Жизнь экспромтом

ГЛАВА 21

— Надеюсь, я здесь ничему не помешал?

— Слава богу, что ты помешал, а то я бы тут простояла, как приклеенная, всю ночь.

— Да-да, у тебя был такой вид, словно тебя пора было спасать.

— В некотором смысле.

Взявшись за руки, они подошли к краю танцплощадки и сделали несколько пробных шажков. И она, которая могла вальсировать с закрытыми глазами, вдруг начала путаться в собственных ногах.

— Прошу прощения, у меня что-то не получается. — Она в растерянности вздохнула и поднялась на цыпочки.

— У тебя все получится просто прекрасно. Главное быть естественной.

Она робко заулыбалась. Одному Господу Богу известно, почему она так нервничает. Это просто сумасшествие, она ведет себя, как подросток, а не как женщина двадцати девяти лет от роду. Она посмотрела на свои ноги, пытаясь сконцентрироваться на ритме музыки. Это было очень трудно, потому что в основном она слышала биение своего собственного сердца.

— Опс! Пардон! — Черт, она наступила ему на ногу. Уже во второй раз.

— Прекрати извиняться, — сказал он. — Расслабься. — Он сжал ее руку и повел в танце вперед, потом внезапно поднял руку и закружил перед собой.

Его внезапная близость застала ее врасплох, и она почувствовала, что краснеет. И беспомощно попыталась придумать, что бы такое сказать, чтобы вернуть себя в нормальное состояние, то есть бесстрастное и беззаботное, или хотя бы немного успокоиться. То есть обрести то, что с точностью до наоборот она чувствовала в данный момент.

— Может, ты придвинешься поближе? — спросила она робко. Черт, что это она такое спрашивает? Звучит, как будто она сама к нему клеится. — Прошу прощения… — Она осеклась, потому что поняла, что снова извиняется. — То есть я хотела сказать…

— Ты хотела сказать, что я просто замечательный танцор? — Он насмешливо усмехнулся.

Она оценила его шутку и была благодарна ему за то, что он не стал придираться к ее дурацким словам.

— Да-да, я именно это хотела сказать. — То есть именно этого она как раз и не хотела сказать.

— Меня отец научил. Когда я был еще ребенком, он постоянно брал меня на родео, а после этого всегда бывали танцы.

— Так ты из Техаса? — Это объясняло, почему он все время носит ковбойскую шляпу.

— Я там родился. Мы переехали в Нью-Йорк, когда мне было тринадцать. И моя семья все еще живет на восточном побережье.

Впитывая полученную информацию, как губка, Фрэнки ничего не сказала в ответ. Вместо этого она позволила музыке себя подхватить и почувствовала, как к ней возвращается самообладание. Они двигались взад-вперед, и каждый шаг делал ее все более раскованной, пока наконец у него вообще не отпала необходимость ее вести, потому что вести начала она, и, сжимая его руку, она сама вертелась под его рукой.

— Эй, да ты, оказывается, классно танцуешь!

Она засмеялась. Все происходящее напоминало ей детство, когда она в больших маминых туфлях на высоких каблуках вальсировала в одиночестве в гостиной. Восторженно. Беззаботно. Совершенно свободно. Счастливо. Она чувствовала, как мысли о Хью, о работе в «Жизненном стиле», о квартире в Фулхеме постепенно отодвигаются в ее голове куда-то в подсознание, в то время как в сознании остается только Рилли, который крепко держит ее за руку и ведет в танце по всей окружности танцплощадки. Ее охватила волна радостного возбуждения, и, забыв обо всем на свете, в том числе и об окружающих ее людях, она тряхнула волосами и отпустила их на свободу, чувствуя, как они рассыпаются по плечам и летают вместе с ней, когда она кружится в танце. Она так долго была несчастной, что теперь позволила своим волосам сбросить этот груз несчастий и отправиться вместе с ней в свободный полет.

— Ну и как там бык? — Дориан стоял сам по себе, в полном одиночестве, и залечивал свое травмированное эго с помощью шампанского.

— Мура, а не бык, — ответила Рита сварливо. — Мне не позволили на него влезть. Какие-то дурацкие ограничения по росту или что-то в этом роде. — Она с трудом взгромоздилась на высокий барный стул и тут заметила ведерко со льдом. — М-м-м, что это у тебя, шампанское?

— Наливай себе, если хочешь. — С Синди Дориан явно промахнулся. Окруженная плотным кольцом мужчин, она не появлялась в его поле зрения по крайней мере в течение двадцати минут. — Ты же видишь, здесь на всех хватит.

Рита с трудом подняла тяжелую двухлитровую бутылку и налила себе в бокал, но в своей пьяной жадности его перелила. По сторонам бокала потекла пена и образовала на столе лужицу.

— Да брось ты, что ты так расстраиваешься? Что там такое с тобой могло приключиться? — Она слизнула пену языком.

— Ничего…

Но Рита догадалась о причине его мрачности.

— Только не говори мне, что ты получил от ворот поворот! — Она сама была потрясена своим открытием. Она что-то не помнила, чтобы Дориан хоть раз в жизни давал осечку, когда соблазнял женщину.

Игнорируя ее слова, он сделал большой глоток из своего бокала.

— Ой, да брось ты, Дориан, это случается со всеми, даже с лучшими из нас! Посмотри хотя бы на нас с Рэнди. — Она тоже отпила из бокала, чувствуя, как пузырьки щекочут ей небо. — Выпей побольше, и все пройдет! — Она попыталась совладать с икотой. Почему правило «напиться шампанским до потери сознания» не числится среди десяти простых шагов достижения совершенства? Ведь это так естественно и гораздо эффективнее всех йог, медитаций и упражнений на глубокое дыхание вместе взятых. По существу, Рита никогда в жизни не чувствовала себя счастливее, чем сейчас.

— Я выше этого, — сказал Дориан, все еще не успевший оправиться от того холодного душа, который закатила ему Синди. — Просто я думал, что мы сможем с ней слегка поразвлечься.

— Другими словами, ты хотел ее трахнуть.

— Разве я это сказал?

— Тебе и не надо было ничего говорить. — Рита улыбнулась и покачала головой. — Ты просто ужасен. Ну, когда наконец ты угомонишься и перестанешь строить из себя плейбоя? Тебе уже давно пора свить гнездо.

— Когда ты захочешь взять меня на поруки.

Она засмеялась и шутливо оттолкнула его от себя.

— Да разве можно представить нас с тобой вместе? Из нас двоих получится один сплошной кошмар!

— Ну почему же? — Его смех стих, и он внимательно посмотрел ей в глаза.

— Да ты просто пьян!

— И все же? — Он продолжал в упор смотреть на нее. — Когда же?

Вопрос повис в воздухе. Рита не ответила. Она тоже посмотрела на Дориана и впервые в жизни увидела в нем не просто своего соседа по квартире, не этого неистового, экстравагантного, падкого на женщин ловеласа, которого она всегда знала, а человека совершенно другого, ей незнакомого. Человека с потрясающе большими зелеными глазами, в которых мерцали таинственные янтарные огоньки. Человека, у которого под черной рубашкой Гуччи обрисовывались широкие плечи. Она никогда не думала о том, что он красив. Так, разве что странноват и обаятелен, в стиле Ричарда Гранта. Но тут до нее дошло, что оба они молчат, и она набрала в легкие воздуха, чтобы произнести что-нибудь для разрядки сгущающейся атмосферы, как вдруг он к ней наклонился и, по всей видимости, собрался поцеловать. Но тут она окончательно пришла в себя. Что это такое она делает? Она слишком пьяна и смотрит на все пьяными глазами. Ради всего святого, она ни при каких условиях не может представить свою близость с Дорианом!

— А где Фрэнки и Рилли? — Вполне естественно сменить тему разговора. Она схватила свой стакан и большими глотками быстро его прикончила.

Дориан не ответил. Ему не надо было долго объяснять, что только что он второй раз за сегодняшний вечер получил от женщины отказ. Он снова облокотился на барную стойку и указал своим стаканом на танцплощадку.

Рита взглянула в указанном им направлении.

— Черт подери! — Она не могла сдержать восклицания, когда взглянула на пару посередине площадки, смеющуюся, вертящуюся, держащуюся за руки. Неужели это Фрэнки и Рилли? — Просто потрясающая пара, не правда ли?

Дориан кивнул.

— Просто стыд и срам, что она его совсем не интересует. — Дважды отвергнутый за один вечер, Дориан чувствовал в сердце особую горечь и разочарование и поэтому решил выразить свое презрение по поводу чужих шансов на успех.

— Откуда ты знаешь? — вспыхнула Рита, чувствуя обиду за свою подругу.

— Он мне сам сегодня об этом сказал.

— Какой наглый тип! — От вполне доброжелательного отношения к Рилли она внезапно, без всяких нюансов, перешла к крайней степени критичности. — Какое счастье, что она тоже им не интересуется!

— А со стороны кажется совсем наоборот.

— И тем не менее это правда. Она сама мне сказала, что глазом не моргнет, если больше ни разу в жизни его не увидит.

Дориан прикончил еще один стакан шампанского и повернулся, чтобы налить себе новый.

— Забавно. И мне он говорил то же самое.

Они посмотрели друг на друга, и никто из них больше не сказал ни слова. Как по команде, они оба обернулись на танцплощадку и стали смотреть, что там происходит.

Музыка приближалась к финалу, и ее ритм постепенно замедлялся. Фрэнки взглянула на Рилли: до чего же растрепанный у него вид! Волосы всклокочены и все время падают на глаза, так что ему пришлось несколько раз отбрасывать их со лба. Дальше не лучше: на когда-то белой майке пятна от машинного масла, обтрепанные «левайсы», с бахромой от постоянного шарканья по полу, потому что он никогда не носил ремня, башмаки, которые не знали крема или щетки одному богу известно сколько времени, так что теперь уже невозможно даже определить их цвет.

— С тобой все в порядке? Может, ты хочешь сесть? — Рилли заметил, как она его осматривает с ног до головы.

— Кто? Я? — Он поймал ее врасплох. — Нет, только если ты хочешь.

— Ни в коем случае. — Он плутовато улыбнулся. — Как я могу хотеть сесть, когда в моих объятиях оказалась самая прекрасная женщина на свете!

Фрэнки улыбнулась. Он сказал избитую фразу, но у него это получилось очень мило и к месту.

Оркестр закончил играть быструю мелодию и заиграл медленный танец. Кое-кто из танцующих ушел, другие придвинулись друг к другу поближе и крепко обнялись. Несколько секунд Фрэнки не знала, что ей делать, но — не давая ей времени на раздумье — Рилли решительно привлек ее к себе и крепко обнял за талию.

На секунду она словно окаменела. И снова почувствовала себя робкой, неуверенной. Его тело оказалось слишком близко от ее тела. Впервые со времен Хью мужчина приближается к ней так близко, и это казалось ей странным. Странно чувствовать себя в чужих объятиях, когда друг от друга их отделяет всего лишь тонкая ткань одежды. Странно, что чужое лицо оказалось от нее на расстоянии всего лишь в несколько дюймов. Странно-быть-так-близко-от-мужчины-который-не-Хью.

Она нерешительно обхватила рукой его шею. Он был гораздо больше Хью, и дело тут совсем не в накачанной мускулатуре. Просто он был больше, выше, сильнее. Она провела рукой по его подбородку, твердому и покрытому щетиной. По сравнению с привычной, гладковыбритой и умягченной всякими кремами и лосьонами кожей Хью это тоже показалось ей чем-то новым и незнакомым. Но главное, что она заметила, это его запах. В нем не чувствовалось никаких признаков кремов для кожи, лосьонов для бритья, гелей для волос, гелей для душа, жидкостей для полоскания рта и прочих подобных жидкостей — ничего общего с этой мешаниной искусственных ароматов, таких характерных для Хью. Вместо этого от Рилли пахло пивом, табаком, машинным маслом и — самим собой.

Медленно передвигаясь по полу танцплощадки, они смотрели друг на друга, но на этот раз никто из них не говорил ни слова. Никаких вежливых вопросов. Никакой непринужденной беседы. Никаких улыбок. Внезапно чего-то испугавшись, Фрэнки опустила глаза и притворилась, что рассматривает свои ноги, которые едва двигались по полу — в полном контрасте с мыслями, которые проносились в ее голове просто галопом. Рилли представлял собой полную противоположность Хью. Во всем. Во внешности, в манере одеваться, говорить, пахнуть. Он был другим во всем. И таким чужим. Таким не Хью. Она чувствовала на своем затылке нежную, но вместе с тем уверенную и надежную руку Рилли. Итак, пришла пора разобраться, почему же у нее в желудке начались спазмы, когда он ее обнял? Нельзя сказать, чтобы он ей нравился. Ни в коем случае. Ни в малейшей степени. Ни под каким видом. Она считала его абсолютно чужим, непривлекательным…

А может быть, все-таки не считала? И просто пыталась убедить себя в обратном? Не желала сознаваться самой себе, что с ней в действительности происходит, чтобы не оказаться лицом к лицу с пугающей правдой? Просто отчаянно цеплялась за свой отказ, из-за чего еще быстрее скользила в какую-то неизведанную бездну, погрязала в чем-то новом?

«Давай же, признай это! — думала она про себя. — Признайся себе, что ты чувствуешь на самом деле!»

Прозвучали последние ленивые аккорды электронной гитары, и Рилли слегка ослабил свои объятия и медленно провел рукой по ее спине.

«Признайся себе, что ты ни на минуту не прекращаешь о нем думать. О том, как он слегка мнет сигареты в новой пачке, чтобы они лучше курились, о том, как трет подбородок, когда что-то его беспокоит. О том, что тебе так хочется дотронуться до его шрама над бровью или до ясно обозначенной извивающейся вены, которая бежит от локтя к запястью…»

Чувствуя головокружение от вина и страсти, она обхватила его обеими руками за шею, закрыла глаза и положила голову ему на плечо.

«Признай, что всю неделю ты только и делала, что стерегла телефон. Надеялась, что он позвонит, что ты услышишь его голос, что снова его увидишь…»

С последними аккордами песни Рилли крепко прижал ее к себе, и она наконец сдалась. Уступила. Назвала вещи своими именами. Она оторвалась от его плеча и посмотрела ему прямо в лицо, в глаза, не обращая внимания на то, что другие пары шаркали вокруг них ногами и постепенно расходились с танцплощадки. Она не могла сказать, в чем здесь дело: то ли в количестве выпитых ею коктейлей «Маргарита», то ли в принятой дозе шампанского, но что бы это ни было, все равно — именно сейчас, в эту самую минуту, ей было все равно, просто наплевать, что посреди опустевшей танцплощадки они остались одни и сжимают друг друга в объятиях на глазах у всей не слишком церемонной публики. Ей было все равно, смотрит ли на нее кто-нибудь или нет. Она могла думать только о Рилли. Он ей нравится! Он ей нравится нестерпимо, до чертиков! Он ей нравится до такой степени, что, кажется, она может просто сойти с ума. Да она уже сошла с ума, глядя на него прямо сейчас, в данный момент, и единственное, что ей хочется, чтобы он не отпускал ее ни на минуту, прижимал к себе как можно крепче, так крепко, чтобы она едва могла дышать. А потом, только потом, чтобы он поцеловал ее в губы, и пусть это произойдет при всем честном народе, ей все равно, потому что об этом народе она в эту минуту совершенно забыла.