Я смотрел на красивое лицо баронессы. В отсветах костра оно казалось задумчивым и загадочным. Вдруг женщина заговорила:
— Почему ты не идешь спать, Андрэ? Ты же так устал сегодня. Я видела тебя в бою и молилась за тебя, — проговорила она тихо, почти шепотом.
Большой костер достаточно громко трещал дровами, а пламя шумело под легким ветерком. И чтобы услышать нашу беседу, нужно было стоять совсем рядом. Но, на таком расстоянии от нас никого не было. Мы в эти минуты находились наедине с костром, в котором языки пламени продолжали водить свой веселый хоровод. Перед тем, как присесть рядом с Иржиной, я подбросил в огонь еще пару поленьев.
— А ты почему не пошла отдыхать вместе со своими родственницами? — спросил и я.
Пожав плечами под теплой пушистой шубкой, вдова проговорила:
— Я думаю обо всем этом. О войне и о нас.
— И что же ты придумала? — поинтересовался я.
— Я мечтаю о том, чтобы все это бегство поскорее закончилось благополучно, и чтобы оказаться в России вместе с тобой, — сказала она весьма откровенно.
— Но, там у меня жена… — пробормотал я.
Иржина перебила:
— Ну и что с того? Я стану твоей любовницей. Должна же быть любовница у князя? Вот я и буду. Не для того я все бросила и пустилась в это опасное путешествие, чтобы тебя потерять. Знаешь, я так хочу увидеть Петербург! А еще и Москву! Моя бабушка оттуда, она в Москве родилась. Это голос крови, тот самый, который подтолкнул меня к тебе. Он звучит внутри меня, в самой моей душе. И я готова принять православие…
Тут вернулась Маришка вместе с Янушом, перебив наш диалог. Слуги принесли бутылку с дорогим красным вином, произведенным во Франции, урожая 1798 года. Бокалы они тоже прихватили, даже два запасных, а еще поднос и штопор, который здесь считался передовым изобретением. С помощью последнего Януш ловко извлек пробку, как заправский официант. Я попросил прислугу налить и себе, после чего мы вчетвером выпили за победу и за успех похода.
Откланявшись сразу после этого, я вернулся в палатку, где вовсю уже храпел Дорохов. Долго пролежав без сна на еловых лапах, накрытых теплой трофейной попоной, и используя меховую доху в качестве одеяла, а французскую медвежью папаху вместо подушки, я думал о словах баронессы и о нашем положении. Будущее представлялось мне туманным. Особенно, что касается моей личной жизни… Тем не менее, все-таки заснув, я проснулся бодрым и отдохнувшим.
Меня, как и других, разбудили звуки трофейного гусарского горна, поскольку сам же приказал играть побудку, едва забрезжит рассвет. Когда я вышел из командирской палатки, унтеры будили солдат. Справив нужду, я вгляделся в небо. Ветер усилился, и облака бежали от горизонта, словно поверженные неприятельские войска, рассыпаясь в разные стороны. А с востока из-за гор уже пробивались первые лучи солнца, подсвечивая золотом бока кучевых облаков.
Весь наш лагерь, едва проснувшись, сразу пришел в движение. Поскольку ночью костры не тушили, и по моему приказу дежурные следили за огнем, то воду, взятую из ручья для умывания, и завтрак согрели быстро. Я почти не опасался, что ночью кто-то пошлет за нами погоню. Здесь на дорогах фонарей нет. И скакать сквозь кромешную темноту по незнакомой дороге под ночным небом, затянутым плотной облачностью, то еще удовольствие. Даже при тусклом свете факела, который всадник будет держать в руке, лошадь может в любой момент оступиться, попав в колдобину, сломав ногу и сбросив седока. Мой расчет оказался верным. Спокойный сон солдат возле костров никто не потревожил, и никто из бойцов сильно не замерз, грея бока возле огня.
Из Гельфа мы прихватили еще и чай. Солдаты пили его утром с удовольствием, заваривая прямо в котелках и запивая свою привычную кашу. Вскоре бойцы, быстро закончив завтрак, подгоняемые командами унтеров, засобирались в дорогу. Когда уже окончательно рассвело, наш караван, покинув бивак на вырубках, медленно двинулся дальше по дороге в сторону крепости, принадлежавшей Леопольду Моравскому. И пусть впереди была полная неизвестность, но я верил в успех похода.