Герцоги налево, князья направо

Глава 15

Когда Поппи на следующее утро села в постели, ей в голову ударила ошеломляющая мысль: она будет заниматься, секретной деятельностью! Ни много ни мало — на секретной службе. Она с трудом могла в это поверить.

И она в равной степени почувствовала жалость не только к любимому Сергею, но и к его плохо воспитанной сестре. Да, это большое несчастье, что картина им не принадлежит. Но если Сергей женится на ней, Поппи, она уверена, что уж об этом он никогда не пожалеет. Ведь картина останется в Англии.

Поппи выбралась из постели и посмотрела на свое отражение в зеркале.

Любовь. Именно это она увидела. Чувство любви было написано у нее на лице. Глаза у Поппи сияли. А губы — они просто не могли не улыбаться.

Это ее долг — сделать Сергея счастливым.

Могла ли Судьба быть более щедрой?

Ей только и оставалось, что убедиться в его любви к ней, такой же сильной, как ее любовь к нему.

О, это верно, это разумно, но потом ей надо будет расторгнуть помолвку с герцогом. Она позабыла об этом обстоятельстве в приливе чувства. Но как только она укажет Драммонду на дверь — разумеется, самым вежливым образом, — все пойдет гладко и без помех.

Лелея в мыслях столь обнадеживающий план развития событий, Поппи в сопровождении Драммонда, Сергея и Наташи отправилась под вечер в литературный салон леди Гастли.

Хозяйка салона поспешила взять Поппи под руку, едва та вошла в большую гостиную, где уже собралось множество представителей светской элиты.

— Я слышала, будто вы помолвлены с этим вот герцогом, — прошептала леди Гастли на ухо Поппи.

Даже когда она ехала сюда в карете вместе с Драммондом, причем бедра их соприкасались, Поппи всячески старалась выбросить его из головы. Особенно потому, что когда они вчера вечером спустились по лестнице к выходу из собора Святого Павла, герцог едва ли не силой вывел ее на улицу и страстно поцеловал.

— Я понял, что вам хотелось, чтобы я вас поцеловал, — пояснил он, не смущаясь ее попыткой к сопротивлению. — Но это немыслимо на колокольне собора.

После этого дикого объяснения он принялся гладить бедра и ягодицы Поппи и снова прижал свои губы к ее губам.

Поппи ощутила приступ ненависти к его умению читать чужие мысли.

— Это потрясающе, абсолютно потрясающе, — продолжала между тем леди Гастли все тем же шепотом. — Расскажите мне подробности.

— Я не уверена, что поняла, о чем вы спросили, — сказала Поппи не слишком любезно, все еще погруженная в пуганые размышления о поцелуях возле собора Святого Павла.

— Убийство, — пояснила леди Гастли. — Тайна в семье герцога. До сих пор я ничего не слышала о линии Драммондов, но теперь просто сгораю от любопытства и обязана этим своей кухарке.

— Вашей кухарке?

— Да. Она в дружбе с какой-то кухаркой в городе, и та ей рассказала о том, что дядя герцога бесследно исчез.

— Верно, — вяло согласилась Поппи. — Но это всего лишь неумная выдумка, пустая болтовня. Он сбежал из дома, чтобы стать моряком, вот и все.

Она дала себе слово, что как только вернется домой, строго-настрого велит кухарке прекратить рассказы о герцоге Драммонде даже в том случае, если подозрения насчет его семьи имеют под собой реальную основу.

Сама она представления не имела, так это или нет, Поппи бросила быстрый взгляд на герцога, который в это время разговаривал с Наташей — вполне вежливо, но с холодным выражением лица. Загадочный человек этот Драммонд. Она, конечно, не может ему полностью довериться, хоть он и очень интересный знакомец. Вчера вечером, укладываясь в постель, Поппи полагала, что будет думать на сон грядущий только о Сергее, но так и не смогла на этом сосредоточиться, поскольку в ее голове доминировали воспоминания о примечательном вечере, проведенном с Драммондом в соборе Святого Павла.

Она не могла думать о Сергее до самого утра, пока не избавилась как-то само собой от мыслей о герцоге, о котором грезила всю ночь напролет.

Но теперь, даже сидя рядом с Сергеем — он все время что-то мурлыкал себе под нос, и Поппи не могла понять, чего бы ради, — она вдруг ощутила возвращение ночных грез: Драммонд целовал ее, и гладил ее тело нежно и ласково, и…

— Надеюсь, они скоро начнут свою программу, — полушепотом обратилась она к Наташе.

Та приподняла брови и сказала:

— Я вижу, вам нездоровится, леди Поппи. Надеюсь, Сергей проводит вас домой. Мне нужно, чтобы Драммонд уделил мне сегодня время и помог в одном деле, поскольку мне понадобится переводчик. Вы очень разрумянились, щеки, я бы сказала, красней, чем сок граната.

— Неужели?

Наташа кивнула.

— У Сергея, как он ни глуп, есть замечательное средство от излишней потливости. Он узнал о нем от своей последней любовницы, настоящей колдуньи по имени Зоя. У него самый что ни на есть скверный вкус на женщин.

Наташа окинула Поппи взглядом с головы до ног, пренебрежительно выпятив нижнюю губу.

— Но я чувствую себя прекрасно, — пробормотала Поппи, до крайности потрясенная тем, как отзывается Наташа о своем брате, и ее стремлением принизить его. Она наклонилась и ласково погладила собачек в корзинке, что стояла на полу возле Наташи. Один из песиков зарычал на нее — тот самый, у которого отсутствовал один глаз.

«Я чувствую себя превосходно!» — напомнила Поппи самой себе, искоса бросив при этом взгляд на мускулистую ногу Николаса и стараясь не обращать внимания на свое вдруг участившееся сердцебиение. Ноги у него были… м-м… привлекательными, она обратила на это внимание прошедшим вечером на Золотой галерее: стройные, туго обтянутые брюками, в высоких, до половины икр ботинках.

Сергей продолжал что-то напевать себе под нос.

Хм, что-то ей не помнилось, чтобы он вот так напевал в Санкт-Петербурге.

— Что это за песня? — спросила Поппи, главным образом для того, чтобы намекнуть ему, что он напевает излишне громко, сама песня ее ничуть не занимала.

— Это не песня, — ответил он, передернув плечами. — Просто напев.

Поппи постаралась не скрипнуть зубами. Ведь он ее возлюбленный, в конце концов. Если это его новая привычка, ей придется полюбить и такую привычку. Он продолжил свое увлекательное занятие.

Поппи прикрыла ухо волнистой прядью волос, чтобы приглушить надоевший звук, но ей тут же стало стыдно за себя. Сергей, без сомнения, нервничает, оказавшись в чужой для него стране, и это негромкое пение, должно быть, его успокаивает.

Слава Богу, он умолк, когда леди Гастли наконец-то встала и призвала собравшихся к вниманию.

— Сегодня нам предстоит познакомиться с женщиной, которая в прошлом служила горничной в доме у выдающегося поэта Джона Китса, — провозгласила она.

Горничная сидела до сих пор на специально поставленном для нее стуле лицом к собравшимся. У нее были красный нос и тонкие поджатые губы.

— Очень немногие знакомы с его творчеством, — продолжала леди Гастли. — И вероятно, на то есть особая причина.

Поппи, которую уже одолевала скука, с трудом подавила зевок. Этот самый Джон Китс скорее всего был плохим поэтом, если о нем никто не слышал. Она с трудом подавила еще один зевок. Собственно говоря, если подумать, уж очень мало она спала прошлой ночью из-за того, что в ее сны то и дело вторгался Драммонд.

Он сидел рядом с Наташей. Поппи бросила на него взгляд и почувствовала себя немного обиженной.

Николас, в свою очередь, посмотрел на нее.

— Да? — произнес он сухо.

Вряд ли она сумела бы поведать ему о тех скандальных выходках, которые он совершал в ее снах, но неодобрительно выпятить губы она могла себе позволить, после чего сосредоточила внимание на противоположном конце комнаты.

Так вот она поступила, и ей вдруг стало ужасно одиноко и грустно. Скорее бы уехать домой. Наташа оказалась права. Возможно, она нездорова. Любопытно, сейчас лицо у нее все еще краснее, чем гранатовый сок? Впрочем, это не имеет значения. Она должна остаться и созерцать красивый профиль Драммонда, терпеть толчки острого локтя Наташи себе в бок и нудное пение Сергея.

— Кто такой Джон Китс? — обратилась леди Гастли к горничной, — И почему я ничего не слышала о нем до тех пор, пока вы не постучались в дверь моего дома?

Горничная потерла кончиком пальца правую ноздрю.

— Он поэт, — заговорила она с весьма заметным акцентом лондонских простолюдинов-кокни. — Большинство людей о нем никогда не слыхало. И это потому, что он малость бунтовщик.

В ответ от всех участников салона послышались шумные и явно неодобрительные вздохи — но только не от Поппи. Она опять погрузилась в размышления о Драммонде и гадала, что произошло бы, если бы она сняла с себя всю одежду там, на Золотой галерее. В какой-то момент она была к этому близка.

Хорошо, что этого не случилось. Потому что если бы такое произошло, она, чего доброго, могла обвить руками шею Драммонда и прижаться обнаженной грудью к его груди и…

И застонала бы.

Никто еще не стонал так кощунственно на самом верху собора Святого Павла. Разве лишь тот, кто желал прямиком угодить в ад. Вот почему она так обрадовалась, когда вместо этого Драммонд поцеловал ее внизу на улице. Там ее стон услышали только две лошади, привязанные к столбу.

— Умоляю вас, леди Поппи, — заговорила Наташа, наклонившись к ней, — пожалуйста, позвольте моему непутевому брату проводить вас домой. Я могла бы поклясться, что вы только что всхлипнули и вертитесь на стуле, как малый ребенок. Мой одноглазый корги Борис просто сам не свой.

Поппи улыбнулась Наташе вымученной улыбкой и ответила:

— Но я чувствую себя отлично, благодарю за внимание.

Однако это было совсем не так. Прошлым вечером она чувствовала себя такой бодрой, полной жизни! Она очень хотела, чтобы это ощущение к ней вернулось, однако пребывание в душной гостиной леди Гастли этому отнюдь не способствовало.

Поппи хотелось показать Сергею, насколько сильное чувство питает к нему. Хотя бы взглядом дать понять, что она его обожает.

Однако он на нее не смотрел. Вдруг он чихнул. Поппи заметила, что у него очень большие ноздри. Больше, чем у… Больше тех, какими она их помнила.

Он чихнул еще раз.

— Вы простудились? — шепотом спросила она.

— Нет, — ответил он и снова чихнул с долгим придыханием.

— Но у вас определенно простуда, — настоятельно, хоть и спокойно, словно опытный врач, произнесла Поппи.

Но в душе у нее все вибрировало. Пожалуйста, Боже, мысленно просила она, пусть это будет простудой. А не еще одной досадной привычкой, каких она не замечала за ним в Санкт-Петербурге.

Поппи поудобнее устроилась на стуле и поправила прическу, надеясь, что никто не подумает, будто это она чихает так громко и часто. И тут же сочла себя ужасно виноватой. Ей бы подумать о том, что для князя следует приготовить горячий пунш, который избавил бы его от простуды, а не возмущаться тем, как он расчихался в обществе.

Сергей опять чихнул.

Поппи едва не расхохоталась истерическим смехом. Наташа устремила на нее очередной осуждающий взгляд, но Поппи его проигнорировала. Между тем горничная извлекла из кармана листок бумаги и протянула его леди Гастли.

— Тут вот стишок мистера Китса, — сказала она. — Я надеюсь, вы его прочитаете.

— Полагаю, да, — ответила леди Гастли и двумя пальчиками взяла листок со стихами за уголок. Далее она откашлялась и окинула взглядом завороженную аудиторию.

Хозяйка дома читала стихотворение, а Поппи тем временем приободрилась, выпрямила спину и, самое замечательное, избавилась от назойливых мыслей о поцелуях Николаса и о чихании Сергея. Стихи увлекли Поппи и захватили ее воображение.

Поэма Китса была восхитительной. В ней говорилось об удивительных открытиях, о том, какие перемены они вносят в жизнь.

Леди Гастли сложила листок и вернула горничной.

— Кто хотел бы высказать свое мнение? — спросила она.

Сергей сидел с каменным лицом. Поппи было не совсем ясно, хорошо ли он понял стихи, и она негромко спросила его об этом по-русски.

Он зевнул и ответил:

— Да, мне нравится катание на коньках. А почему вы спрашиваете?

— Ох! — Поппи покраснела. — Извините. Я думала, что спросила вас, нравится ли вам поэма.

Сергей равнодушно пожал плечами:

— Это было скучно.

Поппи всей душой была не согласна с такой оценкой, но князь, вероятно, не смог оценить произведение по достоинству, поскольку леди Гастли продекламировала поэму не на его родном языке.

Наташа больно толкнула ее локтем в бок.

— Почему бы им не читать русских поэтов? — спросила она. — Надо чтобы кто-нибудь сказал им об этом.

— Я это сделаю. — Сергей встал с величественным видом. Широкий лоб, благородные очертания подбородка, на груди множество медалей.

— Я хотел бы обсудить творчество русских поэтов, — четко провозгласил он. — Вполне подошло бы одно из произведений Александра Пушкина.

Леди Гастли прижала к щеке ладонь со словами:

— Ох, Господи, может, нам забыть о Китсе, ваше высочество? Ведь он отчаянный парень!

Ответом ей был хоть и негромкий, но общий говор согласия.

Потом прозвучал хорошо знакомый всем голос:

— Я совершенно с этим не согласен.

Поппи обернулась и увидела, что Николас встал со своего места. Голос у него был негромкий, но страстный.

— Поэма мистера Китса бесспорно заслуживает обсуждения. Она посвящается присущей мужчине охоте к приключениям, к тому, чего, по сути, жаждет любая душа.

Наступила такая полная тишина, что был бы услышан звук падения булавки на пол.

Наташа выпрямилась и втянула щеки. Сергей устремил на герцога долгий, холодный взгляд. Даже леди Гастли застыла в молчании после такого выпада герцога.

Поппи не знала что и подумать. Николас, который только что встал и высказался в защиту Китса, вовсе не был завзятым повесой и распутником, каким она его считала, но совершенно другим человеком. Таким, кого поэма Китса задела за живое.

Его реакция потрясла Поппи. Что, если он… возможно ли, что он способен на подлинное чувство?

Она осмелилась посмотреть на него, а он в ответ подмигнул.

Негодник.

Он не более чувствителен, чем любое бревно. Ей следует понимать, что он всего лишь забавляется.

Поппи была настолько обижена его непростительной выходкой, что подвинулась ближе к Сергею и сказала:

— Не волнуйтесь, мы с вами поговорим о Пушкине.

— Мы должны поговорить о многом, — ответил Сергей, и в глазах у него промелькнуло нечто особенное. Он наклонился к Поппи и зашептал ей на ухо: — Будьте готовы, леди Поппи. Как и положено большому русскому медведю, я скоро зарычу на вас со страстью. Со страстью Пушкина.

— О… — только и произнесла Поппи, ожидая, что вот сейчас ее охватит то сладостное чувство, от которого бурно забьется сердце, но ничего подобного не случилось.

Вообще ничего.