Женщины на русском престоле и вокруг него

ЦАРИЦА НАТАЛЬЯ И ЦАРЕВНА СОФЬЯ

28 ноября 1669 г. женская часть населения стольного града Москвы пришла в лихорадочное возбуждение. Из разных городов и деревень в столицу привозили красавиц — боярышень, родовитых княжон и простых дворянок. Царь Алексей Михайлович выбирал себе невесту. С выбором он не торопился. Только 1 февраля очередь дошла до будущей царицы — темноглазой Натальи Нарышкиной, но с первого раза она его не пленила. Сами же смотрины проходили неспокойно, борьба между родственниками невест велась самая ожесточенная, с интригами и доносами. Напряжение нарастало. Женская часть населения Москвы с интересом наблюдала за конкурсной борьбой, а мужчины, утомленные этой полугодовой матримониальной возней, возмущались, от всей души желая «посадить девиц этих на хлеб и воду, а не в Кремль привозить», но наконец победила партия Натальи, и будущая мать Петра Великого была торжественно введена в Кремль.

Отец Натальи был мелкопоместным дворянином и не обладал серьезным влиянием, но находился в родстве с крупным государственным деятелем Артамоном Сергеевичем Матвеевым, благодаря чему, вероятно, его дочь и стала царицей. Ее внешность подробно описана современниками: «Царица Наталья — женщина росту величавого, с приятным лицом, небольшим круглым ртом, высоким челом, изящной соразмерностью во всех членах, выпуклыми черными глазами, звонким приятным голосом и самыми грациозными манерами». Держалась царица так непринужденно, что воспитанными в старомосковском духе боярынями это воспринималось как вызов. На самом же деле все объяснялось тем, что воспитывалась Наталья Нарышкина в семье образованного А. С. Матвеева, женатого на шотландке Гамильтон, и нравы в этом доме мало чем отличались от европейских.

В том, что новая царица совсем не похожа на прежнюю, тихую и богобоязненную Марию Милославскую, убедились сразу. Наталья имела неслыханную смелость приоткрыть при выезде в город окошко своей кареты и показаться народу, который от этого был повергнут в граничившее с ужасом смущение. И неудивительно: даже случайная встреча с царицей грозила расследованием с самыми серьезными последствиями. Наталье было сделано внушение, но в очень мягкой форме: Алексей Михайлович от всей души полюбил свою молодую жену, а после того как та родила ему богатыря Петра, готов был исполнить любое ее желание. С появлением Натальи в Кремль пришли невиданные доселе радости западной жизни — музыка и танцы. Для украшения палат там даже были поставлены античные статуи богов и нимф, которых, «дабы прикрыть срамоту», нарядили в старо-русское платье. Тогда же в Кремле был построен первый в стране театр.

Неизбежность обновления кремлевской жизни явственно ощущалась, и образ жизни молодой царицы как нельзя лучше способствовал перемене старых обычаев. В дни своих именин Наталья принимала гостей-мужчин, она участвовала в охотах и присутствовала на приемах царя, где знакомилась с западноевропейскими политиками, учеными и художниками. В 1672 г. в одной из гамбургских газет было написано: «Царица или императрица со своими статс-дамами сидела за багряным покровом, который, однако, имел то свойство, что можно было видеть их красоту и они могли видеть балет. Они сияли, как яркие звезды среди редких облаков».

Сыновья царя Алексея от прежнего брака были очень слабы, и здоровье их долгую жизнь не обещало. Однако женское потомство было многочисленным, на редкость здоровым и очень энергичным. Вначале с неудовольствием, а затем с ненавистью, которую с радостью подогревали некоторые придворные, наблюдали они за возрастающим влиянием своей мачехи и ее родных. Жизнь царя становилась все труднее. Как многие мужчины, он предпочитал не вмешиваться в женские свары и предоставил своей жене и дочерям полную свободу действий во внутрисемейной войне. Но внезапно совсем еще не старый Алексей скончался, и клан Милославских — родственников первой жены царя вновь обрел былую силу. На трон вступил пятнадцатилетний сын Алексея Михайловича от первого брака Федор. Этот меланхоличный молодой человек был весьма умен и имел собственные вкусы. Первым из русских царей он одевался на европейский манер, восхищался плодами западной цивилизации и склонялся к польской культуре. «Процарствуй Федор еще 10–15 лет и оставь по себе сына, западная культура потекла бы к нам из Рима, а не Амстердама», — писал выдающийся русский историк В. О. Ключевский. Вокруг нового государя постепенно сформировался круг приближенных, которые, в отличие от советников Алексея Михайловича, не стремились захватить доходные административные должности, а вместе с царем стали готовить реформы. В те годы заметно выдвинулся молодой боярин Василий Голицын.

Первой женой Федора стала Агафья Грушецкая, которую царь увидел во время крестного хода. Она была дочерью мелкого дворянина, чей предок прибыл в Московию из Польши. В этой связи выбор царя был принят в Кремле с роптанием: слишком живы еще были воспоминания о Смутном времени и Марине Мнишек, и «польку» в царицы не хотели. Не нравилась Агафья еще и тем, что была ставленницей новых фаворитов царя, и Милославские, опасаясь их усиления, сообщают государю сведения, порочащие его избранницу и ее мать. Но юный царь твердо решил жениться по любви и настоял на своем решении. Клевета на Агафью была разоблачена молодыми друзьями Федора, глава рода Милославских подвергся опале и его могущественная партии потеряла влияние. Однако брак по любви оказался коротким: Агафья умерла от родов, всего на несколько дней пережил мать и новорожденный сын царя Илья.

Сам Федор Алексеевич тоже медленно угасал, но незадолго до своей смерти, хотя врачи всячески удерживали его от этого шага, женился вновь — на четырнадцатилетней Марфе Апраксиной, крестнице Артамона Матвеева. Предвидя скорые перемены при дворе, фавориты царя начали налаживать контакты с Нарышкиными, ведь сам Федор всегда был лоялен по отношению к вдовствующей царице Наталье и любил своего крестника Петра. Казалось, что вторая женитьба царя как-то уравновесит соотношение сил при дворе, но судьба рассудила иначе. 27 апреля 1682 г. юный царь скончался, и на территории Кремля с его сказочно пышными дворцами, соборами и садами началось брожение. Все высокородные дамы — две вдовствующие царицы (жены Алексея и Федора) и девять царевен во главе с умной, властолюбивой Софьей имели свои «малые дворы» с приближенными боярынями, а у тех были мужья, сыновья и братья, готовые ринуться в борьбу за власть. Вражда между партиями достигла предела, и впервые за столетия двери терема распахнулись.

Толпы москвичей, собравшихся на похороны царя Федора, ошеломленно взирали на процессию, следовавшую за гробом государя. Среди чинно шествующих, словно сошедших с византийской мозаики мужчин, шла молодая грузная женщина в наряде из сверкающей золотой парчи. Ее негустые волосы под высоким жемчужным венцом были по-девичьи распущены по плечам, открытое появление царевны Софьи (в толпе ее узнали) являлось вопиющим нарушением вековых обычаев и традиций. Далее события развивались стремительно. Сперва из собора, где отпевали царя, не дождавшись конца церемонии и демонстрируя тем самым явное неуважение к покойному, быстро вышла царица Наталья с сыном. Затем произошло и вовсе невероятное: вышедшая из собора царевна Софья начала вопить, да так, что ее низкий голос перекрывал традиционные рыдания собранных на похороны плакальщиц:

— Люди добрые, поглядите, брат наш Федор неожиданно ушел из мира сего! Отравили его враги зложелательные! Смилуйтесь над нами, сиротами! Нет у нас ни батюшки, ни матушки! Брата нашего старшего Ивана на царство не избрали… За что? Если мы перед вами или боярами в чем провинились, то отпустите нас живыми в чужие земли к королям христианским!

Тихо завыли, заголосили в толпе старухи, когда обессилевшую от слез сироту-царевну подхватили под руки скорбные бояре и увели в ее девичий терем, а по Москве молниеносно распространился слух: «Царя убили!» Даже спустя семьдесят лет по окончании Смутного времени поверить в слух об убийстве государя было несложно.

Софья могла быть довольна: тщательно продуманная и подготовленная сцена на соборной площади произвела именно то впечатление, которого она добивалась, а неожиданный уход из церкви царицы Натальи, возмущенной появлением падчерицы перед народом, только способствовал успеху. Первый шаг в борьбе за власть был успешен. Впрочем, боролась царевна не только за нее.

Исключение женщин из общественной жизни и их домашнее затворничество, поражавшее всех приезжающих в Россию иностранцев, сложилось постепенно. К XVII столетию россиянки могли проявить себя лишь в жизни своего дома, на люди показывались нечасто и по сравнению с мужчинами были бесправны. Произвол мужа ограничивался только наличием сильной родни жены, которая могла поставить домашнего тирана на место, а мягкий к мужчинам закон был куда более жесток к женщинам. Заточить жену в монастырь мог не только государь, но и обычный горожанин: в случае ее нежелания принять постриг он мог прибегнуть к помощи лжесвидетелей, обвиняющих непокорную в прелюбодеянии, и вопрос решался. Иногда женщины сами добровольно уходили в монастырь, чтобы избежать жестоких побоев. Случалось, что муж избивал жену до смерти, но наказания он чаще всего избегал. Мужеубийц же казнили жестоко: их закапывали в землю живыми, оставляя на поверхности голову, и держали в таком положении до смерти. Приставленный сторож следил, чтобы преступницу не кормили и не поили, принимая от сострадательных прохожих только деньги на ее погребение и поминовение души.

При этом имел место своего рода парадокс: чем выше было общественное положение женщины, тем строже было ее затворничество. Судьба же царевен, нередко обреченных на безбрачие и монастырь, была поистине трагична. Царь мог возвысить до себя особу самого незнатного происхождения, но унизить царскую дочь браком с подданным считалось немыслимым. За иностранных государей их выдать не могли (мешало упорство в сохранении их православного вероисповедания), за своих подданных, дабы не унизить царскую кровь, не желали. Любящие родители делали все, чтобы как-то скрасить участь девушек, давая им в управление села, одаривая нарядами редкостной красоты и драгоценными уборами. Но это утешало слабо, и царевны метались по ночам, кусая подушки в бессильной ярости и понимании того, что итог их судьбы один: тихое увядание и монастырь.

Внешне же жизнь царевен казалась сказочно прекрасной. Когда они выплывали из своих великолепно убранных покоев и, шурша тяжелыми шелками, спускались в сады к прудам, чтобы звуком золотого колокольчика вызвать рыб, или водили в обществе подруг хороводы, зрелище было идиллически прекрасно. И все же здоровые девушки из плоти и крови жаждали не столько сказочных богатств, сколько любви и семейного счастья, а им оставалось, по словам современников, лишь «молиться и омывать свои лица слезами». Но молитвой утешались не все: одни действительно смирялись, другие же вступали в греховные тайные связи. По Москве периодически ходили слухи, что царевны «ребятишек носят, рожают и душат, а иных на дому кормят». Конечно, детоубийства в тереме не совершались — времена Грозного, к счастью, миновали, но и полностью безгрешными девицы не были. Обычно их избранниками становились те мужчины, которые допускались в девичьи покои. Иногда это мог быть красивый слуга, иногда — молодой священник.

Софья была второй по старшинству дочерью в семье многодетного Алексея Михайловича. Семья была дружной, и до смерти матери, Марии Милославской, жизнь девочки протекала счастливо. Но когда Софье исполнилось тринадцать лет и царь Алексей женился вторично, все изменилось. Царица Наталья была не слишком умна, вспыльчива и не отличалась душевной широтой. Упоенная своим новым положением при дворе царя Алексея, она не попыталась наладить отношения с его осиротевшими детьми, а если даже и попыталась, то родственники с обеих сторон — что Милославские, что Нарышкины — не дали этого сделать. Хищно и алчно следили они за распределением власти: одни боялись потерять ее, другие жаждали отнять. В сложной и без того дворцовой атмосфере поселилась непримиримая вражда, но при жизни царя воли ей не давали. Сам Алексей Михайлович, попав под влияние жены Натальи, почувствовал вкус к новшествам. Жизнь в Кремле постепенно менялась, раскрепощалась, а для царевен появились новые соблазны.

Софья обучалась вместе с братьями Алексеем и Федором и получила прекрасное образование. Ее учителем был знаменитый просветитель Симеон Полоцкий, отмечавший впечатляющие успехи своей ученицы. Царевна выучила латынь и польский, читала сочинения Цезаря, знала всемирную историю. Примеры английской королевы Елизаветы и своих, отечественных княгинь, когда-то управлявших не хуже мужей, заставляли ее о многом задуматься, а времени на размышления у царевны, лишенной светской жизни, было предостаточно. Когда же умер царь Алексей, многое стало абсолютно очевидно. Приоткрытое им «слуховое окошко» в Европу распахивается еще больше, и западные обычаи входят в моду у знати. Двор и гражданские служащие при царе Федоре сменяют длинное старомосковское платье на европейские костюмы, к которым уже давно привыкли военные (драгуны ходили в коротких кафтанах, шляпах и со шпагами уже с 1630 г.). Не при Петре I, а еще при его брате Федоре многие дворяне начинают стричь усы и бороды, а дворцы русской знати поражают иностранцев уже не особой «московской спецификой», а роскошью убранства. Но не это было главным для царевен: при царе Федоре они, наконец, стали открыто допускаться в мужское общество. Тогда-то Софья и знакомится с тридцатитрехлетним князем Василием Голицыным — аристократичным, утонченно-красивым интеллектуалом, который произвел на умную царевну чрезвычайно сильное впечатление. Софья влюбляется. Непривлекательная внешне, она прекрасно понимает это и пытается компенсировать другим.

Царевна приобретает все большее влияние в Кремле: она подолгу находится у постели больного брата, вначале осторожно, а потом все чаще вступает в мужские разговоры, заставляя обратить на себя внимание точностью политических суждений. Даже старые бояре начинают приглядываться к «мужеумной» девице, и политический вес царевны неуклонно растет. Голицын проводит с Софьей все больше времени, они долго и увлеченно беседуют, и идейная близость, как и мечтала Софья, перерастает в телесную. Придворные злопыхатели сплетничают, что некрасивая царевна нужна князю лишь для утверждения собственной власти, и добавляют, что он «присушил» царевну волшебными «травами и кореньями». Но для того чтобы влюбиться в красивого и умного князя, никакого волшебства не требовалось, а Софья тоже могла очаровывать, о чем свидетельствуют иностранцы. В царевне было то, что заменяло красоту: это было обаяние сильной воли и ума. «Насколько стан ее короток и груб, настолько, напротив, тонок и проницателен ее ум», — замечает тайный посланник иезуитов де Ненилль, и его мнение совпадает с суждениями современников-россиян. Царевна Софья в полной мере обладала тем, что сейчас называют «харизмой», а ее характер был очень схож с характером единокровного брата, будущего императора Петра I — те же целеустремленность и кипучая энергия. Именно эти качества будут крайне необходимы Софье в предстоящей борьбе, когда вражда между обоими семействами достигнет такой степени, что речь пойдет уже не об оттеснении враждебного клана от престола, а о его полном устранении.

Царь Федор, унаследовавший тактичность и деликатность отца, старался сохранить мир в своем огромном доме и, чтобы избежать лишних конфликтов, даже приказал устроить отдельные сады для всех враждующих между собой дам. Но по-настоящему приближение грядущей катастрофы почувствовал только один человек — юная жена царя Марфа Апраксина. Изо всех сил пятнадцатилетняя девочка, чей разум не был замутнен ни враждой, пи корыстью, старалась примирить враждующие семейства. Своим бесхитростным сердцем она как будто предчувствовала страшные события, но все попытки «блаженной дурочки» с неудовольствием отвергались обеими сторонами, предпочитавшими готовиться к решительной схватке. Было ясно, что в случае победы Нарышкиных дочерей Марии Милославской, скорее всего, отправят в монастырь, а вот этого Софья допустить никак не могла. Она чувствовала в себе способность править и жаждала не только власти, но и личной свободы. Москва выбрала себе идеалом Византию? Что ж, образованная царевна знает и византийскую историю. Тут можно напомнить о царевне Пульхерии, правившей за больного брата. Царевич Иван был очень слаб и недееспособен, но зато она, его сестра, здорова, умна и решительно настроена. Софья решает стать русской Пульхерией.

Первыми удар нанесли Нарышкины. Не успел скончаться царь Федор, как они, фактически, совершили дворцовый переворот, провозгласив царем десятилетнего Петра в обход сына прежней царицы — шестнадцатилетнего Ивана. Официальных дебатов не было, но Софью при этом поносили как распутницу и еретичку. Сцена, разыгранная Софьей на соборной площади, стала уже ответным ударом. Затем в Москву были засланы люди Милославских, и об отравлении (удушении) царя Ивана говорилось повсюду. Впрочем, хотя выступление Софьи и агитация Милославских произвели нужный эффект, не это стало основной причиной сокрушительного восстания, захватившего не только Москву, но и другие города. Возглавившие его стрельцы и солдаты московского гарнизона волновались еще при жизни царя Федора, требуя оградить их от «нестерпимых обид» временщиков. Годами войскам не выплачивалось жалованье, а это было опасно во все времена. Кинутая же Софьей фраза об опасности, угрожающей царским сиротам, позволяла восстать под лозунгом их спасения и тем самым придать бунту оттенок легитимности. Наконец, все прекрасно понимали, что за спиной мальчика Петра будут править бояре, а шестнадцать лет его старшего брата и законного наследника Ивана считались в те времена достаточно зрелым возрастом для правителя. О болезненности и слабоумии царевича в народе почти не знали.

15 мая 1682 г., когда яркое солнце заливало своими лучами острые шпили кремлевских башен, началось вооруженное восстание. По иронии судьбы, этот день совпал с годовщиной гибели царевича Дмитрия в Угличе. Рано поутру колонны войск в полном вооружении и с новыми командирами во главе (старые были истреблены), под жуки труб и с развернутыми знаменами двинулись к центру города. За ними, нестройными рядами и менее уверенно, двинулись горожане. Полк царской охраны примкнул к восставшим, а несколько прицельных залпов смели со стен Кремля его немногочисленных защитников из числа дворянских и боярских слуг. Выстроившиеся перед дворцом восставшие потребовали выдать им строго по списку сорок изменников, главных заговорщиков, отнявших власть у царевича Ивана и подозреваемых в отравлении царя Федора. Появление на крыльце царицы Натальи с Иваном и Петром они проигнорировали, а патриарха, взывавшего к разуму и милосердию, слушать не стали. Далее события развивались стремительно и, по словам де Невилля, «буйство и свирепость были таковы, что неприятно о них даже рассказывать». Вломившиеся во дворец стрельцы находили и рубили «в мелочь» родственников и сторонников Нарышкиных, на глазах царицы Натальи ее старого воспитателя Артамона Матвеева выбросили с крыльца на копья.

На время забыв о вражде, царевны пытались спасти тех, кого могли, пряча людей в своих покоях, но стрельцы врывались даже в девичьи терема, рыскали по комнатам, вспарывали перины, ломали мебель и сбивали копьями на пол иконы. Они искали, но не могли найти любимого младшего брата царицы Натальи Ивана Нарышкина, которому удалось спрятаться у юной вдовы царя Федора Марфы. Царице, отказывавшейся выдать брата на верную смерть, сами бояре и Софья посоветовали смириться: «не погибать же нам всем из-за него». Несчастного Ивана отвели в дворцовую церковь, соборовали и отдали на растерзание стрельцам. Мученическую смерть избалованный юноша принял неожиданно героически.

По словам современников, маленький Петр молча наблюдал за гибелью родных, но этот день навсегда врезался в его память вместе с ненавистью к стрельцам. А уже позже, по воцарении, им была решена участь Кремля как царской резиденции: Кремль станет полузаброшенной боярской усадьбой, в которой будут доживать свой век его тетки и сестры, да и царица Наталья уже никогда не станет прежней. Горе и страх преждевременно состарят ее, и от былой красоты останутся только соболиные брови да жгучие черные глаза. Окончательная же точка во вражде между кланами Милославских и Нарышкиных будет поставлена только во время царствования Екатерины II, когда в Шлиссельбургской крепости будет убит праправнук брата Петра Ивана — несчастный император, русская «железная маска» Иван Антонович.

Но до этого пока далеко. В мае 1682 г. падчерица Софья победила мачеху Наталью, истребив руками стрельцов главнейших представителей ее партии и надолго, если не навсегда, парализовав волю противника. Вскоре на Красной площади за казенный счет установили памятник победы восставших, а Софья успокаивала стрельцов, выплачивая жалованье и обещая наказать особо ненавистных начальников. 29 мая впервые в российской истории было провозглашено сразу два царя — «старший царь» Иван и «младший царь» Петр, а за их малолетством правительницей становилась их сестра Софья.

Однако народные волнения не утихали. Опьяненные победой стрельцы, многие из которых были старообрядцами, попробовали вернуть старые церковные обычаи и вновь двинулись на Кремль, чтобы уничтожить представителей высшего духовенства — приверженцев новой, реформированной церкви. Софью заблаговременно предупредили о том, что если она заступится за церковников, то всем, включая царскую семью и царей, «от народа не быть живым». Но царевна проявила редкостное мужество и истинно византийскую хитрость: она запретила патриарху, главному врагу и предполагаемой жертве стрельцов, выходить к народу и лично встретилась с предводителями восставших в Кремле. Хитрыми маневрами она затянула «прения о вере» до вечера, когда уставшие москвичи стали расходиться по домам, перетянула на свою сторону часть стрельцов и ночью, когда главы бунтовщиков остались лишь с небольшой частью сторонников, приказала схватить и казнить их. Так церковные иерархи, а возможно, и сама династия Романовых, были спасены. Для дальнейшей нормализации ситуации Софья совершает еще один маневр: она вывозит из столицы всю царскую семью и тайными дорогами, запутав погоню, скрывается за неприступными стенами Гроице-Сергиева монастыря. Всего за месяц главнокомандующий Софьи Василий Голицын и думный дьяк Федор Шакловитый собирают верную правительству армию в сто тысяч человек, которую выставляют против 25-тысячного стрелецкого войска. И тут Софья наносит стрельцам решающий удар. Обманом она выманивает из Москвы вождей стрельцов князей Хованских — отца и сына, казнит их и победоносно возвращается в Кремль. Новым начальником стрелецкого войска назначается Федор Шакловитый.

С этого момента не только политическая, но и личная жизнь Софьи вступает в новую стадию. Вполне вероятно, что сначала она хотела развести Голицына с женой и выйти за него замуж, но этого не произошло, хотя вопрос развода решался довольно легко и традиционно — пострижением княгини Евдокии Голицыной в монахини. Возможно, правительница понимала, что порядочный Василий мог не захотеть расстаться с матерью своих детей, а потом вопрос отпал сам собой. Софья, вошедшая во вкус единоличной власти, позволила себе обрести свободу и в личной жизни: не отстраняя князя, она сделала своим фаворитом Федора Шакловитого. Умная царевна умела выбирать мужчин — Василий Голицын и Федор Шакловитый составили великолепный тандем. Аристократизм и мягкость барина Голицына уравновешивались находчивостью, решительностью и отсутствием нравственных преград бедного дворянина Шакловитого. Умело используя способности своих любовников, Софья предоставила Голицыну вести внешнюю политику и особо важные направления внутренних дел, а энергичный Шакловитый руководил кадровой политикой и пропагандой. Он первым в России начал распространять политические плакаты, на которых изображалась победоносная правительница, и, не страдая излишней скромностью, издал еще и другие — с изображением своего покровителя святого Федора Стратилата и собственным дворянским гербом. Ну, а Голицын, занимающий самое высокое положение в правительстве Софьи и будучи самым близким ей человеком, стремился к смелым реформам. Он мечтал преобразовать страну, и именно при нем началось то, что в немалой степени облегчит будущую гигантскую работу Петра I.

При Голицыне была серьезно улучшена боеспособность армии, централизовано административное управление, упорядочено налогообложение, смягчены судебные наказания (в том числе — отменено закапывание в землю за мужеубийство). Реформу армии он хотел соединить с социально-экономическим переворотом: Голицын планировал начать постепенное освобождение крестьян, а прямо сейчас он широко распахнул двери России для иностранных специалистов, обращая внимание на их компетентность. Именно при правительстве Софьи в Россию хлынут протестанты, подвергающиеся гонениям во Франции после отмены Нантского эдикта. Голицын непрерывно твердил боярам о необходимости посылать их детей за границу для обучения. Планы князя были огромны, но осуществиться им было не дано. То, что с огромным сопротивлением удалось совершить Петру, царю-мужчине, даже в малой мере не позволили бы сделать правительнице-женщине. В глазах большинства собственных подданных женщина на троне была нонсенсом, недоразумением, необходимым только на время, пока не войдут в возраст цари Иван и Петр. По большому счету, Софью только терпели, и, прекрасно понимая это, она была вынуждена действовать крайне осторожно, соблюдая древние обычаи и не возбуждая страсти, которые разгорелись бы, попытайся она провести хоть малую часть планируемых Голицыным реформ. Даже в одежде царевна должна была соблюдать консервативность и носила тяжелые, похожие на церковные ризы, расшитые золотом и камнями одеяния.

Другим царевнам, не находившимся на виду, было легче. Софья не была ханжой и, окунувшись в любовное счастье, не ограничивала личную жизнь сестер, которые завели себе «галантов». Вырвавшиеся из закрытого терема женщины создавали собственные дворы и украшали их на радость скульпторам, живописцам и музыкантам. Покои царевен представляли в то время довольно забавное зрелище: старинная утварь стояла здесь вперемешку с изящными европейскими новинками, тяжелые, покрытые парчой скамейки соседствовали с изящными креслами; строгие лики древних икон отражались в огромных, запрещаемых церковью зеркалах, а в аромат тончайших, привезенных из Франции духов навязчиво примешивался резкий запах чеснока. Эта эклектика знаменовала эпоху перемен, но хотели их далеко не все. Женщина у власти раздражала, но пока Петр был мал, с ней мирились.

Тем временем Софья продолжала заниматься политикой и достигла в ней серьезных успехов. При ней был заключен мир с Польшей, в результате которого Россия получила Киев и Левобережную Украину. При ней была проведена перепись населения и ужесточены меры против бродяжничества. Экономически и политически Россия все более открывалась Западу: были подписаны новые торговые договоры с Польшей и Швецией, расширена торговля с Англией, Голландией и некоторыми немецкими княжествами. Правительство Софьи заботилось о порядке и чистоте в городах, пыталось бороться с коррупцией и бюрократией. Именно оно окончательно уничтожило местничество — сложную систему распределения должностей, по которой высокие государственные посты получали не по заслугам, а в силу происхождения и родственных связей (впоследствии это позволило Петру назначать на важные посты талантливых людей недворянского происхождения). Так русская Пульхерия доказывала, что женщина может править не хуже мужчины, но время ее истекало.

На рослого не по годам Петра все почтительнее поглядывали бояре, и сохранение власти Софьи могло гарантировать только одно: рождение наследника у «старшего» царя, слабого, недееспособного Ивана. В этом случае Софья осталась бы правительницей до достижения совершеннолетия внучатого племянника — то есть еще семнадцать лет. Но у Ивана, женатого на первой красавице Москвы Прасковье Салтыковой, рождались только девочки. Более того: династические неудачи соединились с политическими. Неудачные крымские походы, возглавленные Голицыным, подорвали политическую репутацию правительницы, и Софья решает короноваться, поручив Шакловитому подготовить для этого почву. Однако попытка венчать женщину на царство позорно провалилась: не только государственные деятели, но и зависимые от Шакловитого стрельцы считали такое нарушение традиций немыслимым.

И тут на политическую сцену неожиданно выступила старая соперница Софьи — забытая всеми царица Наталья. Вдова царя Алексея предпринимает серьезный политический шаг: она женит своего сына, юного царя Петра, на Евдокии Лопухиной и тем самым лишает Софью законной опеки над ним. Ну действительно: нужна ли какая-то опека человеку, вступившему в брак и создавшему собственную семью? Впрочем, сам Петр своей невесты до свадьбы не видел; выбор сделала родня, руководствуясь не только традиционными достоинствами невесты, но и тем, что род Лопухиных — бедный и многочисленный, мог быть серьезной опорой в будущей борьбе за престол. Женитьба семнадцатилетнего Петра недвусмысленно указывала на то, что царь вырос и может править самостоятельно. Софья ожидала, что брат потребует свою долю власти. Она ошибалась: власть Петру нужна была вся и навсегда.

Первое открытое столкновение произошло в июле 1689 г., во время крестного хода. Петр подошел к царевне и потребовал, чтобы та не принимала в нем участие наравне с царями-мужчинами. Софья проигнорировала его слова и так же решительно, как когда-то шла в похоронной процессии царя Федора, пошла и здесь. Далее царевна решила действовать по отработанной схеме: в стрелецкие полки были посланы доверенные люди с сообщениями о том, что люди царя Петра собираются убить царя Ивана. Москва затаилась в ожидании волнений, а Шакловитый, стягивающий к столице стрельцов, решил избавить Софью от врагов самым простым и радикальным способом — «убить медведицу-царицу Наталью», а также Петра и его родичей. Знала ли об этом замысле своего «таланта» Софья — неизвестно.

Кризис разрешился августовской ночью, когда Петру, жившему тогда в селе Преображенском, донесли о готовящемся покушении. И тут ужас, пережитый им в мае 1682 г. на Красном крыльце Кремля, ожил в юном царе с невиданной силой. В одном белье, оставив беременную жену и мать, Петр скачет, едва успевая менять лошадей, под защиту стен Троице-Сергиева монастыря. На другой день туда приезжают царицы Наталья и Евдокия, и начинается противостояние царя и правительницы. Петр под страхом смерти велел прибывать в монастырь, Софья под страхом смерти запрещала выезжать, а в Москве началось «великое шептание». Победил Петр: ночью в столице тихо отворялись смазанные заранее ворота боярских дворов, и телеги бояр с семьями во всю прыть неслись по Ярославской дороге к Троице-Сергиеву монастырю. Василий Голицын уговаривал Софью бежать за границу, но правительница отказалась, сказав: «Я — царская дочь. Покинуть сейчас страну означает признать вину, в которой меня упрекают, и я остаюсь здесь». Между тем царевну оставляли близкие люди и верные полки. Наконец, когда к Петру приехал и патриарх, которого Софья когда-то спасла от смерти, она приняла решение ехать туда сама, но Петр отказался принять сестру и в резкой, унизительной форме приказал ей возвращаться в Москву. Власть уходила, но главные испытания были впереди.

Петр приказал выдать ему Федора Шакловитого. Гак же, как когда-то стрельцы приходили за врагами Софьи Нарышкиными, теперь они пришли за ее верным слугой. Отчаянно сопротивлявшегося стрелецкого начальника выволокли из покоев царевны и долго пытали. Крепкой Софье нравились хрупкие мужчины, а Шакловитый, судя по его изображению на иконе под образом его покровителя, был весьма деликатного телосложения. Но, слабый с виду, он оказался на удивление крепок и говорить стал только после пятнадцатого удара кнутом (обычно умирали после десяти ударов). Но никакие признания не могли его спасти, и Шакловитого казнили. Василий Голицын отделался сравнительно легко: его лишили чинов и званий, огромное имущество конфисковали, а самого с семьей отправили в ссылку, где он прожил двадцать пять лет. С братом Иваном Петр уладил отношения легко, отправив ему письмо, где, описав обманы Софьи, более ей «с нашими двумя мужскими особами» в титулах и управлении быть не дозволял, самого же брата обещал почитать за старшего. Выбор между побежденной сестрой и победившим братом не составил особого труда даже для слабоумного Ивана.

Софье было приказано переселиться из Кремля в Новодевичий монастырь, и поначалу режим ее пребывания там носил довольно мягкий характер. Царевне, разом потерявшей власть, любовь и свободу, назначили достойное ее сану содержание и разрешили свободно передвигаться по территории монастыря, участвовать во всех церковных праздниках и встречаться с навещавшими ее сестрами. Но за пределы монастыря ее не выпускали, охраняя со всей строгостью. Впрочем, какими-то тайными путями бывшая правительница все же поддерживала связь с Москвой. Имя Софьи прозвучало вновь, когда во время пребывания Петра за границей стрельцы, опять недовольные притеснениями начальства, подняли восстание. Прервав поездку, Петр срочно вернулся в Москву и жестоко подавил восстание. О его расправе над стрельцами в народе сложили песню: «Как из славнаго села Преображенского, Что из того приказу государева, Что вели казнить доброго молодца, Что казнить его — повесить; Его белы руки скованы, По правую руку идет страшен палач, По левую идет его мать родная». Но даже под самыми страшными пытками стрельцы не признались в том, что Софья собиралась захватить престол навсегда. Не признались и близкие Софье женщины — кормилица и постельница. Жестоко допрашивали старшую сестру Софьи царевну Марфу, но и она не признала вины сестры. Полгода длилось подавление мятежа. Стрельцов казнили в присутствии жен и детей, причем в исполнении приговора Петр заставлял участвовать бояр. Непривычная и страшная работа палача давалась им нелегко, и «некоторых приходилось уводить, держа под руки, так они были бледны и обессилены», — как писали очевидцы-иностранцы, отмечая также и невиданное самообладание осужденных. По легенде, осиротевшего сына одного из них, сказавшего у плахи царю: «Посторонись-ка, государь, я здесь лягу!», Петр после казни взял к себе. Это был будущий отец А. Г. Орлова, который в 1762 г. будет замешан в смерти правнука царя — императора Петра III.

С самой же Софьей поступили сурово, но вполне предсказуемо: ее постригли в монашество под именем Сусанны, а прямо мод окнами кельи царь приказал повесить сто девяносто пять стрельцов, к рукам одного из которых была прикручена челобитная к царевне. Софья-Сусанна проживет в заточении недолго и умрет в 1704 г. А спустя всего двадцать лет в России наступит эпоха правления женщин: четыре императрицы будут вступать на престол, но о мятежной царевне-правительнице к тому времени уже забудут.