Жизнь на льдине

НОЯБРЬ

1 ноября

От газет нет отбою: все просят прислать им статью для праздничного номера. Редакции газет тех городов, где каждый из нас родился, требуют дать особенно подробные статьи. Само собой разумеется, что продолжается поступление и специальных заказов…

Мы были бы очень рады удовлетворить все газеты, но наши аккумуляторы не выдержат такой нагрузки. Хорошо еще, что ветряк в последние дни выручает нас. Мы смогли передать статьи в газеты, корреспондентами которых являемся; кроме того, я написал статьи в севастопольскую и луганскую газеты.

Настроение у всех хорошее. Поздно вечером мы включили радио и слушали Исландию.

Ветер засыпал палатку снегом до самой крыши. Пришлось долго его откидывать.

К обеду я растопил снег и добавил воды во вчерашний грибной суп, так как остатков его на всех не хватало. Братки за обедом спросили:

— Сколько дней ты уже подливаешь воду в этот суп?

— Нынче последний раз, — сказал я им. — Вы сами виноваты: если бы сразу его съели, то пришлось бы готовить новый, а раз не доели, то жаль выбрасывать, вот я и развел его чистой водичкой…

В полночь приняли телеграмму о том, что Кренкеля и меня избрали членами Центрального комитета профсоюза работников Северного морского пути.

Вчера мы распрощались с восемьдесят четвертой параллелью. Теперь наша широта — 83 градуса 55 минут.

Женя после наблюдений, продолжавшихся подряд сорок часов, спит как убитый. Работал он отлично, молодчина!

Я закончил все наружные работы, осмотрел базы приготовил весла, положив их возле клипер-бота на тот случай, если придется перекочевывать на другую льдину.

Передали в разные города много поздравительных телеграмм к праздникам.

Сегодня, когда Женя заканчивал свои наблюдения, мы продолжали беседовать с ним о результатах магнитных измерений. Они представляют не только теоретический, но и большой практический интерес, так как помогут нашим славным летчикам и штурманам в трансарктических воздушных сообщениях недалекого будущего.

До нашей экспедиции никто не измерял магнитного склонения в центральной части Северного Ледовитого океана, не определял того угла, на который отклонена магнитная стрелка от направления истинного меридиана. Склонения же здесь, вблизи географического и магнитного полюсов, меняются очень резко.

Магнитные карты центральной части Арктики составляются на основании различных предположений о том или ином распределении магнитной силы по земной поверхности; участники прежних экспедиций в Центральном полярном бассейне вовсе не делали магнитных определений. Впервые они производятся сейчас, на нашей станции, Евгением Константиновичем Федоровым.

Регулярно через каждые тридцать — сорок миль измеряются элементы магнитного поля Земли. Эти измерения послужат теперь началом для составления надежной магнитной карты Центрального полярного бассейна.

При магнитных измерениях в Арктике приходится сталкиваться с сильным влиянием магнитных возмущений, известных под названием магнитных бурь, возникающих в результате некоторых солнечных излучений.

В средних широтах колебания магнитного поля обычно настолько незначительны, что ими можно пренебречь при прокладке курса корабля или самолета. В полярных же областях магнитное поле никогда не бывает спокойным: склонение может колебаться на пять — десять градусов от своей средней величины, а это имеет уже существенное значение при полете самолета. Таким образом, составляя магнитную карту, нужно уметь распознавать случайные колебания значений магнитных элементов.

Сделав измерения, мы обычно в течение суток следим с помощью специальных приборов за изменениями магнитной силы. В конечном счете получается величина, правильно показывающая действительное распределение магнитного поля.

При нашем движении к югу величины магнитных элементов меняются постепенно, плавно. Склонение вблизи полюса было сорок градусов к западу относительно Гринвичского меридиана. Теперь оно изменилось до двадцати пяти — двадцати шести градусов; горизонтальная составляющая выросла почти вдвое; склонение уменьшилось от 86 градусов до 84,5.

Плавное и ровное движение нашей льдины от Северного полюса в направлении к Гренландии дало нам возможность впервые в истории Арктики произвести точные магнитные измерения на огромном необследованном пространстве океана.

Очень отрадно, что наши наблюдения уже имели практическое применение: данные их были сообщены экипажам Чкалова и Громова для трансполярных перелетов из Москвы в Соединенные Штаты Америки.

2 ноября

Как всегда, ночью дежурил Эрнст. Он использует время своего дежурства для записей в личном дневнике. Кроме того, Теодорыч часто переговаривается по ночам с радиолюбителями-коротковолновиками разных стран.

К девяти часам утра он вскипятил чай. Мы быстро вскочили и с удовольствием стали пить ароматный, горячий, бодрящий напиток. Может быть, при других условиях мы не спеша выбирались бы из спальных мешков, но сейчас проделываем это мгновенно. Еще бы: температура в палатке — три градуса мороза!

Женя начал писать очерк для горьковской газеты. В полдень он сделал метеорологические наблюдения и сам передал сводку на остров Рудольфа, чтобы не будить Эрнста, который незадолго до того лег спать.

Пэпэ пишет статью для «Ленинградской правды».

Все газеты продолжают настойчиво просить у нас материалы, а мы уже выдохлись, и нам кажется, что больше не о чем писать…

Веселый опять пристрастился к мелким кражам. Теперь он подобрался к огромному куску масла. Мы застали его на месте преступления.

Как отучить нашего пса от этих поступков? /Удивительная собака, ведь кормим мы ее хорошо!.. Хотя и жаль наказывать, а придется, иначе совсем разбалуется.

Женя говорит:

— Он еще, чего доброго, сожрет все наши продовольственные запасы!..

Сегодня впервые увидели большое северное сияние. До сих пор мы наблюдали только его узкие и бледные ленты, разметавшиеся по небу.

Я вспомнил время своей прежней работы на полярной научно-исследовательской станции Земли Франца-Иосифа. Там северное сияние на редкость красиво, а здесь оно выглядит очень бледно, как-то тускло.

Теодорыч принял телеграммы, сообщающие о решениях нескольких общих собраний трудящихся, выдвинувших меня кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Это было для меня такой большой радостью, она меня так окрылила, что я перестал чувствовать усталость после продолжительной работы на ручной динамо-машине. Мои товарищи поздравляли меня с высокой честью: доверием трудящихся нашей Родины.

Я всегда старался быть честным и верным сыном нашей большевистской партии и сейчас снова трижды поклялся оставаться таким всегда, до самой смерти.

Все спят. Уже пять часов утра. Я лежу в мешке, но не могу заснуть. Тысячи мыслей… Испытываю огромный прилив энергии: хочется работать больше и больше… Мне кажется, что будто бы и нет полярной ночи!..

3 ноября

Эрнст не ложился спать, как обычно после дежурства, а возился в техническом складе: готовил на случай аварии запасную радиостанцию, части к ней, передатчик. Только в шесть часов вечера, передав метеорологическую сводку на остров Рудольфа и пообедав, он улегся. Но ему не хотелось спать: сегодня его ребята вместе с детьми других полярников будут выступать по радио. Он так и не уснул, дожидаясь передачи.

Слышимость была неважная, но тем не менее передача принесла Теодорычу большую радость: дети говорили внятно, ясно, свободно, ни разу не запинаясь.

Женя весь день обрабатывал материалы своих наблюдений по гравитации, чтобы ликвидировать «хвосты», Петрович до обеда расчищал лунку для завтрашней станции на глубину тысяча метров.

Я написал ответные телеграммы своим избирателям, горячо поблагодарил их за оказанное мне доверие.

Помогал Жене делать астрономические наблюдения. Кончили работать только в третьем часу ночи.

Настроение у меня исключительно хорошее. Я даже согрешил: предложил Теодорычу выпить по рюмке коньяку. Как раз пришел из своей лаборатории Петрович, и мы втроем выпили. Эрнст и я легли спать в четыре часа утра. Петрович продолжал брать гидрологическую станцию.

4 ноября

Ширшов после бессонной ночи отдыхал сегодня только три часа, чтобы снова начать работы по гидрологии.

Я отправился на кухню. Там холодно. Кухонная работа грязная, особенно здесь, на льдине… Страшно не хочется ремонтировать примусы, но понимаешь, что это необходимо. Ведь если нагрузить Женю и Петю кухонными делами, стряпней, то пострадает научная работа, ради которой мы тут находимся.

Эрнст опять работал с радиолюбителями. Он сегодня связался с французом. Тот сказал ему: «Товарищ, поздравляю вас и ваших друзей с предстоящим праздником революции». Потом Эрнст разговаривал с американцем.

Петрович занимался английским языком.

Получил телеграмму с «Седова»: корабль сильно дрейфует на север.

В этом году к празднику двадцатилетия Великой Октябрьской социалистической революции работники Севера должны были преподнести хороший подарок Родине, а вместо этого получилось так, что почти все ледокольные суда зазимовали: двадцать шесть кораблей застряли во льдах.

5 ноября

Эрнст разбудил меня и сказал:

— Ну и ночка была у меня хлопотная: переговорил с девятью американскими радиолюбителями. Они передавали меня с рук на руки, от одного к другому. Все знают о нашей экспедиции…

Опять получили много поздравительных телеграмм. Как радуют эти теплые приветы с Родины! В одной из телеграмм сообщают, что макет нашей палатки получил первый приз на Международной выставке в Париже.

6 ноября

Петрович начал титровать станцию в своем походном ларе. Он очень занятный, этот ларь. Туда складывается вся стеклянная посуда, пробирки, сосуды. На внутренней крышке прибита фотография известной американской киноартистки — очень красивой женщины. К ларю подведено электричество: он освещается маленькой лампочкой.

С утра я начал готовиться к празднику. Забрался в склад, распечатал баул с одеждой, достал каждому по паре чистого белья. Из продовольственного склада извлек торт и конфеты. Потом убрал кухню, вычистил и привел в порядок нашу палатку.

В семь часов вечера стал кипятить воду, чтобы все могли побриться и помыть голову. Часом позже открылась наша «парикмахерская». Брились поочередно, спешили, чтобы к полуночи закончить свой туалет. Побрившись, каждый становился на колени над тазом, сделанным из пустого продовольственного бидона, и кто-нибудь поливал ему на голову теплую воду.

В полночь Женя провел метеорологические наблюдения, составил сводку, и Эрнст отстучал ее на остров Рудольфа. В обмен на сводку рудольфовский радист передал нам еще много поздравительных телеграмм.

Мы накрыли стол, хорошо его сервировали. У нас были копченая ветчина, сыр, икра, масло, торт, сгущенное молоко, конфеты. Поставили кастрюлю с наливкой. Все эти яства и напитки мы разместили на столе, составленном из двух бидонов.

Уселись. Я поздравил товарищей. Мы провозгласили первый тост за нашу прекрасную Родину, за Великую Октябрьскую социалистическую революцию, которая принесла счастье трудящимся.

Просидели до пяти часов утра.

7 ноября

К девяти часам все были уже на ногах. Эрнст сделал метеорологические наблюдения.

Торопливо выпили чай, чтобы успеть послушать передачу из Москвы с Красной площади.

Вот уже десять часов утра. Напряженно вслушиваемся в передачу с Красной площади. К нашему счастью, сегодня хорошая слышимость. Мы знаем все, что происходит там, в сердце Москвы.

Прослушав передачу с Красной площади, мы вышли со знаменами на демонстрацию как раз в тот момент, когда первые колонны трудящихся столицы вступили на Красную площадь.

Забравшись на большую льдину, я сказал короткую речь. Затем дали трехкратный залп. Зажгли ракету, и она ярко осветила большой район нашего ледяного поля.

Вернулись в палатку и продолжали слушать радио.

До восьми часов вечера мы не снимали наушников. А потом после небольшого перерыва снова надели их: лучшие артисты Москвы выступали по радио в концерте для полярников.

В девять часов вечера мы с Женей сделали астрономическое определение. А в полночь, как обычно, передали метеорологическую сводку на остров Рудольфа и сообщили новые координаты: широта — 84 градуса 01 минута. Иначе говоря, через минуту мы скажем восемьдесят четвертой параллели «прощай!».

8 ноября

Провели телефонный разговор с островом Рудольфа. Шевелев рассказал нам о своих планах: он хочет предложить Москве снять нас со льдины в декабре, так как дрейф быстро тащит нашу станцию на юг и нам угрожает опасность к моменту появления солнца очутиться в районе сильно разреженного льда.

В ответ мы заявили, что категорически возражаем против такой поспешной ликвидации нашей станции, тем более в полярную ночь. Мы указали, что нам никакая опасность не угрожает и все идет хорошо.

Тогда Шевелев сказал, что он не настаивает на реализации своего плана, но все-таки будет держать самолеты наготове: надо предусмотреть наихудшие возможности. Я предложил товарищам вскрыть посылки, доставленные для пас самолетами с Большой Земли, и с аппетитом скушать все, что отправили наши родные в подарок мне и браткам.

Женя с Петровичем четыре часа пробивали и очищали лунку. Потом они занялись измерением глубины.

От морского дна нашу льдину теперь отделяет слой воды толщиной в две тысячи триста восемьдесят два метра. Это немного: мы привыкли к четырехкилометровой глубине.

Эрнст опять принял массу поздравительных телеграмм со всех концов Советского Союза — от Крыма до Сахалина. Газеты теперь просят сообщить, как мы провели праздник. Видимо, интерес народа к нашей экспедиции не ослабел.

В три часа ночи Петр Петрович начал опускать батометры на глубину две тысячи метров, намереваясь утром их вытащить.

Я начал писать дневник, но стало сильно клонить ко сну. Отложу записи до завтра…

9 ноября

Женя написал корреспонденцию в «Комсомольскую правду» о том, как прошел праздник на льдине.

Мы с Федоровым хотели было сделать астрономическое определение, но не только звезд не стало видно, а даже рядом стоящую гидрологическую палатку не различишь из-за сильной пурги.

Слушали ночной выпуск «Последних известий по радио». Оглашались многочисленные поздравления от друзей мира, зарубежных друзей СССР, поступившие в Москву со всех концов земного шара.

Эрнст принял еще четырнадцать приветственных телеграмм на наше имя.

21 ноября исполняется полгода со дня начала нашего дрейфа. Мы послали в Москву Радиокомитету просьбу: организовать передачу концерта джаз-оркестра Леонида Утесова с его новым репертуаром. Написали также, что рады будем услышать выступления наших жен.

Сегодня мы узнали, в каком трудном положении находятся суда, зазимовавшие на Северном морском пути. Ясно, что это результат потери бдительности тех полярников, которые вообразили, что они могут Арктику «шапками закидать».

10 ноября

Эрнст запустил ветряк, чтобы зарядить аккумуляторы. Ветер дует с большой силой, подгоняя огромные клубы снега. На улице в десяти шагах ничего не видно.

Женя обрабатывал свои материалы по гравитации. Потом Эрнст стал работать с радиолюбителями; он поймал двух шведов и полчаса беседовал с ними.

Ночью я обошел лагерь, но ничего не смог найти: пурга залепляет глаза; вернулся весь в снегу.

Накормил Веселого, заправил лампы керосином, протер стекла. Затем начал ремонтировать меховую рубаху: у нее разодрался рукав, подкладка вылезла наружу, и я хожу оборванцем… Правда, на базах есть запасные новые рубахи, но пока я держу их в резерве. Пришлось отрезать кусок материала от старых брюк и делать из него заплаты на рубаху.

Петр Петрович принес барабан самописца-анемографа, который отказался работать. Я разобрал прибор, исправил повреждение, и самописец стал исправно действовать.

В шесть часов вечера Женя, сделав очередные метеорологические наблюдения, не стал будить Эрнста, а сам принялся передавать сводку на остров Рудольфа. Но там, на острове, его не слышали. Женя нервничал, не понимая, в чем дело… Потом мы сообразили, что Эрнст, поработав днем с радиолюбителями на коротких волнах, забыл перестроиться на длинные. Пришлось разбудить Теодорыча, и он показал Жене, как надо перестраиваться.

Сегодня на обед уже не было молочной каши; мы ели ее в течение пяти дней, пока она не надоела. Фруктовый компот, сваренный несколько дней тому назад, удивительно изменился: один абрикос до того разбух, что не умещается даже в чайной чашке.

Небо неожиданно очистилось, показались звезды, но их так быстро опять заволокло, что мы не успели провести астрономическое определение.

Опять началась сильная пурга, поземка. Скорость ветра — девять-десять метров в секунду. У входа в нашу палатку намело сугробы.

Петрович составлял подробный план своей будущей книги.

Женя все время выглядывал на улицу: не покажутся ли звезды.

Температура воздуха — минус тридцать градусов, в палатке восемь градусов тепла. Дует восточный ветер. Он не приносит морозов, но обычно нагоняет много снегу. Когда дует зюйд-вест, у нас держится мороз не меньше тридцати градусов, но зато нет облачности и снега. Это лучше.

11 ноября

Встали, быстро оделись и, как всегда, не умываясь, сразу сели за стол.

Из всех нас один только Петрович изредка, в хорошую погоду, по утрам протирает на улице руки снегом, но когда на дворе пурга, то и он не думает о гигиене. Лишь в большие всенародные праздники и 21-го числа каждого месяца (в наш юбилейный день) мы становимся неузнаваемы: бреемся, моемся, иногда даже зубы чистим. В такие дни мы обычно подшучиваем друг над другом: «Ты, наверное, пользуешься большим успехом в женском обществе?» И слышим в ответ: «Что ты, что ты!»

Петрович пошел титровать станцию, раскрыл походную лабораторию — свой складной «Моссельпром».

Эрнст пробовал поискать в эфире радиолюбителей, но сегодня без результата.

Астрономическое наблюдение показало, что нас за последние дни отнесло не на юг, а в западном направлении.

Женя готовится к суточной серии магнитных наблюдений, а Петр Петрович — к очередной гидрологической станции.

Температура воздуха упала до двадцати пяти градусов мороза. Очень неприятно на ветру, особенно во время метеорологических наблюдений. Метеорологическая будка обычно бывает почти наполовину забита снегом; каждый раз мы старательно очищаем все приборы, но, когда приходишь в очередной срок — всего лишь через шесть часов, — будка снова в снегу. В перчатках очищать приборы неудобно, а притрагиваться к ним голыми руками все равно что к раскаленному железу — обжигает.

Петрович теперь обрабатывает пробы гидрологических станций в довольно хороших условиях. Раньше мы думали, что ему придется титровать станции между двумя койками, закрывшись со всех сторон байкой, но лаборатория Петровича помещается на столе: он титрует стоя, а теплоту дают лампы.

Петрович получил радиограмму из Сочи от своего друга доктора Чечулина: «Горячо поздравляю с праздником тебя и твоих товарищей. Купаемся в море». Ответ Петя послал такой: «Взаимно поздравляю. Желаю побольше купаться в море. Сам купаться воздерживаюсь — здесь прохладно и немного дует…»

12 ноября

В Москве сегодня выходной день, но мы работаем, как обычно; ничего, отдохнем дома по приезде, а здесь нам дорог каждый час.

Женя начал читать нам лекции по гравитации. Однако говорил он недолго и продолжение «курса» перенес на следующий раз.

Сейчас мы втроем — Петрович, Женя и я — сидим с наушниками на шкурах. Я делаю записи в дневник и одновременно слушаю очень хороший концерт, передаваемый из Москвы, из Центрального дома Красной Армии. Все задумчивы, молчат. Эрнст спит и при этом сильно храпит: он устал, так как систематически не высыпается. Храп Теодорыча, а еще больше шум анемографа, установленного на крыше палатки, отвлекает от музыки.

Надо будет сегодня обязательно вымыть чашки для еды: мы не мыли их уже три недели, они прилипают к рукам. Дома, в Москве, если бы подали чуть запачканную тарелку, меня бы это возмутило, а здесь приходится мириться с нашими условиями. Каких трудов стоит получить из снега кипяток! На это нужно тратить часы…

У каждого из нас есть свои ложка и миски (алюминиевая и деревянная) с пометками «П.», «К.», «Ш.», «Ф.», чтобы не перепутать. Но только один Петрович, проявляя особую культурность, иногда начинает мыть свою засаленную миску: он накладывает в нее снег, долго-долго трет и… только размазывает жир…

Сделали с Женей астрономическое определение. Наши координаты — 83 градуса 50 минут северной широты и 2 градуса 01 минута западной долготы.

13 ноября

Привез новый бидон с продовольствием. Правда, в последнем бидоне оставалось еще всякой снеди на три-четыре дня, но кончилась икра, а когда ее нет, Петрович скучает. Мне, понятно, не хочется, чтобы у него было кислое настроение, и я достал икру.

Взяв винтовку, я отправился с Веселым к трещине. Пес очень рад, когда видит кого-нибудь с винтовкой. Сегодня же у Веселого особенно хорошее настроение, так как я утром очень сытно его накормил.

Трещина здорово изменилась: на кромке льдины образовались новые торосы. Если бы сейчас было светло, то мы, наверное, встретили бы нашего старого приятеля — хитрого лахтака… Побродив вдоль трещины, вернулся с Веселым в палатку.

Сегодня мой день рождения, но я скрывал это, чтобы не отвлекать братков от их занятий. Только в семь часов вечера, когда все собрались, я объявил товарищам о своем дне рождения и разлил всем по двадцать пять граммов коньяку. Они поздравили меня и выпили.

Теодорыч продолжает принимать теплые приветствия, отправленные нам торжественными собраниями трудящихся в дни праздника.

Женя обменивается остроумными радиограммами со своей славной женой Анной Викторовной и полугодовалым сыном Евгением.

Петрович приводит в порядок походную аптечку.

14 ноября

Нынче нашу работу по гидрологии можно назвать «Артель напрасный труд». Всю ночь мы прождали, пока трос с грузом дойдет наконец до дна и мы начнем его вытаскивать: ни на одну минуту нельзя было задерживать эту процедуру, так как дул сильный западный ветер. Но груз, как назло, опускался на дно океана очень медленно.

Дрейф увеличивался. Трос, к которому был прикреплен груз, начало прижимать к кромке льда. В это время груз находился на глубине две тысячи пятьсот метров. Мы с Петровичем начали было вытаскивать его наверх, но, подумав, что уже затрачено много усилий, решили все же измерить глубину. Стали снова опускать трос.

Груз уже достиг глубины три с половиной тысячи метров, а дна все еще не было… Начали вытаскивать груз. Так провозились до шести часов вечера…

Когда груз находился на глубине пятьсот метров, трос вдруг заклинился, и у нас не хватило сил, чтобы его освободить. Решили отложить эту работу до завтра.

Помогая нам выкручивать злополучный трос, Женя только зря потерял время и едва не сорвал своей работы по магнитным вариациям. Все мы здорово измотались!

Ждем, когда утихнет ветер. Тогда мы начнем рубить новую лунку, строить снежный домик для гидрологических работ. На прежней лунке больше невозможно работать. Мы едва не утопили там трос.

Крепко досталось Петру Петровичу! Чего только он не делал, чтобы выбрать трос, когда сростки цеплялись за лед: Петрович голыми руками в ледяной воде освобождал трос, расправлял его, а потом с мокрыми руками продолжал работать на морозе в двадцать пять градусов и пронизывающем ветре…

15 ноября

После вчерашних хлопот у лунки мы все еще не можем прийти в себя.

Эрнст утром лег спать. Я сказал ему, что к полудню — очередному сроку передачи метеорологических наблюдений — разбужу Женю, но сам так крепко заснул, что очнулся только через полчаса после срока… Правда, большой беды нет: в шесть часов вечера у пас будет возможность передать на остров Рудольфа сразу две сводки — полуденную и вечернюю. Так мы на этот раз и сделаем, но впредь будем строго придерживаться заведенного порядка.

Женя сильно устал. Он опять в течение сорока часов занимался наблюдениями. Поэтому, составив вечернюю метеорологическую сводку, он снова забрался в спальный мешок.

Петрович поставил новый «сонный рекорд», проспав непробудно в течение шестнадцати часов. Видно, все мы сильно изнурены. А завтра снова предстоит тяжелая работа: вырубать во льду новую большую лунку.

Сейчас я сделаю перерыв в записях: надо воспользоваться хорошей погодой и поработать на дворе — смастерить новую дверь для тамбура. Перед сном продолжу дневник.

Женя просил разбудить его, когда покажется звезда: ему надо сделать астрономические наблюдения. Но сейчас пускай спит: ведь он так устал! Погода установилась хорошая, и звезды подождут, пока Женя не отдохнет.

Я готовил обед, а Эрнст работал по радио с островом Рудольфа.

Эрнст после обеда лег отдыхать. У него есть замечательная особенность: спать в любое время и в любом положении. Теодорыч никогда не страдает бессонницей и в состоянии, как мне кажется, проспать двадцать часов без перерыва. Но у нас это невозможно: четыре раза в сутки — через каждые шесть часов — ему надо работать по радио с островом Рудольфа, и Теодорычу приходится отсыпаться только урывками.

Хорошо отдохнув, Эрнст становится весел: острит, рассказывает забавные истории, почерпнутые в неоднократных путешествиях по Арктике. Он, между прочим, переделал слова популярной песни, и мы теперь поем ее так: «Дрейфовать в далеком море посылает нас страна…»

На лаборатории Ширшова, напоминающей продуктовый ларек, появилась надпись: «Пива нет». Сделал ее Женя, но, вероятно, по совету Эрнста.

16 ноября

Сумасшедшая ночь!.. Петрович и я уснули только в восьмом часу утра. Не знаем, что с нами случилось: всю ночь мы промучились и не могли заснуть: ворочались с боку на бок, а сон бежал от нас.

Эрнст ночью писал большую статью для «Правды» и, увидев, что мы не спим, предложил нам по рюмке коньяку. Мы выпили, но и это не помогло. Тогда Петрович вылез из спального мешка, достал снотворные таблетки. Только проглотив их, мы наконец уснули крепким сном.

Через четыре часа, в полдень, Женя уже разбудил нас.

Мы выпили чаю и стали готовиться к работе. Я заточил пешни, а Петрович приготовил фонарь «летучая мышь». Пошли рубить новую лунку. Наша гидрология стала, по выражению Эрнста, «кочевой наукой»: Петровичу часто приходится переезжать с места на место.

Пробивание новой лунки — очень тяжелая работа. К приходу второй смены — Жени и Теодорыча — у нас уже было сделано во льду отверстие (вроде шахты) глубиной больше метра.

Луна нам хорошо помогает, но было бы лучше, если бы исправно светили «летучие мыши». Однако они, к сожалению, никуда не годятся.

17 ноября

Мы продолжали работать вдвоем с Петровичем. Один из нас действовал пешней, а другой выбрасывал лопатой мелкий лед. Яма во льду постепенно углублялась. Вдруг внизу показалась вода. Она стала быстро заполнять искусственный бассейн, над созданием которого мы трудились больше суток. Мы не понимали, в чем дело. Я принес фонарь. Оказалось, что мы рубили лунку на поле, имевшем скрытую трещину. Пришлось бросить всю работу незаконченной.

Как досадно! Это был такой тяжелый труд, что Теодорыч, сменившись, не мог принимать радиограммы: у него руки дрожали от напряжения и переутомления. У Петровича руки опухли, почернели, и он смазывает их йодом: у него растяжение связок в кисти.

Пошли искать новое место. Работать на воздухе кончили только в половине одиннадцатого вечера.

Так мстит нам арктическая природа за разгадку ее вековечных тайн. Она воздвигает на нашем пути все новые и новые преграды, нередко уничтожает плоды нашего труда, заставляет дважды и трижды проделывать одну и ту же работу. Но это нас не пугает. Мы ни разу не отступали и не отступим!

18 ноября

Ночью ощущались сильные толчки. Временами раздавался глухой гул, но мы привыкли к этим звукам на нашей льдине, и они мало беспокоят нас. Однако внимательно следим за всякими изменениями ледяного поля.

После утреннего чая мы пошли проверить, как выглядит наша трещина. Все оказалось в порядке; значит, напирало с северо-востока.

Льдина пока ведет себя очень хорошо, добросовестно и исправно везет нас на юг. Ее размеры внушительны: два на четыре километра.

Обратно мы возвращались, держа курс прямо на ветряк. Издали он напоминает сигнальный маяк: на вершине ветряка прикреплена контрольная лампочка; когда он работает, лампочка хорошо светит и служит для нас путеводным сигналом.

Придя в палатку, насилу оттерли снегом щеки: мы их отморозили на обратном пути, когда шли против ветра при температуре минус двадцать два градуса. Это не очень приятное путешествие. Даже наш Веселый ощущал разницу в направлении ветра: когда шли к трещине, он бежал весело и резво, а на обратном пути — при встречном ветре — поджал хвост от холода.

Незадолго перед сном все слушали Москву — ночной выпуск «Последних известий по радио».

В час ночи закончил записи в дневник.

19 ноября

Теперь гидрологическая палатка Петровича установлена на новом месте. Перенесли туда примус и лампы. Три часа подряд я работал с иголкой в руках без перчаток, зашивая палатку на ветру при морозе в тридцать два градуса… Лебедка установлена на нарты. Петрович не терял времени даром и приготовил батометры для исследований на глубине тысяча метров.

К вечеру я почувствовал себя худо: разболелась голова, знобит, стало тяжело дышать. Видимо, опять простудился, но надеюсь, что не серьезно.

А редакции газет снова забрасывают нас заказами на статьи. Теперь срочно просят писать на тему: «Полгода дрейфа в Центральном полярном бассейне».

20 ноября

Все в один голос потребовали, чтобы я не вылезал из мешка. Пришлось подчиниться. Кому-нибудь из нас четверых серьезно заболеть — это значит намного увеличить нагрузку остальных трех: ведь лишних рук у нас нет. Поэтому я и согласился выдержать сегодня «карантин».

Женя сделал астрономическое определение. Мы сейчас находимся на широте 83 градуса 26 минут.

Эрнст принял много телеграмм. Нас поздравляют с юбилеем шестимесячной жизни на дрейфующей станции «Северный полюс».

Ширшов измерил глубину океана: три тысячи четыреста пятьдесят метров.

Температура упала еще ниже: тридцать пять градусов мороза.

Петрович немного отдохнул. Он уже вторую ночь не спит. После полуночи он опять ушел работать — опускать батометры на глубину две с половиной тысячи метров.

У Жени вывалилась пломба из зуба. Каждый раз после обеда он занимается забавным «самолечением»: достает спичку, прочищает дупло и пальцем вставляет кусочек металла на место. Делать нечего: зубного врача у нас нет и приходится применять доморощенные средства.

К своему доктору («специалисту по всем болезням») мы стараемся обращаться возможно реже, так как, по словам самого Петровича, его первая помощь будет одновременно и… последней для больного.

21 ноября

Ровно полгода со дня нашей высадки на лед Северного полюса.

Ходил на трещину, помогал Петровичу выкручивать батометры с глубины две тысячи пятьсот метров. За полтора часа мы выкрутили полтора километра троса. Я поспешил в палатку, чтобы разбудить Эрнста.

Полная луна ярко освещает лагерь. Я радуюсь этому освещению: нам так надоела пурга!

Станция на тысячу метров заняла у Петровича вместо двадцати — двадцати четырех часов только семь. Этот большой успех достигнут потому, что нарты с лебедкой установлены теперь на самой трещине. Петровичу не приходится тратить много времени на пробивание и очистку лунки, а появляющийся на трещине тонкий слой молодого льда можно продолбить за тридцать — сорок минут.

По случаю юбилея я решил угостить своих братков сладким напитком. Достал коньяк, добавил в него сахара, брикет кофе и поставил кастрюльку со всем этим хозяйством на примус. Вдруг кастрюля воспламенилась, огонь охватил примус… Я схватил пылающую кастрюлю, выбежал из тамбура, но огненная жидкость брызнула на мою меховую рубаху и руки… Хорошо, что удалось быстро погасить пламя. Однако руки еще болят.

К восьми вечера наш коллектив собрался в палатке. Уселись на койки. Все были празднично настроены. Теодорыч дирижировал:

— Без пяти минут, надевайте наушники!

Как всегда, Москва появилась в эфире аккуратно в назначенный срок. Передача была устроена специально для нас. Читали приветствия, адресованные нам, и мою телеграмму избирателям. Потом дали слово Володичке. Когда я услышал родной голос, мне показалось, что только вчера уехал из дома…

Затем говорили Наталья Петровна Кренкель и Надежда Дмитриевна Ширшова. После их выступлений передачу переключили на Ленинград, и мы услышали голос Анны Викторовны Федоровой; заметно было, что она сильно волновалась.

Диктор московской радиостанции предоставил слово Петрозаводску, где собрания трудящихся выдвинули меня кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР.

Концерт передавался из двух городов: в Москве выступали артисты Радиокомитета, в Ленинграде — джаз Леонида Утесова. Перед началом концерта Леонид Осипович обратился к нам по радио с теплой речью, она нас очень тронула. Джаз Утесова пользуется у нас на льдине особой популярностью.

Мы все очень благодарны Радиокомитету за то, что он организовал для нас специальную передачу.

После концерта Теодорыч сварил «коньячно-кофейный ликер». Я уже не стал с этим возиться, чтобы не обжечь себе снова рук.

До трех часов ночи мы беседовали о нашей шестимесячной работе и условились: дальше трудиться так же упорно и настойчиво.

Позади — более тысячи километров ледового дрейфа. Впереди — трудный путь в районах возможных сжатий льда. Мы готовы во всеоружии встретить любые сюрпризы, которые может нам преподнести Арктика.

22 ноября

В два часа тридцать минут дня провели радиоперекличку с островом Рудольфа. Товарищи поздравили нас с полугодовым юбилеем и прочли письма, доставленные на наше имя самолетом из Москвы.

После довольно длительного перерыва появился ветер. Аккумуляторы стали заряжаться: ветер, видимо, пожалел нашу четверку и не захотел утруждать ее работой на ручной динамомашине…

Вчера мы нарушили установленный порядок: не побрились в праздничный для нас день. Нам пришлось отказаться от этой необходимой процедуры, потому что в палатке температура была ниже нуля.

Женя теперь довольно хорошо научился работать на ключе и иногда самостоятельно передает метеорологические сводки на остров Рудольфа.

Наши ближайшие соседи — полярная станция на Рудольфе, до нее по прямой до полюса девятьсот километров. Ближе людей к нам нет. Если бы только можно было, мы с радостью крепко обняли бы и расцеловали бы каждого из братков, сидящих на ледяном куполе этого острова. Какие чудесные люди, как помогают они нам в нашей работе. Во главе коллектива полярной станции Рудольфа мой дорогой друг и товарищ на зимовках на мысе Челюскин и Земле Франца-Иосифа Яша Либин. Молодой талантливый ученый не боится никаких трудностей. Я очень уважаю и люблю Яшу за его великую преданность полярной науке, за его высокое чувство долга. Я не ошибся, когда рекомендовал назначить Яшу Либина начальником ближайшей к нам базы на твердой земле. Раз Яша командует на Рудольфе, значит, мы можем спокойно жить и дрейфовать на нашей льдине: он всегда начеку. И он сам тоже может быть спокоен: замечательных ребят он подобрал в свой коллектив — стойких, дружных, отважных, мастеров своего дела. Радиосвязь с нашей льдиной держат на Рудольфе настоящие снайперы эфира: Богданов и Стромилов — радисты высшей квалификации. Через радиостанцию Рудольфа мы связаны с Большой Землей, и Богданов со Стромиловым, понимая, какая ответственность на них лежит, работают с точностью часового механизма. Вася Богданов уже имеет хороший полярный опыт, а Стромилов в Арктике впервые.

С Николаем Николаевичем Стромиловым я познакомился близко во время подготовки к нашей экспедиции. Кренкель тогда зимовал на острове Домашнем и еще не успел вернуться в Москву и подключиться к нашей группе, поэтому подготовка нашей чудесной и безотказной рации — заслуга прежде всего Стромилова. Это он мотался в поездах из Москвы в Ленинград и обратно, днями и ночами просиживал в Ленинградской радиолаборатории вместе со специалистами, обсуждая схемы рации, проверяя каждый ее узел, каждую деталь. Николай Николаевич так увлекся идеей создания на полюсе дрейфующей станции, что перешел с военной службы на работу в Главсевморпуть, чтобы самому принять непосредственное участие в воздушной экспедиции. Я знаю по себе: кто хоть раз побывал в Арктике, тот связывает с нею всю свою жизнь до конца. По моему мнению, дальнейшая судьба Стромилова решена: он останется в Арктике и никуда отсюда не уйдет. Теодорыч, великий знаток и искусный мастер радиосвязи, с восхищением отзывается о нашей радиостанции на льдине с позывными УПОЛ, о четкой работе радиостанции на Рудольфе, о своих коллегах Богданове и Стромилове.

23 ноября

Договорились с товарищами на острове Рудольфа: в семь часов утра продолжить вчерашнюю перекличку, так как в два часа дня у нас нет возможности слушать: в эфире в это время работает столько станций, что одна заглушает другую.

Накануне поздно легли спать и утром слушали остров Рудольфа, не вылезая из мешков. «Островитяне» прочли нам письма от наших жен, доставленные ледоколом. Хотя эти письма были отправлены из Москвы давно, но нам казалось, что они написаны накануне. Каждая маленькая новость из дома радовала.

От луны остался только огрызок. На дворе темно: в пятнадцати шагах уже ничего не видно. Возвращаясь с Петровичем и Женей с трещины, мы чуть не заблудились. Наша льдина опоясана большим валом торосов, нагроможденных друг на друга. Если не светит лампочка на ветряке, то можно долго пробродить по льдине, пока найдешь палатку.

У Жени маленькое происшествие. Когда он встал, мы обнаружили, что у него нос расцарапан и окровавлен. Еще вечером, забираясь в спальный мешок, он вскрикнул от боли; оказывается, укололся: в мешке оставалась иголка, которую портные, очевидно, забыли… Мы ее извлекли и поздравили Женю с тем, что он так легко отделался: могло быть и хуже.

24 ноября

Ветер продолжает работать на нас: аккумуляторы хорошо заряжены. Теодорыч доволен: можно вдоволь побеседовать с радиолюбителями! Минувшей ночью он разговаривал с ними в течение трех часов. Его собеседниками были два ленинградца и один коротковолновик из Свердловска. От зарубежных радиолюбителей у Теодорыча нет отбою.

Ночью температура в палатке упала до четырех градусов мороза. В таких условиях сидеть, не двигаясь, у радиоаппарата тяжело. Поэтому Теодорыч с особой охотой выполняет свою обязанность ночного дежурного и аккуратно через каждые два часа выходит из палатки осматривать ледяное поле и базы: все ли там в порядке?

Во время дрейфа нашу льдину повернуло. Тот торос, который был на запад от нас, теперь оказался на севере, а северный торос — на востоке.

Весь день был слышен гул, напоминавший артиллерийскую канонаду. Нашу льдину стало крепче ворочать: мы приближаемся к северо-восточным берегам Гренландии, а там, вероятно, изрядное скопление льда.

Возле трещины большие куски льда, которые оторвались от нашего поля. Они торчат вертикально, создавая причудливые, фантастические пейзажи.

25 ноября

Ночью грохот усилился.

Мы с Теодорычем взяли нагрудные фонари и пошли осматривать наше поле. Чтобы не потерять ориентировки, запустили ветряк. Но он не смог работать на сильном ветре. На трещине мы никаких изменений не обнаружили и решили возвращаться.

На пути к лагерю сбились со своего направления. Ветер, пурга. Я ушел вправо, а Теодорыч повернул влево… Так мы брели в темноте и вдруг наткнулись друг на друга возле тороса. Он показался мне знакомым, этот торос… Опять пошли искать наш лагерь, потушив свои фонари. Я увидел: что-то чернеет впереди. Оказалось, это метеорологическая будка; мы и не заметили, как прошли мимо лагеря и очутились позади него.

Вернулись покрытые снегом с головы до пог и принялись очищать одежду друг друга веником.

Я предупредил Петю, Теодорыча и Женю:

— Никто не должен удаляться от лагеря, когда ветряк не работает. Если же кто-либо уйдет и через полчаса не вернется, надо пускать ракету.

Сделав астрономическое определение (появились разрывы в облаках), Женя сказал:

— За сутки нас отнесло к югу еще на одиннадцать миль.

Все ближе берег Гренландии. Сейчас паши координаты — 83 градуса 14 минут северной широты и 5 градусов 05 минут западной долготы.

26 ноября

Ширшов ночью долго работал, составляя выводы наблюдений над морскими глубинами. Недавно он сделал интересное открытие: обнаружил подводную возвышенность, поднимающуюся на километр над окружающим ее океанским дном.

Ровно в семь часов утра мы услышали голос: «Алло! Алло! Говорит Рудольф!» По нашей просьбе товарищи прочитали нам статьи из «Правды», доставленной ледоколом.

В восемь часов утра передача с острова закончилась, но мы уже не стали больше спать, а разговаривали, обмениваясь впечатлениями об услышанном. Потом Женя покинул нас и пошел проводить магнитные наблюдения.

Петрович получил телеграмму о том, что собрания трудящихся Днепропетровска выдвинули его кандидатом в депутаты Верховного Совета Союза ССР.

Я очень удовлетворен тем, что из нашей четверки двое кандидаты в депутаты. Поделившись со мной своей радостью, Петрович пошел титровать станцию.

Все заметили странную особенность: нас постоянно клонит ко сну. Может быть, сказывается действие полярной ночи? Но почему же я не наблюдал этого прежде, когда работал на полярных станциях Земли Франца-Иосифа и мыса Челюскин?

Я занялся хозяйством: принес керосин, заправил лампы, накормил нашего пятого друга — Веселого, обследовал базы, опять чинил свою меховую рубаху.

Сварил обед: грибной суп с перловой крупой, мясной порошок с гречневой кашей, компот. Всё поели с удовольствием, хотя эти концентраты и надоели нам изрядно.

Женя продолжал магнитные наблюдения, а затем определил наше местонахождение.

Рекордный дрейф! За сутки нашу льдину отнесло к югу на тринадцать миль! Мы прощаемся с восемьдесят третьей параллелью…

Весь день продолжает дуть ветер. Скорость его достигает десяти метров в секунду. Небо чистое, блестят звезды, но они не заменяют луны. По нашему ледяному полю несется поземка. Температура — двадцать девять градусов мороза. Ветер режет щеки, долго на улице не выстоишь.

В одиннадцать часов вечера Петрович вскипятил воду и побрился.

— Ну, теперь ты стал сказочно красив, — подшучивал над ним Женя, у которого успела вырасти солидная бородка.

Теодорыч принял длинную телеграмму из Петрозаводска от моих избирателей.

Мне не спится. Так хочется хотя бы несколько часов побыть со своими избирателями, повидать их! Хочется сказать своим избирателям, что я до самой смерти буду не щадя сил бороться за наш народ, за Родину, за Коммунистическую партию.

27 ноября

Заснул только под утро: все время был взволнован. Моментами как-то не верится, что меня, бывшего матроса царского флота, рабочего-токаря, хотят избрать в Верховный Совет СССР.

Теодорыч поставил всех на ноги веселым криком:

— Браточкп, вставайте, чай готов! Быстрее, орлы!

Всю ночь на своей вахте он чутко бережет наш сон.

Коченеющими пальцами Теодорыч делает карандашные записи в журнале, после того как он на ветру сменил самописец в метеорологической будке. Приятно в палатке! А вокруг бушует пурга…

В половине восьмого вечера из Москвы передавали арктический выпуск «Последних известий по радио».

Нас продолжает чертовски быстро нести на юг. Сегодня мы очутились уже на широте 82 градуса 54 минуты. До ближайшего берега осталось совсем недалеко… Нам иногда кажется даже, что доносятся запахи земли. Но, увы, это только кажется…

28 ноября

По ночам во время дежурства Эрнст через каждые два часа записывает в особый журнал данные о состоянии погоды в нашем районе. Это будет иметь большое значение для синоптиков. Пригодятся и наши регулярные наблюдения за северным сиянием.

От лагеря до лебедки на расстоянии одного километра мы протянули веревку, чтобы в случае сильной пурги можно было двигаться, держась за нее и не рискуя заблудиться. Нам пришлось использовать все шелковые веревки, которые оказались на хозяйственном складе и базах. Это новое веревочное сооружение мы назвали троллейбусной линией или сокращенно троллейбусом.

29 ноября

Впряглись с Ширшовым в нарты и, держась за веревку «троллейбуса», направились к гидрологической палатке у трещины. Было совсем темно. Установили нарту с лебедкой. Очистили лунку, покрывшуюся свежим льдом. Петрович принялся делать очередную гидрологическую станцию.

За последние дни сильно похолодало: днем даже в жилой палатке термометр показывает около пяти градусов мороза. Обогреваемся только пищей; стараемся есть ее горячей и при этом нередко обжигаемся…

Женя нынче сильно замерз. Он залез в мешок, мы выделили ему немного коньяку и налили горячего чая. Женя выпил и подал слабый голос: «Спасибо за согревание!..»

Ночью мне не спалось, все время тревожила мысль: почему Петрович долго не возвращается в палатку?.. Пошли с Теодорычем к трещине. Оказалось, что Ширшов выпустил трос на всю длину — четыре тысячи двести двадцать метров, но груз еще не достал дна… От нашей льдины до берега Гренландии сейчас сравнительно недалеко, и никто из нас не ожидал в этом районе такой большой глубины.

Ничего не поделаешь: придется увеличить длину троса еще на двести — триста метров. Арктика создает нам все новые и новые трудности.

30 ноября

К восьми часам утра закончили выкручивать лебедкой груз с глубины.

Женя до позднего вечера делал гравитационные наблюдения.

Незадолго до полуночи Петрович снова пошел работать по гидрологии — опускать батометры на глубину три с половиной тысячи метров. Закончив гидрологическую станцию, он еще раз будет измерять глубину: мы не хотим, чтобы место, над которым сейчас дрейфует наша льдина, осталось неисследованным.

Будет пурга: барометр довольно быстро падает.