Жизнь на льдине

ДЕКАБРЬ

1 декабря

Эрнст долго не мог заснуть, жаловался на боль в сердце. По совету Ширшова Теодорыч принял какие-то капли, но они ему не помогли: Эрнст так и не уснул, а беспокойно ворочался с боку на бок. Не знаю, чем ему можно помочь?..

В арктическом выпуске «Последних известий по радио» опять передавали сведения о нашей работе. Такое внимание нас очень подбадривает, и мы с еще большим энтузиазмом говорим о своих замечательных перспективах на время дрейфа. Думаю, что нам предстоит еще несколько месяцев жизни на льдине и мы не только полностью реализуем свой план научных работ, но и сделаем немало сверх него. Это будет дополнительным вкладом в науку о Центральной Арктике.

Ветра нет, полный штиль, а нас продолжает быстро нести на юг. Мы оказались на широте 82 градуса 46 минут. Нам теперь даже неудобно называть свою станцию «Северным полюсом»: до него от нас по прямой около восьмисот километров…

Теодорыч к полуночи почувствовал себя лучше и начал работать с радиостанцией острова Рудольфа. Он принял несколько телеграмм от родных, знакомых и незнакомых людей; они поздравляют нашу четверку с полугодием дрейфа.

2 декабря

Боли в сердце опять стали беспокоить Эрнста, и Петрович всерьез занялся его лечением, дает всякие капли. После капель Теодорычу сегодня стало легче. Я решительно начинаю верить в медицинский талант Петровича!.

Все-таки полярная ночь отражается на нашем самочувствии, аппетите и сне. Сейчас мы меньше едим и хуже спим, чем в летнее время, когда было незаходящее солнце полярного дня. Это очень заметно, хотя и существует мнение, что полярная ночь не влияет на человека. Теперь С удовольствием, с аппетитом едим лишь один раз в день — во время обеда, а по утрам и вечерам — очень мало.

Начинает основательно прижимать к берегам Гренландии. Держим все необходимое наготове на случай большого сжатия; оно не захватит нас врасплох: мы сумеем спасти и сохранить все то основное, что требуется для нашей работы и жизни на льду.

Если придется бросить жилую палатку, выстроим снежный домик и поместимся в нем. Самое главное для нормальной жизни на льду — это спальные мешки, которые надо будет обязательно сохранить.

3 декабря

Сегодняшняя ночь принесла нам всем много радости: Эрнст принял телеграмму о том, что он выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР от Башкирской АССР, Федоров — от Киргизской ССР.

До четырех часов утра мы разговаривали, поздравляли друг друга с оказанным нам доверием.

Центральная избирательная комиссия известила нас о том, что полярные станции, насчитывающие менее двадцати пяти человек, не могут участвовать в выборах в Верховный Совет СССР. Мы очень сожалеем, что не сможем отдать свои голоса кандидатам блока коммунистов и беспартийных.

Женя продолжал обрабатывать материалы наблюдений по гравитации. Петрович титровал станцию.

Из поздравительных телеграмм от Володички и от брата Саши узнал, что мой день рождения не 13 ноября, как я считал, а 26 ноября; я перепутал даты…

4 декабря

Петрович титровал до шести часов вечера. У него не хватило дистиллированной воды, и пришлось отложить работу.

Сегодня днем я почувствовал сильную усталость, захотелось прилечь на часок — отдохнуть.

Стоит прескверная, пасмурная погода, нагоняющая тоску.

5 декабря

В районе нашего дрейфа бушует снежный шторм.

Теодорыч и Женя получили приветственные телеграммы от своих избирателей.

Скоро исполнится двести дней, как мы непрерывно ведем научно-исследовательскую работу на дрейфующей льдине. А ведь незаметно пролетело это время! Дни сменялись днями в напряженном труде по четырнадцать, шестнадцать, а иногда по двадцать часов…

Мы решили: если Москва сообщит, что за нами намерены послать самолеты, будем просить отложить вылет; тогда мы успеем закончить серию интересных научных наблюдений. Район, в котором сейчас дрейфует станция, совершенно не изучен.

Льдину начало сильно кружить: каждый день ее поворачивает на шесть-семь градусов по часовой стрелке. Из-за этого временами приходится прерывать измерения магнитных вариаций (хотя сегодня Женя засел в своей обсерватории делать эту работу). На других научных наблюдениях быстрое вращение льдины не отражается.

Трудно приходится Петровичу на гидрологических работах: ветер, ледяная вода, пурга, а он часами орудует у лунки… Только что пришел оттуда, обогрелся и сел писать статью для «Ленинградской правды». Затем Петрович занялся вычислениями.

За время дрейфа в пятнадцати точках измерена глубина океана, в двадцати шести местах взяты гидрологические станции (с пятнадцати — двадцати четырех глубин). Сделано много вертушечных наблюдений.

Ширшов прервал течение моих мыслей возгласом:

— Тысяча двести тридцать километров!

— Откуда, куда? — спросил я.

— Это пройденный льдиной общий путь за время нашего дрейфа…

Облачность разошлась, показались яркие звезды. Женя определил: нас опять отнесло на юго-запад; берега Гренландии становятся все ближе и ближе.

В седьмом часу вечера после передачи метеорологической сводки на остров Рудольфа мы слушали концерт для пограничников и полярников.

Потом все мы так увлеклись разговорами, что опоздали своевременно принять «Последние известия по радио» из Москвы.

6 декабря

Ветра нет, аккумуляторы слабы, и Эрнст передает наши телеграммы и корреспонденции на остров Рудольфа только в то время, когда мы накручиваем свою ручную машинку. Крутим ее вдвоем, а третий дожидается своей очереди. После каждых ста слов передачи один из нас сменяется. Во время этой работы запрещаем друг другу курить, потому что воздух в палатке должен быть чистый.

Петрович после передачи достал проволоку, вооружился инструментами и начал наращивать трос.

Я так завертелся со всякими делами, что даже забыл накормить Веселого, по он не стал дожидаться и напомнил о себе: пришел ко мне на кухню, лег у ног и стал скулить. Я дал ему усиленную порцию. Веселый быстро все съел и начал резвиться.

Надо отдать должное Петровичу: у него вдоволь терпения. Как он старается, чтобы увеличить трос! Это хорошая черта; не удивительно, что у Ширшова ладится его научная работа… По сегодня Петровича постигла неудача: провозившись полный день с наращиванием троса, он к вечеру обнаружил, что получилось неладно; Петрович расстроился: придется завтра начинать все снова…

В палатке температура держится на уровне трех — пяти градусов тепла. У меня сильно мерзнут ноги. Когда я смотрю на них, мне становится грустно: какие они грязные! Конечно, ничего удивительного в этом нет: мы уже седьмой месяц не заглядывали в баню…

Делаю перерыв в записях. Отправляюсь на склад. Дневник допишу ночью…

Во время работы на складе у меня так защемило сердце, что я подумал: ну, пришел конец!.. Однако мне очень этого не хочется: надо еще много, много поработать для Родины. А жизнь наша день ото дня становится короче!

Я вернулся в палатку, принял капли. Сейчас заберусь в спальный мешок…

Петрович перед сном обрадовал меня:

— Я нашел секрет, как соединить трос, — сказал он. — Теперь у меня дело пойдет!

7 декабря

Едва только Эрнст передал утреннюю метеорологическую сводку, как неожиданно свалилась на снег антенна. Все пошли поднимать и укреплять ее.

Узнали горестную весть: после болезни скончался радист Сима Иванов — один из участников нашей воздушной экспедиции на Северный полюс. Всегда спокойный, добрый и веселый, он был замечательным человеком и товарищем. Сима, хотя был молод, проработал в Арктике много лет; он был радистом на полярной станции Маточкпн Шар, участвовал в походе «Челюскина», совершил несколько перелетов. Мы потеряли хорошего друга…

Подняв антенну, мы вернулись в палатку и вдруг почувствовали, что пахнет чем-то паленым… Стали осматривать помещение. Оказалось, что кабель, лежавший на спальном мешке Эрнста, давал искру и мешок немного подгорел.

Когда трос у Петровича был готов, мы перетащили лебедку на нартах к гидрологической палатке. Ширшов развел примус и занялся своей работой.

Женя вел точный подсчет протяжения нашего дрейфа.

Сегодня мы впервые ели картофельное пюре. До сих пор не готовили этого блюда, так как картофель у нас только сухой, который надо долго кипятить. Нынче я приспособил ручку от пешни в качестве пестика. Растер картофель в порошок, развел его молоком и добавил масла. Получилось очень приятное кушанье. Все хвалили этот редкий деликатес.

Петрович вернулся только в час ночи: он делал гидрологическую станцию на глубине тысяча пятьсот метров.

8 декабря

Пришел Петрович и сказал:

— Груз дошел до дна, надо выкручивать трос.

Женя, Петрович и я ушли к лебедке. Вскоре к нам присоединился и Эрнст. Глубина океана под нами— три тысячи шестьсот восемьдесят метров.

Вытащив трос из океана, мы с Женей и Эрнстом вернулись в лагерь. У лунки остался один Петя: он занялся опусканием батометров на глубину три тысячи пятьсот метров.

Перед вечером Ширшов снова пришел за мной. Мы подняли батометры на поверхность.

Закончив эту работу, разобрали «хутор Ширшова», как называет Теодорыч гидрологическую палатку. Уложили все хозяйство на нарты и отвезли за двести метров в сторону от трещины. Так мы делаем всегда после окончания промеров, чтобы при внезапном сжатии льдов не погибли наши важные гидрологические приборы и лебедка.

Обедали сегодня очень поздно. Все чувствуют усталость, Петрович сразу после обеда лег и заснул. Меня тоже очень клонило ко сну, но я решил прослушать ночной выпуск «Последних известий по радио».

Женя пристроился в уголке на шкурах. Он проверяет хронометры и готовит приборы для гравитационных измерений.

9 декабря

По существу Женя должен был сегодня немного отдыхать, но он почти всегда от этого отказывается, говорит: «Не могу болтаться без дела». Если же у него и выпадает несколько свободных часов, то он совершенствуется в английском языке, которым владеет неплохо.

Я накормил Веселого, потом вернулся в палатку и написал статью для газеты «Красная звезда». Сделал это с большим удовольствием: «Красная звезда» — орган Народного комиссариата обороны СССР, и я всегда чувствую к этой газете особую симпатию. Это вполне понятно: я бывший красногвардеец, красный партизан и командир и, хотя нахожусь сейчас на гражданской работе, всегда ощущаю неразрывную связь с родной Красной Армией.

Женя пытался проводить наблюдения по гравитации, но вынужден был прекратить эту работу: наша льдина неспокойна, и приборы содрогаются от непрерывных толчков. Это результат передвижки льдов.

Подул более сильный ветер. Хотя у нас и темно, но очень приятно видеть, как во мгле на ревком ветру развеваются наши красные стяги. Флаги станции «Северный полюс» все время подняты над лагерем, потому что приближается день выборов в Верховный Совет СССР. Это большой праздник для всей страны и для нас, ее полпредов в Центральном полярном бассейне (так называли нашу четверку в одной из приветственных телеграмм).

Слушали по радио международный обзор. Гневом наполнились наши сердца, когда мы услышали о том, что в Барселоне фашисты сбрасывают с самолетов бомбы, убивают мирное население, женщин и детей.

Впервые над горизонтом показался край луны. Теперь, при луне, уже светлее.

Вообще-то жить на льдине во мраке не очень приятно. Нас несет к берегам Гренландии; временами кажется, что они уже совсем близко и наше ледяное поле вот-вот разобьется о прибрежные скалы…

Мы вменили в обязанность ночному дежурному непрерывно следить за состоянием льдины и изменением погоды.

10 декабря

Встал рано. Жарил картошку, все хорошо позавтракали. Затем взялся за полную уборку кухни. Теодорыч помогал мне.

Женя продолжает серию наблюдений по гравитации.

Петрович готовит дистиллированную воду.

Получили теплую телеграмму с острова Шпицберген от советских шахтеров, добывающих уголь на руднике в Баренцбурге. Товарищи сообщают, что ожидают нас в марте и готовят нам баню… Они знают, чем нас можно соблазнить: от жаркой бани я бы сейчас не отказался!

Начинается пурга. Чтобы обеспечить пищей на время пурги (неизвестно, как долго она будет свирепствовать), я принес к палатке бидон с продовольствием и баул с керосином. Открыл бидон, а там все смерзлось, пришлось расколачивать молотком всю эту замороженную массу вплоть до конфет и шоколада… Очевидно, бидон плохо запаяли, и туда попала вода. Все сухари испортились. Не внушает доверия и мясной порошок.

Женя хотел определить по звездам наши координаты, но погода отвратительная, все небо густо заволокло.

В мою обязанность входит чинить разные приборы, которыми работают Петрович и Женя. Вот тут-то и пригодились мои слесарные навыки, полученные в юношеские годы. Мой «слесарный цех» помещался на кухне, и я одновременно работаю над тисками и слежу за варкой обеда. Рядом крутится Веселый (пес плохо переносит холод, и мы разрешили ему жить на кухне). Не удивительно, что из супов мы ежедневно вылавливаем клочки шерсти. Еще больше ее поедается нами, и Петрович предупредил, что аппендицит всем нам обеспечен. Но выгнать Веселого было бы варварством, пусть лучше, решили мы, отдуваются наши желудки, тем более что врачебные прогнозы Ширшова не всегда оправдываются. Поэтому угроза аппендицита кажется нам мало реальной.

11 декабря

Продолжается неистовая пурга: на расстоянии полуметра уже нельзя различить человека. Скорость ветра доходит до двенадцати метров в секунду. Всюду, куда ни повернешься, снег и снег. С трудом открываем фартук палатки.

Петрович забрался на кухню и продолжал гнать дистиллированную воду. До чего много он ее потребляет!

Я занялся починкой лопаты: нынче без нее никуда нельзя выходить, так как всюду приходится пробивать себе в снегу дорогу.

В полдень Эрнст передал метеорологическую сводку на остров Рудольфа и принял много радиограмм, в том числе и мне от Володички. Я обеспокоен тем, что моя «старушка» больна.

Сыграли с Теодорычем партию в шахматы. Мой шахматный учитель, конечно, выиграл. Затем я отправился на кухню: сегодня была моя очередь готовить обед. Перед вечером осмотрел базы, накормил Веселого, запустил ветряк.

Вот она, изменчивая арктическая погода: пурга неожиданно кончилась, и вокруг все стихло. Облака рассеялись, небо стало ясным, показалась луна. У всех настроение сразу поднялось.

Мы собрались все вместе, пили чай, долго беседовали о выборах в Верховный Совет СССР. На Дальнем Востоке выборы, очевидно, уже начались, и я мысленно представил себе, как пробуждались Хабаровск и Владивосток — многолюдные и шумные…

Нам все же досадно, что сами мы не можем участвовать в голосовании. Зато народ выдвинул всех нас депутатами в Верховный Совет СССР, и мы гордимся этим.

Сегодня мороз доходит до тридцати одного градуса. Дует северный ветер. Он вызывает много тревоги, потому что нас гонит к берегам Гренландии — на Северо-восточный мыс. При ветре такого направления можно ждать столкновения со скалами. Но мы настолько привыкли к ледовой обстановке, что уверены в благополучном исходе нашей экспедиции. Впрочем, если останется хотя бы один из нас, то он сумеет доставить на материк результаты наших трудов… Главное и важнейшее уже передано нами по радио в Москву…

Об этом я думал, но с товарищами не делился. Подобная беседа в тревожные часы не приносит пользы.

После полуночи Женя делал астрономическое определение по звездам, а я помогал ему. Скоро будем знать свои новые координаты.

Эрнст включил радиоприемник, и в нашу палатку ворвалось «ура!».

— Что это такое? — спросил я.

— Это говорит Хабаровск, — ответил Эрнст, — там уже начались выборы.

12 декабря

Женя продолжал вести гравитационные наблюдения. Завтра он начнет обрабатывать записи своей трехдневной работы.

Теодорыч вскипятил чай, подогрел гречневую кашу. Все с удовольствием поели.

Я работал во дворе, разливал керосин. Незаметно для себя отморозил пальцы. Если бы вовремя не спохватился, то, пожалуй, лишился бы руки. Так по крайней мере утверждает наш врач Петрович.

Нас тащит все ближе к берегам Гренландии. Мы обсуждали: что нам делать, если льдина сломается? Потом я предложил перенести этот разговор на вечер, чтобы не нарушать праздничного настроения. Ведь сегодня советский народ выбирает своих депутатов в высший орган государственной власти.

Эрнст сидел у радиоприемника и рассказывал нам о событиях, происходящих в этот день на родной земле.

Над нашими палатками продолжает развеваться государственный флаг СССР и флаг станции «Северный полюс».

Эрнст снял наушники и сообщил:

— В Москве закрываются избирательные участки, снимаются печати с избирательных урн.

Мы все умолкли, словно сами присутствовали при этом событии.

Ночью я снял флаги, осмотрел лагерь. Надо немного поспать, а затем приступить к раскопкам всего хозяйства. Сейчас особенно необходимо быть начеку: каждую минуту можно ждать неприятной встречи с прибрежными гренландскими скалами.

13 декабря

Утром Эрнст прочитал вслух свой очерк, написанный ночью для «Правды». Пишет он хорошо и остроумно.

Я накормил Веселого. Потом меня позвал Женя, так как показались звезды и нужно было вести астрономические наблюдения.

Мы оказались в десяти милях южнее восемьдесят второй параллели.

Запустили ветряк; думаю, что аккумуляторы сегодня хорошо зарядятся.

Еще раз вспоминаю недобрым словом завод, изготовивший для нашей экспедиции фонари «летучая мышь»: эти фонари часто портятся, горят тускло, коптят. На кухне у нас образовались наслоения копоти. Словом, они не для полярной ночи. Когда вернемся на материк, заставим директора завода жить при этих фонарях. Каково-то ему будет?!

Из Москвы сообщили, что датское восточногренландское китобойное общество «Нанук» любезно предлагает нам в случае «прибытия» льдины к берегам Гренландии воспользоваться его продуктовыми базами и запасными радиостанциями. Самая северная хижина общества находится на широте 76 градусов 50 минут.

Мы поблагодарили за внимание. Предпочитаем жить не на гренландском побережье, а на своей испытанной льдине, тем более что она ведет себя очень хорошо, не капризничает и служит исправно.

Слушали «Последние известия по радио»: выборы в Верховный Совет СССР прошли по всей стране с большим энтузиазмом. Этот день останется в памяти у всех.

Мы сообщили в Москву:

«Живем и радуемся вместе со всем советским народом, со всей нашей Родиной».

14 декабря

С утра очень болела голова. Я, как только поднялся, вышел из палатки.

На головную боль жалуются все. Это, очевидно, от копоти ламп. Опять вспоминаем директора завода, изготовившего невыносимые светильники…

Отправились с Теодорычем к трещине. Впряглись в нарты, на которые были нагружены палатка и гидрологические приборы. У трещины прорубили лунку, установили на старом месте палатку.

В полдень Теодорыч принял радостное сообщение: все мы четверо избраны депутатами в Верховный Совет СССР.

Все очень взволнованы, и каждый из нас дал клятву верности Родине и советскому народу.

Женя в своем ледяном домике вел магнитные наблюдения.

Петрович титровал пробы гидрологической станции, чтобы освободить склянки. Потом он ушел к себе в палатку и там продолжал гидрологические наблюдения. В перерыве между научными наблюдениями Петрович написал телеграмму своим избирателям.

Вечером все опять собрались в палатке. Жестоко измучила сырость: болят суставы рук и ног; должно быть, поэтому мы так быстро устаем.

Теодорыч сказал:

— Наше ледяное поле сейчас представляет собой треугольник; каждая сторона его равна трем-четырем километрам. Неплохая территория для четырех человек!

15 декабря

Ночь прошла без сна. Дежурил Эрнст. Расхаживая по лагерю, он был очень удивлен, когда увидел, что я тоже брожу вокруг палатки.

В последние дни я зорко наблюдаю за подвижками льда. Мы дрейфуем в районе, где требуется особая бдительность.

Утром снова погрузили лебедку и все научное оборудование на нарты и отвезли к трещине.

Тяжело было тащить на себе нарты. После пурги снег еще не окреп, и мы проваливались до колен… Если произойдет серьезное сжатие и нам придется переводить лагерь на другую льдину, многого на себе не увезешь. Нынче мы вчетвером с трудом тащили одну лебедку; когда добрались до трещины, все были мокрые.

Петрович остался брать гидрологическую станцию на глубине тысяча метров, а мы втроем вернулись в лагерь.

Вчера я проколол руку ржавым напильником, и теперь у меня раздулась ладонь, не могу шевелить пальцами. По указанию Петровича Женя сделал мне согревающий компресс и важным тоном объявил:

— Ты освобождаешься от всех работ…

Днем получили официальное подтверждение из Центральной избирательной комиссии о том, что мы четверо избраны депутатами Верховного Совета СССР.

Сели писать телеграммы своим избирателям.

Петрович в полночь снова пошел работать к лебедке: ему нужно опустить груз на дно и сделать промер глубины.

Ярко светит луна. Она освещает наш лагерь, и временами мы даже забываем, что сейчас полярная ночь.

Температура — двадцать четыре градуса мороза.

Палатка по-прежнему занесена снегом. Сразу после пурги ее трудно очищать, потому что снег мелкий вроде ныли. Мы ждем, пока он станет немножко тверже; тогда и начнем делать раскопки.

16 декабря

Ширшов пришел в три часа ночи и разбудил нас, сказав:

— Я опустил груз на дно и приглашаю теперь выкручивать трос.

Мы все быстро встали, хотя Петрович протестовал против моего участия в работе. Как врач, он считает, что моей больной руке нужен покой. Мы долго с ним спорили, пока он не выдвинул самого важного довода:

— Время сейчас тревожное, нельзя оставлять лагерь без дежурного.

Я согласился дежурить по лагерю до возвращения братков. Дожидаясь их, вскипятил чай. Когда ребята вернулись в палатку, был уже готов горячий завтрак.

Петрович скоро снова ушел к лебедке, чтобы еще раз опустить батометры на глубину две тысячи пятьсот метров; тогда будет полностью закончена гидрологическая станция.

Теодорыч все время принимает поздравительные радиограммы на наше имя. Нас величают и рыцарями, и богатырями, и героями… Мы смеемся: какие из нас богатыри?! Мой рост — сто шестьдесят один сантиметр… Самый высокий у нас Кренкель. Все же мы распределили роли: Эрнста назвали Ильей Муромцем, Петю — Алешей Поповичем, Женя получил кличку Соловья Разбойника, а меня прозвали… Русланом и Людмилой…

Выполняя свои обязанности дежурного, я каждые полчаса обходил лагерь, осматривал льдину. Потом не выдержал: ушел к «хутору Ширшова» и помогал Петровичу выкручивать трос из океана.

Затем мы погрузили все гидрологическое хозяйство на парты, впряглись в них и направились к лагерю.

Обед у нас сегодня с коньяком. Пурга все время мешала нам отпраздновать день выборов в Верховный Совет СССР. Мы сделали это нынче. Потом мы с Женей сделали астрономическое определение. И Женя занялся подсчетом, а я принялся за чтение Анри Барбюса.

17 декабря

Воспользовавшись исключительно светлой лунной ночью, я нарубил запас корма для Веселого. В это время он вертелся вокруг как бесенок. Любит поесть наш пес!

Эрнст с Петровичем отвозили снег от жилой палатки. За последние дни нас так высоко засыпало, что трудно выбраться из палатки.

Принес из склада все ракеты. Берег близко, и мы насторожены, как зайцы. Каждую минуту ждем сжатия. Это не значит, что мы струсили или теряем самообладание. Нет! Но у нас все предусмотрено на случай аврала. Я вытащил из хозяйственного склада походную палатку и уложил ее на нарты, где собрано аварийное имущество. Мы дрейфуем в Северном Ледовитом океане, но никогда не сдрейфим!

Женя приводил в порядок свою кровать. Происходит интересное явление: наше теплое дыхание оседает на стенах палатки в виде инея; как только в палатке повышается температура, иней начинает таять и стекает по трубкам на верхние кровати, где спят Петрович и Женя… Ночью Женя несколько раз вставал: у него промок спальный мешок. Пришлось сделать у его койки резиновый занавес; теперь наше «дыхание» будет стекать мимо.

Ночью было достаточно светло, и я осматривал трещину с восточной стороны.

Настроение у нас хорошее, бодрое. Правда, чувствуется какая-то усталость и разбитость. Это, очевидно, следствие того, что мы за все время не имели ни одного настоящего дня отдыха, живем в тесноте и очень часто недосыпаем.

18 декабря

Эрнст во время ночного дежурства читает книги.

— Я слежу за состоянием лагеря по звукам, — говорит он.

Теодорыч действительно хорошо реагирует на каждый шорох. Услышав подозрительный звук, он быстро выходит из палатки, осматривает все кругом и, если в лагере благополучно, возвращается к прерванным занятиям… Так может вести себя лишь человек, который прекрасно знает Арктику, много лет прожил на Крайнем Севере.

Эрнст долго хлопотал у своего приемника. Снова заменил лампы, пересмотрел проводку.

Я работал на базах. Ветер такой холодный, что продувает даже сквозь меховые рубашки.

Потом мы с Женей сделали астрономическое определение. Наша льдина находится на шпроте 81 градус 44 минуты. Мы оказались уже на три мили южнее параллели острова Рудольфа!

Так как дрейф усилился, Женя не успевает обрабатывать свои материалы по гравитации. Ему все меньше приходится спать. Петрович тоже сильно загружен: надо гораздо чаще, чем это было прежде, делать гидрологические станции.

Мы с Теодорычем стараемся всячески помогать нашим научным работникам и полностью освободили Ширшова и Федорова от всех хозяйственных и поварских дел.

19 декабря

Всю ночь дул ветер, хорошо заряжая наши аккумуляторы.

Льдину продолжает нести на юг, и мы теперь уже не можем сказать о себе, что являемся самыми северными людьми в мире: это было бы несправедливо в отношении наших товарищей, живущих на острове Рудольфа.

Петрович весь день добывал дистиллированную воду из льда; к вечеру у него накопилось около двух литров воды.

Я готовил обед, вернее, согревал его: суп остался со вчерашнего дня. Ребята накануне жаловались, что он немного кисловат. Поэтому сегодня я набросал в него снега, прибавил соли, подперчил, и получилось, кажется, неплохо…

Женя обрабатывал материалы своих наблюдений.

Неожиданно разразился лаем Веселый. Подумав, что к нам в гости пришел медведь, я выбежал на улицу. Выяснилось, что Веселый залаял по другой причине: у трещины началось сжатие льда с характерным для этого явления шумом.

Чем быстрее протекает наш дрейф, тем больше работы прибавляется у Петровича; прежде он брал гидрологическую станцию через каждые четырнадцать-пятнадцать дней, а теперь эти промежутки сократились вдвое. По тридцать шесть часов подряд проводит Петрович у лунки, извлекая пробы воды с разных глубин.

Всем остальным тоже приходится работать не менее чем по двенадцать — четырнадцать часов в сутки.

Я взял на себя все хозяйственные заботы. Теодорыч, как может, помогает мне. Часто приходится вспоминать свою старую профессию: паять, либо чинить какую-нибудь деталь прибора, налаживать инструменты, исправлять баки. Вот и пригодился прежний опыт! Никакое человеческое знание не бывает лишним.

20 декабря

Наши аккумуляторы хорошо заряжены: мы получили возможность каждый день писать и передавать корреспонденции. Теперь мы, кажется, уже удовлетворили запросы редакций всех газет, с которыми связаны со дня начала нашей экспедиции.

Утром Женя проверял хронометры и приступил к наблюдению по гравитации.

Мы спасли койку Жени от неприятных «наводнений», но теперь вода попадает на мой спальный мешок. Пришлось и мне устраивать занавес.

Вовсе избежать водопада невозможно, так как для этого нам пришлось бы перестать дышать… Ничего не поделаешь: придется каждое утро сушить мешок над лампой.

Опять метет пурга, дует резкий, порывистый ветер. По улице трудно ходить: ветер сбивает с ног. Временами под палаткой раздается гул; это отголосок торошения льдов в нашем районе.

Я накормил Веселого, осмотрел базы. Потом, лежа на снегу, очистил от снега вход в палатку.

Тяжело досталось мне транспортирование баула с керосином и бидона с продовольствием от базы до нашей палатки. Оставаться дольше на улице не хватило сил…

За два дня мы продрейфовали двадцать километров на юго-запад.

21 декабря

Петрович приготовил еще литр дистиллированной воды и приступил к титрованию.

Сквозь облака показалась звезда. Женя ушел вести астрономическое наблюдение. Однако не успел он установить для этого приборы, как облака снова закрыли небо… Сегодня нам никак не удается определить свое местонахождение.

Когда утихнет ветер, мы начнем брать гидрологическую станцию. Льдина так быстро мчится, что мы проносимся мимо района, где было намечено произвести промер глубины.

Сегодня исполнилось ровно семь месяцев нашей жизни на дрейфующей льдине. К вечернему чаю все четверо собрались к палатке. Ярко горели две лампы. В палатке было только четыре градуса тепла, но нас дополнительно согревал ароматный чай — этот лучший из напитков, существующих в мире…

Мы долго делились друг с другом планами дальнейшей работы.

22 декабря

Наконец-то удалось определиться: наша широта — 81 градус 07 минут.

За четыре дня льдина прошла тридцать семь миль. Наш дрейф все время ускоряется.

Женя торжественно объявил:

— Мы прожили уже половину полярной ночи; теперь каждый день будет приближать нас к моменту появления солнца.

Часом позже Женя сообщил другую новость:

— Мы простились с Северным Ледовитым океаном и вошли в атлантические воды!

Таким образом, у нас сегодня отмечены два важных события.

Через полтора месяца появится большая заря. Одна мысль, что скоро мы увидим ее, согревает нас.

Петрович все время работает в своей лаборатории. Он торопится закончить лабораторные занятия, чтобы завтра с утра приступить к новой гидрологической станции.

Решили сегодня лечь спать пораньше, потому что через несколько часов нам с Эрнстом Теодоровичем предстоит везти к трещине нарты с гидрологической палаткой и оборудованием.

Предположение многих ученых и наше о том, что с наступлением сильных морозов, сковывающих отдельные ледяные поля, скорость дрейфа уменьшится, не оправдалось; в июле мы проходили в сутки полторы мили, в августе — около двух с половиной миль, в ноябре — почти четыре мили, а сейчас мы мчимся к югу еще быстрее.

— Торопимся на юг, как курортники, использующие отпуск, — шутит Петрович.

Направление дрейфа тоже изменилось; наш генеральный курс теперь: юго-юго-запад. В настоящее время мы проходим мимо Северо-восточного мыса Гренландии. Перспектива встречи с ним немало тревожила нас, так как это могло вызвать значительные торошения льдов. Мы заранее привели все свое хозяйство в полную готовность, приготовили комплект аварийного снаряжения и зорко следили за состоянием льдов. Теперь наступил такой период, когда мы все время должны быть настороже и в полной боевой готовности…

Делая записи в дневнике, я не заметил, как быстро прошло время. Скорее спать! Скоро у нас с Теодорычем начнется горячая работа на морозе…

23 декабря

Кратковременный ночной отдых не пошел мне впрок. Я все хуже и хуже сплю. Эрнст даже предложил мне выпить коньяку, чтобы заснуть… Чем объяснить такую бессонницу? Может быть, это следствие сильного переутомления? Да, устали мы все здорово, хотя каждый крепится и старается не показывать, что он изнурен.

Эрнст ночью читал Алексея Толстого «Петр I». Ему пришлось часто выходить на улицу, следить за изменением северного сияния. Ночь была исключительно хорошая: ветер прекратился, полный штиль.

Под утро Теодорыч вскипятил чай, приготовил яичницу. Мы позавтракали, нагрузили нарты, впряглись в них и направились к трещине. Прорубили там новую лунку, установили палатку. Окончив это дело, вернулись с нартами, погрузили лебедку и тоже перевезли ее к лунке. Там остался один Петрович.

Провели астрономическое наблюдение; мы расстаемся с восемьдесят первой параллелью.

Женя приступил к серии магнитных наблюдений.

Ширшов опустил груз до дна; глубина оказалась небольшая — тысяча четыреста двадцать метров. Вдвоем мы принялись поднимать груз со дна океана.

У всех было так много работы, что мы не успели даже очистить нашу палатку. С левой стороны она засыпана снегом. Местами сугробы поднимаются до крыши.

Ширшов немного отдохнул и снова ушел работать к лебедке.

Удивительно, что, несмотря на полный штиль, дрейф продолжается с прежней скоростью. Ширшов говорит:

— Сейчас мы находимся на самом бойком месте…

24 декабря

Эрнст нынче отмечает день своего рождения, и поэтому я замесил кастрюлю теста для пирожков. За обедом все мы поздравили Эрнста, выпили по рюмке коньяку.

Теодорыч будто шутя, но с грустью сказал:

— Не успел оглянуться, как тридцать четыре года пролетели!..

Лебедку мы оставили у трещины. Ветер продолжал дуть с большой силой. После обеда мы вчетвером, надев кухлянки и привязавшись друг к другу веревками, пошли к трещине. Погрузили все хозяйство на нарты и отвезли в сторону.

Скорость ветра доходила до двадцати пяти метров в секунду. Иногда мы не могли даже идти, продвигались ползком… Впереди ничего не было видно, снег и ветер обжигали лицо…

Убрав гидрологическое оборудование, мы снова привязались друг к другу веревкой и вернулись в лагерь, мокрые от пота. Здесь увидели, что ветер сорвал фанерную крышу с ледовой обсерватории Жени.

Петрович беспокоится, что ему не удастся взять гидрологическую станцию в намеченном месте: барометр не предвещает ничего утешительного.

Мы так быстро продвигаемся к югу, что наши товарищи на острове Рудольфа изощряются в остротах по этому поводу. Они прислали нам запрос но радио: «Как дела у вас на юге — на станции «Северный полюс»?!»

У меня все чаще пошаливает сердце; раньше такого не бывало. К тому же меня совсем извела сырость… Видимо, вернемся на материк с хорошим ревматизмом. Но надеюсь на двухмесячный отпуск и лечение в санатории.

25 декабря

Ночью я не спал: все время прислушивался к ветру. Снег с шумом падал на крышу палатки и порой мне казалось, что я лежу в большом барабан» во время исполнения походного марша…

Порывами ветра сорвало антенну; Эрнст пытался ее починить, но не смог удержаться на ногах при таком шторме.

Нынче у нас тоже торжество: день рождения Петровича, и поэтому утром мы выпили по рюмке коньяку, а затем отправились на улицу, чтобы как-нибудь подвязать антенну.

Пришлось бороться с- ветром, и со снегом, и с морозом. Только к полудню закончили ремонт.

Эрнст сказал:

— Вряд ли нам удастся сейчас передавать радиограммы, но для приема их антенна вполне пригодна.

Петрович наколол ведро льда и приготовил свой перегонный аппарат, чтобы добыть дистиллированную воду.

Как только утихнет ветер, нам нужно будет снова делать гидрологическую станцию: производить промер глубины океана, брать пробы воды с разных горизонтов.

Пурга засыпала снегом вход в палатку. Дважды я очищал фартук тамбура от снега, а перед вечером опять все занесло…

Перед тем как передать метеорологическую сводку на остров Рудольфа, мы надели малицы и снова пошли налаживать антенну. Натянули и укрепили ее, связали оборванные места: как будто привели в порядок.

Эрнст занялся установлением связи. Он доволен: на острове Рудольфа нас услышали. Сообщили, что для нас есть двадцать радиограмм.

Такое обилие корреспонденции очень заинтересовало всех, и Эрнст начал прием.

Среди радиограмм оказалось много новогодних приветствий и от знакомых, и от незнакомых людей.

Мы лежали в спальных мешках, а Теодорыч читал нам каждую радиограмму с Родины.

26 декабря

Женя оделся с завидной акробатической ловкостью. Я записываю это, чтобы отметить: в нашей палатке приходится быть искусным акробатом; здесь все-таки тесновато, и требуется большая ловкость, чтобы одеться, никого не задев и ничего не уронив. Женя делает это лучше всех.

Он проверил по радиосигналам хронометры и ушел в свою обсерваторию вести гравитационные наблюдения.

Петрович сегодня заканчивает гидрологическую станцию и одновременно готовится к очередному промеру дна.

Я занялся раскопками и обнаружил под снежными сугробами нарты и бидоны. Эрнст пришел ко мне на помощь. Нашу палатку так засыпало, что Веселый беззаботно разгуливает по крыше «жилого дворца».

Когда мы подошли к тому месту, где обычно устанавливаем гидрологическую палатку, то ахнули от удивления: трещину и лунку занесло снегом, все вокруг стало неузнаваемым.

Женя отправился в лагерь за лопатой. По дороге он упал и ушиб голову. Мы оказали ему первую помощь, а затем перевезли лебедку и гидрологическое оборудование.

Эрнст и Женя ушли передавать метеорологическую сводку и ответы на приветственные радиограммы.

Женя подсчитал, что наша льдина за трое суток проскочила полградуса и теперь находится на широте 80 градусов 32 минуты.

Днем мы разрабатывали дальнейший план наших научных работ и жизни на льдине. Чем дальше к югу, тем все ускоряется наш дрейф. В последнее время мы мчимся на юг со скоростью до двадцати километров в сутки. Только бы успеть выполнить всю программу научных наблюдений!

Вышли из палатки, чтобы укрепить ее. Требовалось прорезать петлю, но ножа у нас с собой не было. Петрович вынул револьвер и выстрелил в то место, где нам надо было сделать петлю. Вообще Ширшов очень любит огнестрельное оружие и часто вместо ножа пользуется револьвером… Мы пророчим Петровичу, что со временем он будет чемпионом мира по стрельбе.

27 декабря

Теодорыч принимает так много поздравительных телеграмм, что это напоминает нам предоктябрьские дни. Больше всего приветствий из Москвы, Ленинграда, с полярных станций. Но есть радиограммы и от незнакомых соотечественников — из Пятигорска, с Сахалина, из Алма-Аты. Мы стараемся отвечать на эти теплые приветствия.

Нынче опять бушует ветер. Женя шутит:

— Мы попали в гнездо штормов.

Во время ветра трудно уснуть; не дают покоя мысли о состоянии льдины: ветер грозит погубить наши труды.

Под утро залаял Веселый. Я опять подумал, что появился медведь, и вышел из палатки. Но вдали показался Петрович. Он возвращался из своей гидрологической палатки, закончив промер глубины без нашей помощи.

— Какова глубина? — спросил я его.

— Уже не четыре тысячи, Дмитрич, а всего лишь двести семнадцать метров, — ответил Петрович. — Боюсь, как бы наша льдина… не села на мель…

Он сам опустил и поднял груз, убрал посуду, положил ее в ящик, погрузил на нарты и привез в лагерь.

Эрнст раздосадован: ему не удается передать ответы на приветствия; на острове Рудольфа сильная пурга, и радисты не могут принять от нас ни одного слова.

Петрович закончил очередные гидрологические наблюдения. Ему пришлось брать пробы воды только с восьми горизонтов. Вот что значит малая глубина! Раньше он брал пробы с двадцати пяти горизонтов. Однако Петрович уверенно говорит:

— Ничего, еще будут большие глубины!

Мы снова разбираем кипу радиограмм… Знакомые стандартные заказы: редакции всех газет считают своим долгом обратиться к нам с просьбой написать что-нибудь к Новому году о наших мыслях, чувствах, переживаниях… Неужели товарищи там, на материке, забывают, что у нас очень маленькая радиостанция?!.

Бушует пурга. Снова снег заметает с такой силой, что через каждые десять — пятнадцать минут приходится вылезать и очищать вход в палатку. Если произойдет какое-нибудь несчастье, то нам придется быстро выбежать и эвакуировать все наше хозяйство; вот почему надо все время очищать вход в «жилой дворец».

Мы с Петровичем ходили вдоль трещины, осматривали ее состояние. Предусмотрительно надели кухлянки и привязались друг к другу веревками.

На месте решили: перевезти с трещины к жилой палатке все гидрологическое хозяйство. Впряглись в нарты. Ветер обжигал наши лица…

Очень устали.

28 декабря

Эрнст всю ночь просидел над радиоприемником, проверяя его. К концу ночи Теодорычу удалось передать все наши новогодние поздравления.

Я решил починить свой меховой комбинезон, так как на улице в нем сильно продувает через прорехи…

Используя свободное время, Петрович сидит в палатке и обрабатывает материалы гидрологических наблюдений. К лебедке идти невозможно: ветер еще усилился.

Эрнст вылез из палатки, скоро вернулся и сказал:

— Ветер должен обязательно стихнуть, потому что мы уже три дня ждем этого… Не может же он так долго заставлять нас дожидаться!

Я согласился с доводами Теодорыча и предложил Жене запустить ветряк для зарядки аккумуляторов. Через некоторое время Эрнст заметил, что зарядка идет неравномерно.

Мы пошли на улицу. Эрнст снял колодку ветряка, я ее подпилил, прочистил и снова укрепил. Ветряк начал работать исправно, хорошо. Это было уже в третьем часу ночи.

К нашей радиоаппаратуре мы относимся, как любящая мать к своему ребенку. Следим за каждой мелочью, быстро исправляем повреждения, не считаясь ни с временем, ни с погодой… От радиостанции зависит наше благополучие, успех нашего дальнейшего дрейфа. Трудно даже представить себе, как бы мы обходились без связи…

29 декабря

Женя не спешил вставать, так как после трехдневных непрерывных наблюдений он решил заняться обработкой материалов.

Утром он сделал астрономическое определение. Оказалось, что за тридцать шесть часов мы прошли двадцать миль. Недурная скорость!

Петрович после чая уселся зашивать свою рубашку.

Получили запрос с острова Рудольфа: «Как ваши медицинские дела?» Ответили, что все живы и здоровы.

Потом нам сообщили, что в Днепропетровске Торговую улицу назвали именем Ширшова. Петр Петрович, узнав об этом, заулыбался.

— Если улица была Торговая, то теперь на Ширшовской, наверное, десяток магазинов «Гастроном», — высказал предположение Кренкель. — Там продают булки и чайную колбасу… Что может быть лучше таких бутербродов!..

Я опять занимался раскопками. Сегодня это было особенно трудно делать, потому что снега оказалось гораздо больше, чем я предполагал. Женя также расчищал свой магнитный павильон.

Когда очистили от снега южную базу, я нашел шерстяное белье в бауле, достал сахар, бидон с продовольствием и повез все это на нартах к палатке.

Приближается Новый год. Всем надо побриться, переодеться. Может быть, удастся даже и помыться.

Из редакции «Комсомольской правды» Жене прислали радиограмму с просьбой написать статью: «Интервью с Веселым». Странные бывают люди!..

30 декабря

Петрович всю ночь работал у лунки и закончил гидрологическую станцию. Глубина, как он предсказывал, начинает увеличиваться: теперь уже двести восемьдесят шесть метров. Ширшов после большого перерыва провел также вертушечные наблюдения.

Он сидел усталый, закопченный, его клонило ко сну. Мы позавтракали, напились чаю, и я уложил Петю спать.

Женя составляет новые графики для астрономических наблюдений: на материке он заготовил их только до восьмидесятой параллели. Ведь никто не ожидал, что дрейф протащит нас так далеко на юг и с такой скоростью.

Сделав астрономическое определение, Женя сказал:

— Мы уже находимся на широте 79 градусов 54 минуты.

Прощай, восьмидесятая параллель!..

Мне вспомнилось, что Фритьоф Нансен во время дрейфа на «Фраме» нервничал и был недоволен тем, что дрейф корабля протекает слишком медленно. А мы, наоборот, волнуемся из-за того, что наша льдина дрейфует слишком быстро.

Но, правду говоря, мы устали. Это стало чувствоваться во всем: и в отношениях друг к другу, и в работе. Возможно, что на Новый год мы устроим обязательный для всех выходной день и ничего делать не станем. Это будет наш первый день отдыха за все время дрейфа.

Людям, живущим на материке, такое положение может показаться удивительным, — но ведь нам здесь действительно некогда было отдыхать!

К Новому году обязательно надо почистить кухню, вымести всю грязь из жилой палатки и навести полный порядок.

Я разбудил Петра Петровича. Мы пообедали. После этого Петя чинил штаны, одновременно заучивая английские фразы. У нас появились в употреблении забавные русско-английские слова, например: холодэйшен (что означает холод, мороз)…

Женя очищал стены нашей палатки ото льда; вода замучила: как только температура в палатке повышается, его койка наполняется водой… Мы нарубили здесь четыре бидончика льда. Затем протерли тряпкой мокрый брезент койки и снова уложили шкуры на кровать.

Сегодня, кажется, все будем спать спокойно. Ведь были ночи, когда на брезенте скоплялось так много воды, что мелкие рыбы могли бы свободно плавать здесь, как в бассейне.

Когда я выносил мусор из кухни, заметил на горизонте большое пламя: оно то уменьшалось, то увеличивалось. Впечатление было такое, будто кто-то машет огромным красным флагом. Я взял фонарь и начал им размахивать, как бы отвечая. Потом позвал Женю и Петровича. Они долго смотрели, советовались и наконец сделали заключение:

— Это, очевидно, звезда.

Я продолжал смотреть в ту сторону, где, как мне показалось, непрерывно мелькал огонь. Я обрадовался этому, подумав, что к нам идут люди. Впрочем, откуда?.. Из Гренландии?..

Женя установил теодолит и окончательно развеял мои предположения, уверенно подтвердив:

— Да, это звезда!

Легли спать далеко за полночь. Через несколько часов мы проснемся и начнем генеральную уборку палатки. Будем мыть голову и бриться. Я сварю обед сразу на три дня.

Думаем хорошо встретить Новый год. пожелать нашей Родине новых больших успехов.