Женщины на русском престоле и вокруг него

КНЯГИНЯ ОЛЬГА

Мы начнем с рассказа о женщине, удивительной во всех отношениях. Она была не только первой женщиной на русском престоле, хотя уже одно это обеспечило бы ей место в истории нашей страны: она была первым отечественным реформатором, первой на Руси правительницей-христианкой и первой русской святой. Вместе с тем вряд ли можно утверждать, что сама Ольга жаждала бремени государственной власти, желала быть разрушителем старых религиозных и культурных традиций или прожила безупречно праведную жизнь. Вернее было бы сказать, что многое из того, чем прославилась княгиня Ольга, было следствием ее весьма драматичной личной жизни, частью ее нелегкой женской судьбы.

Как сообщают нам древнерусские летописи, муж Ольги князь Игорь был третьим князем из династии Рюриковичей и, надо сказать, князем не слишком удачливым. В отличие от основателя династии, легендарного Рюрика, летописец вовсе не придает Игорю даже налета легендарности, а от второго Рюриковича — князя Олега — его отличают менее успешные походы на Константинополь и, как результат, менее выгодные договоры с Византией, крупнейшей державой той части света и главным торговым партнером Киева. Вместе с тем нужно иметь в виду, что древнерусский князь был прежде всего военачальником, предводителем своей дружины, и только потом — администратором, законодателем, судьей и дипломатом. Поэтому будущее князя, само его пребывание на престоле зависели не столько от успехов в управлении, сколько от отношения к нему дружины, от того, довольны ли дружинники своим предводителем, готовы ли они сражаться вместе с ним и за него. Ну, а это, в свою очередь, зависело от количества и качества собираемой дани, и вот на этом поприще князь Игорь потерпел свое самое жестокое поражение.

Согласно летописи, после неудачного похода на Царь-град 941 г. Игорь с дружиной засел в Киеве. Между тем его воеводы-наместники со своими гораздо меньшими отрядами благополучно продолжали собирать дань с подвластных земель и совершать набеги на земли неподвластные, отчего, разумеется, богатели. Видя это, замаявшиеся бездельем княжеские воины в конце концов возмутились: виданное ли это дело, что люди иных княжьих воевод и вооружены прекрасно, и одеты роскошно, а они, люди самого князя, чуть ли не нагими ходят? По-видимому, Игорь не нашел, что возразить на этот веский аргумент, и в 945 г. он повел свою дружину за данью к древлянам — одному из восточнославянских племен, жившему в глухих лесах и подчинявшемуся киевскому князю с явной неохотой. Дань собрали, но показалось мало. Обуреваемый жадностью, Игорь, уже на обратном пути, отправил большую часть своих воинов домой, а сам с небольшим отрядом вернулся к древлянам и потребовал еще меха и меда. Тут терпению древлян пришел конец. «Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит», резонно сказал об Игоре древлянский князь Мал и перебил маленький отряд киевского князя. Самого же Игоря предали лютой казни: привязали к согнутым деревьям и разорвали на части. Так Ольга стала вдовой с младенцем-сыном на руках.

Сколько ей тогда было лет — сказать трудно, но примерно подсчитать можно. Из того же текста летописи мы знаем, что псковитянка Ольга была выдана замуж за Игоря в 903 г., когда тот и сам только повзрослел. С учетом того, что у восточных славян брачный возраст для девушки наступал в тринадцать лет, для юноши — в пятнадцать, и вряд ли допуская, что юному князю могли сосватать «не первой свежести» восемнадцати — двадцатилетнюю женщину (да, такие были времена), можно предположить, что на момент гибели князя Игоря в 945 г. Ольге было пятьдесят пять — пятьдесят семь лет. Почему их первый сын, наследник киевского стола, родился так поздно? Возможно, до этого рождались только девочки, возможно — были и сыновья, но младенцы не выживали (детская смертность уносила тогда гораздо больше жизней). Как бы там ни было, по нормам древнерусского права именно жена становилась полновластной наследницей мужа до совершеннолетия сына, и Ольга стала хозяйкой всего древнерусского государства до тех пор, пока младенец Святослав не возмужает и не сможет повести за собой своих воинов. Но не с государственных дел начала свое правление княгиня, а с личных, выразив всю свою ярость в кровной мести, которая, по языческим нормам восточных славян, была не только возможна, но и желательна как нередко единственный способ покарать убийцу.

Прекрасно понимая это, древляне устрашились и придумали, как избежать мести, предложив Ольге выйти замуж за их князя Мала. Сама по себе эта идея не была тогда такой уж циничной и абсурдной, какой она выглядит сейчас: в основе подобного шага лежит языческое представление о справедливости как о замене того, что уничтожено, другим — максимально близким по значению. По этой логике, и убитого мужа-князя вполне может заменить другой, живой, предлагая вдове брак и как бы компенсируя тем самым причиненное им же горе. Однако Ольгу это явно не устраивало. Между тем, прекрасно пряча свои эмоции и не подав виду, что гневается, княгиня лично встретила древлянских послов-сватов на берегу Днепра и предложила им прибыть в свой каменный дворец на ладье, которую понесут ее люди. Это действо имело у киевских полян двоякое значение: как символ высокой чести и как имитация перенятого у норманнов погребального обряда, что было намеком на дальнейшую судьбу свадебной делегации. Но дремучие древляне, по всей видимости, с норманнскими обрядами знакомы не были и восприняли все исключительно как знак уважения, позволив донести себя до широкой и глубокой ямы, в которую были скинуты и закопаны там живьем.

Впрочем, эта месть не показалась княгине полной, она послала гонца в древлянскую землю, лаской и хитростью зазвала знатнейших людей племени в Киев и сожгла их, когда те мылись в бане. Следующим этапом стал поход, который Ольга предприняла под предлогом справления погребальной тризны на холме-могиле своего мужа. Волновавшегося за своих послов Мала княгиня успокоила тем, что они скоро подойдут вместе с ее основной дружиной, и попросила «жениха» организовать ритуальный пир. После пира она велела сопровождавшим ее дружинникам перебить напившихся до бесчувствия древлян, быстро вернулась в Киев, собрала войско и пошла уже в открытый военный поход на древлянскую столицу, город Искоростень. Город был взят в осаду, но древляне отчаянно оборонялись, понимая, что пощады им не будет. Видя их яростное сопротивление и не желая лишних жертв среди своих людей, Ольга опять прибегла к хитрости. Она сообщила через послов, что уже довольна прежней местью, хочет лишь вернуть землю древлян под свой контроль и требует от них чисто символическую, в отличие от мужа, дань: по три голубя и три воробья с каждого двора. Измученные осадой древляне с радостью согласились… а ночью их дома и сараи заполыхали от горящих трутов, которые воины Ольги вечером привязали к лапам и хвостам птиц. С наступлением темноты труты подожгли, птиц отпустили, и те полетели в свои гнезда. Дружинники хватали выбегавших из горящего города древлян, кого убивали, кого брали в плен в качестве рабов, и лишь немногие остались на пепелище, будучи обложены такой данью, что жадность Игоря наверняка показалась им сущей мелочью. Примечательно, что немалую часть этой дани Ольга отправила в качестве дара в город Псков, уроженкой которого она была, и многие места псковского края до сих пор носят названия, связанные княгиней: Ольгино Поле, Ольгина Гора, Ольгин Крест, Ольгин Камень.

В летописном тексте жестокая месть Ольги прямо не осуждается, хотя «красочность» ее описания косвенно выдает негативное отношение к ней летописца — христианского монаха XII столетия. Вместе с тем дальнейшее взвешенное поведение Ольги как правительницы, ее дальновидность и мудрость позволяют предположить, что даже этот кровавый акт мщения имел под собой не только личные, но и политические основания, ибо заставлял всех не сомневаться в силе и решимости правительницы-женщины и в беспощадной каре всякому, кто покусится на ее интересы.

Кто была Ольга по происхождению — точно неизвестно. Одни считают, что норманнкой (в пользу этого говорит ее скандинавское имя Хельга), другие — славянкой из знатного рода, третьи — простой крестьянской девушкой, красота и разум которой пленили князя Игоря. Он встретился с ней в лесу близ ее родного города Пскова и был поражен не только прекрасной внешностью юной девы, но также ее смелостью и неприступностью: согласно «Житию святой великой княгини Ольги», она отвергла недвусмысленное, выраженное «стыдными словесами» предложение распаленного похотью знатного воина. Летопись же гласит, что Ольгу в качестве невесты привез из Пскова к Игорю князь Олег, и, как представляется, эта версия ближе к действительности, так же как и мнение о знатном происхождении девушки. Вероятнее всего, Ольга принимала некоторое участие в управлении государством еще при жизни мужа: в составе дипломатической миссии князя Игоря в Константинополь в 944 г. упомянут некий Искусеви — ее посланник, который вместе с послами князя должен был утвердить добрые отношения Руси с Византийской империей.

«Великие князья до времен Ольгиных воевали — она правила» — напишет автор «Истории государства российского» Н. М. Карамзин. И несмотря на то, что и после «Ольгиных времен» некоторые князья воевали куда больше, чем правили, во многом это утверждение верно, ибо подчеркивает важный вклад княгини в становление древнерусской государственности. Как бы ни плачевно закончилась история Ольгиной мести для древлян, для Киева страшный урок гибели Игоря также не прошел даром: вскоре по возвращении в древнерусскую столицу княгиня совершает объезд своих земель, определяет, где какую дань разумнее и выгоднее брать, выбирает и укрепляет специальные места для этого — погосты, которые быстро превращаются в оживленные административные центры. Вообще, объезды с целью сбора дани совершались великим князем или его воеводой еще в княжение Олега и назывались они полюдьем. Однако до реформ Ольги полюдье было скорее походом за военной добычей, чем сбором подати (налогов), поскольку каждый раз количество дани определялось прихотью князя, что не могло не провоцировать ситуации, подобные истории о гибели Игоря. Ольга же устанавливает точный, фиксированный размер дани (урок), а также порядок и периодичность ее сборов, что лишало великого князя киевского возможности своевольничать и грабить своих подданных, а тех — восставать против князя под предлогом борьбы с несправедливыми поборами. Фактически речь шла о создании единой системы государственных прав и обязанностей как великого князя (имеет право собрать, но не более установленного), так и населения (должны отдать, но не больше оговоренного). Так созданное мечом объединение племен превращалось в государство с общими правилами и хозяйственными связями.

Для того чтобы наладить новую систему, Ольге понадобилось более двадцати лет. Она всерьез занялась вопросом сухопутных дорог и организацией переволок между речными системами, которые были главными транспортными артериями в стране непроходимых лесов. Погосты же были размещены по возможности равномерно — так, чтобы не налагать на людей, живущих вдоль проторенных путей, тяготы дани за тех, кто жил в глухих, труднодоступных местах. Полюдье начиналось поздней осенью. Большой санный обоз в сопровождении дружины выезжал из Киева, проезжал по всем подвластным землям и останавливался на погостах, куда местные жители заранее свозили положенную им дань: различные меха, мед и воск, пеньку и другие товары, пользовавшиеся спросом в Византии. Особой и очень выгодной категорией таких товаров были рабы — пленники, захваченные в различных межплеменных столкновениях, а также неславяне. Тут же, на погостах, княжеские воеводы судили тех, кто не мог решить свои споры по традиционному «обычному праву» и требовал княжьего суда: это было еще одной четко зафиксированной Ольгой обязанностью княжеской власти. Объехав все погосты, к середине весны обоз возвращался в Киев, где к тому времени сходил лед на Днепре, часть собранных товаров перегружалась на суда и торговая миссия отправлялась в весьма опасное, но крайне необходимое путешествие в Константинополь. Другая же часть дани шла на содержание князя и его дружины, которая выполняла военные и полицейские функции, на организацию тех же торговых миссий (например — на постройку судов) и другие государственные мероприятия. Так, мирная деятельность княгини Ольги возымела куда больший государственный эффект, чем воинственная экспансия ее предшественников: нет победоносных военных походов, нет новых покоренных племен, но отдельные земли все активнее связываются со столицей и друг с другом, княжеская власть усиливается, торговый потенциал Руси растет. Но для роста ее международного авторитета определенно не хватало новой идеологии, понимаемой и разделяемой другими влиятельными державами. Язычество изживало себя, и мудрая правительница обращает свои взоры к другой религии.

Проникновение на Русь христианства началось с установлением регулярных отношений с Византией. Уже в княжение Игоря в Киеве жило немало христиан, были они и в окружении князя. Одно из свидетельств тому — мирный договор с греками, заключенный незадолго до смерти князя, который был утвержден представителями обеих религий, входивших в русскую делегацию: разница была в том, что христиане приносили крестоцеловальную клятву на верность договору в церкви Святого Ильи, а язычники, обнажив оружие, клялись Перуном. Так, большинство по-прежнему поклонялось языческим богам, и Ольга прекрасно понимала, что вековые обычаи народа не меняются быстро. Для распространения новой религии нужен был мощный толчок, каковым могло стать крещение самой княгини.

Однако Ольга не спешит и в первый раз отправляется в Византию скорее для ознакомления. Величие и роскошь столицы могущественной империи производят сильное впечатление на княгиню — впрочем, не более сильное, чем испытанное ею унижение: император Константин Багрянородный заставляет ее вместе со свитой ждать в гавани два месяца, и переговоры, целью которых, по-видимому, было дальнейшее налаживание торгово-экономических отношений, оказываются неудачными. Обиженная Ольга покидает Константинополь, не спешит прислать императору воинов, меха и воск, о которых шла речь на переговорах, а его посольство, приехавшее через некоторое время в Киев, заставляет ждать так же долго, как когда-то ждала сама. И все же то, что можно было бы назвать злопамятностью язычницы, скорее всего было абсолютно рассчитанным дипломатическим ходом: княгиня давала понять, что Русь — достойный партнер и желает равноправных отношений.

А вот следующий визит Ольги в Константинополь в 955 г. был уже иным: княгиня точно знала, что ехала креститься (есть даже версия, что она приехала в Византию уже крещеной, а путешествие было нужно скорее для поднятия авторитета новой веры в глазах ее окружения). Император принял «русскую архонтиссу» в роскошном зале «под пение бронзовых птиц и рычанье медных львов». В честь Ольги дали обед и великолепное сценическое представление с музыкой и танцами. Затем княгиню приняла императрица с семьей, что само по себе являлось событием выдающимся, и во время беседы Ольга сидела, подчеркивая свое равенство с хозяйкой. Именно там, за закрытыми дверями в покоях византийской императрицы, и был затронут вопрос, ради которого Ольга и предприняла эту нелегкую поездку. Согласно летописной легенде, потрясенный красотой и мудростью княгини император Константин предложил ей стать его женой, но княгиня, не желая этого брака, перехитрила его. Она ответила, что не может, ибо «погана» (то есть является язычницей), и предложила императору крестить ее и самому стать крестным отцом. Император с радостью согласился, но когда вскоре после крещения Ольги он вновь сделал ей предложение, то услышал совершенно закономерный ответ: по церковным правилам, крестный отец не может жениться на своей крестнице. И все же Константин не обиделся, одарил Елену (таково было новое, христианское имя княгини) богатыми дарами и с благочестивыми наставлениями отпустил ее домой.

Конечно, легенда есть легенда: очень маловероятно, что пятидесятилетний женатый император Византии Константин Багрянородный (к слову, скончавшийся через четыре года после описанных событий) вдруг воспылал страстью к киевской княгине, коей шел седьмой десяток. Но, как известно, дыма без огня не бывает, и вполне вероятно, что некий отголосок реальности в этой легенде все же есть. Есть предположение, что Ольга намеревалась установить династические связи с Византией и тем самым еще более поднять авторитет Руси. Кого она хотела женить — своего сына-язычника Святослава или племянника-христианина Глеба — неизвестно, но для того чтобы сделать это, ей в любом случае нужно было отказаться от языческого «варварства» и стать христианкой самой. Впрочем, все это лишь предположения, а факт остается фактом: никакого брака русского княжича с византийской принцессой не состоялось. Возможно, что Святослав, унаследовавший прямолинейный нрав своего отца, не хотел принимать новую религию, находя ее нелепой и, в отличие от матери, не понимая, что в мире влиятельных монотеистических государств крупная держава должна иметь единую и признаваемую другими веру. И все же главная цель поездки княгини Ольги в Царь-град была достигнута: крещение правительницы, пусть и не сделавшее пока христианство государственной религией на Руси, существенно приблизило этот исторический шаг. Кроме того, Ольга добилась для своей страны и более успешных условий торговли, сумев мирной политикой достичь куда большего, чем ее покойный муж — войной. Император Константин тоже остался весьма доволен, получив от своей крестной дочери необходимую ему на тот момент военную помощь — отряд воинов.

Внешняя политика Ольги не ограничилась отношениями с Византией — княгиня распространяет их и на западную Европу, направив посольство в Германскую империю к Оттону I и желая достигнуть с ним взаимовыгодного сотрудничества. За время правления Ольги не ведется войн с сопредельными государствами, не возникает внутренних конфликтов (за исключением нового восстания племени древлян, которое было подавлено). Л около 964 г. княгиня, в полном согласии с традицией наследования, передает киевский стол своему возмужавшему сыну. О других мужчинах в ее жизни ничего не известно, так же как и о том, была ли она единственной женой своего мужа-язычника: возможно, она умело скрывала свои связи, а может быть, главным смыслом для нее стал именно сын. Между тем отношения Ольги со Святославом складывались весьма непросто.

После крещения Ольги процесс распространения христианства на Руси набрал новую силу, и княгиня старалась всячески поддержать его, возводя церкви и помогая христианским общинам. Но молодого князя Святослава, выросшего в среде дружинников и целиком впитавшего в себя все понятия и порядки сурового воинского сообщества, язычество устраивало всем. Да и не только в личных пристрастиях было дело: князь не без оснований полагал, что если крестится он сам и, тем более, если он вознамерится крестить всю Русь, дружина его просто не поймет, а потерять доверие дружины было для него равносильно потере стола. В то же время Святослав никому не мешал креститься — он лишь насмехался над непонятными ему христианскими нормами. Молодой князь был суров и воинственен, причем — с изрядной долей авантюризма. По словам автора «Повести временных лет», «Когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых, и быстрым был, словно пардус (леопард. — Э. К.), и много воевал. В походах же не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так ел; не имел он шатра, но спал, постилая потник (попону. — Э. К.) с седлом в головах, — такими же были и все остальные его воины. И посылал в иные земли со словами: «Иду на Вы!». Адресаты же этих посланий пребывали в сомнениях на счет того, как собирается биться и побеждать молодой русский князь: настолько трудно было поверить, что Святослав всерьез бросает вызов многим соседям и собирается сражаться с ними в пешем строю, на конях и на боевых ладьях. Но так оно и было. Ольга сделала все, чтобы укрепить едва сложившееся из разных племен государство; ее сын, князь-полководец, усилил его стократ, существенно расширив территорию и завоевав господство над торговыми путями.

Особенно непростая обстановка для древнерусского государства складывалась на восточном направлении: большая часть реки Волги, великого торгового пути между Европой и Азией, была неподвластна княгине Ольге. На Оке жили вятичи, не признававшие власти киевского князя. В среднем течении Волги Булгария то требовала от русских купцов уплаты высоких пошлин, то просто грабила их. Ниже, в Поволжье и донских степях, лежали земли слабеющего, но все еще опасного Хазарского каганата. Наконец, в Прикаспии, помимо множества местных воинственных племен, появились отряды под зеленым знаменем ислама.

Порядок на востоке Святослав начал наводить с племени вятичей. Он прошел по Оке до самой Волги, но увидевшие силу княжеской дружины вятичи поспешили сообщить князю, что уже являются данниками Хазарского каганата, а «завоевать завоеванных», как известно, нельзя. Тогда Святослав послал сказать «Иду на Вы» хазарам. Упакованная в войлочные доспехи, бросилась на русскую дружину лихая хазарская конница во главе с самим каганом… на чем история Хазарского каганата, собственно, и заканчивается. Для полного разгрома хазар Святослав взял штурмом Саркел — мощную крепость, построенную византийским инженером на искусственном острове у переправы через Дон. С тех пор эта крепость стала русской Белой Вежей. Теперь князь со спокойной совестью мог вернуться на Оку к вятичам, «победил их и дань на них возложил». Чуть позже флот Святослава из пятисот ладей с сорока воинами на каждой показался невелик волжским булгарам, запершимся в своей столице, но дружина князя быстро убедила их в ошибочности такого мнения, оставив догорать город Булгар. Между тем сами булгары были в то время данниками могучего Арабского халифата. В этой связи, спускаясь по Волге и попутно взяв оставшиеся хазарские города Итиль и Хазаран, Святослав не упустил из виду и арабский город Семендер на Каспии. «Пришли на него, — с грустью сообщает арабский летописец Ибн Хаукаль, — русийи, и не осталось в городе ни винограда, ни изюма». Желающих с ним воевать Святослав активно преследовал, но мирному населению позволил беспрепятственно вернуться в завоеванные им города. Теперь пути от Балтики, Днепра и Дона до Каспия были свободны. Наконец, в предгорьях Кавказа, между Каспийским и Азовским морями, жили воинственные племена ясов и касогов. Они не упустили случая напасть на дружину Святослава, когда та шла на Таманский полуостров; князь победил и их. Столицей нового русского владения у входа в Азовское море он сделал Тмутаракань — город Гаматарха, стоявший на основании еще более древней греческой Германассы.

Вскоре Святослав вернулся в Киев и, посоветовавшись с матерью, выступил в поход на Болгарию. После сражения и осады крепости, во время которой умер болгарский царь Борис, Святослав заключил мир со многими болгарскими владыками и обосновался в нижнем течении Дуная, сделав своей столицей город Переяславец. «Там середина земли моей, — передает летописец слова князя. — туда стекаются все блага: из Греческой земли — золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и кони, из Руси же — меха и воск, мед и рабы». Все походы князя Святослава (включая не описанные тут византийские) укладываются в несколько лет — с 965 по 972 г. Будто одним широким взмахом меча князь разрубил сковывавшие Русь путы и существенно расширил территорию построенного его матерью государства. По словам летописца, даже злейшие враги тогдашней Руси — печенеги считали Святослава образцом воина и желали, чтобы их вожди были похожи на него.

И все же вряд ли столь воинственное правление сына, столь опасный образ его жизни радовали сердце стареющей Ольги. Но мудрая княгиня не пыталась изменить то, что изменить невозможно, и воевать Святославу не мешала. Он же, всецело полагаясь на мать, мог оставить на нее государственные дела и уйти в очередной дальний поход. Тут надо отметить, что однажды это чуть не окончилось трагично: в очередное отсутствие Святослава княгиня была вынуждена организовывать оборону Киева от печенегов — воинственного кочевого племени, недавно пришедшего из южных степей. Подоспевший в последний момент и прогнавший печенегов Святослав по просьбе Ольги остается с ней до самой ее кончины, которая последовала в 969 г. Перед смертью княгиня завещала не совершать по ней языческой тризны и похоронить по христианскому обряду.

Историк и писатель Н. М. Карамзин скажет об этой великой женщине: «Предание нарекло Ольгу Хитрою, церковь — Святою, история — Мудрою». И вовсе не критичным было то, что мудрость Ольги оказалась невостребованной ее воинственным сыном: всего через девятнадцать лет после смерти княгини ее внук Владимир крестит Русь и построит в Киеве каменный храм в честь I 1ресвятой Богородицы (Десятинную церковь), куда будет перенесено ее тело. Скорее всего, именно в княжение Владимира Ольга начала почитаться как святая — об этом свидетельствует описание чудес, данное монахом Иаковом в XI в. Однако официальная канонизация (общецерковное прославление) произошла, видимо, позднее — до середины XIII в. А в 1547 г. Ольга была причислена к лику святой равноапостольной. Кроме нее такой чести удостоились еще только пять святых женщин в христианской истории: Мария Магдалина, первомученица Фекла, мученица Апфия, царица Елена и просветительница Грузии Нина. Память святой равноапостольной Ольги (Елены) празднуется православными И июля по юлианскому календарю, католическими и другими западными церквами — 24 июля по григорианскому календарю. Святая Ольга почитается как покровительница вдов и новообращенных христиан.

В заключение этого очерка отметим, что праправнучки княгини Ольги — дочери князя Ярослава Мудрого также фигурируют не только в российской, но и в европейской истории. Так, Анна Ярославна в 1051 г. вышла замуж за короля Франции Генриха I, и хотя вначале она была недовольна браком, жалуясь в письме к отцу, что он послал ее в варварскую страну, где «жилища мрачны, церкви безобразны, а нравы ужасны», позднее вполне освоилась на чужбине и принимала активное участие в политических делах как во время регентства, так и в правление своего сына короля Филиппа. Ее сестра, княжна Анастасия, вышла замуж за венгерского короля Андрея I, а руки третьей сестры, княжны Елизаветы, долго добивался норвежский принц Харальд (будущий король Харальд Суровый), написавший великолепные стансы в ее честь. Их брак был недолгим, и, овдовев, Елизавета вышла замуж за датского принца.