Жизнь экспромтом

ГЛАВА 7

С глухим стуком шасси «Боинга-747» дотронулись до полотна посадочной полосы, после чего самолет начал резко и шумно тормозить и его затрясло на вполне земных и очень чувствительных для пассажиров кочках бетонного полотна аэродрома. Этот удар и тряска вывели Фрэнки из глубокого забытья, наполненного какими-то обрывками сновидений. Открыв глаза, она долго всматривалась в пространство перед собой, пялилась на солнечный свет за овальными иллюминаторами, освещающий ее лицо яркими полосками. Слабая после почти десятичасового перелета и почти непрерывного состояния бесчувственности, она некоторое время недоуменно хлопала глазами, пытаясь сосредоточиться на происходящем. Несколько мгновений она не могла понять, где находится и что с ней происходит, затем внезапно услышала громкий голос пилота Британских авиалиний, сообщивший через громкоговоритель:

«Калифорнийское время 12.30, температура за бортом 87 градусов по Фаренгейту. Леди и джентльмены, добро пожаловать в жаркий и солнечный Лос-Анджелес».

Лос-Анджелес! Вжавшись в свое кресло, Фрэнки снова выглянула из иллюминатора. Небо куталось в марево из солнечного света и смога, здание аэропорта искрилось на солнце, как чудесное видение. Но оно не было видением. Оно было реальностью. Фрэнки действительно приехала в Лос-Анджелес.

Постичь этот факт было очень трудно. Только вчера вечером она еще находилась в Лондоне, рылась в ящиках стола, полных всякого сентиментального хлама — старых билетов в кино, пробок из-под шампанского, сухих розовых лепестков от прошлогодних валентинок, — и пыталась не давать волю слезам, листая страницы фотоальбомов. Всего несколько часов назад она позвонила в круглосуточную службу заказа билетов Британских авиалиний, сверила свои почти иссякшие кредитные карты и купила билет до Лос-Анджелеса. Потом вытащила из-под кровати весьма заслуженного вида чемоданы и торопливо набила их своей разношерстной одеждой, туфлями и еще бог знает чем.

На рассвете ее разбудил гудок такси с улицы. Она столь же торопливо заперла дверь квартиры, положила ключи в почтовый ящик и проворно забралась на заднее сиденье автомобиля. В Хитроу она прибыла, когда регистрация только начиналась. Одетый в униформу персонал аэропорта встретил ее с заспанными глазами, тщательно скрытыми за килограммовыми масками из туши для ресниц, румян и прочей косметики. Фрэнки без колебаний подписала чек и выкупила свой билет. И тут только адреналин перестал поступать к ней в кровь, и она смогла остановиться и подумать о том, что она здесь делает. Конечно, это было классно придумано — упаковать вещи и броситься очертя голову в Лос-Анджелес. Поступок, безусловно, сильный, решительный. Он говорит о ней, как о сильном, инициативном человеке, не желающем раскисать и сдаваться без борьбы. Впору ей теперь запеть вслед за Глорией Гейнор «Я буду жить!» без всякого караоке. Но если уж она такая сильная и храбрая, то почему сейчас она чувствует себя так, как будто у нее разрывается сердце?

— Убедительная просьба ко всем пассажирам оставаться на своих местах и не расстегивать ремни до тех пор, пока на табло не погаснет предупредительная надпись!

Но неистовые призывы стюардессы уже никто не слушал, как будто неуправляемая толпа в салоне самолета состояла из двухсот пятидесяти тугоухих людей. Как посаженные в клетку звери, возбужденные и нетерпеливые пассажиры начали вскакивать со своих мест, судорожно сгребать свой ручной багаж и, толкаясь и давя друг друга в проходах, прокладывать себе дорогу к выходу, надеясь оказаться на свободе хотя бы на одну живительную секунду раньше соседа.

Глядя на это столпотворение с безопасного места своего сиденья, Фрэнки заметила знакомую соломенную шляпу, плывущую над потоком людских голов где-то впереди салона. Ага, это тот самый наглый американец. И на этот раз решил всех растолкать и пробиться к выходу первым.

Отвернувшись, она снова взглянула в окно. В отличие от других, она вовсе не жаждала покидать самолет. Если вчера вечером, когда она была в шоке и в слезах, побег в Лос-Анджелес казался ей спасительной идеей, то сегодня она уже чувствовала себя, как с перепоя, и уже не была так сильно уверена в своем решении.

Лос-Анджелес она видела раньше только в кино и по телевизору, когда показывали передачи о жизни богатых и знаменитых. Из всего увиденного она вынесла впечатление, что это блистательный и цветущий город, сплошь населенный людьми, помешанными на физической культуре и здоровье, постоянно изменяющих внешность с помощью косметической хирургии и целыми днями разъезжающих по городу на шикарных лимузинах с затемненными окнами. Женщине в таком городе следовало иметь хотя бы одну из двух вещей: либо шикарное тело с гигантскими силиконовыми грудями, либо престарелого бойфренда с очень толстым кошельком. Ни того, ни другого у Фрэнки не было. Она представляла собой совершенно одинокую женщину под тридцать, предпочитающую носить джинсы и свитера, имеющую весьма скудный запас жизненных сил и легко теряющую присутствие духа (предполагалось, что в Лос-Анджелесе вы всегда должны быть на высоте и просто беситься от избытка жизненных сил). Кроме того, ее бедра были покрыты целлюлитом до такой степени, что она верила, что слишком открытые трусики несут угрозу нравственному здоровью нации. Конечно, она состояла членом гимнастического клуба, но все ее занятия состояли из двадцатиминутных лежаний в джакузи три раза в месяц, не говоря уже о том, что она ела шоколад, пила вино, ездила на общественном транспорте и единственным хирургическим вмешательством, которому она в своей жизни подвергалась, было удаление миндалин в возрасте девяти лет. Фрэнки снова закрыла глаза: по всей видимости, она совершает грандиозную ошибку.

Аэропорт Лос-Анджелеса был похож на кроличью нору, состоящую из настоящего лабиринта разных коридоров и проходов. Как крыса в лабораторном эксперименте, Фрэнки напряженно поворачивала из одного прохода в другой, пока наконец не заметила эскалаторы, ведущие вниз, в отделение выдачи багажа. Почувствовав некоторое облегчение, она встала на движущуюся лестницу и изможденно оперлась на поручень. Внизу волновалось море людских голов, и, по мере того как она съезжала вниз, под головами постепенно обнаруживались тела. И тут только она поняла, что эти массы народа представляют собой очередь — длиннейшую, змеящуюся очередь, похожую на те, которые возникают накануне августовских отпусков в отделениях банка на Элтон Тауэрс. Люди стояли среди тщательно расставленных на их пути барьеров. Это был эмиграционный контроль.

Встав в конец очереди, Фрэнки заметила мужеподобных, одетых в униформу женщин с пудингообразными стрижками и нервной манерой поведения, которые живо напомнили ей фильмы о тюрьмах и заключенных. Смогут ли они понять, что она — отчаявшаяся, выброшенная из привычной колеи неудачница, сбежавшая от пособия по безработице, от одиночества и бывшего любовника, проходящего под именем Хью? Она начала рассматривать других людей вокруг себя: рюкзачники с замусоленными путеводителями и справочниками «Все звезды» в руках; семьи с четырьмя детьми, катящие рядом с собой раскладные детские стульчики и имеющие под рукой полные комплекты пеленок; бизнесмены с сияющими кожаными кейсами и дорогими переносными компьютерами, так и подмывающими сказать: «Ко мне надо относиться серьезно!» Фрэнки взглянула на свои порванные колготки и разношерстный ассортимент пластиковых пакетов. Да, вид у нее не очень-то внушительный.

Несмотря на толпу людей, в холле стояла поразительная тишина: один за одним измученные перелетом пассажиры проходили вперед и, разворачивая потными руками свои иммиграционные визы и таможенные декларации, старались выглядеть индифферентно и празднично. Казалось, впереди их ждал не паспортный контроль, а русская рулетка. Предугадать, кому дадут зеленую улицу, а кого завернут на въезде в страну, было совершенно невозможно. Шальной отбор предполагал, что накурившийся травки, с головы до ног татуированный «ангел ада» не встретит на своем пути никаких препятствий, в то время как старая матрона с подсиненной оттеночным шампунем шевелюрой будет схвачена под свой полиэстеровый, покрытый крупным рисунком локоть, и вооруженные охранники поволокут ее в комнату для допросов.

Фрэнки тоже стояла и ожидала свою судьбу, все еще не в силах оправиться от шока, вызванного изменой Хью. Какого черта она здесь делает? Все произошло так быстро. Только что она имела работу — и вдруг, в одну минуту, ее не стало; только что она имела почти что жениха — и вдруг, в одну минуту, его не стало; только что она имела дом, и вдруг, в одну минуту, — его тоже не стало. Всего минуту назад она была в Лондоне, в боулинг-клубе, и вот она уже в Лос-Анджелесе проходит иммиграционный контроль. С горных высот она неожиданно упала на дно пропасти, из любимой преуспевающей женщины превратилась в жалкую, не знающую, что делать и обо всем об этом подумать, неудачницу. Хочет ли она в самом деле пройти кордон и начать новую жизнь в Лос-Анджелесе? Или, если честно признаться себе самой, — теперь, когда ее бравада прошла, — не лучше ли будет, если ее выдворят из страны и отправят на следующем же самолете обратно в Объединенное Королевство, к ее старым проблемам?

— Следующий!

Наступил решительный момент. Одетый с бежевую униформу служащий аэропорта смотрел прямо на Фрэнки и подавал ей знак рукой. Он был похож на Арлекина.

— Каковы причины вашего въезда в Соединенные Штаты?

Сидя за стойкой, Арлекин подозрительно листал ее паспорт, долго вглядывался в беспощадно плохой снимок, сделанный на ходу в одном из дешевых киосков на станции подземки. Фрэнки щурилась через его плечо, жалея, что выбрала для путешествия синий костюм. Надо было одеться во что-нибудь более теплое, оранжевое.

— Отдых, — солгала она, стараясь придать себе вид бесшабашной отдыхающей, а не обманутой в своих лучших ожиданиях и брошенной любовником почти невесты. Ее игра не особенно удалась, но это не имело значения. В конце концов это доказывало, что она не жаждущая легкой славы начинающая актриса (она же искательница приключений), приехавшая в Лос-Анджелес с мечтами стать кинозвездой. Другими словами, она была не Ритой и не героиней романа Джекки Коллинз.

— И как долго вы намерены здесь оставаться?

Ни разу не взглянув ей в лицо, Арлекин начал что-то набирать на компьютере. Возможно, у него есть доступ в какой-то центральный, охватывающий весь мир источник информации, который, наподобие Большого Брата, содержит сведения о каждой мельчайшей детали ее жизни — от посещения магазина самообслуживания «Теско» на прошлой неделе до разгромных результатов ее тестирования. Очевидно, этот компьютер запрограммирован на то, чтобы высветить все совершенные ею в жизни проступки и преступления. Внезапно Фрэнки вспомнила, что забыла на диване взятую напрокат и уже просроченную видеокассету. Одна надежда, что, может быть, пункты проката видеокассет не имеют доступа ко всемирному компьютеру. Она сжала пальцы.

— Хм… две недели.

Вряд ли стоит сейчас так вот прямо и бесповоротно признаваться, что она собирается здесь остаться навеки. Иначе ее вернут в самолет, на место в экономическом классе, еще до того, как она успеет в этой стране акклиматизироваться. Но чем больше она думала о своих жизненных обстоятельствах, тем больше жаждала остаться. Какой смысл для нее возвращаться домой? Ей там просто нечего делать.

Еще несколько нервных ударов по клавишам компьютера. Арлекин мог бы без труда пройти квалификационный тест на скорость печати десятью пальцами, размышляла Фрэнки, все еще злая на одно из модных кадровых агентств в Сохо, которое вообще не разговаривало с людьми, способными печатать только двумя пальцами. К счастью для работников агентства, у них вовремя зазвонил телефон, а то бы она показала им, что еще она может делать двумя пальцами.

Наконец Арлекин прекратил свои упражнения, проставил в ее паспорте печать, исчеркал страницы какими-то неразборчивыми каракулями и что-то скрепил внутри с помощью степлера.

— Отдыхайте в свое удовольствие.

За все время его лицо ни разу не поменяло выражения. Фрэнки улыбнулась с облегчением. Ей не придется отправляться домой следующим же рейсом.

Ожидая получения багажа, она вытащила из косметички маленькое зеркальце и, повернувшись к свету, начала себя разглядывать. Господи, да она выглядит лет на восемьдесят! Пребывание в герметичном салоне и регулярные алкогольные возлияния последней недели сделали свое дело: безобразно высушили кожу и превратили глаза в крошечные поросячьи щелочки. Ее настроение от этого не улучшилось. Как получается, что знаменитости всю жизнь только тем и занимаются, что путешествуют по миру, проходят через все эти международные аэропорты, и при этом ухитряются оставаться сногсшибательно прекрасными, в безупречных шмотках и черных очках и с кожей свежей и увлажненной? Вот она пережила единственный трансатлантический перелет — и ее лицо уже выглядит словно вымороженное.

Поворачивая зеркальце то так, то этак, чтобы получше разглядеть, остались ли у нее хоть какие-нибудь признаки скул, она вдруг поймала в поле зрения уже известного ей ужасного американца, который смотрел на нее с противоположной стороны багажной карусели. Потрясенная, она быстро захлопнула пудреницу, всеми силами души желая тоже иметь сейчас под рукой пару черных очков. Впрочем, ей подошла бы любая форма маскировки, лишь бы оставаться неузнанной (даже несмотря на то, что она и так была мало на себя похожа). Она снова вернулась к своему обычному рассудительному, трезвомыслящему состоянию, и воспоминания о том, как она рулила, крича и брыкаясь, через весь аэропорт Хитроу на украденной тележке, заставили ее съежиться от унижения. Ничего удивительного нет в том, что этот парень теперь на нее глазеет. Наверное, он подумал, что она таким дурацким способом решила к нему подъехать.

Стараясь игнорировать его взгляд, Фрэнки с демонстративной решительностью схватила свободную тележку — в конце концов, она теперь не где-нибудь, а в Соединенных Штатах! — и подъехала к тому месту, где ожидалась выдача багажа. Чем быстрее она отсюда уедет, тем лучше. Раздался сильный удар, и первый чемодан выехал из-под шторок конвейера. Его черные виниловые бока просто распирало от гордости. Господи, да это же ее чемодан! Фрэнки стояла как громом пораженная. За все те годы, что она путешествовала самолетом, она всегда оказывалась в числе последних, кто получал с конвейера свой багаж. Как правило, ей приходилось подолгу высматривать на ленте конвейера свои лыжи или особую коробку с надписью «Кантовать с осторожностью» и с тоской, раз за разом, кружить вокруг быстро пустеющей багажной карусели, когда большинство пассажиров одного с ней рейса успевали давно уже покинуть не слишком приятное место под названием аэропорт. Никогда еще ей не приходилось чувствовать себя в такой выигрышной позиции, когда ее багаж пересекал финишную прямую первым.

Фрэнки почувствовала, что удача к ней возвращается. Она решительно выступила вперед и быстро схватила свой чемодан. Еще некоторые таможенные формальности, а дальше — только следовать по указателям к выходу. И вот наконец скользящие автоматические двери открылись — и перед ее глазами внезапно предстала толпа галдящего народа, висящего на железных заграждениях, держащего в руках таблички с именами или букеты цветов. На какое-то мгновение ей захотелось, чтобы среди встречающих был Хью, но она тут же себя одернула. С Хью теперь покончено раз и навсегда, она должна о нем забыть.

Стоя в толпе, Фрэнки поднималась на цыпочки и пыталась окинуть взглядом все пространство зала ожидания поверх людских голов. Никаких признаков Риты. Может, она просто запаздывала, а может, вообще не получила ее послания. А может, все еще хуже…

Фрэнки лавировала среди сплошь загорелых людей, одетых в майки и шорты, с очками «Персоль» на носу, позванивающих автомобильными ключами, разговаривающих по мобильным телефонам, попивающих из гигантских бутылок кока-колу. Все здесь было громадным, ярким и шумным. Коллективный шум голосов охватывал ее со всех сторон и кружил голову, как стихия. Странно было слышать одновременно столько голосов, говорящих с американским акцентом, как будто она внезапно оказалась на киносеансе. Того и гляди, откуда-нибудь выскочит Мэл Гибсон со смертельным оружием в руках.

Подойдя поближе к затемненным окнам аэропорта, она прислонилась к стене, и на нее с улицы тут же подул поток воздуха — по сравнению с кондиционированной прохладой внутри здания он казался горячим и влажным. Ее начало клонить ко сну. Нарушение суточного ритма вступало в свои права на полную катушку. Ей захотелось, чтобы Рита поторопилась. В то же время она понимала, что подобные надежды напрасны. В смысле времени Рита всегда была вещью в себе. Вполне возможно, что она не появится здесь в течение нескольких часов…

Но как только ее посетили столь малоприятные мысли, она тут же услышала знакомый голос. Как правило, все эти приемчики и словечки вызывали в душе Фрэнки бурю отвращения, но тут она восприняла их, как музыку.

— Ю-у-у-х-у-у!

Слово громко разносилось по залу, эхом отскакивало от стен, напоминало взбесившиеся часы с кукушкой.

— Ю-у-у-х-у-у! — раздалось уже ближе, и тут, как в библейской притче, людские волны расступились, и среди них выступило нечто огненнорыжеволосое в вельветовых шортах и на платформах высотой в три дюйма.