Живой Журнал. Публикации 2015

История про то, что два раза не вставать (2015-07-25)

Извините, ничего личного, но понадобилось для ссылки:

История про писателя Ляпунова

…но это ещё что — я видел писателя Ляпунова. Несмотря на то что писатель Ляпунов был урождённым советским гражданином, в его жилах текла кровь анархиста Бориса Акуниндта. Этот анархист поднял восстания в девяти европейских странах, пять раз был приговорён к различным видам смертной казни, три раза бежал из тюрем, но всё же уцелел. Другой на месте писателя Ляпунова возгордился бы такой родословной, а он — нет: на равных говорил он с разными людьми, да и со мной тоже.

Ляпунов как-то написал замечательную пародию на рецензента, тупого и злобного. Этот рецензент занимался тем, что ругал Льва Толстого, напыщенно излагал философию литературы, но его утверждения на поверку оказывались сплошными глупостями. Персонаж Ляпунова, забыв о Шекспире, утверждал, что всякий писатель, не писавший для детей, вызывает подозрение, критиковал Толстого за косноязычие, при этом сам выражаясь примерно так: «…Наташе Ростовой подобные издевательства безразличны, она никогда не была живой, а романтически настроенные читательницы чувствуют себя так, словно это их насилует автор..»

Влюблённый в творчество Толстого, Ляпунов написал, одним словом, блестящую пародию. В этой пародии высмеивалось много разных приёмов, и все это могли видеть, но я хочу сказать о другом: писателю Ляпунову принадлежало также многотомное исследование «Анна Каренина. Зверь из Бездны», написанное в духе великого литературоведа, у которого писатель Ляпунов учился в юности.

Это сочинение предваряла цитата из Набокова: «Когда Анна приходит к Цинциннату, то он понимает, что она-то и есть его казнь». Я не удержусь от того, чтобы процитировать зачин:

«Анна Каренина — сука.

Даже лежит на рельсах она как-то криво.

Лучше бы я рассказал про моховики и грузди. Я бы рассказал про белые. Но огонь Гражданской войны ещё горит во мне, и я не могу сдержаться. Старый айсор, что вставлял в моей комнате выбитое пулей стекло, рассказывал мне, как гибнут люди под паровозами. «Но чаще гибнет скот», — говорил он печально. Мир перевернулся, оттого корову, погибшую на рельсах, жалко, а человека — нет.

Анна Каренина похожа на корову.

Она толста и глупа.

Она одновременно глупа и ужасно хитра. Она делает только глупости, и одновременно строит хитроумные заговоры. Не спрашивайте меня, как это можно совместить. Я говорил об этом Якобсону — он тоже не знает. Поливанов нашёл ответ в персидском трактате, но в холодную зиму спалил этот трактат в буржуйке. Тканые розы на сафьяновом переплёте ещё долго шевелились в жестяной утробе.

Секрет пропал, но я буду рассказывать дальше.

В старом Гамбурге, где обсыпанные тальком борцы пыхтели в тайных схватках, борцов-убийц звали «Анна Каренина». У них был особый тусклый блеск в глазах.

Есть несколько приёмов, которыми можно сломать позвонки противнику, — я не буду о них рассказывать.

Это значило бы множить труд Анны, а она — сука, сука. Сука! Впрочем, я сдерживаюсь.

Аля, Аля, помнишь ли ты ещё меня?!

У Анны Карениной тусклые глаза перед еблей. Желающие проверить — могут перечитать текст. Толстого гонит по рельсам энергия заблуждения. Он доезжает до Астапова, не услышав, как хрустят кости под чугунными колёсами. Смерть идёт рядом.

Анна — это смерть.

Если внимательно перечитать черновики Толстого — жаль, что не издали отдельно восьмой вариант рукописи в юбилейном собрании, — было бы видно, что Анна всё время в белом. Когда она выходит косить с Левиным на луг, он, глядя на неё против солнца, понимает всё. Коса в её руках — естественна.

С тех пор Левин и прячет от себя верёвку.

Но всё равно Левин думает о варенье и сердится, что в доме варят варенье не по левинскому способу, а по способу семьи Китти. Варенье густое, но нет в нём радости.

А жизнь не густа.

Одна Каренина царит в ней, машет косой, собирает свой страшный урожай. Мало в этой жизни моховиков и груздей. Ещё ничего не кончилось…»

Несмотря на то, что для прокорма семьи Ляпунову пришлось писать о мертвецах, первом круге ада и проповедовать язычество, в нём свято горел огонь Православия.

По ночам он писал свои романы, а поутру торопился во храм, чтобы отмолить это безобразие. Я, к сожалению, не читал писателя Ляпунова вовсе и не знаю, писал ли он о чём-то ещё, кроме Толстого, которого этот писатель преданно и беззаветно любил с детства.

Однажды завистники пытались поссорить нас, и Ляпунов, специально приехав в Москву, поймал меня на тихой улице.

Он вынул из кармана крохотный перочинный нож, с видимым усилием раскрыл его и, вытянув вооружённую руку, упёр лезвие мне в живот.

Дрожащим голосом писатель Ляпунов спросил меня, имею ли я что против Льва Николаевича Толстого.

Я отвечал, что не имею ровно ничего, кроме безраздельной любви и преклонения. Ножик нам сложить не удалось, но Ляпунов подобрел, и мы подружились окончательно.

Ножом мы открыли банку килек в электричке, на которой уехали в Ясную Поляну.

Извините, если кого обидел.

25 июля 2015