Жизнь Англии в Средние века

ГЛАВА 11 ЖЕНЩИНЫ

Пытаясь понять, каково было положение женщин в Средние века и как относились к ним мужчины, мы обнаруживаем, что средневековые источники изобилуют любопытными противоречиями и подчас просто приводят современного читателя в замешательство. Женщину идеализировали, превозносили её как божественное творение и были готовы пожертвовать ради её любви всем миром, но вместе с тем женщину изображали как создание пустое и злобное, едва ли достойное иметь человеческую душу. Но не будем забывать, что и в наши дни велико различие между стилем сентиментальных романов, когда их авторы описывают своих героинь, и стилем фельетонов, в которых выводятся немолодые дамочки. Если сопоставить одно с другим, то мы увидим, что положение женщин в Средние века не так уж сильно отличалось от их положения в наши дни, как может показаться с первого взгляда.

Одним из элементов кодекса поведения идеального рыцаря было верное служение дамам. Каждый юный рыцарь или оруженосец (сквайр), желавший казаться мало-мальски светским человеком, считал необходимым гореть огнём любви всё то время, когда вокруг него не пылал огнь битвы. Не важно было, посвятит ли он себя служению одной-единственной даме или разделит свои симпатии между несколькими, но зато подразумевалось, что рыцарь должен расточать восторженные комплименты всем дамам без исключения и всегда вести себя с ними с утончённой учтивостью. Если бы подобное отношение служило проявлением заботы сильного о физически более слабых созданиях и выражением почтения со стороны мужчин, огрубевших в битвах, к тем, кого они считали чище и совершеннее себя, в нём было бы много хорошего. Но как ни прискорбно, в большинстве случаев это была всего лишь искусственная поза, к тому же исключительно классового характера: рыцарь соглашался с необходимостью соблюдать учтивость по отношению к дамам своего сословия, но почти никогда не считал нужным обращаться так же с женщинами низкого происхождения. И даже с дамами рыцарь подчас обходился невероятно грубо. Поведение самих дам тоже было весьма далеким от идеала, во всяком случае, они гораздо больше преуспели в любовных делах, чем мужчины той эпохи, и почти не уступали им по части ругани. Естественно, поводов для сплетен находилось немало, и никто не упускал возможности позлословить, так что при дворах наиболее светски настроенных представителей высшей знати, где особенно культивировался дух рыцарственности, любой даме было трудно сохранить свою репутацию незапятнанной.

Самыми злостными клеветниками, яростно поносившими женский пол, были священнослужители. Они никогда не забывали о том, какую роль сыграла Ева в злополучной истории с яблоком, сорванном в Эдемском саду, и потому придерживались убеждения, что все женщины, подобно первой из них, которая, соблазнив Адама, принесла в мир грех, являются искусительницами и повинны во всех грехах, совершаемых мужчинами. Средневековая Церковь, все служители которой — священники, монахи, монахини и нищенствующая братия — давали обет безбрачия (целибат), не упускала случая воздать хвалу достоинствам этого обета и очернить супружескую жизнь.

Простой народ постоянно слышал, как проповедники хулят женщин, а если ему и доводилось слышать что-либо в защиту прекрасного пола, то это была, чаще всего, какая-нибудь поэма, полная неумеренных восхвалений и никак не связанная с реальной жизнью. Вполне естественно, что в народной среде преобладало пренебрежительное отношение к женскому полу, и потому среди произведений популярной литературы Средних веков можно найти немало рассказов и стихотворений, бичующих женщин: их непостоянство, лживость, бесконечные причуды и, более всего, неумение молчать и неспособность хранить тайны. Приведем, в качестве примера, всего лишь несколько строк:

или:

Однако подобные шуточки не вышли из употребления и в наши дни, и воссоздать правдоподобный образ женщины из семьи среднего уровня и узнать, какие требования к ней предъявлялись, нам поможет поэма XV века, в которой рассказывается о том, «как добродетельная жена наставляла свою дочь». Начинается поэма напоминанием о необходимости посещать церковь при всякой возможности, даже в плохую погоду, и щедро раздавать милостыню беднякам и больным. В поэме уделяется большое внимание благонравному поведению в храме: там надлежит молиться, а не болтать с соседками. Это как нельзя более уместное замечание, потому что в Средние века прихожане вели себя крайне непочтительно: во время службы они бродили по церкви, беседуя друг с другом о делах и поездках. «А вы, женщины, — негодует проповедник XIII века, — никогда не сомкнёте свои уста, не дадите им отдохнуть от никчемной болтовни. Одна жалуется на служанку, мол, очень любит поспать и совсем не хочет работать, другая судачит о своём супруге, третья толкует о детях: этот у неё не знает устали, а тот всё хиреет». Другой сатирик, живший несколько позднее, утверждал, что женщины идут в церковь лишь после того, как разоденутся в пух и прах да всячески разукрасят себя, а потом только тем и занимаются, что глазеют по сторонам, высматривая, нет ли кого наряднее их. Рыцарь де Ла Тур Ландри, который в 1370 г. написал в назидание своим дочерям известную книгу, полную поучительных рассказов, упрекал своих юных современниц в том, что они слишком долго наряжаются и причёсываются и потому всегда опаздывают на службу. В подтверждение своих слов автор рассказывает такую историю: некая дама всегда невероятно долго прихорашивалась, и вот однажды в воскресный день она вынудила священника и всех, кто собрался в церкви, ждать себя так долго, что они прокляли эту особу; злополучная дама, которая в тот самый момент смотрелась в зеркало, увидала дьявола и от страха сошла с ума. Но вместе с тем достойный рыцарь говорит о «воскресных платьях» с полным одобрением и даже рассказывает историю одной дамы, которую разбил паралич из-за того, что она берегла свои лучшие наряды для праздников и визитов, отказываясь надевать их в церковь.

«Добродетельная жена» из поэмы XV века переходит далее к вопросу о браке. В словах матери нет никакой сентиментальности, она довольствуется тем, что советует дочери не пренебрегать ни одним мужчиной, который окажет ей честь, пожелав сделать своей супругой; кроме того, молодой особе следует избегать скрытности, пусть она поговорит о полученном предложении с друзьями; и, наконец, она не должна забывать о благоразумном поведении. Браки, действительно, в большинстве случаев заключали по расчёту, и чувства невесты не имели практически никакого значения. На богатую наследницу, как правило, смотрели как на ценную собственность, как на выгодное приобретение. Нередко родители договаривались о браке своих детей, когда те были ещё малютками, и бывали даже такие случаи, когда совершался настоящий обряд венчания столь юных жениха и невесты, что их приходилось нести в церковь на руках, и, конечно, они едва ли могли точно повторить за священником все подобающие обряду слова. Подобные браки, правда, могли быть аннулированы, если по достижении брачного возраста стороны выражали желание разорвать договор, однако девочек разрешалось выдавать замуж с двенадцати лет, а мальчиков можно было женить с четырнадцати, и едва ли в таком возрасте будущие супруги ясно отдавали себе отчёт в сути происходящего и были способны воспротивиться намерениям своих родителей. Венчание детей было всего лишь прелюдией к подлинному заключению брака, и точно так же обычной свадьбе предшествовала церемония помолвки, или обручения, во время которой жених и невеста, взяв друг друга за руки, в присутствии свидетелей объявляли о своём желании стать мужем и женой. Помолвка имела почти такую же силу, как и само венчание, и если обручённая женщина выходила замуж за другого человека, её прежний жених по закону мог вытребовать свою невесту у её мужа. Обряд венчания в Средние века почти не отличался от принятого в наши дни с той лишь разницей, что церемония бракосочетания совершалась на церковном крыльце. И лишь после того, как на палец невесты было надето обручальное кольцо, свадебная процессия входила в храм, где все присутствующие слушали мессу и дополнительный молебен. Свадьба была хорошим поводом устроить пир и славно повеселиться, на первом месте стояли танцы, и бедная невеста должна была плясать с любым мужчиной, который приглашал её, — утомительный и малоприятный обычай, ведь дом был открыт для всех, и на свадьбу в надежде повеселиться и выпить подчас являлось немало скверных типов.

Коль скоро женщина выходила замуж, отныне её первейшим долгом была кротость и покорность супругу. Чтобы побудить к этому своих дочерей, рыцарь де Ла Тур Ландри рассказывает несколько поучительных историй, в одной из которых говорится о жене, которая во всём противоречила своему мужу даже в присутствии посторонних, пока наконец он не сбил её с ног мощным ударом, сломав даме нос, что нанесло непоправимый ущерб её красоте. Стоит особо отметить, что рыцарь не только не упрекает мужа, но даже не считает нужным хоть как-то оправдать его поступок. Идеалом супруги было терпеливая Гризельда, историю которой в «Кентерберийских рассказах» Чосера поведал оксфордский клерк. Эта добродетельная особа родилась в бедности, однако судьба предначертала ей стать женой знатного маркиза; супруг многими способами испытывал послушание Гризельды: ей пришлось расстаться со своими детьми и отдать их, как она полагала, в рабство, отказаться от богатства и от положения в обществе и даже выполнять обязанности служанки при юной даме, которую маркиз представил ей как свою будущую супругу; всё это бедная женщина исполняла совершенно безропотно, и тогда, похвалив её, муж полностью вернул Гризельде её прежнее положение. В глазах современного человека Гризельда — не женщина, а жалкое создание; сам Чосер, хотя и рассказывает эту историю с большой долей сочувствия, всё же не одобряет такой покорности, однако средневековые мужья без тени юмора серьёзно ставили Гризельду в пример своим жёнам. Впрочем, сами женщины зачастую предпочитали подражать другой героине Чосера — славной ткачихе из Бата, особе отнюдь не кроткого нрава. У этой замечательной женщины было пятеро мужей, со всеми она справлялась при помощи железного прута или, чаще, благодаря своей лужёной глотке да острому языку; батская ткачиха с нескрываемым удовольствием рассказывает о том, как она терзала, запугивала и морочила своих мужей, хотя при этом она вспоминает с особым восхищением и даже с любовью того из них, кто её изрядно поколачивал. На протяжении всего Средневековья за мужем признавалось право бить жену — в пределах разумного; вместе с тем закон в прежние времена не был тдк терпим к ворчуньям и сплетницам: злобных мегер и разносчиц сплетен, отравлявших жизнь своим соседям, можно было привлечь к суду и приговорить к наказанию, обычно их окунали в грязный пруд.

Независимо от того, становилась ли жена покорной рабыней своего мужа, его любящей подругой или суровой повелительницей, замужней женщине едва ли приходилось сидеть без дела. «Добродетельной жене» было что рассказать своей дочери об обязанностях хозяйки дома. Прежде всего, хозяйка должна была смотреть за слугами, обращаться с ними следовало не слишком сурово и в то же время не слишком мягко; нельзя было допустить, чтобы слуги бездельничали, и конечно, они работали с гораздо большим прилежанием, если сама хозяйка подавала им хороший пример и трудилась вместе со всеми. Если женщина принадлежала к среднему классу и жила в сельской местности, то она занималась выращиванием трав, помогала во время сенокоса, носила на базар масло, сыр, яйца, птицу и тому подобное, делала солод и варила пиво, а кроме того, по-видимому, почти всегда сама готовила пищу. Даже в знатных семействах дамы были знакомы с кулинарным искусством и порой применяли свои знания на практике. Рыцарь де Ла Тур Ландри рассказывает нам о некоем рыцаре, который, вернувшись из длительного похода, привёз в подарок своим племянницам два сшитых по последней моде платья. Когда он навестил первую племянницу, она так долго примеряла платья, что рыцарь, устав ждать, взял у нее платья и с досадой отправился к другой; эта же, когда приехал дядюшка, была занята приготовлением хлеба, но, едва заслышав его голос, выбежала ему навстречу с белыми от муки руками и обняла гостя, извиняясь за свой вид; рыцарь был настолько тронут этим проявлением любви, что подарил второй племяннице оба платья. Даже если знатные дамы не заходили так далеко, чтобы собственноручно печь хлеб, они всё же готовили сладости, фруктовые консервы, вина и ароматическую воду, настоянную на цветочных лепестках. Кроме того, они прекрасно разбирались в травах и готовили из них лекарства для нужд своего семейства и для соседей победнее — хозяйка манора нередко была добровольным лекарем для всей деревни. Женщины низкого происхождения тоже следовали этому примеру, и в простонародной среде было немало мудрых старух — знахарок, чьи простые снадобья, прошедшие проверку опытом и вековой традицией, были гораздо более действенными и даже более совершенными с научной точки зрения, чем те вселяющие ужас препараты, которыми пользовали больных профессиональные врачи. В Средние века известны случаи, когда женщины становились медиками и имели свою практику, хотя мужчины, естественно, сделали всё возможное, чтобы помешать их успеху.

Однако основными женскими занятиями были прядение, шитьё и вышивание. Прядение было настолько распространённым и настолько типичным женским рукоделием, что слово «spinster» (букв, «пряха») закрепилось в юридическом языке как обозначение всякой женщины, которая не имеет определённого звания или рода занятий и принадлежит сама себе, то есть не замужем, потому что в глазах закона замужняя женщина практически не существовала отдельно от своего мужа. Почти что вся шерстяная пряжа, шедшая на производство тканей, была спрядена в частных домах, и деньги, которые зарабатывали прядением женщины из народа, служили весомой прибавкой к доходу крестьян и фермеров. Большая часть этой шерсти была спрядена с помощью простейшей прялки и веретена, первые прялки с колесом, которое приводилось в движение рукой, появились в XIV веке, а классическая механическая прялка с ножным приводом была изобретена лишь в XVI веке Традиционная ручная прялка представляла собой палку, к одному концу которой прикрепляли ком шерсти, предварительно вымытой и вычесанной; малую толику шерсти вытягивали и скручивали между пальцами, получившуюся нитку привязывали к веретену. Веретено служило одновременно отвесом, распрямлявшим нить, и бобиной, на которую она наматывалась. Прялка была неразлучной спутницей средневековой дамы, такую же роль в жизни её потомков в годы Первой мировой войны стали играть вязальные спицы; прялку могли носить под мышкой или заткнув за пояс, иной раз она служила оружием нападения, особенно в деле укрощения мужей, что было излюбленным сюжетом средневековых художников. Прялка стала общепризнанным символом Женщины, и, подобно тому как короля хоронили со скипетром в руках, в гроб королевы Франции клали прялку — серебряную или деревянную с позолотой. Неизвестно, приходилось ли английским королевам брать в руки прялку, отправляясь в мир иной, но то, что она сопутствовала им при жизни, не вызывает сомнения, а Элеонора Кастильская, супруга Эдуарда I, владела ещё и искусством ткачества. Однако в основном ткачеством занимались мужчины, и можно предположить, что королевы и благородные дамы ткали либо вещи вроде гобеленов или шёлковых лент, либо лёгкие виды материи, отличавшиеся красотой, но отнюдь не прочностью.

Естественно, не последней задачей замужней женщины было воспитание детей, однако наша «добродетельная жена» ограничивается всего парой строф на эту тему: для начала она говорит, что детей, когда они не слушаются, бесполезно корить или награждать оплеухами, но следует взять «добрую розгу» и сечь негодников, пока те не запросят пощады; другой совет мать даёт на тот случай, если родятся дочери: нужно с первого дня откладывать деньги на свадьбу и выдать их замуж, чуть только девочки достигнут подобающего возраста. О том, как настойчиво английские родители стремились избавиться от своих детей, неодобрительно писали итальянские путешественники XVI века, с удивлением отмечавшие, что англичане стараются отослать своих отпрысков семи-восьми лет из дому, чтобы те воспитывались при дворах знатных сеньоров (как видно, таков был средневековый эквивалент современных школ-интернатов), или отдают их в подмастерья для обучения ремеслу. О том, как в Средние века воспитывали девочек, известно очень мало. Поскольку в те времена не было никаких женских учебных заведений, подобных грамматическим школам для мальчиков, вполне возможно, что лишь очень немногие женщины из простонародья и даже из среднего класса вообще имели хоть какое-нибудь образование. С другой стороны, если иметь в виду семейства знати и богачей, то процент девушек, умевших читать и писать, был очень высок. Средневековые романисты и художники очень часто изображают дам за чтением книг, а в расходных записях королевского двора, начиная со времён Эдуарда I и позднее, многократно встречаются упоминания о тратах на приобретение букварей, грифельных досок и других учебных принадлежностей для юных принцесс, а также книг для королевы и других дам. Многие женские монастыри выполняли роль школ-интернатов для девочек знатного происхождения, однако всё образование сводилось к тому, что их учили читать и писать по-английски и по-французски («скорее, как в Стратфорде-на-Боу, чем как в Париже», — говорит Чосер о своей аббатисе). Лишь очень немногие монахини знали латынь, и потому наука и серьёзные знания были им недоступны. И хотя нельзя обойти вниманием тот любопытнейший факт, что первым средневековым драматургом была женщина — Хротсвита Гандерсеймская[61], и что самые прелестные романтические повести были написаны в XII веке Марией Французской[62], едва ли среди средневековых авторов можно отыскать ещё хотя бы одну женщину (за исключением Кристины Пизанской[63], жившей в конце XIV века).

Вернувшись к наставлениям «добродетельной жены», мы видим, что она предостерегает свою дочь от зависти по отношению к соседкам, одевающимся лучше её, и советует не тратить на платья больше, чем позволяют доходы её супруга. Нетрудно догадаться, что благородный рыцарь де Ла Тур Ландри тоже не обошёл вниманием женские наряды; подобно большинству мужчин, он не мог понять, ради чего женщины обшивают мехом подол юбки — ведь этот мех волочится по грязи и греет одни только каблуки — вместо того, чтобы обернуть мех вокруг более чувствительных мест, которые нужно защитить от холода; но зато в отличие от большинства мужчин этот рыцарь не претендует на то, чтобы указывать, что следует носить другим женщинам, помимо его дочерей и домочадцев. Дочерям он даёт благоразумный совет: отдавать предпочтение общепринятым фасонам, которые носят уважаемые люди, и не увлекаться подражанием тем легкомысленным особам, что вечно щеголяют в самых новомодных и в самых бесстыдных нарядах. Веком раньше Бертольд Регенсбургский, самый талантливый из средневековых проповедников, яростно бичевал любовь женщин к нарядам, в которой он видел силки для женских душ: «Для того чтобы добиться мужской похвалы, вы тратите все свои силы на наряды. Многие из вас платят швее столько же, сколько стоила сама ткань; на плечах должны быть щитки, а по всему краю платья должны идти оборки да защипы; вам мало того, что гордыня сквозит даже в петлях для пуговиц, но вы ещё с особой изощрённостью прокладываете себе дорогу в ад, вы мостите себе этот путь своими изящными стежками. Вы всецело поглощены своими накидками, то накинете так, то поправите эдак; вы расшиваете их повсюду золотой нитью и убиваете добрых шесть месяцев на то, чтобы изукрасить одну-единственную вуаль... В то время, когда тебе нужно заниматься хозяйством и делать что-нибудь полезное для доброго господина, для самой себя, для своих детей или для гостей, ты вместо этого занимаешься своей причёской, беспокоишься о том, хорошо ли сидят рукава платья, вуаль или головной убор, и за этим ты проводишь всё своё время».

Бессмысленно пытаться рассказать в нескольких словах о том, как менялась женская мода в течение пяти столетий, и в любом случае никакие многословные описания не смогут дать читателю больше, чем несколько изображений, так что пусть иллюстрации, помещённые в книгах, говорят сами за себя. В одном только дамы сохраняли постоянство на протяжении всего Средневековья: они неизменно носили длинные юбки (только крестьянки, работавшие в поле, носили юбки выше лодыжек), и даже маленькие девочки ходили в длинных платьях. Чтобы в полной мере оценить это пристрастие, нужно вспомнить, какими грязными были средневековые дороги да и полы тоже, однако мода никогда не прислушивается, или по крайней мере не прислушивалась прежде, к голосу здравого смысла. Ярким тому примером являются головные уборы XV века — самого роскошного и сумасбродного периода в истории средневекового костюма. В то время модницы носили громадные головные уборы наподобие рогов, направленных вверх и в стороны, так что даме было очень трудно пройти в обычную дверь; несколько позже на смену паре рогов пришёл головной убор в форме островерхой башни с прикреплённой к ней вуалью. Проповедники тщетно клеймили моду, сатирики слагали язвительные вирши, призывая женщин снять свои рога, но тоже безрезультатно, и, по-видимому, лишь тогда, когда бесцеремонные уличные мальчишки взялись свистеть и улюлюкать вслед дамам в громоздких уборах, подобные фасоны вышли из моды. С эпохой островерхих энненов[64] связан ещё один каприз моды: женщины выщипывали волосы надо лбом, поднимая линию лба до самой макушки, в Средние века это находили восхитительным, но в наши дни подобный обычай вряд ли кому-либо покажется привлекательным. В другие периоды в моде были густые волосы, и те, кого природа ими обделила, прибегали к накладным волосам или даже подкладывали в причёску шерсть. И во все времена женщины пудрились и красили лицо.

Все эти модные сумасбродства почти не коснулись женщин среднего класса, к которому принадлежала и «добродетельная жена», однако у каждого сословия были свои слабости, и мы с некоторым удивлением читаем, как мать советует своей дочери не напиваться слишком часто:

Сохранилось немало свидетельств того, что женщины посещали таверны так же часто, как и мужчины, однако обычно в этом не было ничего постыдного, ведь таверна в Средние века заменяла современное кафе. Более того, многие таверны содержались женщинами, и ими же варилось практически всё пиво. Торговки пивом были известны своей недобросовестностью, — они разбавляли пиво и продавали его, пользуясь уменьшенными мерками.

Ещё одно преимущественно женское занятие — изготовление изделий из шёлка. Роскошные дорогие шелка, в которые одевались богачи: атлас, бархат, узорчатую парчу, — привозили издалека, в основном с Востока, но небольшие шёлковые вещицы, например ленты и пояса, ткали английские женщины, которые были также искусными вышивальщицами, и нередко девочек из благородных семей отдавали для обучения рукоделию в помощницы к таким мастерицам. Количество женщин, занятых каким-либо ремеслом или торговлей, в Средние века было значительным, хотя, по большей части, это были вдовы или дочери тех, кто заложил основы семейного бизнеса, и вполне возможно, что фактически все дела вёл старший приказчик. По-видимому, все средневековые цеха и гильдии принимали в свои ряды женщин, и среди них было немало держательниц небольших розничных магазинов, но гораздо чаще они торговали на рынке овощами или рыбой. Иногда женщин нанимали на рудники для нетяжёлых работ, например мыть золото, но лишь XVIII и XIX века были временем откровенной эксплуатации дешёвого труда женщин, когда они превратились в рабынь при рудниках и заводах.

Женщины принимали самое активное участие во всех развлечениях мужчин: в соколиной охоте и охоте на оленя, в стрельбе из лёгкого лука и ловле кроликов с хорьками и тенётами. Естественно, дамам отводилась не последняя роль и в более женственных увеселениях: в танцах, пении, музицировании, которые устраивали и в доме, и, даже гораздо чаще, на вольном воздухе — на лужайке или в саду. В садах дамы часто проводили часы досуга, и средневековые художники любили изображать, как в окружении зелени дамы беседуют друг с другом, поют или собирают цветы, из которых плетут венки и украшают себя ими. Наконец, если представлялась такая возможность, дамы посещали захватывающие зрелища — они присутствовали на турнирах, воодушевляя участников, и награждали отличившихся рыцарей, обычно одаривая их драгоценностями. Иногда дамы сами принимали участие в особой разновидности куртуазных турниров: им отводилась роль защитниц замка, который они обороняли, забрасывая атакующих рыцарей, словно метательными снарядами, цветами. Но средневековые женщины проявили себя и во времена настоящих кровопролитных войн.

Помимо исключительного примера Жанны д’Арк, было немало благородных дам, которые если и не вели войска в бой, то, по крайней мере, отважно оборонялись в своих замках, подобно Николе де ла Эй, мужественно отстоявшей замок Линкольн для сторонников короля Генриха III в 1217 г., и леди Джоане Пелхам, сумевшей в 1399 г. сохранить для Генриха IV замок Певенси, или подобно тем безымянным женщинам, что бросали камни и лили кипяток на головы шотландцев, не давая им штурмовать стены Карлайла.

В любви и на войне, дома и в поле, в забавах и в труде средневековые женщины не отставали от мужчин, они разделяли все их заботы и радости, нисколько не уступая в этом женщинам наших дней.