Жизнь на льдине

ОКТЯБРЬ

1 октября

Доктор помог: сегодня у меня нормальная температура, чувствую себя хорошо. Начинаю проникаться уважением к медицинским талантам Петровича. Осмотрел наш аэродром. После пурги он находится в еще лучшем состоянии, чем раньше. Снег сровнял все бугорки и ямки. Несколько застругов я расчистил сам. Будем держать аэродром в постоянной готовности.

Вернулся с аэродрома, приготовил чай. Женя в это время передал на остров Рудольфа метеорологические данные. Он уже второй день самостоятельно передает по радио метеорологическую сводку: Эрнст его научил. Так мы день за днем учимся друг у друга, осваиваем новые специальности. Это очень важно для полярника.

В полдень Женя и Петрович ушли на разведку. Погода хорошая, и мы решили использовать ее для осмотра окружающих нас льдин.

Я остался дежурить по лагерю. Опустил вертушку на триста метров и определил скорость дрейфа. Потом возился с лампами, приготовил смесь горючего для примусов.

Эрнст проснулся (он отдыхал после ночного дежурства) и сразу же начал связываться с островом Рудольфа. Нам передали радиограмму о том, что в арктическом выпуске «Последних известий по радио» выступят наши жены. Я удивился: как сможет выступить Володичка, ведь ее нет в Москве? Но оказывается, с нею связались по телефону, и она говорила из Кисловодска. Сообщила, что скоро выезжает в Москву, пожелала мне и браткам здоровья и успехов.

Выступали также жены Эрнста и Петра Петровича. Когда говорили жена и мать Ширшова, он был на дальней разведке. Петрович вернулся и очень сожалел, что не слышал голоса своей жены. Мы его успокоили: ведь это не в последний раз!

Я вступил в обязанности повара: теперь моя очередь дежурить на кухне. Нынче, как никогда, поздно обедали. Я приготовил какао, но никто не хотел его пить, даже наши «разведчики», как мы прозвали Женю и Петровича. Они обходили весь район, сделали на лыжах больше сорока километров.

Небо ясное и чистое. Уже показалось несколько звезд. Женя сделал астрономические определения, но обработать их не успел.

Мороз доходит до двадцати восьми градусов.

Третий час ночи. Чувствую себя немного усталым: поэтому не хочется писать дневник. Ложусь сейчас же спать.

2 октября

Проснулся одновременно с Ширшовым. Вдвоем пили чай. Потом к нам присоединился Женя. Он всегда ухитряется чаевничать дважды: с Эрнстом и с нами. Когда я шутливо сказал об этом Жене, он ответил:

— Люблю я, Дмитрич, чай: и горячит, и бодрости добавляет, что в наших условиях вовсе не вредно.

Теодорыч называет Федорова водохлебом.

Петрович опустил вертушку, а я приспособил ведро для таяния льда. В этом ведре мы будем подготовлять для себя воду на следующий день.

Вскоре Петрович вернулся и приступил к титрованию проб гидрологической станции.

Женя сообщил наши новые координаты: 85 градусов 28 минут северной широты и 3 градуса 58 минут западной долготы.

Уже третий день Женя сидит над обработкой материалов своих наблюдений по магнетизму. Он делает перерыв только в то время, когда нужно передать на остров Рудольфа очередную метеорологическую сводку. Женя уже самостоятельно работает по радио, дела у него идут хорошо, хотя и медленно. Радист Стромилов, принимающий на Рудольфе передачи Федорова, очевидно, здорово его за это ругает. Но не беда: важно, что кроме Эрнста у нас еще один полярник может, хотя и слабо, работать по радио. Во время своей радиовахты Женя заметно нервничает, особенно когда принимает радиограммы. Он но сидит на бидоне, как Эрнст, а стоит на коленях. Когда Женя работает ключом на передаче, весь его корпус и голова наклоняются, как у клюющей птицы; он четко, но с излишним напряжением выстукивает каждую точку и тире.

Ширшов нынче немного не в духе: он все еще расстроен тем, что вчера не мог услышать голос жены. Нам понятно его настроение.

Я приготовил обед, все хорошо поели. Первое блюдо у нас оставалось еще со вчерашнего дня, а на второе я сделал молочную кашу.

Практикуюсь с Эрнстом в шахматы; раньше я играть совсем не умел, он меня научил. Успехи как будто неплохие.

Женя и Петрович после обеда продолжали обрабатывать материалы своих наблюдений, а я в свободный час нажарил коржиков к вечернему чаю.

Погода отвратительная: дует сильная поземка; все же пришлось идти колоть лед, чтобы приготовить воду для кухни. К тому же Петровичу для гидрохимических анализов нужна еще дистиллированная вода.

Дни становятся все короче и короче: мы медленно вступаем в полярную ночь.

Сейчас ложимся спать. Только один Эрнст остается бодрствовать. Он сидит у входа в палатку, глаза его слипаются. Чтобы не задремать, Теодорыч надевает наушники и начинает свою очередную охоту за радиолюбителями. Кроме того, он еще любит по ночам «слушать эфир». Утром Теодорыч рассказывает нам самые разнообразные новости со всего света. Он наша живая газета.

Вчерашняя лыжная вылазка Петровича и Жени показала, что на юге к нашему ледяному полю примыкает такое же старое мощное поле диаметром шесть километров. Дальше начинается район значительных разводий, покрытых молодым льдом.

Продолжительный сильный ветер с юга сначала приостановил дрейф станции, а затем потянул ледяное поле в северо-восточном направлении.

Интересно знать: где мы окажемся к концу этого месяца?

Эрнст утром приготовил чай, подал мне кружку, разбудил Женю. Тот долго не хотел вставать, и Эрнсту пришлось вытаскивать его из спального мешка.

Накануне все очень поздно легли, особенно Петрович, который после научных работ обычно долго занимается английским языком.

Не вылезая из мешков, мы беседовали о Москве, о наших домашних делах, о жизни в полярную ночь. Такие разговоры, конечно, возбуждают, и спать больше уже не хочется. Все встали и занялись чаепитием.

Петрович ушел опускать вертушку. Нас несет со скоростью около семисот метров в час.

— Зверский дрейф, — говорит Эрнст.

Женя обрабатывал материалы наблюдений по гравитации и магнитным вариациям. Он говорит, что завтра полностью закончит обработку.

Перед вечером мы ходили осматривать небывало большую, образовавшуюся после южного ветра полынью на северной границе нашего ледяного поля в одном километре от нас. Поля разошлись на триста — четыреста метров Полынья тянется на несколько километров, скрываясь в темноте. Ветер гонит на полынье волны. Наша льдина, таким образом, постепенно уменьшается.

Показались звезды, и Женя провел астрономическое определение (он устроил электрическое освещение у своего теодолита); я ему помогал.

Ветром настолько сильно прибило снег, что нога нс оставляет на нем следа. Снова занесло базы, предстоит их очищать.

Привычный северо-западный ветер опять повлек дрейфующую станцию на юго-восток.

Нужно упорядочить нашу жизнь: побольше спать, более нормально отдыхать. Мы ложимся очень поздно, а встаем слишком рано. Решили следить друг за другом и соблюдать нормальный режим.

Через два дня на нашей широте солнце окончательно зайдет, начнется долгая полярная ночь.

Сейчас около часу ночи. Женя устанавливает теодолит на новом месте. Петрович читает по-английски, а я дописываю дневник.

4 октября

Дрейф немного уменьшился.

Женя сделал проводку в метеорологическую будку и соединил микрофоном жилую палатку со своей обсерваторией. Таким образом, у нас получается уже полная радиофикация. Женя наблюдает за звездами, а отсчеты записывает кто-нибудь из нас в жилой палатке, где стоят хронометры. Так значительно облегчается научная работа Федорова. На большом морозе трудно проводить астрономические наблюдения и записывать по часам. К тому же мешают большие рукавицы, а без них руки через несколько минут коченеют.

Вечером сделали астрономические наблюдения, пользуясь новым устройством. Я был с Женей около теодолита (я все время работаю с ним, так как вскоре намерен проводить астрономические наблюдения самостоятельно), а Эрнст записывал отсчеты в палатке. Наши координаты — 85 градусов 19 минут северной широты и 7 градусов западной долготы.

Перед вечером ушел на базу № 1, занимался раскопками, приводил все в порядок.

Вернулся в палатку мокрый и усталый. Хотел отдохнуть, но вспомнил, что надо обязательно проверить положение у полыньи: после вчерашнего осмотра она все время внушает мне тревогу. Я вышел из палатки. День сегодня хороший, хотя резкий ветер и ощутительный мороз мало приятны. Зато нам еще продолжает светить солнце. Последний день в этом году видим мы его!

Прошелся вдоль всей полыньи. Мне кажется, что она с каждым часом увеличивается; ширина ее местами доходит уже до пятисот метров. Я заметил, что полынья затягивается тонким слоем молодого льда. Если мороз усилится, образуется новая крепкая льдина; это будет неплохая посадочная площадка для самолетов.

Все тетради и астрономические инструменты Жени лежат в углу на шкурах, и поэтому я решил сделать ему в подарок специальную полку. Нашел доску, принес ее в палатку и быстро соорудил «астрономический уголок». Женя разложил здесь свое хозяйство: наверху — тетради и справочники, внизу — хронометры.

Полка рядом с моей кроватью; чтобы я во сне не опрокинул ее, Женя протянул вдоль кровати веревочную сетку. Теперь, когда я ложусь спать, то напоминаю зверя, запертого в клетке зоологического сада…

За обедом ребята мне сказали:

— Борщ сегодня невыносимо кислый!

Странно. Ведь я добавил в него литра два воды; очевидно, положил слишком много лимонной кислоты. Все весело смеются над этой неудачей. Тем не менее я твердо договорился с ребятами, что беру на себя поварские обязанности до конца нашего дрейфа. Дело в том, что Эрнст по ночам дежурит, а днем если готовит обед, то не успевает выспаться. Теперь я, шеф-повар, буду кормить нашу семью хорошо!

Я уже приспособился к работе на кухне. Посуду не мою, а протираю мокрой ваткой. Этим экономлю пресную воду, которой у нас всегда так мало: чтобы добыть ведро воды, приходится полдня работать. Правда, нужно стараться протирать посуду сразу же после обеда, пока она еще влажная, иначе спустя час посуда покрывается слоем льда, и тогда уже приходится тратить на нее горячую воду.

Играл с Эрнстом в шахматы. Конечно, проиграл, потому что только учусь.

Однако перед сном я взял реванш, выиграв у Теодорыча плитку шоколада. У нас с ним было пари: обычно мы запускаем ветряк за пятнадцать минут, а я взялся сделать это за две минуты и успел. Но шоколад решил у Эрнста не брать: лучше напомню ему об этой плитке в Москве.

5 октября

Нам сообщили, что редакция «Последних известий по радио» снова собирается организовать выступление наших жен. Очень рады услышать родные голоса.

Погода нынче исключительная, ясная, мороз доходит до двадцати семи градусов. К вечеру дрейф уменьшился. Стараемся лечь пораньше, потому что на завтра у нас назначен аврал: будем брать пробу грунта со дна океана.

Перед сном услышали какой-то гул: началось перемещение льдов. В районе полыньи происходит сжатие; оттуда все время доносится треск.

Вечером было много происшествий. У Теодорыча на радиостанции лопнула электрическая лампочка, а запас их очень невелик. Ничего не поделаешь!.. Несколько минут спустя Петрович пошел к двери, зацепил амортизатор и свалил фонарь «летучая мышь», который тоже разбился. Хотя и жаль было лампу, но все в один голос пошутили:

— Если бьется, значит, к добру.

Все-таки мне не хочется измерять счастье фонарями, потому что стекол для них у нас очень мало.

Вышли из палатки и долго слушали, как трещит лед. Веселый все время лает; он то убегает далеко к трещине, то вновь возвращается.

6 октября

Женя на круглые сутки ушел работать в свою ледяную обсерваторию.

Петр Петрович готовится к спуску батометра и щупа с трубкой, чтобы взять пробу грунта.

Я взял ружье и ушел к полынье. Все время тревожила мысль: что наделало вчерашнее сжатие?..

Кругом много битого льда. Очевидно, ветер здесь здорово хозяйничал. Сжатие отразилось на нашей льдине. В разных местах я заметил трещины, по краям льдины появились высокие торосы и ледяные курганы. Это молодой лед, выброшенный сжатием на наше ледяное поле.

Когда я вернулся в лагерь, Петр Петрович сказал, что он опустил груз на глубину три с половиной тысячи метров и оборвал трос. Гидрологическое хозяйство — два батометра и щуп — осталось на дне Северного Ледовитого океана.

Как это произошло?.. Мы предполагаем, что груз с большой силой ударился о дно, а на тросе образовались петли, лопнувшие при попытке выдернуть груз из ила.

Наша работа на глубоководной станции шла, как всегда, быстро. Тянули трос лебедкой попарно: я работал с Женей, Эрнст — с Петровичем.

Я сварил обед, так как все проголодались.

Петр Петрович опустил вертушку в океан и попросил меня определить дрейф. Наш Петрович ходит огорченный; он говорит, что у нас сегодня сплошные несчастья… Мы все стараемся успокоить его.

Ночью по лагерю дежурят трое: Женя обрабатывает серию магнитных вариаций, Петрович приводит в порядок свои записи, и, как всегда, бодрствует Эрнст.

7 октября

Снег, должно быть, очень хороший изолятор. Сквозь нашу палатку продувал ветер. Я набросал на крышу много снегу, и в палатке сразу стало теплее: ветер к нам не пробирается.

Петрович отремонтировал тросик, привязал новый батометр и опустил его на дно океана.

В это время мы получили сообщение, что с острова Рудольфа в район полюса на поиски самолета Леваневского вылетел Водопьянов.

Эрнст после дежурства не ложился спать, а продолжал сидеть у приемника.

Полет был исключительно хорошим, хотя протекал в очень тяжелых метеорологических условиях. Водопьянов долетел до полюса, разведал большой район, но, к сожалению, ничего не обнаружил и вернулся на остров Рудольфа. В полете он сбросил несколько световых ракет.

Сегодня мы снова долго обсуждали: что могло случиться с экипажем самолета Леваневского? Неужели мгновенная катастрофа, лишившая радиста возможности передать в эфир хотя бы три слова: «Идем на посадку»? Узнаем ли мы что-нибудь о наших друзьях-летчиках?..

Петрович и я уходили к лунке выбирать тросик.

Эрнст, получив сообщение, что Водопьянов благополучно опустился на острове Рудольфа, сбросил наушники и собрался лечь спать. Перед этим Теодорыч и Женя решили позавтракать.

Над лампами у нас висит бидон, предохраняющий палатку от воспламенения. Эрнст положил на крышку бидона колбасу — разогреваться… Это повторяется уже несколько дней: каждое утро Теодорыч и Женя едят на завтрак эту колбасу. Мы с Петровичем боимся присоединиться к ним, так как «бидонная колбаса» не внушает нам доверия.

После длительной работы на лебедке я пришел в палатку усталый и мокрый. Решил полежать в тепле и не выходить наружу, так как это рискованно — можно простудиться.

Не желая терять даром время, начал разбирать вертушку, которую принес для ремонта. Разложил на копке инструменты, разные принадлежности, металлические части, винты, болтики.

Ремонтные работы пришлось прервать, так как пора было идти варить обед. По правде говоря, меня мало увлекает это занятие. Кроме того, в ледяной кухне холодно; нож обжигает пальцы, как раскаленный; нет воды, приходится приготовлять ее изо льда. Но я понимаю, что изготовление сытной и вкусной пищи жизненно необходимо для успешной деятельности нашей дрейфующей станции, и иду на свой очередной пост…

Женя определил наши координаты: 85 градусов 04 минуты северной широты и 4 градуса западной долготы.

Я сегодня все-таки простудился, и поэтому Петрович принялся натирать мне спину скипидаром. Как у доктора, у него должны быть безукоризненно чистые руки. Но он только что вернулся после работы на лебедке, и когда я взглянул на его руки, то увидел, что они испачканы машинным маслом. Петр Петрович начал растирать на моей спине скипидар, и грязь с его рук быстро стала переходить на меня…

Петрович еще начал шутить…

— Лучшее средство отмыть руки от жирной грязи — почаще натирать твою спину…

Жаль, что мне нельзя было в это время взглянуть на себя в зеркало. Очевидно, полосы на спине делали меня похожим на зебру…

Я забрался в мешок, завернулся потеплее, чтобы хорошо согреться, и заснул. Дневник дописывал уже утром.

8 октября

Мы самые северные жители на земном шаре. Отсюда, с восемьдесят пятой параллели, мы жадно следим за политической жизнью Родины. Там сейчас происходит крупнейшее событие: по всей стране народ готовится к выборам в Верховный Совет СССР.

Несмотря на нашу отдаленность от Родины, мы также намерены участвовать в выборах. Но как это осуществить, еще не знаем.

В нашем быту нередко возникают трудности. Сейчас, например, выяснилось, что у нас не хватает сахара; это, пожалуй, наше самое больное место: мы тратим немного больше предполагавшейся нормы. Правда, имеется небольшой дополнительный резерв сахара, но я его приберегаю, так как во время больших морозов мы будем чаще пить чай и тогда пригодятся запасы.

Теодорыч принял и передал дальше по назначению предоктябрьскую радиоэстафету, организованную журналом «Радиофронт». Эстафета, отправленная из Москвы, проходит через Украину, Закавказье, Узбекистан, Татарию, Урал, Сибирь, дальневосточные рубежи Советского Союза, побережье Северного Ледовитого океана, нашу станцию «Северный полюс» и Ленинград. Далекий путь!

Петрович приводил в порядок лунку, целый день долбил ее длинной трубой, выколачивая молодой лед. Потом он начал делать гидрологическую станцию. Работать на таком сильном морозе очень трудно, так как все время приходится держать наготове горящий примус: перед спуском батометра Петрович обливает его горячей водой.

Нынче весь день ледяное поле вздрагивает, приборы Жени тоже испытывают эти толчки; серия гравитационных наблюдений нарушена, придется ее повторить.

Я работал на складе, распечатал бидон со стеклами и фитилями.

После обеда Женя учил меня работать с теодолитом, чтобы я на всякий случай умел астрономически определять местоположение нашей станции.

Вечером все собрались в палатке. В последнее время это у нас бывает редко, так как всегда кто-нибудь работает или спит. В палатке тепло, приятно, хотя и тесно. Мы этой тесноты и не замечаем: должно быть, свыклись. Припоминается одна из удачных старинных русских поговорок: «В тесноте, да не в обиде…»

Изредка, когда горят лампы, ощущаем в палатке недостаток кислорода, но и к этому привыкаешь.

Весь вечер мы толковали о наших будущих планах и о дальнейшей жизни на льдине. Все настроены прекрасно и полны желания трудиться и творить.

9 октября

Нынче к завтраку у нас были сухари с маслом и чай с молоком.

Петрович написал небольшую статью о научной работе, проделанной за последний месяц.

Мы стараемся возможно чаще передавать по радио в Москву итоги наших работ, потому что наши научные наблюдения принадлежат не нам, а всему советскому народу. Мы не раз говорим Между собой: если с нами что-нибудь случится и мы погибнем, останутся те научные итоги, над которыми мы трудимся; ведь все, что мы здесь наблюдаем, ново для человечества.

С острова Рудольфа мне сообщили, что советские синоптики, основываясь на наших наблюдениях, пересматривают старые теории об антициклонах в Центральном полярном бассейне.

10 октября

Утром никому не хотелось вылезать из теплого спального мешка, но Эрнст уже приготовил горячий завтрак и поторопил нас.

Женя поднялся и ушел делать серию гравитационных наблюдений.

Петрович обрабатывал материалы гидрологической станции, которую брал два дня назад. Я тормошу ребят, чтобы быстрее обрабатывали материалы; чем скорее результаты научных работ окажутся в Москве, тем лучше. Петрович и Женя прекрасно это понимают и не задерживают обработки.

Теодорыч ругается: ему никак не удается наладить надежную связь с радиостанцией Баренцбурга. А ведь по мере нашего дрейфа на юг значение связи со Шпицбергеном будет все возрастать.

11 октября

Делал коробку для вертушки.

Женя установил теодолит на прежнее место. Он приносил его в палатку, чтобы согреть. Я воспользовался этим и старательно вместе с Женей изучал прибор.

Скоро исполнится пять месяцев нашего дрейфа. Чем южнее, тем быстрее нас несет. Ближе к Северному полюсу нам хватало одного градуса шпроты на месяц. Теперь темпы не те! Сейчас уже расстаемся с восемьдесят пятой параллелью. По прямой льдина прошла от полюса около трехсот миль; в действительности пройденный путь намного больше.

Мы неплохо изучили морозы: если небо закрыто облачностью, то температура пятнадцать — семнадцать градусов; если ясно, то двадцать пять — двадцать семь.

Условия работы теперь стали гораздо тяжелее, особенно для Ширшова: в июле он затрачивал на полную станцию двенадцать часов, теперь — двадцать шесть.

Погода сегодня отвратительная: дует сильный ветер, метет пурга.

Я сильно простудился. Должно быть, на меня влияет длительное пребывание в ледяной кухне. Петрович опять готовится натереть меня скипидаром. С опаской смотрю на его черные руки. Ложусь на оленьи шкуры, как на операционный стол…

Атлантический океан все заметнее дает о себе знать. Раньше на глубине трехсот метров температура воды была плюс 0,75 градуса, а сейчас поднялась до одного градуса тепла.

12 октября

Каждый раз, когда я отправляюсь на кухню готовить пресную воду, вспоминаю летнее время: тогда ее было вдоволь и нам сильно досаждали потоки и ручьи; приходилось бороться с «наводнением». Теперь добыча каждой кружки воды стоит нам трудов. Вообще дел у нас много: меньше пятнадцати часов в сутки работать не приходится; зато засыпаем как убитые.

Женя приготовил карту и завтра будет наносить на нее линию нашего дрейфа.

У нас продолжает дуть ветер, крепчает мороз. Впрочем, мы к морозам уже так привыкли, что мало замечаем их.

Мы ложимся спать, а Эрнст остается дежурить по лагерю.

Большую часть времени Теодорыч проводит в одиночестве, наблюдая за эфиром. Изредка он снимает наушники и выходит из палатки, слушает ночные шорохи. Он страстно предан делу. Не было ни одного случая, чтобы по его вине сорвалась наша связь с миром. Благодаря Эрнсту мы постоянно находимся в курсе всех событий и здесь, на дрейфующей льдине, не отстаем от жизни нашей Родины.

13 октября

Женя расположился в палатке со своими картами, справочниками и записями. Он наносит дрейф льдины на карту. На кровати ему мало места, и часть своих материалов он разложил на бидонах и шкурах.

Итак, мы теперь дрейфуем южнее восемьдесят пятой параллели. Это полностью совпадает с нашими предположениями: после пяти месяцев дрейфа оказаться на пять градусов южнее места нашей посадки — Северного полюса.

Петрович с утра чинил свою меховую рубашку, которая кое-где порвалась. Портной он неважный: работая иглой, он жалобно вздыхал, будто сетовал на свою горькую участь…

После этого он приводил в порядок батометры. В полдень ушел на лыжах осмотреть сжатие молодого льда, образовавшегося у трещин.

Гидрологические исследования показывают, что толщина слоя атлантической воды возросла почти на сто метров. Температура воды на глубине четырехсот метров увеличилась до плюс 1,02 градуса. Вот что значит приближение к Атлантическому океану!

Я все больше и больше восхищаюсь трудолюбием и самоотверженностью Петровича и Жени. Когда Петрович часами работает у лебедки, ему здорово достается: металлические части приборов быстро стынут, мокрые пальцы прилипают к ним…

Мне приходится все время работать на кухне при свете лампы. Начинают болеть глаза, и я все чаще выхожу на улицу.

По нашел просьбе сегодня передали по радио интересный обзор положения на фронтах в Испании и военных действий в Китае.

Женя сделал астрономическое определение по звездам. Наши координаты — 84 градуса 46 минут северной широты и 6 градусов западной долготы. За два дня льдина прошла десять миль.

Движемся мы довольно быстро. За сентябрь льдина прошла, если считать по прямой, восемьдесят миль со средней скоростью 2,7 мили в сутки. Отдельные отклонения от генерального курса нашего дрейфа были незначительны, дрейфа на север почти совсем не наблюдалось.

Сводка, составленная Федоровым, показывает, что температура воздуха в сентябре постепенно понижалась от семи-восьми градусов (вначале месяца) до семнадцати-восемнадцати (в конце сентября). Средняя температура за месяц — минус 12,2 градуса, максимальная — минус 2,6 градуса, минимальная — минус 28,3 градуса. Интерес

Мы передали в Москву сводные материалы этих наблюдений.

Обидно, что мы никак не можем приступить к занятиям кружка по изучению истории партии: у всех очень много работы. Л месяцы бегут быстро, мы не замечаем течения времени…

14 октября

Болит голова: очевидно, я еще больше простудился. Сегодня тридцать два градуса мороза. Это в октябре, а что будет потом?! Принял два порошка фенацетина и забрался в спальный мешок, Петрович предлагает мне хорошо согреться. «Это поможет тебе», — говорит он.

Женя самостоятельно передал по радио метеорологическую сводку на остров Рудольфа. Оттуда сообщили, что для нас есть радиограмма. Женя плохо принимает по радио, поэтому он разбудил Эрнста.

Эрнст спит «в три порции»: по часу пли по два, так как ему часто нужно вставать для работы на радиостанции.

Сообщили в Москву, что у нас тридцать два градуса мороза. Должно быть, там не поверят!

Женя и Петрович после обеда ушли на разведку льдов. Они ходили в восточном направлении и скоро вернулись.

— Началось перемещение льдов, — сказали они.

Сегодня закончили передачу в Москву материалов научных наблюдений за сентябрь. Отметили значительные колебания глубины океана: на протяжении тридцати семи миль глубина уменьшилась с четырех тысяч двухсот девяносто трех до трех тысяч семисот шестидесяти семи метров, а еще через двадцать пять миль возросла до четырех тысяч двадцати пяти метров. Последний промер (6 октября) снова показал «обмеление» океана три тысячи пятьсот метров!

15 октября

Продолжал работать над коробкой для вертушки. Принес в жилую палатку все необходимые инструменты. Я бы давно кончил эту работу, но все приходится делать вручную. Торопился и повредил напильником большой палец руки: теперь не могу до него дотронуться — так здорово болит… Когда сверлил дыры, Эрнст мне помогал.

Петрович внимательно осмотрел меня и заявил, что на улицу мне выходить нельзя. Странное медицинское назначение при таком заболевании!.. Однако к вечеру мне стало лучше, и я пошел вместе с Женей делать астрономическое определение.

Еще раз убедились: чем дальше к югу, тем быстрее несет нашу льдину.

Петрович проверял состояние гидрологической лебедки и чистил лунку, так как она со всех сторон обросла довольно толстым слоем льда.

16 октября

Скорость ветра доходит до восемнадцати метров в секунду. На улицу выходить рискованно: пурга сбивает с ног. Наш Веселый забился в уголок и все время протяжно воет, нагоняя тоску.

Скорость дрейфа сейчас настолько велика, что мы даже не можем сделать очередную гидрологическую станцию: тросик с батометром все время уносит под нижнюю часть льдины. Ничего не поделаешь: это не пароход, не прикажешь капитану остановиться… Промер глубины придется сделать лишь после того, как ветер немножко стихнет.

Перед сном решил почистить зубы, так как во рту стало что-то очень горько. В темноте вместо зубного порошка взял… мыльный. Долго не мог понять: почему вместо приятного запаха во рту еще больше горечи?.. Думал, что вода плоха, и заменил ее снегом. Только когда начал жевать снег, понял свою ошибку; после этого добрые четверть часа отплевывался…

17 октября

Всю ночь продолжал бушевать ветер. Палатку страшно трясло.

По лагерю дежурил Эрнст. Он не смог передать даже метеорологические сводки, так как сильные снежные заряды нарушили нашу радиосвязь с островом Рудольфа.

В таких случаях Эрнст обычно очень бдителен и осторожен: боится сжечь аппаратуру радиостанции. Я предложил ему заснуть до утра, но он отказался.

На острове Рудольфа, как мы узнали позже, начали о нас беспокоиться: наша станция пропустила уже два срока радиосвязи.

Перед вечером Теодорычу все же удалось передать метеорологическую сводку; товарищи на острове успокоились.

Женя вышел из палатки и увидел на небе звезды. Мы временно прервали занятия и начали определять местоположение льдины. Установили, что за двое суток нас отнесло на три градуса к западу.

Когда вышли из палатки, то не узнали своего лагеря: пурга намела сугробы; между кухней и ледяной обсерваторией Жени образовался огромный вал; нарты опрокинуты и засыпаны снегом. Только одна была хорошо видна; остальные спрятаны под снегом. У входов тоже большие сугробы. Словом, пурга принесла нам много хлопот: придется (в какой уж раз!) расчищать все наше хозяйство.

Полярная ночь наступила.

18 октября

Женя налаживал магнитный теодолит, готовясь к очередным наблюдениям. До этого он долго очищал лабораторию от снега.

В течение дня я проводил длительные и упорные раскопки. Нашел байдарку, клипер-бот. Долго искал бидон. Там, где он стоял, теперь образовался огромный курган, который мне пришлось разрывать в течение трех часов.

Женя начал суточную серию по магнитным вариациям. Он опять на тридцать шесть часов забрался в свой ледяной домик.

Ветер стихает, но днем мы успели хорошо зарядить аккумуляторы.

Сейчас показалась луна — большая и яркая. Очень хорошая видимость.

Меня беспокоит, что давно уже нет радиограммы из дома: не заболела ли снова Володичка? Это меня заботит. Я выходил из палатки, чтобы на прогулке немного рассеяться.

Потом мы с Женей снова определяли по звездам координаты. Мой спутник был особенно настроен и даже что-то тихонько напевал.

19 октября

Женя не спал всю ночь: дежурил и проводил суточную серию наблюдений по магнитным вариациям. Он здорово устал, хочет спать, глаза его слипаются, но терпит, перемогает себя.

Петрович стал подготовлять лунку, чтобы сделать суточную гидрологическую станцию. Лунка так сильно обросла льдом, что Петровичу пришлось пробивать ее с утра до пяти часов вечера.

Мы с Эрнстом начали устанавливать антенну; укрепили мачту, перевязали все оттяжки, чтобы она держалась крепко. Потом занимались раскопками разного имущества. Откопали восемь нарт, клипер-бот, собрали все доски и палки в одно место.

Вид нашей трещины сильно изменился: у ее кромки теперь нагромождены свежие торосы самых различных размеров и форм.

Постояв немного у трещины, мы с Теодорычем вернулись в лагерь. Я начал готовить обед, но примусы засорились; пришлось варить на паяльной лампе.

Слушали арктический выпуск «Последних известий по радио». Очень обрадовал переданный по нашей просьбе доклад о том, что сделано за несколько последних месяцев по реконструкции родной столицы Москвы. Приятно было узнать, что скоро начнется движение поездов метрополитена по новой линии: площадь Революции — Курский вокзал и что в праздничную демонстрацию 7 ноября трудящиеся столицы пройдут по новому красивому мосту через Москву-реку. Мысленно мы будем вместе с вами, дорогие товарищи!

Погода сегодня хорошая: слабый ветерок, светит луна; хорошо видно наше поле. Как все это не похоже на недавнюю пургу!

Получили опять много телеграмм из Москвы от редакций газет с просьбой прислать корреспонденции к праздникам.

Меня немного беспокоит, что давно нет телеграмм из дома. В чем дело?.. Володичка была вместе со мной на полярных станциях (на Земле Франца-Иосифа, на мысе Челюскин) и понимает, что значит на зимовке получить весть из дома. Может, что-нибудь случилось?

Петрович усердно работал у лебедки. Вдруг закапризничал тормоз. Пришлось долго возиться, промывать ленту бензином. Барабан тоже плохо работал. Однако стоило Петровичу насухо его протереть, а потом провести по механизму масляной тряпкой, как тормоз начал действовать вполне исправно. Груз дошел до дна. Глубина океана была три тысячи шестьсот восемьдесят метров.

Пробы грунта не брали, но его следы остались на гире, и Петрович получил новый «образец» морского дна. Он очень спешил кончить промер, так как дрейф снова значительно ускорился.

Перед тем как поднять груз, напились чаю, немного подкрепились. Вытаскивали груз, как обычно, попарно: я — с Женей, Теодорыч — с Петей. Извлекли лишь после трех часов непрерывной работы.

Женя сделал очередные метеорологические наблюдения, и Теодорыч передал сводку на Рудольф.

Вернувшись в палатку, с полчаса отдыхали, так как все были утомлены и промокли.

Петрович завалился спать: он не ложился тридцать три часа.

Что-то непонятное случилось с нашим ветряком. Он все время хорошо работал, исправно заряжал аккумуляторы, а нынче вдруг загремел, застучал. Мы с Женей в это время выкручивали трос на лебедке. Услышав странный стук, я побежал к ветряку и остановил его. Сейчас же Теодорыч с Женей полезли наверх, чтобы посмотреть, какие повреждения получил ветряк. Опасаюсь, что у него сломались зубья шестерни.

Раскопал огромный сугроб у входа в хозяйственный склад, достал муку и начал жарить коржики. Ведь завтра у нас опять юбилей: пять месяцев жизни на льдине; не успели оглянуться, как прошел еще месяц… «Юбилейный» день мы всегда чем-нибудь отмечаем: или нажарим коржиков, или сделаем ликер из коньяка, кофе и сахара.

До чего быстро миновали эти месяцы нашего дрейфа! Но осталась особенно трудная часть: наступила полярная ночь, работы заметно прибавилось; из-за морозов опа теперь труднее, чем раньше. Впрочем, пас не так еще одолевают морозы, как пурга. Сколько раз после ее бесчинств приходится расчищать базы, откапывать парты и другое имущество. Трудно! Эрнст старается помочь мне в хозяйственных работах, но ему не всегда удается выкроить для этого время: по ночам он дежурит, а потом ложится спать сильно утомленный.

Заметил любопытное явление: по трубкам моей койки стекает вода, хотя температура на дворе — минус семнадцать градусов; когда температура понижается до тридцати градусов, водопад прекращается.

Вообще мы разбаловались в отношении тепла. Как только в палатке температура снижается до плюс восьми-девяти градусов, все говорят, что стало уже слишком прохладно. Тогда мы больше выкручиваем фитили в лампах, и температура поднимается до тринадцати — пятнадцати градусов тепла.

Женя сейчас готовится к астрономическому определению. Он долго ждал появления звезд, но они все время были закрыты облаками.

21 октября

С утра стали вторично осматривать нашего работягу — ветряк. Неужели все-таки поломались зубья на малой пли большой шестерне? Если на малой, то еще полбеды, так как на запасной динамомашине имеется подобная же шестерня и мы сможем произвести замену.

Наступил напряженный момент. Установили стремянку. Эрнст забрался наверх, стал снимать кожух, чтобы осмотреть шестерни. Наконец открыл и кричит: «Шестерни целы!» Сразу стало легче на душе. Хотя позади уже значительная часть нашего дрейфа, было бы крайне тяжело, если бы ветряк вышел из строя: тогда мы очутились бы на голодном радиопайке, не смогли бы посылать сообщения в прессу, личные телеграммы. Правда, у нас есть ручная динамомашина, но ею много не накрутишь.

Осмотр ветряка не выявил никаких повреждений. Мы залили его механические части маслом, запускали раз десять, но причины стука так и не обнаружили. Решили: когда утихнет ветер, снять крыло ветряка и отрегулировать его. Думаем, что причина стука кроется в плохой регулировке.

Начал писать статью для газет.

Ветер не успокаивается. Палатка все время дрожит. Установленный нами анемограф тоже гремит.

За обедом отметили нашу юбилейную дату, выпили по «лампадочке» самодельной наливки, пожелали друг другу полного счастья и новых успехов в работе.

Все время, особенно сейчас, перед праздниками, редакции газет и журналов Москвы и других городов просят нас написать для них так называемые высказывания. Темы этих высказываний бесконечно разнообразны. Мы обычно отвечаем не всем, ибо передача наших ответов потребовала бы круглосуточной непрерывной работы Теодорыча. Возможно, что некоторые, не получив ответ обижаются, но ничего не поделаешь: другого выхода у нас нет…

Сегодня получили заказ от «Литературной газеты» «Сообщите, кто ваш любимый писатель и почему; что сейчас читаете; ваши пожелания советской литературе. Неужели там думают, что на такие вопросы можно исчерпывающе ответить двадцатью — тридцатью словами. Ведь отделываться общими фразами нет никакого смысла.

На небе показалась звезда. Женя сделал определение. За восемнадцать часов нас отнесло на шесть миль к югу. Мы находимся на широте 84 градуса 22 минуты.

Петрович готовится взять двадцать первую гидрологическую станцию и сделать десятый промер глубины океана.

Решили побриться и помыть голову. Мы стараемся делать это хотя бы один раз в месяц. Но Эрнст сегодня не брился, он спал. Я приготовил два чайника горячей воды. Мы побрились, помылись, заварили чай. Разбудили Эрнста, вчетвером напились чаю, прослушали ночной выпуск «Последних известий по радио».

В полночь получили телеграмму из редакции «Правды» с предложением написать подробную статью о нашей работе и быте. Сделаем это с большой охотой.

Все короче становятся дневные сумерки, сгущается ночная тьма. Сейчас уже час ночи. Луна хорошо освещает наши ледяные просторы, зубчатые гряды торосов. Ветер стал тише. Но с солнышком мы распростились надолго — до февраля.

Настроение у меня поднялось: получил телеграмму от своей родной Володички — дома все благополучно, она здорова. В ответ я немного поругал ее за продолжительное молчание.

22 октября

Женя делает полную серию гравитационных наблюдении. Для этого он предварительно проверил свои хронометры по сигналам московских радиостанций и французской станции Бордо. Он работал без отдыха до семи часов вечера, сильно замерз, так как температура сегодня — минус двадцать три градуса. Ветер дует со скоростью шесть метров в секунду. В федоровской ледяной обсерватории температура та же, что и на воздухе.

Эрнст подобно хорошему охотнику или рыболову вылавливал ночью в эфире радиолюбителей.

Он связался сперва с англичанином, а затем с американцем, находящимся на пушной фактории Гудзонова залива.

Переговоры с ним Теодорыч продолжал и после утреннего чая, а спать улегся только в два часа дня.

Запустили ветряк, теперь он работает хорошо.

Дописывал статью для заграничных газет; она получилась большая — тысяча двести слов.

Очередное астрономическое определение показало, что нас отнесло еще на четыре мили к югу; широта теперь — 84 градуса 18 минут.

Минут осталось мало, их едва хватит нам до 1 ноября, а там — восемьдесят третья параллель.

Ходил к базам. Их засыпало снегом. У трещины выжало на кромку большую льдину. Она громоздится как гора.

Долго раздумывал над тем, что буду делать по возвращении в Москву. Как только приедем, сделаем все отчеты, я напишу книгу, расскажу о наших работах. Потом отдохну и начну вести переговоры об организации специальной экспедиции к Полюсу недоступности, над которым недавно пролетели экипажи самолетов Чкалова и Громова. Экспедиция к Полюсу недоступности еще расширит наши знания о Центральном полярном бассейне.

23 октября

Сегодня долго возился на базах. Старался убрать подальше масло: если придет медведь, он наверняка почувствует запах масла, а сожрать брусок весом в двадцать четыре килограмма и тем самым уменьшить наши порции этому полярному жителю ничего не стоит. Я перенес масло в ледяной склад. Температура воздуха — минус двадцать три градуса. Но я работал без меховой рубашки, а то вспотел бы еще больше, чем сейчас.

За сутки дрейф оттащил нашу льдину опять на три мили к югу. Все ближе Гренландия с ее могучими ледниками. Это сказывается, между прочим, и на понижении температуры воздуха в районе нашего дрейфа.

Петр Петрович полностью закончил титрование всех станций.

Ясная луна освещает льдину. Провода антенны гудят, как проволока телеграфных столбов на материке.

Мы с Эрнстом вышли из палатки, прошлись вдоль трещины и долго в молчании смотрели на наше ледяное поле… Было уже около четырех часов утра. Вдали возвышается трехметровый ледяной вал. Какую огромную работу выполняет ветер, если он мог поднять такую массу льда! Наступит время, когда человечество обуздает эту могучую силу природы и сумеет в полной мере ее использовать, заставить ветер служить людям.

Дописываю дневник. Сейчас сразу засну…

24 октября

Опять заказ из Москвы, на этот раз от редакции газеты «Кино»: «Радируйте ответ на нашу анкету «Чего я жду от советского кино…» Итак, «Чего я жду от литературы?»… «Чего я жду от кино?»…

В маятниковый прибор, которым пользуется Женя для измерения силы тяжести, попал волосок. Жене пришлось провозиться несколько часов, устраняя эту маленькую помеху.

Ветер ослабел. Стало тихо. Лишь изредка гулко трещит от мороза ледяное поле, звонко хрустит ломающийся в трещинах молодой лед. Мы уже привыкли к этим звукам. Женя говорит:

— Знаешь, Дмитрич, мне иной раз и не верится, что в этом окружающем станцию спокойствии наша льдина почти все время быстро движется на юг…

Да, если бы не точные астрономические вычисления нашего местоположения, трудно было бы поверить… Мы часто глядим на карту дрейфа: Гренландия недалеко.

Окончательно привели в порядок ветряк. Сейчас он действует молодцом.

25 октября

Внезапно потеплело: температура воздуха только два градуса ниже нуля.

На колодке ветряка, в том месте, где соединяются провода, лопнул эбонит. Подходящего материала для исправления у нас не было. Я взял поломанную патефонную пластинку, расплавил ее и этой массой облепил колодку. Новый материал, который мы назвали патефонитом, не уступает по качеству эбониту…

— Придется написать научную статью о новом открытии в области строительных материалов, — шутит Петрович.

Во время этой работы случилась беда: потеряли пружинку. Я долго рылся в снегу, пока нашел ее.

В шесть часов вечера мы испытали сильный толчок — наша льдина содрогнулась. Но никаких внешних признаков сжатия пока не замечено.

26 октября

Наша широта — 84 градуса 13 минут.

С утра очень плохо себя чувствовал: болела голова, лихорадило, но температура повысилась немного — до 37,2.

В девять часов вечера Петя стал опускать планктонную сетку на глубину пятьсот метров. Я помогал выбирать ее. Извлекли из океана много живых рачков и медуз.

Перед сном, как всегда, слушали ночной выпуск «Последних известий по радио».

Хотя мы живем на льду, как на бочке с порохом, ибо в любой момент может произойти сжатие, льдина лопнет или перевернется и потянет нас с собой, мы не чувствуем страха и не боимся за свои жизни, так как уже выполнили много работы и наш труд не пропадет зря. То, что нами сделано здесь, уже известно в Москве.

Сегодня Петрович опять работает всю ночь. Дрейф почти приостановился, и Ширшов хочет использовать удобное время для промера глубины. К утру груз дойдет до дна, и мы все начнем его выбирать.

27 октября

Петрович разбудил меня словами:

— Глубина океана под нами — три тысячи двести пятьдесят семь метров.

Потом он озабоченно взглянул на меня и заметил:

— Ты здорово осунулся…

Головная боль так меня замучила, что я не нахожу себе места. Пришлось опять принимать порошок пирамидона и забраться на койку.

К вечеру мне стало немного легче. Дочитывал «Американскую трагедию» Теодора Драйзера.

В «Последних известиях по радио» сообщили, что копия нашей жилой палатки пользуется большим вниманием посетителей Международной выставки в Париже.

Погода сегодня совсем летняя, слабый ветер; в палатке опять потекло по стенам. Мы все же ждем, чтобы ветер подул сильнее, так как для нас на острове Рудольфа лежит много поздравительных телеграмм, а аккумуляторы еле дышат; Эрнст боится лишним словом обменяться с радистами острова Рудольфа, бережет остатки энергии для передачи метеорологических сводок.

У нас беда: Женя простудился. Петрович вооружился трубкой, начал его выслушивать: нет ли признаков плеврита или воспаления легких. Выслушивал так долго, что мне даже надоело смотреть: хотелось скорее узнать авторитетное мнение нашего доктора… Но он, сохраняя молчание и строгий вид, развел горчицу в миске, намазал на тряпку (так много, что нам хватило бы на полгода в качестве приправы к ветчине!) и положил Жене на бок. Потом мы укутали больного всеми шерстяными вещами, которые имелись у нас под руками: носками, свитерами, шлемами, рукавицами, шарфами.

Через два часа Петрович спросил больного:

— Не щиплет?

— Ничего не понимаю, что ты говоришь? — ответил Женя, закутанный с головы до ног.

Мы с Эрнстом посоветовали Федорову пролежать с горчичником до утра, чтобы его как следует прогрело.

Петровичу тяжело достается его гидрологическая работа. Прежде чем сделать станцию, он разрывает снег у лунки; потом берет длинную алюминиевую трубу и в течение пяти-шести часов отбивает у нижних краев лунки новый, молодой лед, выбирает его лопатой и отбрасывает в сторону. Затем пешней прочищает верхнюю кромку, на которой тоже постоянно нарастает изрядное количество молодого льда.

Теперь Петровичу все время необходима горячая вода. Как только батометр выходит на поверхность, мороз сразу прихватывает его краник. Приходится при спуске и подъеме поливать зажимы кипятком: без этого не наденешь батометра на тросик; понятно, что работа протекает очень медленно.

В жилой палатке тесно. Пробы воды, разлитые в пузырьки, быстро замерзают. У Петровича имеется для них ящик, обложенный шкурами. Но этого мало. Чтобы предохранить пробы от мороза, он наливает кипяток в резиновый медицинский пузырь и кладет его на склянки с пробами воды, взятыми на гидрологических станциях.

Еще больше хлопот приносит промер дна. Главное внимание Петровича обращено на тормоз, который дает знать, когда груз достигнет дна. Ширшову приходится старательно промывать механические части керосином и бензином.

Несмотря на эти трудности, мне ни разу не довелось выслушивать какие-нибудь жалобы Петровича. Он работает спокойно, уверенно, не жалея сил. Женя и Теодорыч не отстают от него. Каждый не только выполняет свое дело, но еще старается чем может помочь товарищам.

Мне выпало счастье работать в дружном, замечательном коллективе. Старые полярники понимают, какое это имеет огромное значение. Сколько прекрасных намерений рушилось в разных экспедициях из-за склок и взаимного недоверия… У нас этого не было и не будет!

28 октября

Женя еще плохо себя чувствует, и мы не пускаем его на улицу. Петрович изменил метод лечения и начал ставить ему банки. Они настолько велики, что удалось поставить только три банки, а на четвертую у худощавого Жени кожи не хватило… Весь день он находился на лазаретном положении. Но наш больной не захотел зря терять времени и, лежа на койке, обрабатывал материалы гравитационных наблюдений.

Слушали по радио, как вся страна выдвигает кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР.

По радиотелефону с острова Рудольфа М. И. Шевелев рассказал нам, как будут проходить выборы. Мы не в курсе дела насчет нашего участия в избирательной кампании: куда мы прикреплены, как будем выбирать своих депутатов?

Редакция «Вечерней Москвы» прислала нам радиограмму с просьбой написать и передать статью для подготовляемой страницы «Рассказы счастливых людей». Да, редакция не ошиблась: мы действительно счастливейшие люди.

Петрович продолжает по вечерам заниматься изучением английского языка.

29 октября

К нашей общей радости, Женя поправляется. В полдень он уже сам сделал метеорологические наблюдения и передал по радио сводку на остров Рудольфа.

Ветра все еще нет. Вечером запустили ручную динамомашину и вдвоем с Женей долго крутили ее, пока Эрнст не передал двести слов.

Когда же наконец прекратятся «литературные заказы»! Нам становится уже не смешно, а немного страшновато… Газета «Красный спорт» запрашивает: «Какие виды спорта вы любите, почему предпочитаете их, чем занимаетесь?..» Завтра, чего доброго, у нас будут требовать ответа: «Какой одеколон употребляете?», «Какой цвет пижамы вам больше нравится?», «Какую прическу предпочитаете?..»

30 октября

Сегодня, сидя в палатке, ощущали сильные толчки; таких сотрясений на нашей льдине раньше не было: впечатление такое, будто километрах в двух от нас стреляли из трехдюймовых орудий.

Немедленно отправились с Теодорычем к трещине, чтобы проверить ее состояние; там немного наторосило.

Подул ветер. Наш ветряк стал хорошо и мягко работать, без стука. Эрнст передал на остров Рудольфа шестьсот слов, главным образом для газет.

Петрович с утра хотел добывать дистиллированную воду, но из-за мороза (тридцать шесть градусов) не смог долго высидеть на кухне. Он ушел в палатку и здесь усердно занимался английским языком.

На Женю жалко смотреть, когда он мерзнет в своей ледяной лаборатории. Сегодня он надел малицу, в ней будет потеплее.

На улице долго находиться трудно. Не так страшен мороз, как ветер, дующий со скоростью десять — двенадцать метров в секунду. Он проникает даже сквозь меховые рубахи и леденит тело. В палатке гораздо приятнее. Температура здесь держится по большей части около нуля.

31 октября

По радио услышали, что меня выдвинули кандидатом в депутаты Совета Национальностей от Карельской АССР. Это такая честь, такое доверие народа!

Петрович весь день гнал дистиллированную воду. У него накопилось уже четыре литра; этого хватит на обработку нескольких станций.

На улице стало совсем темно.

Сегодня обедали вместе, вчетвером, а вчера Эрнст остался без обеда: он спал, и мы пожалели его, не стали будить, потому что он очень мало отдыхает и не высыпается. К тому же у Теодорыча появился нарыв, который его очень мучает.

Эрнст принял с острова Рудольфа пятнадцать радиограмм. В одной из них я прочел, что отцу сделали подарок — радиоприемник. Было очень приятно узнать о таком внимании к моему старику.

Петрович хорошо успевает в своих занятиях английским языком. Он довольно свободно читает английскую книгу, редко пользуясь словарем.

Вечером у нас состоялось нечто вроде производственного совещания: снова обсуждали итоги научных наблюдений нашей дрейфующей станции.

Известно, что со времени экспедиции Фритьофа Нансена на «Фраме» в научном мире установилось представление о крайней бедности жизни в центральной части Северного Ледовитого океана. Жизнь животного мира открытого моря зависит, как известно, от развития в море фитопланктона, то есть микроскопически малых растений, водорослей. Конечно, медведь питается не водорослями, а живет охотой на тюленя. Тюлень питается не только мелкой рыбой, но также крупными планктонными рачками, которые в свою очередь поглощают более мелких представителей животного планктона, развивающихся уже непосредственно за счет водорослей.

Таким образом, растительный планктон — первоисточник органической пищи в море. За счет него существует весь животный мир моря, подобно тому как на суше животный мир существует за счет наземных растении.

Для развития водорослей необходимы солнечный свет и некоторые питательные соли. Фритьоф Нансен считал: под сплошным ледовым покровом даже летом недостаточно света для развития растительного планктона; поэтому планктон в Центральном полярном бассейне почти отсутствует и высшие животные существовать здесь не могут. Гидрологические наблюдения Ширшова показали, что гипотеза Нансена ошибочна.

В конце лета, когда снеговой покров на льду уже растает, в поверхностный слой моря проникает достаточное количество солнечного света: на протяжении всего сентября мы наблюдали значительное развитие, цветение растительного планктона.

Достаточно развивается в Центральном полярном бассейне и животный планктон. Наличие его дает возможность существовать и другим животным. Мы восемь раз видели севернее восемьдесят шестой параллели чаек, пролетавших вдоль трещин в поисках пищи. Несколько раз прилетали чистики и садились в районе трещин. На восемьдесят восьмой параллели к нам пришла медведица с двумя медвежатами (я уже писал о неудачной охоте на них). Там же мы видели морского зайца, а несколько позже — двух нерп.

Большой объем научно-исследовательских работ не оставлял нам времени для охоты. И все же мы имели возможность наблюдать перечисленных животных и птиц. Это убедительно доказывает, что центральная часть Северного Ледовитого океана далеко не бесплодная пустыня.

Вот серьезные выводы из научных наблюдений Петровича, о которых мы нынче толковали весь вечер.

На сегодня хватит… Завтра или послезавтра запишу в дневник выводы магнитных наблюдений Федорова.

С удовольствием думаю о предстоящем отдыхе до утра. Была бы спокойная ночь!..