Жизнь экспромтом

ГЛАВА 34

— С Рождеством вас, мои дорогие! — Поверх имитирующего змеиную кожу костюма Дориан был облачен в передничек официанта. Он приветствовал Риту и Фрэнки у входа в свою квартиру, размахивая веткой омелы, и с удовольствием расцеловал обеих в щечки и губки. — Обе выглядите, как всегда, сногсшибательно. — Он усмехнулся, облизнул губы и очень по-домашнему обнял обеих за талии. После этого он провел их через порог и сразу же пригласил на свой знаменитый балкон, который был украшен разноцветными фонариками и роскошным, самого высшего класса золотым мишурным деревцем от Барни. Там стоял и сверкал на солнце стеклянный резной графин. — Как насчет шерри?

Сегодня было Рождество, и Рита с Фрэнки по-соседски пришли к Дориану, чтобы отметить этот праздник вместе с ним. Все связанные с наркотическими облавами страхи остались позади, и Дориан снова вернулся к привычному облику от Версаче и к столь же привычному «секс, наркотики и вечеринки» стилю жизни. Не то чтобы это возвращение было стопроцентным. Вместо того чтобы торговать незаконными растительными субстанциями, он теперь переквалифицировался на другой бизнес и испытывал судьбу, торгуя акциями через Интернет. Вместе с началом новой карьеры его посетило желание заняться своим здоровьем. Вместо того чтобы целыми днями валяться в постели с головной болью и с каким-нибудь оплаченным по полной программе экземпляром из числа местной породы женщин-подростков, он вставал теперь в шесть утра, бегал трусцой вокруг Голливудского водохранилища с Элвисом на регулируемом поводке и после целого проведенного возле компьютера рабочего дня сам готовил себе низкокалорийное ризотто из копченого лосося, смотрел фильмы через видюшник и рано ложился спать.

— Я тут подумал, что вы наверняка соскучились по дому, мои крошки, и поэтому решил совершить специальный вояж в английский магазин в Санта-Моника. Хороший парень, который держит это заведение, посоветовал мне купить рождественский пудинг от Хародса, заварного крема от Бирда, разных пирогов с начинкой от Паксо и пару бутылок «Бристольского крема». — Говоря это, Дориан был очень доволен собой. Он сделал глоток из стакана и скривил физиономию. — Господи, как вы можете пить эту гадость? — Кашляя и отфыркиваясь, он вылил содержимое в один из ныне опустевших цветочных горшков и достал бутылку водки «Скай». — Давайте лучше начнем с «Кровавой Мэри», если вы не возражаете. — Судя по всему, его новый здоровый образ жизни не накладывал запретов на алкоголь.

— Не возражаем, почему бы и нет? — улыбнулась Фрэнки, пытаясь выглядеть радостной и беззаботной, хотя на самом деле у нее в душе скребли кошки.

Накануне днем Рилли позвонил ей из бог знает какого мексиканского далека. Связь была ужасной, но сквозь всякие гудки и пиликанья она ухитрилась расслышать кое-что из того, что он говорил:

— Здесь ужасный циклон… понадобится несколько дней, чтобы добраться до Мехико… Мне очень жаль…

Ей не составило труда заполнить все пробелы в его сообщении и понять, что он не вернется в Лос-Анджелес к Рождеству. Она делала вид, что это не имеет особого значения, но разочарованию ее не было предела.

Последние две недели она была похожа на космическую ракету на старте, у которой уже включен обратный отсчет времени. Она очень нервничала, ни на минуту не могла отвлечься от своих мыслей и напряженно ждала, когда же он наконец вернется. Ей страшно хотелось снова его увидеть, обнять, раздеть, словно он был ее самым главным рождественским подарком. С самого его отъезда она мысленно считала дни, часы, минуты, когда же кончится его командировка. А теперь она уже не знала, что и думать по поводу того, как долго еще продлится его отлучка.

— Фрэнки все равно! — без обиняков объявила Рита, по-своему истолковавшая храброе выражение лица своей подруги. — Рилли шляется бог знает где в Мексике. — Она уселась на гамак и потянулась к горке пирожков с мясом из магазина «Шале Гурман», которые лежали посередине ротангового журнального столика. — Я ее постоянно призываю не хандрить, но ты же знаешь, как это бывает в такие моменты… — Голос ее звучал глухо, потому что она говорила с набитым ртом и еще ухитрялась облизывать пальцы. — Когда человек молод и влюблен, он ничего не может с собой поделать.

Фрэнки напряглась. Она не хотела, чтобы кто-нибудь обсуждал, что она чувствует по поводу Рилли. Особенно Дориан. Но было уже слишком поздно.

— Да, наша милая пташка уже мне пропела, что вы с Рилли не просто хорошие друзья. — Дориан и Рита обменялись многозначительными взглядами, из чего стало ясно, что они уже успели посплетничать. — Глупый мальчик. Угораздило же его оставить тебя одну дома. — Он замолчал, сосредоточенно наливая горькую настойку «Ангостура» и томатный сок в свой серебряный коктейльный миксер, затем поболтал им над головой и, наконец, торжественно разлил ароматное содержимое в три стакана. — Если тебе когда-нибудь станет совсем одиноко, помни, я всегда рядом, за стенкой. — Он лукаво подмигнул и передал Фрэнки ее стакан.

— Как я могу об этом забыть? — невозмутимо ответила она, покачивая головой. Но все-таки не могла удержаться от улыбки. В присутствии Дориана невозможно было оставаться серьезным.

— Я предлагаю тост! — провозгласил Дориан и поднял свою «Кровавую Мэри». — За отсутствующих друзей!

Фрэнки прекрасно поняла, что он имеет в виду Рилли, но внезапно по какой-то причине ей на ум пришел Хью. Который находился за шесть тысяч миль отсюда, в Англии. Пришел, как какое-то рождественское привидение из прошлого. Между тем ей следует сконцентрироваться на настоящем. Оставаться здесь, на калифорнийском солнышке, со своими друзьями. Чувствовать себя счастливее и удачливее, чем два месяца тому назад, когда она такого даже вообразить себе не могла.

С улыбкой она глубоко вздохнула и чокнулась с остальными:

— За отсутствующих друзей!

Хью подъехал к дому своих родителей на Танбридж Уилс и повернул ключ зажигания. Мотор заглох, и он с минуту посидел неподвижно в своем «Гольфе», наблюдая, как хлопья снега падают на ветровое стекло. Крупные, пушистые, они постепенно окутывали стекло, как белые конфетти. По какой-то причине он внезапно вспомнил о Фрэнки, о том, как они в прошлом году вместе приехали к его родителям на Рождество, и у обоих сильно болела голова после случившейся накануне вечеринки. И о том, как она сидела, свернувшись калачиком на пассажирском месте, когда они ехали по М25, в этой своей смешной меховой шапке-ушанке с опущенными ушами и в ужасном свитере, который подарила ей его мать на день рождения. Даже теперь он все еще помнит, как он периодически на секунду отвлекался от дороги, чтобы взглянуть на нее. Несмотря на похмелье, она выглядела потрясающе.

Взглянув на пустое место рядом с собой, он себя одернул. Рождество превращает его в сентиментального дурака. Он открыл дверцу и выбрался из уютного тепла машины на колючий декабрьский мороз. Вокруг него завертелись ледяные порывы ветра, забрались под кашемировый свитер и сорочку от Ральфа Лорена. Он потуже закутался в пальто, собрал с заднего сиденья разбросанные там подарки, стараясь не уронить их в какой-нибудь сугроб, пока он возится с ключами от машины, потому что на кнопку сигнализации ему пришлось нажимать несколько раз, прежде чем машина ответила ему бипканьем и подмигиванием габаритными огнями.

— Чертова погода, — выругался он, когда, поскользнувшись, едва не упал на мостовую, но сумел удержаться и пошел по дорожке к дому своих родителей.

Ему совершенно не светило весь день торчать со своими родственниками. В прошлом году он был с Фрэнки, и вместе они смеялись над попытками отца играть в шарады, вели вежливую беседу с его тоскливым деверем Джерри, играли с детьми его сестры, четырехгодовалыми близнецами, и часов двенадцать подряд смотрели какие-то скучнейшие передачи по телевизору. Но сегодня он был один, сам по себе. Вздохнув, он сунул ключ в замочную скважину. Ему придется перенести «Звуки музыки» в одиночку.

— И тогда я ему сказала: «Если ты не собираешься меня трахать, то можешь собираться и уматывать отсюда вон!» — Рита достала себе еще один кусочек острой пиццы с салями.

Фрэнки пила шампанское и рассеянно улыбалась. Она почти не слушала объяснений Риты о том, как она с треском отшила от себя Мэтта. Вместо этого она думала о том, что это форменный сюрреализм — сидеть в Рождество у Дориана на балконе, есть готовую пиццу, греться на солнышке и смотреть на горизонты Лос-Анджелеса. Гораздо реальнее было бы оказаться сейчас в Лондоне.

— То есть я хочу сказать, что я не Дева Мария, как вы считаете? — Рита взмахнула кусочком пиццы в своей руке в сторону Фрэнки, от ее губ к руке тянулись нити расплавленного сыра.

— Да уж, это вряд ли, — ввернул Дориан, который изображал из себя официанта и раздавал всем куски пирога с начинкой. Он старательно закармливал их всякой готовой едой, потому что пару часов назад, предприняв героические усилия по поджариванию индюшки, потерпел в этом деле полную неудачу.

Он тщательно прочитал рецепт и приготовил все продукты. Но в математике он не был особенно силен, и поэтому, когда надо было что-то смешивать и делить, он предпочитал умножать. А это значило — по грубому подсчету Фрэнки, — что даже если бы газ был включен на полную мощность, его замечательная птица не успела бы поджариться даже ко Дню подарков. Дориан решил оставить ее в покое на средней полке плиты с распростертыми крыльями и в окружении сморщенных морковок и сырых картофелин, а сам бросился рыться в скопившихся у него рекламных буклетах, касающихся доставки пищи на дом (он всегда подозревал, что они когда-нибудь пригодятся), и позвонил в «Пиццу Домино». Впервые в жизни рождественский обед Фрэнки включал в себя два вида пиццы и три литра диетической кока-колы. Но что вы хотите, здесь же Ла-Ла. Чего можно было ожидать от этого города? Неужели того же, что и везде, стандартного и шаблонного?

— Но я не особенно расстроилась по этому поводу. Если честно, то я с самого начала ожидала, что у нас ничего путного не получится, — продолжала Рита лгать со спокойной совестью, игнорируя последние слова Дориана и обращаясь исключительно к Фрэнки. — Нельзя сказать, что я в него влюбилась, вроде как ты в Хью.

Фрэнки вспыхнула при упоминании имени Хью. Последние пару недель она совершенно не думала о нем, но почему-то сегодня — по некоторым причинам — она постоянно о нем вспоминает. Даже ее родители, которые проводили праздники в круизе на лайнере (совершавшем замысловатые бальные па вокруг Канарских островов), позвонили ей, чтобы пожелать счастливого Рождества, и спросили, не говорила ли она с Хью. Ее матушка всегда благожелательно смотрела на Хью и на его превосходно отглаженные рубашки и поэтому не могла скрыть своего разочарования, когда Фрэнки ответила нет.

— Кто-нибудь еще хочет шипучки? — перебил ее мысли Дориан, который появился с кухни с новой бутылкой шампанского и с пакетом рождественских гадательных пирожков.

Пьяно взвизгнув, Рита протянула ему свой стакан для дозаправки.

— Знаешь, я тебе что скажу. Могу поклясться, что без тебя у него там получилось паршивое Рождество.

Фрэнки ничего не ответила. Вместо этого она взглянула на свои часы — в Лондоне уже вечер.

— Я совершенно уверена, что он прекрасно проводит время, — пробормотала она сквозь зубы. Подождав, пока Дориан дольет ее стакан, она сделала глоток шампанского. — Пока мы беседуем, он, наверное, смотрит «Звуки музыки».

Они с Ритой посмотрели друг на друга, а потом обе одновременно взорвались от смеха, держась за животики и пьяно икая. Озадаченный Дориан никак не мог взять в толк, что такого забавного они находят в игре Джулии Эндрюс?

Восседая за столом между двумя бабушками — родной и двоюродной по имени Пруденс — на кожаном диване, Хью сокрушенно вздыхал. Ему казалось, что этой пытки он больше не выдержит. Он только что два часа терпеливо смотрел специальную рождественскую передачу «Только дураки и лошади», и вот теперь этот вечный кошмар: «Звуки музыки». Он нервно заерзал на месте. Телевизор шпарил на полную мощность, как ненормальный, от него не отставало центральное отопление, и он чувствовал себя объевшимся и расплавленным от жары. Он мрачно обвел взглядом комнату. Отец сидит в кресле и клюет носом, его праздничная шляпа сползла на лицо и от каждого всхрапывания колеблется, как бумажный флажок. Бросив щипать понемножку от всех блюд, его беременная сестра Белинда сконцентрировалась теперь на гигантской шоколадной плитке «Терри». Его деверь Джерри, который всегда голосовал за зеленых и носил вельветовые пиджаки с заплатами на локтях, стоял на полу на четвереньках и с жаром играл с близнецами в железную дорогу.

— Кто-нибудь еще хочет чаю? — спросила мать, высовывая голову из кухни.

— Что? — прогрохотала двоюродная бабушка Пруденс, которая была глуха, как пень, но отказывалась это признавать. Подскочив на диване, она приставила ладошку к уху, как рупор. — Что ты сказала?

— Чай! — что есть мочи прокричала мать, размахивая в воздухе чайной чашкой для пущей убедительности.

— Почему же ты не можешь прямо об этом сказать? — недовольно поморщилась двоюродная бабушка. — Только завари как следует, в чайнике.

— А нам дадут остатки этого замечательного рождественского пирога, который пекла бабушка? — заныла Белинда, приканчивая последний сегмент шоколадной плитки. Она ела даже не за двоих — она ела за весь Третий мир. Ее просьба о пироге осталась без ответа, потому что в этот момент раздался пронзительный крик Криспи, которая получила железнодорожным вагоном по носу от своей сестры Джемаймы.

— Интересно, у меня есть сегодня шанс посмотреть по видео «Томас-танк»? — как ни в чем не бывало спросил Джерри. Вопрос был явно риторическим. — Криспин его обожает, не так ли, Криспи-Виспи?

Криспи-Виспи внезапно перестала плакать и, потирая кровоточащий нос, начала энергично выражать свое согласие.

Хью нахмурился. Он больше не мог этого выносить. И в довершение всего, как будто других бед ему было мало, на следующей неделе ожидалось еще одно семейное торжество по случаю миллениума. От ужаса у него упало сердце. Об этом было даже страшно подумать.

— А что случилось с этой приятной молодой женщиной, которая в прошлый раз приходила с тобой на Рождество? — спросила бабушка, внезапно возвращаясь к жизни, как Джулия Эндрюс в фильме «Томас-танк». — Она подарила мне тогда такие хорошие домашние тапочки из кожи.

Хью вздохнул. Он нарочно не говорил своим родственникам о разрыве с Фрэнки, потому что они постоянно пилили его за то, что он никак не женится и «не хочет подарить им внуков».

— Она в Америке.

— В Америке! — вскрикнула Пруденс, которая каким-то чудесным образом внезапно обрела прекрасный слух. — Ради всего святого, что она там делает?

— Насколько я понимаю, прекрасно проводит время, — завистливо вздохнул Хью.

— Но ведь Америка — это так далеко! — продолжала бабушка, внимательно глядя на него сквозь очки для чтения с толстыми линзами. — Я просто не понимаю этих теперешних молодых людей. Во время войны нам часто приходилось расставаться со своими любимыми… Я не видела твоего дедушку почти восемнадцать месяцев. — При воспоминании о давно умершем муже ее голос задрожал, и она нежно повертела на пальце свое обручальное кольцо — полоску исцарапанного золота, которое глубоко угнездилось на ее распухшем пальце. Потом продолжала: — Но ведь сегодня для этого нет никаких причин. И особенно в такое время года. Разве ты ее не любишь?

Вопрос застал Хью врасплох. Фрэнки давно уже не выходила у него из головы, но он решил, что тому виной время года и праздники. То есть праздники — это самый подходящий момент, чтобы оглянуться назад, проанализировать, что же произошло за последние двенадцать месяцев, и принять кое-какие решения на будущее. Но теперь, столкнувшись с прямым вопросом своей бабушки, он понял, что обманывает самого себя. Его состояние не имеет ничего общего со временем года. Он думает о Фрэнки потому, что очень скучает по ней. От его одиночества трава не стала зеленее. Она вообще исчезла, эта трава, от чего земля превратилась в пустыню. Ему следует признать, что последние несколько месяцев он влачил бессмысленное и жалкое существование: спал один, питался готовой пищей, по воскресеньям вставал в полном одиночестве. И никого не было, с кем можно было бы уютно примоститься на диване и посмотреть видео, никого, для кого стоило бы приготовить обед (ну, положим, за два года их совместной жизни он готовил обед всего дважды, но в данном случае это не имело значения), с кем можно было бы воскресным утром выпить чашечку кофе и съесть круассан в маленьком французском кафе за углом, где они к тому же читали газеты: он — спортивные разделы в «Таймс», она — воскресную почту журнала «Ю». В конце концов он должен был признаться самому себе, что поступил неправильно. Никакого пространства ему больше не нужно. Он хотел, чтобы это пространство было заполнено Фрэнки. Он страстно желал, чтобы она вернулась.

Он взглянул в водянистые глаза своей бабушки и кивнул головой:

— Надо полагать, что люблю.

— Ну, так поезжай к ней в таком случае. Иначе ты ее потеряешь! — Она ткнула в него костлявым пальцем.

— Надо полагать, что уже потерял, — пробормотал он, внезапно почувствовав брешь в своей безнадежной уверенности.

— Что! Что он такое говорит! — прогрохотала Пруденс, наклоняясь вперед. — Говори громче!

— Я сказал, что потерял ее… Я потерял Фрэнки. — Не привыкший к такого рода признаниям, он с трудом выговаривал подобные слова.

— Полный вздор! — продолжала грохотать Пруденс, энергично мотая головой, так что послышался лязг ее протезов. — Ты мужчина или нет? Если ты ее любишь, отправляйся к ней и верни назад! — Сжав кулачки, она внезапно почувствовала свою ответственность за происходящее. — Потому что если ты этого не сделаешь, то сделает кто-нибудь другой!

Время уже подходило к половине одиннадцатого, и в кромешной тьме веселее засверкали разноцветные фонарики на балконе. Рита, Фрэнки и Дориан уже успели расправиться с несколькими королевского размера пиццами и с большей частью напитков и теперь возлежали на балконе — три выброшенных на берег кита, завернутых в мексиканские одеяла, — курили сигареты, ели шоколад и играли в стрип-покер на раздевание. Из колонок неслось пение Сестры Следж.

— Мне уже надоело, — ныл Дориан, который считал, что играть стоит только в том случае, если в результате игры он сможет увидеть Риту раздетой догола. Но, к своему несчастью, он не знал, что шесть старших Ритиных братьев были заядлыми картежниками и что Рита в детстве значительно чаще играла в карты, нежели в куклы. В результате ей не пришлось снимать с себя ни одной вещи, и под своим мексиканским одеялом совершенно голым оказался Дориан. — Почему бы нам вместо этого не заняться печеньями с сюрпризом?

— Хорошо, — самодовольно ухмыльнулась Рита. — Только я возьму первая. — Она схватила пакет, запустила туда руку с таким видом, словно там были лотерейные билеты, вытащила одно печенье и разломила его пополам. Там обнаружилась маленькая свернутая бумажка. — «Слушай и обращай внимание на знаки, и тебя ждет успех», — прочитала она с победоносной улыбкой, словно печенье предсказывало ей счастье. — Да-да, это относится как раз ко мне. Успех на съемочной площадке. — Она бросила пакет Дориану. — А что тебе скажут?

— Хм… — Лежа в гамаке, он попытался одной рукой развернуть бумажку, а другой придерживал сползающее одеяло, чтобы не обнажить свою впалую грудь. Именно в такие моменты, как этот, он корил себя за то, что давно не был в спортивном зале или хотя бы в бассейне, где в основном занимался болтовней с затянутыми в лайкру женщинами. Наконец он прочитал: — «Секс с рыжеволосой красоткой с другого берега Атлантики».

Рита запустила в него пирожным с кремом, и оба они покатились со смеху.

— А ты не хочешь узнать судьбу, Фрэнки?

Фрэнки взяла пакет у Дориана и долго в нем копалась.

— Ну вот, предположим, это. — Она принужденно улыбнулась и разломила свое печенье. — Там сказано: «Сюрприз за углом». — Она подняла глаза. — Совершенно непонятно, какой еще сюрприз?

— Если бы мы это знали, то он не был бы сюрпризом.

Фрэнки вскочила с места. Ей послышался голос. Мужской голос и очень знакомый.

Она оглянулась, чтобы посмотреть, откуда он идет. И увидела тень, стоящую при входе на балкон. Это был Рилли.

— Я звонил-звонил, а вы не слышали, у вас так громко играет музыка, поэтому я явился без звонка. — Рилли провел рукой по волосам и нервно улыбнулся. — Мне все-таки удалось сесть на самолет из Веракруса. Лучше поздно, чем никогда, как вы думаете? — Он говорил извиняющим тоном и посматривал при этом на Фрэнки, которая стояла и смотрела на него с недоверием. Джинсы и майка заляпаны грязью и покрыты толстым слоем пыли, лицо загорело еще сильнее. Пряди выгоревших на солнце волос падали на лицо, щетина превратилась в густую темную бороду и покрыла подбородок и горло. Он выглядел еще более растрепанным и взъерошенным, чем обычно, но это не помешало ее желудку зайтись в спазмах и начать делать олимпийскую гимнастику.

Она стояла и смотрела, не зная, что сделать или сказать. Сердце говорило ей одно, голова советовала прямо противоположное. Первый шаг сделал Рилли. Он подошел к ней, обнял за талию, крепко прижал к себе и уткнулся носом в ее волосы.

— Малыш, я так по тебе соскучился!

Это был тот самый рождественский подарок, о котором она столько мечтала.

Хью понял, что больше не может ждать. Его бабушки — родная и двоюродная — были абсолютно правы. Почему он сам этого до сих пор не понял? Как будто последние два месяца он сдавал очень трудный экзамен, и вот теперь две старые пенсионерки подсказали ему правильный ответ. Указали, что он должен делать.

— Спасибо, — прошептал он, целуя обеих бабушек в их напудренные, пахнущие лавандой щечки, потом вскочил на ноги и бросился к выходу, по дороге перешагнув через Белинду и Джерри с близнецами, которые сидели на полу и вместе с близнецами распевали песенки из «Томаса-танка».

— Мам, я ухожу! — Он схватил в охапку мать, которая только что появилась из кухни с половиной рождественского пирога и тончайшими фарфоровыми чашками в руках. Он ее тоже быстро чмокнул в щечку.

— Что такое? — Ее жемчуга так и запрыгали на шее, когда она увидела, как ее сын стремглав несется к двери. — А я только что заварила свежего чаю, да и отец хочет, чтобы мы поиграли потом в «Кто хочет стать миллионером?». Почему ты уезжаешь так рано? Куда тебя несет?

Не мешкая ни минуты, Хью на ходу натянул на себя пальто и рывком распахнул входную дверь. В дом влетел порыв ледяного ветра.

— В Лос-Анджелес.