Даниэла
Утром Германа выдергивают на работу. Случилось что-то, что требует его срочного присутствия. Он целует меня в висок и говорит:
— Спи, — после чего я отключаюсь.
Не могу с собой ничего сделать. Спать хочется ужасно.
Будит меня в 11 утра сотовый. Это Жасмин.
— Ты где? Мне надо с тобой поговорить, — по тому, как отрывисто звучит ее голос, понимаю, что-то случилось.
— Ты в порядке? — спрашиваю осторожно.
— Да.
— Я у Германа, — поясняю я. И ехать отсюда никуда не хочу. Хочу спать.
— Я приеду сейчас, — после этого Жасмин отключается, а я еще некоторое время смотрю на погасший экран телефона.
Потом отскребаю себя от кровати, иду в туалет и ванную. Долго умываюсь прохладной водой. Сегодня меня хотя бы не полощет. Только голова тяжелая. По поводу сестры решаю преждевременно не волноваться. Она же сказала, что с ней всё в порядке, а остальное решаемо.
Проверяю телефон. Там от Германа сообщение: "Буду к вечеру". И пополнение на мою карту на 10 000 рублей с припиской: "На мелкие расходы". Он вообще так давно уже делает. Не спрашивая. Просто пополняет карту. Суммы не астрономические, но если посчитать за месяц, то набегает сумма, превосходящая моя учительскую зарплату. И не в один раз. Когда я попыталась сказать, что я — не содержанка, Герман потер лоб, вздохнул и сказал, что, когда я придумаю, как можно прожить без денег, тогда он мне и перестанет их переводить. На этом разговор был закончен. Не знаю, хорошо это или плохо, но я твердо уверена, что в чем, в чем, а в том, что он тратится на меня, он меня никогда не упрекнет.
Сестра появляется практически сразу, как только я выхожу из ванной.
И когда я ее вижу. то начинаю сомневаться, что ничего не случилось. Она не накрашена, со взлохмаченными волосами, с широко распахнутыми глазами и явно собирается мне заявить, что наступил зомби-апокалипсис.
— Жас? В чем дело? — осторожно спрашиваю, просыпаясь окончательно.
Она бегает по кухне Германа от одной стены к другой.
Услышав мой вопрос, резко останавливается и произносит:
— Я переспала с Антоном.
Я нашариваю ногой позади себя стул и говорю:
— Фух! Напугала, дура, — я уже чего только не придумала.
Она замирает напротив меня со скорбным выражением лица.
— И это всё, что ты мне скажешь? — вот сейчас я вспоминаю своё поведение, когда директор показал мне то видео. И вселенская трагедия, которую я тогда пережила, кажется мне глупой. У людей ежедневно случаются такие беды, которые ничем невозможно исправить. А тут… Просто нужно уметь смотреть на вещи под правильным углом и не преувеличивать их значимость.
— Нет. Не всё. Тебе понравилось? — Антон — взрослый, состоявшийся человек и, возможно, он именно тот, кто нужен Жасмин.
Её лицо приобретает еще более озадаченное выражение.
— Да… — звучит как-то совсем нерешительно.
И дальше уже с большей силой:
— Но он отец Влада! И это неправильно!
Как же хорошо, что мы друг у друга есть.
— Кто сказал? Влад — мертв. И прости меня, пожалуйста, был редким мудаком, который раз за разом разрушал твою жизнь. А Антон — он умеет заботиться. И любить, я надеюсь, тоже умеет. Почему не попробовать?
Теперь уже Жасмин похожим жестом нащупывает стул и опускается на него.
— А ребенок? Как ему это всё объяснять?
— Пока маленький — никак. Вырастет, можно рассказать. С чего такая паника, Жасмин? Ты же всегда мне говорила, что нужно сохранять хладнокровие…
— Советовать оказалось проще, — выдыхает она.
И тут же вздрагивает. У нее в сумочке звонит сотовый. Только она не достает его.
— Ты почему не ответила?
— Это Антон.
— И?
— Что я ему скажу? Он уже несколько раз позвонил…
— И ты не отвечаешь? Ты человека до сердечного приступа сейчас доведешь, Жас.
Из ее сумочки снова раздается мелодия.
— Ответь уже, — укоризненно качаю я головой.
Она секунду смотрит на меня, потом лезет в сумку и достает сотовый со словами:
— Я — такая дура!
Дотрагивается до экрана:
— Алло! — раздается в кухне ее ставший внезапно высоким голос.
Непрошибаемая Жасмин Генриховна нервничает. Оказывается, ничто человеческое ей тоже не чуждо.
— Я — у Дани. Нет, не у нее дома. Да, у Леднева. Я… Антон…
Но тот уже отключается.
— Он сюда едет? — догадываюсь я.
— Да.
Через секунду добавляет:
— Я, наверное, домой поеду.
И правда все умные, пока со стороны смотрят на чужие проблемы.
— Нет, никуда ты не поедешь, — прекращаю я этот цирк, — Дождешься Антона, поговоришь с ним. И только потом — поедешь домой. Если захочешь.
Сестра какое-то время смотрит на меня, как на врага.
После уже спокойнее интересуется:
— Валерьянка есть?
— Есть.
— Давай.
Сестра пьет желтенькие, маленькие таблеточки. Ей их гинеколог назначал. Ото всего, по-моему.
И то ли они действуют, то ли шок прошел, говорит.
— А правда — что это я? Антон мне нравится. Обо мне так вообще никто не заботился, как он. Секс у нас был улетный. Так что со всем остальным я разберусь.
Еще через пару минут просит сделать ей чай с лимоном — вредные доктора запретили Жас кофе (беременным не рекомендуют, да и давление у нее повышается).
Еще через несколько минут с интересом смотрит на холодильник:
— Слушай, поищи мне там что-нибудь поесть…
— А сама чего?
— Как-то рано Германа самой обжирать. А тебе уже можно.
— Железная логика, — лезу в холодильник.
Там есть молоко. Хочу манной каши.
— Кашу манную со мной будешь?
— Буду, — сестра теперь не привередничает, — И рыбы нет? А то бы бутербродик…
Когда я открываю дверь Антону, то провожаю его на кухню. Жас за столом уминает манную кашу и бутерброды с красной рыбой.
Антон тоже нашаривает стул позади себя и выдыхает:
— Фух! Напугала… — правда, как настоящий джентельмен, обидный эпитет не употребляет. Может, думает, конечно. Но при этом так на Жасмин смотрит, что у меня делается спокойно на душе за сестру. Впервые за очень долгое время.
— Будешь завтракать? — спрашиваю у мужчины.
Он соглашается. Время мы проводим очень тепло и приятно. После он незаметно убеждает Жас поехать с ним и дать мне отдохнуть.
А я решаю чем себя занять до возвращения Германа. Выбираю мирный вариант.
Пишу Герману: "Будешь домашний борщ с салом и чесноком?"
Сначала мне в ответ приходит знак вопроса, а потом короткое: "Буду".
Возвращается Леднев поздно. На скуле у него фингал. Бровь я ему всё-таки залепила.
Я молча наливаю ему тарелку борща. Подаю нарезанные сало, хлеб и чеснок.
Немного подумав, наливаю в рюмку водки.
Пожалуй, себе бы тоже налила. Но мне нельзя.
— Вживаешься в роль жены? — спрашивает, устало улыбаясь.
— А возьмешь? — интересуюсь, зачерпывая ложкой борщ.
— Могла бы и не спрашивать. Разумеется, возьму.
Кажется, я только что напросилась замуж.