Жизнь Англии в Средние века

ГЛАВА 7 ИСКУССТВО И НАУКА

Зодчество вполне может претендовать на право считаться самым первым из искусств, потому что цивилизованному человеку, по крайней мере в нашем климате, в первую очередь нужен какой-нибудь дом. И самая первая задача, с которой пришлось столкнуться зодчим, — это проблема перекрытий. Возвести четыре стены из глины, дерева или камня не так уж сложно, гораздо сложнее возвести над оказавшимся между этих стен пространством крышу; довольно просто оставить в стенах проёмы для окон и дверей, но совсем не просто продолжить стену над ними. Если пространство, которое предстоит перекрыть, невелико и у нас есть длинные камни или деревянные брусья, можно положить один из них над оконным проёмом, или, когда речь идёт о крыше, можно точно так же положить брусья поперёк помещения на некотором расстоянии друг от друга, а затем настелить поверх них более короткие детали. У такой конструкции есть недостатки: во-первых, трудно подобрать достаточное количество длинных каменных или деревянных балок и тяжело поднимать их на высоту крыши, а во-вторых, если подобному перекрытию приходится выдерживать значительный вес (например, когда над окном находится большой участок стены или когда на крыше зимой скапливается много снега), длинные балки имеют тенденцию переламываться посередине — там, где они ни на что не опираются. Вскоре строители догадались, что если придать каменным балкам клиновидную форму, то из них можно сложить полукруглую арку. Когда оконный или дверной проём завершается аркой, вес стены приходится на верхний, замковый, камень, а затем передаётся от него на соседние, и так вплоть до тех камней, что лежат в основании арки по обе стороны от окна и опираются на прочную стену.

Возведя сплошной ряд полукруглых арок, можно перекрыть сводом неширокое помещение, именно такие «цилиндрические своды» встречаются в первых нормандских церквях и замках. Но при перекрытии пространства большого объёма цилиндрический свод получался чрезвычайно тяжёлым, и, чтобы стены могли выдержать его вес, приходилось неимоверно увеличивать их толщину. По этой причине крышу обычно делали из дерева. Принцип устройства деревянной крыши таков: её каркас состоит из парных балок — стропил, каждое из которых одним концом опирается на стену, а противоположные концы стыкуются над перекрываемым пространством, образуя угол; одну пару стропил устанавливают на одном конце помещения, другую — на противоположном, а остальные размещают между ними на равном расстоянии друг от друга; точки, в которых стропила скрепляются между собой, соединяет коньковый брус, идущий вдоль крыши; поперёк стропил прибивают гвоздями доски или рейки, а затем покрывают всю эту конструкцию каким-либо влагозащитным материалом: свинцовыми листами, черепицей или соломой. Вес такой крыши приходится на стропила, и под его тяжестью нижние концы стропил, опирающиеся на стену, могут быть выдавлены наружу; средневековые строители знали два способа предотвратить это: если постройка была небольшой, то вместо покоящихся на стенах стропил каркас крыши делали из распиленных в длину высоких и слегка изогнутых древесных стволов[42], которые ставились на землю и почти вовсе не были связаны со стенами; в постройках большего размера нижние концы стропил дополнительно скреплялись друг с другом посредством анкерной балки, пересекавшей пространство между стенами. Ещё большую прочность придавали конструкции так называемые королевские сваи (в чём можно убедиться на примере почти что любой церковной крыши): обычно это был одиночный вертикальный столб (king-post), который устанавливался посередине анкерной балки и при помощи распорок соединялся со стропилами, но в некоторых случаях анкерную балку поддерживали два столба (queen-posts), установленных на равном расстоянии от её центра. В базовую структуру могли вноситься разнообразные дополнения конструктивного или декоративного характера, благодаря чему крыши средневековых построек обретали довольно сложную и красивую форму, однако под резьбой и прочими украшениями всегда различим тот же основополагающий конструктивный принцип.

Можно сказать, что всё развитие архитектуры определялось законом тяготения — природным законом, повинуясь которому все не имеющие опоры предметы, будь то камни или яблоки, должны падать на землю. Полукруглая арка, как мы видели, была изобретена с тем, чтобы передавать вес (который является не чем иным, как проявлением силы тяготения) на прочные стены или на опорные столбы (каковые, по сути, являются просто фрагментами стены). Полукруглые арки использовались саксонскими зодчими и были в ходу у нормандцев в первое столетие после завоевания Англии. Эксперименты с конструкцией каменного свода показали, что лучше не возводить сплошной цилиндрический свод по всей длине здания, а разделить перекрываемый объём (дом, церковь или любую другую постройку) на несколько квадратных секций с опорами в виде столбов или консолей в каждом углу. Теперь арки шли не только в обычном направлении, соединяя боковые стороны объёма, но и по диагонали, соединяя противоположные углы секции, и в то место, где диагональные арки пересекались друг с другом, вставлялся «босс» (boss) — крупный, рельефно выступающий камень, впоследствии превратившийся в резную «розетку». Одновременно выяснилось, что для подобных целей полукруглые арки не столь хороши, как вытянутые арки заострённой формы: действительно, стрельчатые арки способны выдерживать большие нагрузки и обладают целым рядом других преимуществ, поэтому вскоре они вытеснили полукруглые арки, и к концу XII века в архитектуре возобладал стрельчатый стиль, названный «готическим», — он пришёл на смену тому стилю округлых линий, который был связан с традицией римской архитектуры и потому именуется «романским». Благодаря умелому применению арок усовершенствованного типа, средневековым зодчим удавалось распределять вес кровли таким образом, что он приходился не на всю стену, а на ряд отдельных опорных точек; это позволяло уменьшить толщину стен, усилив их в точках наибольшего давления контрфорсами[43]. Вот почему по сравнению с романскими постройками готические здания выглядят более лёгкими и ажурными. Контрфорсы стали также важным элементом декоративного убранства готических зданий: нередко они были увенчаны пинаклями[44], которые использовались не только для украшения, но и для большей прочности конструкции, поскольку пинакли своим весом прижимали контрфорс вниз, помогая нейтрализовать давление кровли, направленное вовне. Иногда контрфорсы возводились на некотором расстоянии от стены и соединялись с ней каменными аркбутанами[45]. Эти «парящие арки» придают особое изящество облику многих прекрасных церквей, среди которых в первую очередь следует назвать церковь Вестминстерского аббатства в Лондоне и Шартрский собор во Франции.

Мы упомянули о Шартрском соборе не случайно: в период своего становления английская архитектура находилась под сильным влиянием французской традиции, и упускать это из виду никак нельзя. Церковь Вестминстерского аббатства была построена Эдуардом Исповедником по образу и подобию нормандской церкви в Жюмьеге, но когда аббатство перестраивалось при Генрихе III, за ее образец был взят собор в Реймсе. Даже после того, как Нормандия перестала быть частью английской территории, Англия и Франция оставались тесно связаны друг с другом: французский, как мы уже говорили, был языком высшего общества, и, подобно тому как в недавнем прошлом дамы выписывали из Парижа фасоны платьев и шляпок, в средневековой Англии покровители искусств заимствовали во Франции архитектурные идеи. Иногда приглашали французских зодчих, однако нужно иметь в виду, что средневековый архитектор имел мало общего с архитектором наших дней, который сидит в своей конторе и тщательно продумывает подробнейший план будущего здания, вычерчивая каждую деталь, чтобы потом его проект был механически реализован рабочими; средневековый зодчий должен был непосредственно руководить строительством, он лично следил за всеми работами и потому продумывал только общий план постройки, оставляя детали и, прежде всего, оформление декоративных элементов на усмотрение самих строителей, и поскольку те были англичанами, все архитектурные постройки приобретали неповторимые английские черты, даже если изначально были задуманы во французском стиле.

Именно в резьбе, украшающей капители колонн, розетки свода и консоли, в полной мере отразилось мироощущение английского народа и, в первую очередь, присущее ему чувство юмора. Английский мастер всегда был охотником пошутить, французы же относились к искусству с большой серьёзностью и едва ли были способны на шутку. Если француз-резчик представит нам благочинного святого или устрашающих бесов, то у английского резчика святые получатся куда менее благообразными, а бесы выйдут довольно комичными, и вполне возможно, что вместо тех или других он изобразит лису, проповедующую гусям, школьного учителя, секущего одного из своих воспитанников, или акробата с головой, просунутой между ног. И хотя в области серьёзного искусства английская скульптура в целом заметно уступала французской, мы можем с гордостью назвать несколько изумительных надгробий, в их числе — королевские надгробия в Вестминстерском аббатстве, представляющие собой один из самых великолепных ансамблей подобного рода. В средневековой Англии существовали две скульптурные школы: одна из них доминировала с XII по XIV век и была представлена скульпторами из Пербека в Дорсете, которые работали с местным мрамором и ваяли монументальные изображения; ряд произведений, в частности фигуры рыцарей-храмовников в лондонской церкви Тампля (церкви Храма), сохранились до наших дней. Другая, ещё более выдающаяся школа, сформировалась в XIV-XV веках в окрестностях Ноттингема, где добывали алебастр. Ноттинемские мастера в основном работали над запрестольными образами на религиозные сюжеты — алебастровыми панно, украшенными резьбой, которые помещались позади алтаря; это могло быть как весьма небольшое по размеру произведение с традиционным изображением Троицы, так и сложная многофигурная композиция, изображавшая сцены из жития какого-либо святого с участием десятков персонажей. Ноттингемские художественные панно пользовались спросом не только во всей Англии, но и в других европейских странах, поэтому самые прекрасные из сохранившихся образцов можно увидеть во Франции.

В Средние века Англия славилась также художественными изделиями из металлов, прежде всего из золота и серебра, но, к сожалению, до нас дошли лишь отдельные экземпляры. Если же говорить о том, в каком виде прикладного искусства наши предки превзошли все остальные народы, то стоит вспомнить, что в Средние века юридические документы в Англии обычно скреплялись не подписью, а печатью; и что каждый человек благородного происхождения имел личную печать, обычно серебряную или бронзовую. Таких печатей сохранилось немало, и хотя очень многие из них утеряны безвозвратно, в нашем распоряжении имеются оттиски на воске. Сравнивая образцы английских печатей с печатями из других стран, мы можем убедиться не только в высокой художественной ценности многих из них, но и в несомненном превосходстве английских мастеров. И конечно, кованые детали старинных дверей, замки на старинных сундуках и тому подобные вещи говорят нам о том, что в былые времена даже простому деревенскому кузнецу были свойственны художественное чутьё и врождённая тяга к искусству.

Несмотря на то, что в средневековой Англии живописцы никогда не были окружены таким почётом, как в Италии (вследствие чего мы не имеем их жизнеописаний и почти никогда не можем назвать имя мастера, создавшего то или иное произведение), их труд, тем не менее, пользовался очень большим спросом. Практически в каждой церкви стены были покрыты росписями. Над алтарной аркой обычно можно было увидеть сцену Страшного Суда: в центре — Иисус Христос, ниже — св. Михаил, которого часто изображали с весами в руках, на одной чаше которых стояла в коленопреклоненной позе крошечная обнажённая душа, а на другой — висел бес, старавшийся перетянуть весы на свою сторону, чтобы душа была осуждена; ещё ниже толпилось множество обнажённых душ, восставших из могил, добродетельным душам отводилось место в раю по правую руку от Христа, а грешные обрекались на муки в пламени ада, куда их утаскивали гротескные бесы. На других стенах писали сцены из библейской истории и житий святых или аллегорические фигуры вроде изображения семи смертных грехов. Произведения средневековых живописцев — довольно трудный предмет для изучения, поскольку их приходится восстанавливать, снимая слой побелки, который скрывал их по милости ревностных пуритан[46], убеждённых в том, что эти росписи носят «папистский» характер и греховны по своей сути, или же по милости церковных старост, находивших старинные росписи попросту безобразными. Те живописные произведения, которые удалось восстановить, в большинстве своём не столько впечатляют как произведения искусства, сколько интересны с точки зрения истории; однако некоторые образцы настенной живописи, сохранившиеся в Нориджском соборе и в других областях Норфолка, свидетельствуют о существовании в Восточной Англии живописной школы, способной выдержать сравнение со школами Фландрии, если даже не Италии. К несчастью, английские художники крайне редко писали картины на холсте или на дереве, и едва ли какие-то из их произведений могли сохраниться до наших дней. Но всё же у нас есть возможность составить себе представление о художественном даровании средневековых живописцев на примере книжных иллюстраций. Десятки и десятки книг, созданных в X—XVI веках и по большей части великолепно иллюстрированных, свидетельствуют о том, что и в этом виде искусства англичане нисколько не уступали своим соседям. До прихода нормандцев крупнейшим центром по созданию иллюстрированных манускриптов был Вестминстер, в ХII—ХIII веках центр иллюминаторского искусства переместился в Йорк, а затем в Кентербери и в Сент-Олбанс. В XIV веке мастера восточноанглийской школы живописи создали ряд изумительных псалтырей, в которых поля вокруг текста заполнены изящными рисунками очень тонкой работы, изображающими людей и животных. И конечно же, в книжных иллюстрациях, как и в других видах искусства, не могло не проявиться свойственное английским художникам чувство юмора и их пристрастие к комическому. Даже на полях церковных книг можно увидеть такие полные жизни зарисовки: танцуют деревенские жители, ребятишки скачут на игрушечных лошадках или гоняют волчок, рыцари сражаются верхом на змеях, лиса, украв гуся, убегает от старухи, а та гонится за ней с прялкой в руках, зайцы охотятся на собак или, облачённые в одеяние священнослужителей, отпевают Покойника, обезьяна-учитель порет в обезьяньей школе одного из учеников. Фигуры людей и животных исполнены движения, а один из самых красивых требников, иллюминированный в Шерборнском аббатстве (он украшен изображениями самых разных птиц), может дать фору многим современным книгам по естествознанию.

Есть ещё один вид искусства, который даёт нам полное основание гордиться своими средневековыми предками; это — музыка. В Средние века обучение музыке являлось обязательной составляющей хорошего образования, считалось, что каждый рыцарь и каждая дама должны если не играть на музыкальных инструментах, то, по крайней мере, суметь подхватить песню. Любой знатный господин держал при себе несколько менестрелей, которые играли во время трапез и сопровождали своего господина в дальних поездках, так что в дни больших торжеств королевский двор был полон музыкантов. Когда в 1287 г. Эдуард I праздновал Рождество в Сен-Макэре на юге Франции, он отдал 125 музыкантам 50 фунтов стерлингов (около 700 фунтов на современные деньги), а в 1290 г. в честь свадьбы своей дочери Маргариты этот король одарил деньгами ни много ни мало 426 менестрелей. В городах были так называемые «waits», совмещавшие обязанности ночных сторожей и оркестрантов, а пастухи, по-видимому, никогда не расставались с волынкой. Реквизит средневековых музыкантов составляли самые разнообразные инструменты, среди них были струнные (арфа, лютня, цитра или гитара), несколько разновидностей скрипок, а также любопытный инструмент вроде шарманки, из которого извлекали звуки, вращая ручку; из духовых инструментов наши предкам были известны труба, волынка, губная гармоника, разнообразные флейты и свирели; кроме того, существовали переносные органы, на которых играли, по-видимому, следующим образом: одной рукой органист нагнетал воздух, а другой исполнял мелодию. Привычные нам стационарные органы появились в церквях ещё во времена саксов, воздух в них подавали при помощи ручных или ножных мехов. По преданию, св. Дунстан сделал орган с бронзовыми трубами для Мальмсберийского аббатства, а в одном из старинных текстов упоминается, что в X веке епископ Альфаг сделал орган для Винчестерского собора; этот орган имел четыреста труб, куда, обливаясь потом, нагнетали воздух семьдесят человек, так что звук этого инструмента был слышен во всех концах древнего Винчестера!

Помимо инструментальной музыки большой любовью пользовались песни, и хотя наши предки не были мастерами в искусстве пения на несколько голосов, чем ирландцы славились уже в XII веке, англичане считались музыкальным народом и были известны своими каролями — народными песнями, сопровождавшими танцы. Многие мелодии традиционных английских народных песен восходят к этим каролям и тем балладам, которые исполняли странствующие менестрели. Независимо от того, каковы были их музыкальные таланты, эти менестрели играли важную роль в жизни средневекового общества, ведь для деревенских жителей их визиты имели такое же значение, как для нас газеты: странствующим менестрелям оказывали радушный приём и в замках знати, и в харчевнях для бедняков, они собирали новости обо всём, что происходило в стране, и могли поведать об этом остальным, нередко менестрели придавали своим произведениям поэтическую форму, и любое значительное политическое движение оставляло по себе память в виде россыпей рифмованных строк и баллад.

На этом мы хотели бы завершить разговор об искусстве и перейти к науке Средних веков. И здесь мы прежде всего должны обратить внимание на принципиальное отличие средневекового научного знания от современного: если в наши дни любая научная теория строится, как правило, на основании экспериментальных данных и проверяется посредством новых опытов, то в прежние времена учёные практически не прибегали к экспериментам, наука опиралась исключительно на предшествующую традицию, и коль скоро какое-то положение встречалось в трудах авторитетных авторов, учёные мужи повторяли его из века в век, несмотря на то что для его опровержения достаточно было элементарной проверки. Первичным источником для большинства средневековых научных трудов служили сочинения античных авторов (прежде всего — Аристотеля), и поскольку его произведения были переведены на латынь не полностью и изобиловали неточностями, а дополнения, внесённые комментаторами, носили совершенно фантастический характер, то можно представить себе, как всё это затрудняло работу увлечённого наукой студента, искренне стремящегося к постижению истины. Таким незаурядным студентом, отличавшимся оригинальным складом ума, был Роджер Бэкон, работавший в Оксфорде во времена правления Генриха III. Изучая естественные науки, Бэкон пришёл к пониманию необходимости эксперимента, а также непосредственного обращения к трудам великих учёных, вместо того чтобы читать комментарии к ним других авторов. Бэкон всецело посвятил всю свою жизнь научной работе и истратил на это немалое состояние, но вместо награды он был брошен в тюрьму по требованию церковных властей, которые нередко ополчались против незаурядных учёных, пытавшихся развивать науку своим путём. И даже тогда, когда учёные мужи принимались описывать какие-то явления, которые они наблюдали лично, они допускали множество неточностей. Правда, в Средние века были и такие исследователи, которые отличались подлинной наблюдательностью, среди них — Джон Гаддесден, известный врач, живший в XIV веке. Его можно считать одним из лучших средневековых учёных, сочинения Гаддесдена содержат немало разумных медицинских рекомендаций. Некоторые из них он позаимствовал у древнегреческих и арабских авторов (труды которых он читал в латинском переводе), но большинство из них Гаддесден сформулировал на основании собственного врачебного опыта, и, хотя и у него можно найти немало ошибочных рассуждений и даже совершенные нелепости вроде магических формул, многие из лекарственных препаратов, которые фигурируют в предписаниях Гаддесдена, до сих пор используются как адекватные средства именно при тех заболеваниях, которые лечил с их помощью он сам. Довольно часто его снадобья представляли собой смесь многих компонентов, по большей части, увы, совершенно бесполезных — средневековые лекарства зачастую составлялись из двухтрёх десятков трав и минеральных веществ.

В медицинской науке всегда было изрядное количество шарлатанов, все мы хорошо знаем, что даже современные врачи стараются казаться более компетентными, чем они есть на самом деле, а в одной из средневековых книг, написанной специально для врачей, приводится множество советов по части того, как можно произвести на пациента и его близких впечатление многомудрого медицинского светила: например, если вы не знаете, в чём причина недуга, следует сказать пациенту, что он страдает «обструкцией печени». «Будьте уверены, слово “обструкция” вполне надёжно, потому что никто не поймёт его, а иногда бывает чрезвычайно удобно, чтобы люди не понимали сказанного вами». Помимо преднамеренного шарлатанства в средневековой медицине было немало такого, что сегодня мы бы причислили к той же самой категории, но к чему в прежние времена относились абсолютно серьёзно. Выше уже упоминалось о магических формулах, к тому же роду феноменов можно отнести веру в необычайные свойства некоторых драгоценных камней, которые советовали носить для того, чтобы избавиться или уберечься от определённых болезней. Целебные свойства приписывались, в частности, сапфиру, и потому в 1391 г. некий даритель оставил священнику часовни св. Иакова в Скарборо перстень с сапфиром «с тем, чтобы им мог воспользоваться каждый, кто пожелает употребить себе во благо целебные свойства упомянутого перстня». Другое любопытное поверье было связано с золотухой, которую в народе называли «королевской болезнью»: считалось, что это кожное заболевание может исцелить прикосновение короля, такой чудесный дар целительства был якобы ниспослан свыше Эдуарду Исповеднику и его потомкам. Поэтому, как свидетельствуют исторические источники, Эдуард I одаривал своим «прикосновением» до двухсот страдальцев за один раз, и этот обычай просуществовал вплоть до времён королевы Анны[47].

Астрономия — наука, почти полностью заимствованная европейцами у великих арабских учёных и математиков; точнее говоря, та часть астрономии, которая сегодня называется астрологией, — обязательно входила в круг знаний средневекового медика. Астрология позволяла ему установить, исходя из сочетания небесных светил, пойдёт ли пациент на поправку; в зависимости от фаз луны и расположения звёзд медик решал, стоит ли делать пациенту кровопускание, а также, какие именно вены «отворить». Астрология служила не только медицинским целям, к ней прибегали и в тех случаях, когда хотели узнать, где нужно искать украденное добро и кто был вором. Другим средством для обнаружения воров было гадание при помощи «магического кристалла»; маг (или приглашённый им для этой цели ребёнок) пристально всматривался в хрустальный шар или отполированную поверхность клинка, пока ему не удавалось увидеть там изображение вора или место, где тот спрятал украденное. Подобные магические действия могли быть совершенно безвредными, за исключением того, что они нередко служили поводом к обвинению ни в чём не повинных людей. Были магические знания и другого рода, направленные на причинение вреда. Трудно сказать, была ли какая-то доля правды в средневековых суевериях, касавшихся колдовства, но хорошо известно, что существовали такие люди — прежде всего, немолодые женщины, — которых все считали ведьмами и которые сами тоже считали себя таковыми, искренне веря, что могут наслать на своих врагов всевозможные несчастья и даже смерть. Как бы мы ни относились к магии и колдовству, нельзя забывать, что в Средние пека наши предки верили всему этому, как верили они в то, что Дьявол может появляться среди людей и что среди них — немало грешных душ, которыми он овладел. Поэтому совершенно естественные явления очень часто объяснялись сверхъестественными причинами, а учёного, ставившего эксперименты, начинали подозревать в колдовстве и в других нечестивых действиях, что, безусловно, препятствовало осуществлению экспериментальных исследований и тормозило развитие науки.