Герои Аустерлица

Глава 22

Влад побледнел, когда перспектива стать участником боевых действий отчетливо встала перед ним, и, посмотрев на меня удивленно, пробормотал:

— Но, князь, помилуйте! Даже если я соглашусь на такое, то от меня все равно мало пользы. Я и стрелять почти не умею. Разве что пару раз вместе с отцом на охоту выезжал в совсем юном возрасте. Какой вам от меня толк? Я буду в отряде лишь обузой…

Я снова перебил его:

— Не будете. Я не собираюсь заставлять вас ходить в атаку. И предлагаю вам, всего лишь, службу военного лекаря. С этим, надеюсь, вы справитесь, раз в Вене медицине учились не один год?

Он поднял глаза, взглянув уже с некоторым интересом, и проговорил:

— Иными словами, вы предлагаете мне не воевать, а лечить раненых?

— Вот именно, — сказал я.

И добавил:

— Заодно попрактикуетесь. Отработаете методики лечения в военно-полевых условиях, так сказать.

— Это меняет дело! Я согласен! — сказал он, а в его глазах я прочитал уже настоящую заинтересованность.

Я внимательно наблюдал за его реакцией, хорошо понимая, что если у человека имеется настоящее призвание к медицине, то он будет использовать любые возможности, чтобы вернуться в профессию.

А он внезапно признался:

— Я же так и не выучился на врача. Всего три курса прошел до того, как мой отец скончался. Меня известили, когда он уже при смерти находился. Я срочно приехал из Вены, все бросил и примчался, но не успел застать его живым. Схоронил родителя, а пока вступал в наследство, война разыгралась. Вот я в имении и застрял.

— Отчего же ваш отец умер? — поинтересовался я.

— Грудная жаба его мучила много лет, а еще и простудился. Умер в горячке от удушья.

— Понятно. Скорее всего, пневмония на фоне стенокардии, — констатировал я.

— Что-что? — не понял Влад терминов.

— Острое инфекционное заболевание легких на фоне сердечной недостаточности. Вот что, — попробовал объяснить я более доходчиво.

Баронет вытаращился на меня, спросив:

— И вы, князь, тоже на врача учились?

— Было дело, — сказал я, не слишком покривив душой, поскольку и правда сначала готовился строить карьеру в сфере медицины, а не идти в военные, как настаивал отец.

Когда мать у тебя старшая операционная медсестра, а отец — подполковник войск РХБЗ в отставке, то и от того и от другого родителя чего-нибудь нахватаешься вольно или невольно. И в моей юности имелись периоды, когда влияние со стороны мамы перевешивало. Вот и подумывал в восьмом и в девятом классах всерьез о том, чтобы медиком стать, как мама. Даже в медицинском колледже проучился после 9 класса два года. Только понял, что все-таки не мое это занятие. Медик и боксер плохо во мне уживались. Зато в военное училище РХБЗ потом без проблем поступил. Химию, помнится, сдал на «отлично». Так и пошел по стопам отца, сделавшись лейтенантом и заместителем командира роты тяжелых огнеметных систем, пока там, на ЛБС, меня не разнесло вражеской ракетой, отправившей мое сознание прямиком сюда… Достали их наши «Тосочки» так, что «Хаймерсы» не пожалели…

— А инфекционное заболевание это какое? — спросил Влад, сбив поток моих воспоминаний.

— Удивительно, что вас даже таким основным понятиям не научили! — воскликнул я. И объяснил:

— Инфекционное заболевание — это такая зараза, которая вызывается проникновением в человеческий организм разнообразных вредоносных микроорганизмов. Всяких там микробов: бактерий и вирусов.

— Похоже, у вас, князь, более глубокие познания в медицине, чем у меня, — пробормотал он. И добавил:

— Про наличие микроскопических организмов я знаю. Их существование доказано больше века назад Левенгуком с помощью микроскопа. Но, наличие микробов в выделениях больного считается вторичным явлением по отношению к причине заболевания. Ведь теория о самозарождении известна со времен Аристотеля. А теория Гиппократа о миазмах, предложенная этим великим врачом еще в V веке, служит основой современной медицины. Разве у вас в России врачей сейчас учат по-другому?

Баронет выглядел заинтригованным. И я понял, что снова сболтнул лишнего, выдав информацию из будущего. Вспомнив, что смена миазматической теории на инфекционную произойдет только после открытий Луи Пастера, а до этого еще долго, примерно лет пятьдесят, мне пришлось выкручиваться, что-то сходу выдумывая.

— А я, знаете ли, некоторое время обучался у одного профессора, которого в официальной медицине считали чокнутым чудаком, а, на самом деле, он был гениален, предлагая новые идеи и методы. Жаль, что умер уже тот старик, а его труды так и не сделались известными. Так вот, все, чему он меня учил, находило практическое подтверждение. И, если бы я предпочел делать карьеру не на военной службе, а в медицине, то сотворил бы в науке настоящую революцию, — сказав так, я подумал, что, действительно, могу подстегнуть прогресс еще и в медицине! И потому добавил:

— Впрочем, возможно, я еще вернусь к этому. Ибо спасать людей надо уже сейчас, а та медицинская теория, которой обучают не только в Вене, а и в других местах, безнадежно устарела. Потому, уверяю вас, что вот эти самые микроорганизмы являются причинами болезней.

— Почему я должен верить в эту теорию вашего неизвестного профессора, которого, как вы сами сказали, официальная наука считала чокнутым? — спросил Влад с сомнением в голосе.

Я ответил достаточно жестко:

— Потому, что я не только командир отряда, но еще и ваш начальник по медицине. И я, как ярый сторонник инфекционной теории, настоятельно попрошу вас мыть руки с мылом перед осмотром больных, а перед операциями — еще спиртом тщательно протирать. Хирургические инструменты от вас потребуется каждый раз тщательно стерилизовать с помощью кипячения их в кастрюле. Такие у меня будут для вас требования.

Он взглянул на меня по-прежнему удивленно, но проговорил спокойно:

— Хорошо. Я приму их. Но, я признаю ваше главенство по части медицины только в том случае, если вы сможете зашить мою рану. Я по-прежнему теряю кровь…

Он и вправду был бледен. И мне пришлось шить по живому. Иглы, к счастью, нашлись. Швейные, ну ничего: прокалил их на огне, чуть искривил, и порядок. Шелковые нитки тоже имелись. Еще пришлось хороший французский бренди, найденный в апартаментах покойного полковника Ришара, применить на пациенте не только наружно, для обеззараживания, но и внутренне, заставив баронета принять изрядную порцию в качестве анестезии. К счастью, навык оказания подобной помощи у меня имелся еще с тех пор, как мой младший брат Павлик сильно порезался стеклом.

Дело было на каникулах, когда я закончил первый курс медицинского колледжа. Бегая на даче, Павлик вовремя не затормозил, влетев в застекленную дверь веранды и сильно распоров себе руку от кисти до локтя. Мать тогда осталась в городе на дежурстве, отец с соседом уехал на рыбалку, а скорая до нашей дачи всегда добиралась не меньше, чем часа полтора. И я сам в тот раз впервые решился наложить шов. Правильно, кстати, все сделал. Меня потом взрослые похвалили. А потом еще не раз приходилось. На передовой тоже…

Так что и на этот раз я справился без проблем. А баронет оказался не совсем изнеженным. Сжал зубы от боли, но не кричал. И я благополучно зашил ему шею под подбородком в том месте, где сам же и порезал. Потом, после всех манипуляций и выпитого бренди, Влад задремал, а мне пришлось идти допрашивать виконта.

Он забился в дальний угол камеры и глядел на меня волком. Отперев решетку, я выкрикнул фразу из старого мультфильма про кота-пацифиста и хулиганистых мышей:

— Леопольд! Выходи, подлый трус!

Впрочем, сказанное по-русски он не понял, а зашевелился лишь после того, как я повторил фразу на французском.

— Я не трус! Я не боюсь вас! — возмутился толстяк, пытаясь хорохориться, но, в то же время, со страхом в глазах задержав взгляд на рукоятках моих трофейных пистолетов, торчащих из-под дохи и зловеще поблескивающих вычурной серебряной отделкой в свете масляной лампы, которую я держал в левой руке перед его лицом.

— Ничего, еще успеете испугаться, когда пытать станут, а потом солдаты на расстрел потащат, — подначил я.

— Не понимаю, за что мне такие страшные кары! — пробормотал он уже совсем другим тоном, с дрожью в голосе.

Я еще надавил, воскликнув:

— Ах, вот как! Значит, не понимаете, виконт? А не вы ли выпустили пленников и покушались на мою жизнь?

— Это не я. То есть, я участвовал, не отрицаю, но это Влад меня подговорил, — попытался Леопольд «перевести стрелки» на баронета.

— Вы все врете. Сам Влад и слуги указали на вас, как на вожака этого заговора, — сказал я.

Он «поплыл», промямлив:

— Я признаю вину, но клянусь, князь, это был не заговор, а дурацкая пьяная выходка, не более того. Вино у баронессы оказалось уж очень опьяняющим. А когда я пьяный, то себя не помню и плохо соображаю, совершая всякие глупости. Черт меня дернул на такое…

— Да уж, пьянство до добра не доводит. Пить надо меньше, — перебил я. Потом задал вопрос на другую тему:

— Почему у вас козел выгравирован на перстне? Вы что, убежденный сатанист?

— Вовсе нет, я католик. А козел символизирует мой родовой герб, — пробормотал Леопольд.

— Хм, значит, козлы у вас в роду — это обычное дело? — усмехнулся я.

Он ответил, сверкнув своими маленькими поросячьими глазками:

— Не разбираетесь вы в геральдике Европы, хоть и князь. У нас в Чехии козел считается символом предводителя.

— Предводителя других козлов? — подтрунил я.

Но, Леопольд проигнорировал мой выпад, сказав:

— У нас козел издревле означает воплощение жизненной силы решительных земледельцев, способных постоять за себя.

— С помощью рожек? — вновь усмехнулся я.

А виконт, поняв наконец-то мой сарказм, опустил глаза и замолчал.

Мне же, наоборот, нужно было его разговорить, потому, напрягая память, доставшуюся мне в наследство от настоящего князя, я попытался объяснить:

— У нас в геральдике России козлы и козы тоже имеются. Например, на гербе Твери — козел, а на гербе Самары — коза. Такое изображение символизирует силу характера, упорство и несговорчивость. Так что трактовка этого символа далеко от вашей не ушла. Я же, признаться, опасался иного. Это же и символ тех, кто поклоняется сатане. Потому, увидев ваш перстень, я подумал, что вы из сатанистов. А ваш поступок только укрепил меня в этом подозрении.

Леопольд снова поднял на меня глаза, перекрестившись и сказав:

— Поверьте, князь, я добрый католик и никому зла не желаю. А в своих безумных действиях раскаиваюсь. Отпустите меня. И я обещаю сразу же уехать в свой замок и сидеть там под добровольным домашним арестом до окончания всей этой войны.

— Замок у вас есть, говорите? А что он собой представляет? — заинтересовался я.

— У меня получше, чем этот полуразрушенный Гельф. Я владею добротным замком и хорошо укрепленным. С большими запасами в подвалах. Почти неприступная крепость, в которой мои предки не один раз выдерживали осады. Здешов-Козел называется, — поведал Леопольд.

— И где же расположен ваш замок? — спросил я.

— В горах. В дне пути на лошадях к юго-востоку отсюда, — ответил виконт.

Мой интерес был совсем не праздным. Я думал о том, что раз у проштрафившегося виконта имеется собственный замок, то необходимо использовать это обстоятельство с выгодой. Одно дело выходить из Гельфа с отрядом, фактически, в никуда. И совсем другое — двинуться целенаправленно из одной крепости в другую. Тем более, что и путь не слишком далекий. А юго-восточное направление меня вполне устраивало, хотя бы тем, что там, если верить Годэну, не стояли французские гарнизоны. Ну и поближе к границам Российской Империи все-таки продвинемся.

А в крепости виконта можно будет не только подкрепиться и отдохнуть, но и отбиться от неприятеля, если французы пошлют за нами погоню. Потому я предложил Леопольду, в качестве искупления его вины за совершенное преступление, проводить нас в свой замок и принять там на правах радушного хозяина, обеспечив отряд всем необходимым за свой счет. Выслушав мое предложение о том, как можно сгладить свою вину, Леопольд согласился, а я перевел его из темницы под домашний арест, обработав рубленую рану на его боку. Впрочем, на его толстом теле пострадал от сабельного удара лишь слой подкожного жира, что не представляло особой опасности для здоровья.