Даниэла
Я хочу домой и в кровать — спать долго-долго. Поэтому появление Демьяна рядом с машиной Германа волнует меня лишь тем, что прямо сейчас мы не уедем.
Я Валееву ничего не должна. Он предложение мне так и не сделал. А то, что встречались… Это, оказывается, ничего не значит.
Только вот… Я и они… Против воли в голове всплывают картинки распаленных мужских тел возле меня.
Демьян начинает аплодировать, громко хлопая в ладоши.
— Не ожидал. Вот честно… Но то, что ты подберешь ее после меня… Не ожидал… А может, по старой памяти втроем куда-то забуримся? Дань, ты ж не против? Два члена всяко лучше, чем один…
Я не успеваю придумать, как на это всё реагировать, и надо ли реагировать вообще, как рука Германа меня отпускает.
А после… После Демьян отлетает от сильного удара в лицо.
Но тут же вскакивает на ноги и кидается на Германа. Оба — высокие, крепкие, спортивные, поэтому смотреть страшно. Удары сыпятся как на одного, так и на другого. Мат, кровь. У меня — шок. Я зажимаю рот рукой. Их надо как-то остановить. Но возле меня открывается задняя дверь машины Германа, и один из сотрудников службы безопасности говорит:
— Даниэла Генриховна, садитесь в машину. Я вас домой отвезу, — я настолько ошарашена, что беспрекословно сажусь на заднее сиденье в каком-то трансе.
И лишь, когда автомобиль трогается с места, говорю:
— Они… Как же… Их надо разнять…
— Герман Львович велел не вмешиваться. Не волнуйтесь, там остались ребята. Они разберутся. А вас Герман Львович велел к нему домой отвезти, сказал, чуть позже сам приедет.
— Но… — пытаюсь что-то возразить.
— Даниэла Генриховна, пусть они пар выпустят. Женщины к этому очень эмоционально относятся. А мужикам надо иногда. А вы сейчас чаёк успокоительный заварите. Вы бледная очень.
Вздыхаю. Хочется вернуться, и чтобы не было всей этой дичи, но вспоминаю драку и понимаю, что если мне случайно прилетит за активность, то последствия могут быть весьма плачевными.
Жас любит мультик про богатырей, поэтому я вспоминаю фразу оттуда: "Негоже девке лезть в мужскую драку. Зашибут — и не заметят".
Герман живет в двухуровневой квартире. Последнее время я здесь бываю чаще, чем у себя. Сюда меня и привозят, провожают в квартиру. И оставляют одну.
На кухне я действительно завариваю себе чай с ромашкой. Мне Герман из командировки привез удивительно вкусную заварку. И пока пью чай, гипнотизирую взглядом сотовый, сжав его в руке.
Жду, когда позвонит Герман. Однако он не звонит.
Звонит какой-то незнакомый номер. Холодея от ужаса, отвечаю:
— Алло…
— Как так-то, Дань? Ну, как? Ты же говорила, что любишь меня… — это Демьян. И, если бы я услышала в его голосе вызов, ненависть или какую-то агрессию, я бы сразу прервала этот звонок. Однако его голос — он уставший и замученный. Это словно по щелчку пальцев возвращает меня в то время, когда я его любила.
Я его действительно очень сильно любила. Так, что рядом с ним мир казался ярче, жить хотелось на полную катушку.
Только… Ему моя любовь оказалась не нужна.
И она умерла.
Но я еще живу. И хочу тепла, нежности, ласки, заботы. Хочу любви.
И мне стал дорог другой человек.
— Демьян…Ты… Боишься ответственности. И… Ты-то меня любил?
Последний вопрос — он до того горький, что оседает на губах.
Особенно, когда повисает молчание.
— Всё в прошлом. Я с Германом. Не звони больше, — твердо жму отбой.
Я не буду сожалеть. Не буду жить прошлым. Я никогда не узнаю, как сложилась бы моя жизнь, прими я другое решение.
Я есть здесь и сейчас. И иначе не будет. Не возможно.
Поэтому… Я очень хочу сына с темными кудряшками и глазами, как у его отца.
— Да бля*ь! — раздается возглас из коридора.
Что-то летит на пол с громким стуком. Выхожу в коридор.
Герман вернулся. Стягивает на ходу грязную рубашку. На нем же пиджак был… Лицо в крови.
— Мне умыться надо, — говорит мне и скрывается в ванной.
Я остаюсь стоять в коридоре, держась рукой за дверную коробку кухни. Почему-то хочется плакать, хотя он мне не сказал ни одного плохого слова.
Часто моргаю, чтобы удержать слезы. Герман довольно жесткий, и истерики без причины не вызывают у него умиления.
Он, умывшись, выходит в коридор и сразу же смотрит на меня.
— Так… Выкладывай, что напридумывала? — голос резкий. Он всё еще на взводе.
Бровь у него рассечена. Заклеить бы надо. И обработать…
— Тебе со мной не противно? — говорю то, как могу выразить свои чувства от всего этого.
Герман сначала напрягается. Затем берет себя в руки.
— Пошли-ка, — кивает на кухню за моей спиной, — Чаю мне тоже нальешь.
— Будешь ромашковый? — удивляюсь.
Он никогда такой не пил.
— Какой нальешь, такой и буду. Ты испугалась?
Наливаю ему чай.
— Да, — отвечаю честно.
— Никогда меня не бойся. Что бы ни случилось, как бы мы ни поругались, я никогда не опущусь до такого, чтобы тебя ударить. И любую женщину тоже. Что касается сегодняшней сцены, то… Хм… Я — не монах. У меня были разные ситуации. Но я всегда принимал решение осознанно. И то, что я, ты, Демьян занимались все вместе сексом, для меня не имеет такого глобального значения, как для тебя. Было остро, волнующе, запретно… Но для меня очевидно, что ты к этому относишься иначе. А то, что говорил Демьян… Ценность женщины в том, что она готова тебе давать добровольно. И её невозможно за кем-то подобрать.
Он говорит довольно сложные вещи. Но мне кажется, я его понимаю. То, что было — это было удовольствие, как съесть какое-то лакомство. Но оно закончилось — и удовольствие, и лакомство. И уже ничего не значит.
— Ты… его… еще любишь? — этот вопрос Герману удается задать с заметным трудом.
Отрицательно качаю головой и тоже принимаюсь объяснять. Чувствую — это важно.
— Нет. Знаешь, с момента знакомства Демьян вызывал кучу положительных эмоций. Мне было лучше с ним, чем без него. Но теперь их нет. Я не знаю, куда они делись. Они сменились на тревогу, стыд, разочарование, страх и пустоту. Сейчас мне лучше, когда его нет. И честно — я не вспоминаю о нем. Прошло… Перегорело…
Герман кивает. Я почти жду следующего вопроса: "А меня ты любишь?"
Но он его не задает.
Вместо этого подходит и обнимает. Просто заключает в кольцо рук и крепко прижимает к груди.
— Я очень хочу, чтобы ты родила мне сына.
— Чтобы с кудряшками, — шепчу я ему в грудь.
— Ладно, — Герман тихо смеется, — С кудряшками, так с кудряшками.