Который ветер сыплет им в глаза.
Они стоят на подъездной аллее, глядя на дом. Джек считает это неразумным, но Летти хочется увидеть, и он решает, что лучше, если ему быть рядом.
— А что они делают теперь? — говорит Летти. — Выводят яхту в океан, чтобы развеять ее пепел. Он не хочет, чтобы даже что-то от нее осталось рядом с ним.
— Так оно сделалось уже давно, — бросает Летти. — Сразу после рождения Майкла.
Сына.
Нового Валешина.
Я думала, я принцесса, говорила ей Пам. А оказывается, я просто племенная кобыла.
Она еще не выписалась из больницы после родов, а он уже трахает официантку из «Солт-Крик-Инн». Пам узнает об этом от подруги, которая приходит к ней с цветами и так и пышет злорадством.
Не хочется расстраивать тебя, дорогая, но…
И это еще не всё.
Ник запутывается в кредитных махинациях с недвижимостью. Дутые платежи нарастают как снежный ком, а затем — крах. Округ банкротится, и получить кредит на строительство невозможно ни за какие деньги. Даже за деньги нельзя купить деньги.
Вначале недвижимость, затем мебель. Люди не в состоянии платить по закладным и не покупают приставные столики времен Георга II. Таким образом, то, что было вложением, становится коллекцией. Этой коллекцией Ник тешит свое самолюбие. Эта чертова мебель становится его имуществом, его манией и наваждением. Даже в тех редких случаях, когда к нему поступают предложения, он не желает расставаться с вещами.
А они требуют денег, тянут за собой новые траты.
Он закладывает дом под какой-то бешеный процент.
Но и дело, и безделье — он все готов кинуть коту под хвост ради кокаина и девок.
Деньги уходят через его нос и его шишку, говорит Летти.
Пам становится типичной брошенной женой с побережья и начинает выпивать. Вначале за общим обедом, потом садится за обеденный стол уже навеселе. К вечеру трезвеет ради детей — кормит их, купает, укладывает, а уложив, снова напивается, чтобы заснуть.
— Летти… — произносит Джек.
— Понятно, — говорит Летти, — но уверяю тебя, что она была трезвая.
— Но, может быть, именно в этот вечер, — говорит Джек. — Ведь, понимаешь, дети-то были у отца, а он собирался с ней разводиться…
Летти качает головой:
— Это она собиралась разводиться с ним.
— Вот как!
— В конце концов, — рассказывает Летти, — Пам от всего этого устала. Устала от его блядства, от его кокаина, его вранья, от скандалов, которые он ей закатывал, когда не клеилось с недвижимостью или когда она протестовала против покупки какой-нибудь скульптуры за пять тысяч долларов, которых у них не было.
Она устала и от себя самой, от своих чувств и вида. Ей стало страшно, что и на детей она глядит как бы сквозь наркотическую дымку пилюль и алкоголя.
И она решает лечиться.
Не знаю, что там они с ней делали, в клинике, — говорит Летти, — только знаю, что вернулась она от них совсем другой — не псевдопринцессой, а реальной женщиной. Она покончила со всем этим и словно преобразилась — стала больше самой собой, настоящей, стала добрее.
И стала мне звонить, приглашать. И даже представила меня как свою сводную сестру. Мы болтали с ней по-испански, чем бесили Ники. Итак, я провожу время с детьми, вожу их на пляж, в деревню.
— Разве ты любишь деревню? — удивляется Джек.
— Теперь я живу там, — говорит Летти. — Купила домик возле автострады Ортега, в Кливлендском национальном парке. Так мы обо мне говорим или о Пам?
— О Пам.
Пам возвращается из реабилитационной клиники подобревшей.
И сильной.
Ставит Ники ультиматум: либо он начинает вести себя по-другому, либо брак их расторгается.
Она тащит его к юристу. Последнее оказывается действенным. А через три недели, возвратившись раз домой, она застает его в постели с какой-то накокаиненной портовой шлюхой. Она велит Нику собирать вещички и выматываться.
Ник хлопает дверью, а через час возвращается дико злобный и бросается на нее с кулаками. Принцесса Пам это бы стерпела, но новая Пам на следующий же день обращается в суд и, заполучив ордер на ограничение его в правах, дает ему под зад коленкой.
Он бросается к мамочке. Та призывает к себе Пам и заявляет ей, что детей ей никогда в жизни не оставят. Что она никуда не годная мать. И что адвокаты Вэйлов ее по стенке размажут.
Вы отберете у меня детей, говорит ей Пам, — вникни в это, Джек, — только через мой труп.
Вот ее и сожгли, думает Джек, впечатали в пружины их брачного ложа, потом сожгли вторично и развеяли прах над океаном.
— Развода он боялся до ужаса, — говорит Летти. — Ведь он уже и так по уши в долгах, а она отобрала бы половину. И дом, и детей…
Папа говорит, что мама сгорела вся целиком.
— Мотив, конечно, просматривается, — говорит Джек, — но все же…
— Он прямым текстом заявлял ей, что убьет ее, — говорит Летти. — Врывался в дом в ее отсутствие и брал вещи. Оставлял записки с угрозами. Звонил по телефону среди ночи, чтобы сказать, что убьет ее…
— Господи…
— Утром в тот самый день, когда случился пожар, — говорит Летти, — она мне позвонила. И со слезами сказала: Он приехал, забрал детей, так она сказала, а мне шепнул на ухо: «Вечером вернусь, вернусь и убью тебя».
— Я умоляла ее не ночевать дома, приехать ко мне, но она не хотела, — продолжает Летти. Теперь по ее лицу текут слезы. — Надо было мне ее заставить! Надо было мне самой приехать и остаться с ней. Надо было…
— Летти…
— И теперь дети остались с ним! — плачет она. — И этот подонок вместе со своей сукой матерью будут растить ее детей!
— Похоже, что так.
— Через мой труп! — восклицает Летти.
И разражается рыданиями. Теряет остатки самообладания и, наверно, упала бы, не обнимай он ее за плечи. Он спрашивает:
— Хочешь поехать ко мне домой?
Она кивает.
У подъездной аллеи Джек замечает припаркованную к тротуару машину.
Возле нее стоят двое.
Те самые парни, что были в церкви.
Нанятая Ники охрана.