам говорю, адмирал Николай Силыч Романов начальник материально технического снабжения всего Российского Флота буквально потребовал вас в свое распоряжение, чтобы вы, Андрей Драгомирович, цитирую дословно: «Показали этим тупым неучам, получившим дипломы во всяких заграницах и ни хрена ничему не научившимся, на что способна русская народная смекалка». Вот такого он о вас мнения, уважаемый. Так что отдохнёте недельку и поступаете в распоряжение лично адмирала Романова. Да, еще один момент, как только это произойдет вы будете уже не жандармским майором, а флотским капитаном третьего ранга. Советую заранее озаботиться пошивом соответствующей формы.

— Строительством, Ваше Высокопревосходительство, — нет чтобы промолчать, но что-то эдакое внутри меня заставило ляпнуть, что называется, не подумав, — военные мундиры и шинели не шьют, а строят.

— Спасибо за столь ценную поправку, — иронично усмехнулся ведун, — буду иметь ввиду. Короче, Андрей, вам все понятно?

Вместо ответа, я вопросительно посмотрел на Пафнутова — все-таки генерал и мой непосредственный начальник не обязан подчиняться требованиям какого-то пусть влиятельного, но все же штафирки. На что тот лишь развел руками и взглядом указал на потолок, мол ничего поделать не могу, ибо решение принималось вовсе не в этом кабинете, а где-то в заоблачных даже для него высях. Так что пришлось мне давать положительный ответ.

Расстались с личным чародеем царя вполне на дружеской ноге и довольные друг другом. Оно хоть меня и разоблачили, даже уличили в гибели патриарха и единственного наследника рода Орловых, но, насколько я понимаю, предъявлять каких-либо претензий по данному случаю мне никто не собирается. И вообще, как-то закабалять меня не станут.

После ухода Пестеля мы еще какое-то время пообщались с Пафнутовым по поводу вполне удачной командировки моей группы в Закавказье. Письменные отчеты каждый из офицеров представит позже, главное результат. Основные функционеры английской миссии уже в подвале нашей конторы и с ними работают квалифицированные специалисты. Результаты их трудов, вряд ли будут доведены до моего сведения. Ну и ладно, меньше знаешь, крепче спишь.

Под завершение нашей беседы я все-таки задал генералу мучавший меня вопрос:

— Дмитрий Аркадьевич, не могли бы вы объяснить, по какой такой причине вы отправили нашу группу без какой-либо магической поддержки? Ведь вы тогда представления не имели о моем сильном магическом даре? Или все-таки что-то подозревали?

— Не просто подозревал, Андрей, был абсолютно уверен в том, что в вашем лице имею дело с сильным ведуном. А ваша командировка всего лишь своего рода оценка вашего таланта. Кстати, вы не просто ведун, вы еще и весьма удачливый юноша. Боевой турецкий корабль посреди обширного Русского моря встретить, тем более захватить и потопить — не каждому счастье выпадает. И вообще, как-то все обыденно у вас получилось с этими англичанами. Юлий Цезарь в свое время сказал: «Veni, vidi, vici». У вас всё именно так и получилось — пришел, увидел, победил. А насчет вашей подстраховки, не переживайте. После успешного исполнения вами боевого задания, в Тебризе загорелась парочка военных складов и еще кое-каких заданий, так что тамошней жандармерии некоторое время было не до исчезновения каких-то там англичан. Это потом они опомнились, но было поздно. — Удивительно, а ведь я тогда не заподозрил своего непосредственного начальника в том, что тот раскусил мою чародейскую сущность. Так что, как маг я еще не очень. Есть люди, которым ввести меня в заблуждение, как два пальца об асфальт. — Отпускаю вас, Андрей, с великим сожалением — сильный чародей очень пригодился бы в моем ведомстве, однако удержать вас возможности не имею. За выполненное задание вы и все офицеры вашей группы будете представлены к боевым наградам. Так что, сверлите на вашем морском кителе еще одну дырочку для ордена. — Сказал и искренне так рассмеялся.

Покидал кабинет начальства с двойственным чувством. С одной стороны, было легко и радостно, от осознания того, что нелегкий спуд тайны наконец-то свалился с моих плеч, а еще впереди у меня очень интересная работа в иной, пока что неведомой сфере. Ничего, со своим даром ведуна и технологическим послезнанием, что-нибудь летающее у меня все-таки получится. С другой стороны, только-только начал привыкать к новому месту работы, сходиться с людьми, завязывать какие-то отношения, кои могли бы выйти за рамки служебных. И все-таки общий настрой был весьма позитивным. Идя по улице Цареградской я незаметно для себя перешел на строевой шаг и замурлыкал негромко:

Встречные (особливо дамы) мне улыбались, ну радуется чему-то служивый, эка невидаль, может орденом наградили, или в звании повысили, так порадуемся вместе с ним.