Женщины на русском престоле и вокруг него

ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ СОФЬЯ

Как видно из предыдущего очерка, некоторые знатные женщины раннего русского средневековья играли очень и очень весомую роль в жизни современного им общества, а их биографии вряд ли соответствуют образу пусть и почитаемой, но все же «теремной затворницы». Хорошо образованные по понятиям своего времени знатные женщины Руси XI–XII вв. участвовали в политике, писали различные сочинения, управляли обширными хозяйствами и имели права, ничуть не уступающие (а иногда и превосходящие) тем, которыми пользовались их западноевропейские современницы. Но с течением времени женщины все явственней исключались из русской общественной жизни, что объясняется рядом факторов. Во-первых, все возрастающим влиянием церкви, рассматривавшей женщину как существо греховное, слабое и нуждающееся в защите, в том числе — и от себя самой. Во-вторых, огромную роль в этом процессе сыграло начавшееся с конца 30-х гг. ХIII в. монголо-татарское иго. Столкнувшись с суровой реальностью ордынской власти, русское общество все больше ориентировалось на свойственные мужскому поведению силу и жесткость, культивировавшиеся у завоевателей и необходимые для борьбы с ними, и все больше удалялось от мягкой женской созидательности. Наконец, сыграл свою роль и социально-экономический фактор, заключавшийся в постепенном изменении статуса земельного владения в целом и условиями его наследования женщиной в частности.

Так или иначе, к XVI в. знатные русские женщины практически исключаются из активной общественной жизни, их деятельность ограничивается домашними делами и посещением церкви, а отношения в семье выражаются емкой фразой «Жена да убоится мужа своего». Скорее всего, процесс «заключения в терем» протекал весьма непросто, ибо кротость и покорность были свойственны жительницам Руси ничуть не больше, чем представительницам многих других народов. В византийских хрониках встречаются сведения о женщинах, сражавшихся вместе с мужчинами и одетых, как воины, что смогли обнаружить мародеры, раздевавшие тела павших. В русских летописях имеются свидетельства об участвовавших в Куликовской битве княжнах Феодоре Пужбольской и Дарье Ростовской. Не давали себя в обиду россиянки и в мирное время: в своде законов уже упоминавшегося князя Ярослава Мудрого есть специальные статьи о женских драках и наказаниях тем, кто «бились» и «лаялись», а также предусмотрен особый штраф — за нанесение побоев собственному мужу. Особое влияние имели женщины из аристократических родов в Новгородской республике, конец вольности которой пришел при Зое Палеолог — жене великого князя московского Ивана III.

Ее приезд в Россию знаменовал возрождавшийся в Европе интерес к далекой Московии, который угас после монгольских завоеваний и возродился вновь только в XV в. Первым его проявил чуткий к переменам папский двор, при котором семь лет жила и воспитывалась эта знатная дева.

Зоя происходила из некогда могущественной византийской императорской династии Палеологов и была племянницей последнего византийского императора Константина XI Драгаса, героически погибшего при защите Константинополя от турок в 1453 г. Отец Зои, властитель Морей (полуострова Пелопоннеса) Фома, был вынужден бежать с семьей сначала на остров Корфу, а затем в Италию, где был принят с почетом, так как привез с собой спасенную от «неверных» великую христианскую святыню — голову апостола Андрея. Старшая сестра Зои Елена вышла замуж за сербского короля Лазаря, а сама она с братьями Андреем и Мануилом после смерти отца жила в Риме при дворе папы римского Сикста IV, где получила весьма строгое воспитание под опекунством кардинала Виссариона Никсйского. Там же она получила и новое имя — София, что в переводе с греческого означает «мудрость». Сохранилось письмо Виссариона, в котором он давал наставления воспитателю сирот. Из этого письма мы узнаем, что папа отпускал на их содержание три тысячи шестьсот экю в год: двести экю в месяц — на самих детей, их одежду, лошадей и прислугу, плюс следовало откладывать на черный день и тратить сто экю на содержание скромного двора. Двор включал врача, профессора латинского языка, профессора греческого языка, переводчика и нескольких священников.

В молодости Зоя была привлекательна, хотя и излишне полна. В итальянских хрониках отмечаются ее «несравненной белизны кожа» и красивые, живые, выразительные глаза. Но, несмотря на это, попытки выдать девушку замуж не имели успеха: опекуны пытались сосватать Зою и кипрскому королю Жаку II, и итальянскому богачу князю Параччиоло, но получали отказ. Причиной же отказа была не тучность византийской царевны (как злословили некоторые современники), а отсутствие хорошего приданого. Наконец, кардинал Виссарион написал письмо возможному русскому жениху — овдовевшему великому князю Ивану III, и сделал он это отнюдь не случайно. Верный слуга папского престола желал распространить влияние католичества на освобождающуюся от ига Русь и заручиться ее помощью в войне с турками. Впрочем, и русская сторона имела здесь свои политические цели: Иван III добивался брака с византийской принцессой для укрепления международного статуса московского государства и его признания в качестве преемника Византийской империи. Так интересы сошлись, и замужество Софии было, наконец, организовано: новый папа Павел II щедро выделил невесте и сопровождающим на дорожные расходы четыре тысячи дукатов из суммы, собранной для очередного Крестового похода, и написал охранную грамоту, в которой говорилось: «Наша дорогая дщерь во Христе, знатная матрона Зоя, дочь законного наследника Византийской империи, славной памяти Фомы Палеолога, спаслась от нечестивых рук турок… Она отправляется к своему супругу… к Нашему дорогому сыну, благородному государю Ивану… Мы храним славную своим происхождением Зою на лоне своего милосердия и желаем, чтобы всюду приняли и обошлись с ней благородно». 24 июня 1472 г. большой обоз Софии Палеолог выехал из Рима. Сохранилось описание отъезда, сделанное неким итальянцем из Болоньи: «Царевна была в плаще из парчи и соболей, в пурпурном платье. Головку ее украшала золотая диадема с жемчугами. Свиту составляли знатные юноши, и каждый оспаривал честь держать под уздцы ее лошадь». По легенде, в состав приданого Софии входили книги, которые позднее лягут в основу собрания знаменитой библиотеки Ивана Грозного.

Обоз невесты Ивана III, которую русские переименовали в Софью Фоминичну, неспешно следовал с юга Европы на север, в немецкий порт Любек. Путешествие было приятным: в городах в ее честь устраивались пышные приемы и рыцарские турниры, ей подносились подарки — серебряная посуда, вино и сладости. Даже шторм на море не испортил впечатлений от поездки, но вот по приезде в Россию возникли осложнения. Дело в том, что сопровождавший Софью папский легат Антонио Бонумбере вез в обозе большой католический крест, который он и взял в торжественный момент, намереваясь нести перед невестой. Подобная демонстрация католичества на русской земле вызвала возмущение у народа, «крыж» у кардинала отобрали и вернули обратно в сани. По-видимому, эта акция произвела впечатление, и теперь посланца папы более всего стала волновать мысль о том, как бы благополучно выбраться из «дикой Руси». Проявив благоразумие, он отказался от предложенных религиозных прений, смиренно сказав, что у него «нет с собой книг». Это было с воодушевлением воспринято как победа православия над «латинством», ну, а сама Софья уже по приезде во Псков продемонстрировала приверженность религии предков и будущего мужа, истово прикладываясь к православным иконам. Венчание состоялось 12 ноября 1472 г. в Успенском соборе в Москве. Жених царевну не разочаровал: Иван III был красив, высок и статен, а роскошь его одеяний существенно превосходила роскошь одежд ее прежних южных женихов. Разочарование вызвало другое: отнюдь не величественный вид деревянной Москвы и очевидная отдаленность перспективы превращения государства ее мужа в новую Византию — «третий Рим».

Судя по всему, участие в государственных делах очень быстро стало главным для наследницы византийских императоров. Она оставила родину, когда ей было десять лет, и всю свою последующую жизнь прекрасно помнила величие и блеск Константинополя, имея его как образец для подражания. Она была плотью от плоти византийской политики с ее склонностью к интригам, а также, вероятно, читала «Князя» Макиавелли, в достатке обладая «крокодильим коварством» — качеством, которым, по мнению знаменитого итальянца, должен обладать монарх. Идея о применении в борьбе с политическими противниками лицемерия и вероломства нашла у византийской царевны (этот титул Софья ценила более, чем титул великой княгини) полное понимание. Так она и действовала, используя свой ум и хитрость как для государственной, так и для личной пользы.

Незаурядная личность великой княгини московской привлекала внимание многих современников, в числе которых был и англичанин Джон Мильтон — автор сочинения «Потерянный и возвращенный рай». Говоря о Софье, он, в частности, отмечал, что гордая женщина часто жаловалась на то, что вступила в брак с «татарским слугой», и активно боролась за изменение этого положения вещей. Нужно отметить, что для этого были условия: в Орде в это время царили хаос и распад, Россия же, напротив, шаг за шагом преодолевала раздробленность, превращаясь в сильное государство. Но память о страшных, опустошительных набегах монголо-татарских войск была еще сильна, и Иван III пока не решался бросить вызов. Софья, политический ум которой он очень ценил и к мнению которой прислушивался, советовала действовать осторожно. Сперва она убедила мужа «сказываться больным» и не ходить из Москвы пешком на унизительный обряд поклонения послам хана. Потом самолично произвела хитроумную операцию по их изгнанию из Кремля, уничтожив ордынское подворье, находившееся в его пределах и ежедневно напоминавшее всем о зависимости Москвы. Использовала Софья и «женскую солидарность», когда вскоре после этого написала письмо жене хана Ахмата, в котором сообщала о небесном видении, посетившем ее и велевшем построить на месте подворья православный храм. Просьбу, выраженную весьма льстиво, княгиня подкрепила богатейшими дарами, и практичная ханша, имевшая, вероятно, не меньшее влияние на мужа, не устояла и посодействовала. А за удалением ордынских надзирателей из Кремля последовал уже по-настоящему решительный шаг: когда посольство хана Ахмата явилось за данью, Иван III, вместо того чтобы поцеловать по унизительному обычаю ханский портрет, бросил его на землю и растоптал, велев передать хану, что то же будет и с ним самим, если он явится на русскую землю.

Однако когда в 1480 г. возмущенный хан Ахмат действительно явился, чтобы наказать великого князя московского, Софья проявила малодушие, которое ей не простят никогда. «Римлянка» бежала из Москвы на север, в Белоозерск, вместе с казной. В Византии этот шаг с большой долей вероятности расценили бы как разумную осторожность василисы (жены государя), спасающей свою драгоценную (во всех смыслах) особу. Но в России, часто подвергавшейся нападениям, княгини не покидали осажденных городов и в отсутствие мужей и сыновей сами организовывали их оборону. Многие в Москве еще помнили тезку царевны, бабку Ивана III Софью Витовтовну, в восьмидесятилетием возрасте решительно руководившую обороной столицы от татарского нашествия; помнили и отказ матери великого князя инокини Марьи покинуть город. Бегство же Софьи, «за которой никто не гнался» (как не без ехидства написали в летописи), возмущенные москвичи сочли однозначным предательством. Да и нападение татар на Москву на этот раз не состоялось: татарские и русские войска долго стояли друг против друга на берегах реки Угры, пока хан Ахмат вдруг не обратился в бегство и поспешил обратно в Орду, где союзники Ивана III разгромили столицу Сарай.

Так пало трехсотлетнее ордынское иго, и Софья могла более не стыдиться титула великой княгини московской. Впечатляли и другие успехи ее мужа, справедливо считающегося одной из ключевых фигур российской истории. В правление Ивана III Русь во главе с Москвой, наконец, преодолела феодальную раздробленность и превратилась в единую, сильную державу. Территория московского княжества в этот период увеличилась более чем в шесть раз: под власть Москвы попали почти все суверенные ранее удельные княжества и мощнейшая Новгородская республика с ее огромными землями и неисчислимыми богатствами. Именно Иван III первым стал использовать титул «Государь всея Руси». При нем в 1497 г. был создан первый Судебник — общегосударственный свод законов, и стали формироваться единые органы управления страной — Приказы. При нем в только что отстроенной Грановитой палате принимали послов уже не из соседних русских княжеств, а от римского папы, германского императора и польского короля. При нем византийский двуглавый орел, «привезенный» Софьей в качестве символического приданого, стал гербом нашего государства. Наконец, при нем в отношении нашей страны стали использовать слово «Россия».

Новое государство нуждалось в соответствующей его величию столице, и Москва при Иване III сильно меняется, на долгие годы превратившись в строительную площадку. Великий князь московский, которому жена и ее греко-итальянское окружение много рассказывают о достижениях европейской архитектуры, оказывается весьма восприимчив к новому и отправляет в Италию, одно за другим, пять посольств с целью пригласить в свою столицу архитекторов, ювелиров, врачей. Среди приглашенных был и итальянский зодчий Аристотель Фиораванти. Сперва он возводит знаменитый Успенский собор, а затем приступает к капитальной реконструкции Кремля: растут и укрепляются зубчатые стены, возводятся башни… Так, вместо белокаменного Кремля Дмитрия Донского появился тот краснокирпичный Московский Кремль, который мы знаем и сегодня. Он красив, величествен и уже вполне соответствует представлениям о Москве как «третьем Риме». Там же, в Кремле, строится предполагаемый и до сих пор не открытый потомкам каменный сейф для приданого Софьи Палеолог. В деревянной Москве часто случались пожары (особенно разрушительный произошел буквально через полгода после приезда Софьи), и рисковать она не хотела. То, что привезла в Россию византийская «бесприданница», было значительно ценнее золота. Как уже упоминалось, существуют сведения о том, что на семидесяти подводах, прибывших с Софьей из Европы, ехала «Либерия» — огромная, собранная за века библиотека византийских императоров, ставшая впоследствии основой знаменитой библиотеки Ивана Грозного. В «Либерии» этой, как утверждают скупые и редкие свидетельства, находились рукописные экземпляры на греческом, латинском, древнееврейском, арабском языках: «История» Тита Ливия, труды Цицерона, сочинения авторов, не ведомых современной науке, — Вафиаса, Кеда, Замолея, Гелиотропа… Если верить этим свидетельствам, после внезапной смерти Ивана Грозного его библиотека так и осталась спрятанной в подземных тайниках Кремля. Ищут ее и поныне.

В характере византийской царевны было привнести в жизнь великокняжеского двора всяческую смуту и беспокойство: являясь мастером интриг, Софья плела их в основном успешно и была замешана почти во всех крупных политических конфликтах, чем вызывала неприязнь бояр, говоривших, что до ее приезда «земля русская жила в миру и тиши». Софья придает двору блеск, причем — с оттенком светскости, он теряет былую степенность и провинциальность. Сама же великая княгиня, увы, не пленяет. Полная в молодости, с годами она «расплывается» и становится чрезвычайно толстой, но черты ее лица остаются четкими и красивыми до старости, о чем можно судить по созданному благодаря методу пластической реконструкции останков княгини ее скульптурному портрету. Это лицо волевой и умной женщины, в нем ясно выражены средиземноморские черты и оно имеет очевидное сходство с лицом ее внука Ивана Грозного.

По традиции, византийские императрицы имели собственную канцелярию и казну, которыми распоряжались весьма вольно. Это же позволяла себе и супруга московского великого князя, и, как сказано в летописи, иногда это шло вразрез с его желаниями. Впрочем, свою казну Софья использовала вполне традиционно — находя с ее помощью путь к сердцам князей и бояр. И все же история с великолепным ожерельем первой жены великого князя, тверской княжны Марии, переполнила чашу боярского терпения. Иван III хотел подарить это ожерелье своей невестке Елене — дочери молдавского господаря Стефана Великого, но оказалось, что Софья уже одарила роскошной драгоценностью свою племянницу Марию Палеолог, вышедшую замуж за князя Верейского. Князь отказался вернуть ожерелье и бежал в Литву — излюбленное место тогдашних политических изгнанников. По большому счету, шум, поднятый из-за драгоценности, того не стоил, но явился отражением недовольства московской знати Софьей. Основной же причиной этого недовольства было то, что великая княгиня, нарушая русские традиции, хотела в обход законных наследников посадить на престол своего сына Василия. Дальнейшее поведение княгини также не способствовало ее популярности.

Дело было в том, что рождение детей Софьи и Ивана (всего их было девять — пять сыновей и четыре дочери) запутало династические отношения в государстве. У Ивана III был сын и от первого брака — тоже Иван, которого, в отличие от отца, звали Молодым. Это был красивый, умный и храбрый юноша. Сыновья же самой Софьи, согласно сложившейся традиции наследования, могли претендовать только на удельные княжения. Великокняжеский трон отодвинулся от детей Софьи еще дальше, когда у Ивана Молодого, женатого на упомянутой выше Елене Стефановне, родился сын Дмитрий. Внешне обе княгини — Софья и Елена — ладили друг с другом, и со стороны казалось, будто ничто не мешает Ивану Молодому по праву занять отцовский престол: уже с 1477 г. Иван Иванович упоминается как соправитель великого князя. Но внезапно все изменилось: Иван Молодой заболел. Болезнь была не самая страшная — подагра, вылечить которую взялся врач Леон, выписанный Софьей из Венеции. Но, к удивлению и горю москвичей, очень любивших наследника, подагра неожиданно оказалась смертельной. Сразу же возникли слухи об отравлении, ну, а виновницей называли ту, кому эта смерть была наиболее выгодна, — «греческую бабу-чародейку». Врача казнили, Софья же продолжала бороться за трон для своего потомства. Ее влияние сохранилось, и в 1497 г. великая княгиня в лучших традициях византийского двора организует некое подобие заговора против мужа, желавшего передать престол внуку Дмитрию. Впрочем, никто из влиятельных бояр в авантюре участия не принял, великого князя поставили в известность, и началось расследование, в ходе которого выяснилось, что во дворец к Софье «ходили колдуньи и ворожеи, приносившие зелья». Далее — все по накатанной колее: участников заговора казнили, «лихих баб» утопили в Москве-реке, а отношения великого князя с женой испортились. Он вспомнил странную скоропостижную смерть сына и стал жить с женой «в бережении», то есть опасаясь ее.

Казалось, что Софья была побеждена, а ее соперница Елена ликовала. Но сдаваться великая княгиня не собиралась, и в конце концов чаша весов перевесила в ее пользу. Хитрая византийка воспользовалась начавшейся борьбой церкви с вольномыслием, вовремя примкнув к воинствующему ортодоксальному духовенству. Ее соперница Елена — сторонница автокефалии Русской православной церкви, напротив, покровительствовала вольнодумцам, поднявшимся против всевластия духовенства. В этой ситуации Иван III, испытывавший к сыну более сильную привязанность, чем ко внуку, лишил Дмитрия права престолонаследия, а для того чтобы оправдать это решение, он с помощью церковных ортодоксов объявил Елену еретичкой. Ну, а может ли сын еретички наследовать православный трон? Конечно, нет!.. Впрочем, и Софья упивалась своей победой не долго: она умерла всего через год после ареста Елены, 7 апреля 1503 г. Ее похоронили в великокняжеской усыпальнице Вознесенского женского монастыря в Кремле, где нашли свое упокоение другие московские княгини, а через два с половиной года скончался и ее муж, великий князь Иван III.