Жизнь на льдине

СЕНТЯБРЬ

1 сентября

У же вторые сутки Женя, не отрываясь, сидит за приборами. Каждый час у него есть пятнадцать свободных минут. Но и эти минуты он не отдыхает. Ему нужно про верить по радиосигналам хронометры. Сегодня Федоров так увлекся работой, что составил метеорологическую сводку для передачи на остров Рудольфа с опозданием на пять минут.

Женя передал в Ленинград результаты своих научных наблюдений. Мы стараемся все добытое нами в труде пересылать по радио на Большую Землю. Жизнь каждого исследователя принадлежит народу, и крупицы опыта или мудрости живут века, потому что народ бережно хранит итоги научного труда своих сынов. Решили на всякий случай — мы ведь живем на льдине, а не в санатории! — по слать в Арктический научно-исследовательский институт большую радиограмму. Она начинается следующими фразами— сухими, но полными глубокого смысла:

«За истекшее время определения склонения и горизонтальной составляющей сделаны в двадцати точках, определения наклонения — в десяти, вариации отсчитывали в течение ста семидесяти часов»…

Петрович продолжал вертушечные наблюдения и к обеду успел уже закончить две серии. Одновременно он занимался установкой в жилой палатке аппарата для получения дистиллированной воды. В палатке зажгли примус, и скоро всем нам стало тепло. Чтобы не промокли шкуры, я сделал большой поднос из жести, на который Петрович поставил примус и аппарат для перегонки воды.

Приступил к ремонту примусов, так как Ширшов взял единственный исправный с кухни.

В жилой палатке Температура — Плюс три градуса, а на дворе — минус пять.

При осмотре нашей льдины обнаружили новые торосы. Оказывается, ночью льдину опять немного поджало. Трещина приблизилась к нам. Размеры ледяного поля, на котором мы живем, все уменьшаются.

Теперь лагерь расположен только в ста двадцати метрах от трещины, но это не вызывает у нас особой тревоги, потому что в крайнем случае мы сможем перейти на другую льдину — большего размера (конечно, лишь при том условии, если не будет сильного сжатия льдов). Думаю, что полярную ночь нам удастся провести на нынешнем ледяном поле.

Ветер совсем стих, но зато нас снова окутал густой и непроницаемый туман. С трудом мы пробираемся от базы к базе; приходится брести ощупью, чтобы не попасть в трещину. В тумане мы стараемся не особенно много «путешествовать» по льдине, — это опасно.

Петр Петрович долго работал у лунки. Он притащил двадцать баночек с пробами воды. Петрович шутит:

— Принес все население Центрального полярного бассейна…

В полночь он перевел микроскопических жителей океана в бутылочки со спиртом. В таком виде они поедут на материк и будут там детально изучены. Между прочим, некоторые морские рачки светятся в темноте.

Я дежурю по лагерю, пока Эрнст спит. Сырость дает себя чувствовать. У нас троих: у Эрнста, Петровича и у меня — болят суставы рук и ног. Теодорыч говорит, что это ревматизм. Когда вернемся на материк, поедем в Мацесту, и там нас быстро вылечат.

Доктор Новодерешкин (с острова Рудольфа), которому мы сообщили о ревматических явлениях, передал нам по радио много советов. Он рекомендовал принимать на ночь горячие ванны, а затем десять минут после ванны натирать суставы ихтиоловой мазью с какой-то смесью; спать в перчатках; утром мыть руки мыльным спиртом…

Какие бывают наивные люди! У нас, как известно, не имеется ванны; чтобы выполнять эти советы, нам нужен спирт, а у нас его нет. Даже для научных работ мы добываем спирт из коньяка.

Мы ответили доктору шутливой радиограммой:

«Первое — ванна отсутствует, второе — состав мази неясен, третье — буде спирт обнаружится, хотя бы мыльный, употребим вовнутрь»…

Настроение у всех хорошее: весь день шутим и смеемся.

2 сентября

День выдался исключительно хороший; ослепительно яркое солнце, глубокое бескрайнее небо. Солнце взошло в четыре часа утра. Эрнст, который в ночное время регулярно ведет наблюдения за всем, что происходит вокруг нас, разбудил Женю:

— Можно делать астрономические наблюдения, — сказал он.

Женя вышел из палатки с теодолитами. Потом он отправился на лыжную прогулку вокруг льдины.

Вскоре встал и я, пошел осматривать трещину; все время нужно следить за нею. Когда подходил к кромке льдины, опять увидел лахтака. Может быть, это наш старый знакомый, которого мы еще прежде видели? Лахтак бился мордой об лед и, как только заметил меня, быстро скрылся в воде. Он сделал это так молниеносно, что я не успел даже выстрелить. Вернулся в лагерь сообщить, что у нас новый сосед: лахтак живет рядом.

Предложил друзьям воспользоваться хорошей погодой, которую мы так долго ждали, и заняться киносъемкой; хотелось запечатлеть на пленке детали нашего быта, забавные (несмотря на их трудность) условия жизни, эпизоды научных наблюдений. Пришлось стать режиссером и просить Кренкеля, Ширшова или Федорова нагнуться, повернуть голову, не смеяться, не смотреть в аппарат. Кинодеятели поймут мое положение… Тем более что мои «актеры» не отличаются особой фотогеничностью.

Женя после киносъемок сообщил, что, по его предположениям, мы находимся уже на 86-й параллели.

Пётр Петрович к обеду закончил серию вертушечных наблюдений и приступил к промеру дна. Груз опускался на дно океана до позднего вечера. Теперь нам предстояло его выбирать. Обычно мы делаем это «авралом», крутим лебедку по двое: я с Женей, а Эрнст с Петровичем. Поочередно выбираем по триста метров троса.

Это изнурительная работа, но мы уже привыкли к ней. Я на личном жизненном опыте убедился, что человек, если только у него есть ясная цель и упорный характер для достижения этой цели, преодолевает все препятствия, как бы велики они ни были.

Подняли груз примерно к часу ночи. Глубина океана под нами — четыре тысячи двести девяносто три метра.

Пришли в жилую палатку, и у меня почему-то разболелась голова. Не дожидаясь чая, я принял порошок фенацетина. Сейчас ложусь спать.

…Женя обычно, когда мы засыпаем, садится обрабатывать свои дневные наблюдения по гравитации и атмосферному электричеству. Он работает много, потому что хочет наверстать время, затраченное на подготовку аэродрома.

Петр Петрович решил не спать и, немного отдохнув, отправился брать очередную глубоководную станцию. Он вернулся только в семь часов утра — усталый и продрогший. Забравшись в спальный мешок, Петрович сказал:

— На дворе температура — минус двенадцать… — и сразу заснул.

3 сентября

Женя с утра был занят изучением магнитных вариаций.

Я приступил к постройке кухни. Мы впервые в Арктике применили в «зодчестве» такой необычный материал, как мокрый снег. Оказалось, что мокрый снег, из которого мы делаем ледяные кирпичи, практичен и крепок. Вскоре ко мне на помощь пришел Теодорыч. Вдвоем работали на строительстве кухни до двух часов ночи. Дело идет хорошо, и надеюсь, что через два дня кухня будет готова. Мы собираемся торжественно отпраздновать ее открытие.

Петр Петрович проспал только три часа и снова ушел к лунке делать серию вертушечных наблюдений. Он пробыл у лунки до вечера, вернулся в палатку и снова лег спать. Мы его не будили, а в полночь он сам проснулся, быстро и молча оделся и опять ушел к лебедке. Петру Петровичу предстоит еще опустить серию батометров на глубину до четырех тысяч метров; стало быть, ему снова придется работать сутки без сна.

Женя спал тоже только три часа. Да и в ближайшие дни ему вряд ли удастся выспаться: у нас много дел.

Доктор Новодерешкин с острова Рудольфа в ответ на нашу ироническую радиограмму в таком же веселом тоне снова советует нам беречь себя. В заключение он глубокомысленно замечает, что «теплота в теле усиливается пребыванием индивидуума в спальном мешке, а также употреблением в пищу жирных супов»… На этом мы закончили нашу медицинскую дискуссию.

Продолжаем строить кухню. Интересно наблюдать, как замерзает мокрый снег, приобретая все более правильные формы. Если опыт удастся и кухня окажется достаточно крепкой, мы построим из снега склад и научные павильоны для гравитации и астрономии. Может быть, соорудим еще ледяной домик для изучения магнитных вариаций. Словом, у меня уже созрел план сооружения целого ледяного городка или, вернее, «полярного архитектурного ансамбля». Этот план вполне осуществим в ближайшее время.

После работы, в два часа ночи, мы с Эрнстом согрели себе на примусе чай, подсушили наши костюмы. Вот проблема, о которой мы начали думать только на льдине: негде сушить одежду. Но кто мог предположить, что на льду в этих широтах будет так много воды?! Эрнст надел наушники, а я сел писать дневник. Карандаш в руках не держится; так сильно болят руки от работы лопатой: мокрый снег очень тяжел.

4 сентября

На душе у меня радостно: получил от Володички телеграмму. Хорошо, что она наконец уехала лечиться!

Наши молодые товарищи Петр Петрович и Женя снова не спали всю ночь: вели научные наблюдения. Женя про должал суточную серию по изучению атмосферного электричества и одновременно вел наблюдения за магнитными вариациями, а Петрович был занят глубоководной станцией.

Мы с Эрнстом легли спать в три часа ночи, встали в семь утра и начали лепить стены кухни из мокрого снега; уже возвели две стены. Потом Эрнст помогал Петру Петровичу вытаскивать тросик с батометрами, которые были опущены на четыре километра в глубь океана.

Я все время находился на «кухнестрое» (так мы прозвали строительство домика общественного питания станции «Северный полюс»), выполняя одновременно роли архитектора, десятника, каменщика, плотника, штукатура и даже слесаря. Лишь когда пришел Эрнст и сказал, что обед готов, я отправился в жилую палатку.

После обеда мы с Теодорычем возвели остальные две стены кухни. Это очень сложная операция — строить стены из снега. Нужно смешать снег с водой так же, как бетонщики на материке смешивают цемент с галькой. На месте будущих стен устанавливаем щиты и укрепляем их пешнями. Потом носим мокрый снег и этим снежным фаршем заполняем пространство между щитами.

Вечером к нам на помощь пришел Женя. Но когда наступил срок передачи «Последних известий по радио», мы прекратили работу и вернулись в палатку: давно уже не слушали родной Москвы.

Я зажег примус, обогрел палатку и одновременно приготовил чай. Так мы, сидя за чаем, слушали московские новости.

Проснулся даже Петр Петрович, который после двухсуточной вахты лег спать только полтора часа назад. К нашему удивлению, Петрович, прослушав новости, словно приободрился и опять ушел к лебедке заканчивать глубоководную станцию.

Погода у нас по-прежнему хорошая — морозная и ясная. В палатке холодно: минус четыре градуса. Отбывая ко сну, нельзя забывать о многих элементарных правилах: если разделся, мгновенно залезай в мешок, иначе от холода пропадет весь сон и долго, продрогший, будешь ворочаться с боку на бок; лучше свернуться по-детски, «калачиком» — гораздо быстрее согреешься.

Перед сном заметил, что давление барометра падает. Стало быть, погода портится. Ночью я выходил из палатки и убедился, что барометр предупреждал правильно: лагерь уже окутан туманом.

Сейчас нам нужен небольшой ветерок, чтобы заработал ветряк: надо зарядить аккумуляторы, потому что они ослабли, и мы не можем послать даже коротенькие радиограммы своим близким людям. Экономим каждое слово; два дня мы собираемся послать хотя бы маленькую корреспонденцию в «Правду» о нашей жизни и работе, но все откладываем, так как в аккумуляторах мало энергии. Ее едва хватает для передачи метеорологических сводок на остров Рудольфа. Четвертые сутки Теодорыч ждет ветра!

Вообще в сентябре почти все время стоит штилевая погода. Но удерживаются или, вернее, уже начались легкие морозы. Мы переходим на зимнее положение. Даже водрузили палатку над «прорубью Ширшова», как мы прозвали место, где Петр Петрович берет глубоководные станции. Эта палатка позволяет ему вести свои «серые и холодные» научные дела в сравнительно удовлетворительных условиях.

5 сентября

Женя определил координаты: льдина находится на широте 86 градусов 35 минут.

Мы с Эрнстом продолжали лепить стены кухни. На помощь нам вскоре пришел и Женя. Довольно быстро закончив кладку стен, мы начали выравнивать их. Я часто думаю о том, как удачно используем наших главных противников: снег, воду и мороз. Ставим ребром два щита и засыпаем мокрым снегом. Через шесть часов это уже сплошная звенящая ледяная стена.

Я осматриваю результаты наших архитектурных трудов: мы возвели роскошную вместительную кухню. В ближайшие дни начнем утеплять жилую палатку — натянем на нее покрышки из гагачьего пуха. Потом мы соединим палатку с ледяной пристройкой общей крышей и будем торжественно отмечать открытие зимнего сезона на станции «Северный полюс»…

Сутки за сутками тянутся почти сплошные сумерки; солнце ходит уже низко над горизонтом. От торосов падают длинные синие тени. Скоро, совсем скоро — полярная ночь. Прощай, дорогое солнышко, теперь мы тебя долго не увидим!..

Укрепили ветряк, жилую палатку и радиомачту. Теодорыч ушел варить обед, а я сел писать корреспонденцию в «Правду».

Петр Петрович закончил полную серию вертушечных наблюдений, два часа отдыхал и снова направился к лебедке. Я вышел из палатки вместе с Петровичем и немного проводил его; потом решил заняться выравниванием стен ледяной кухни.

Снова мы вспоминаем о «сушильной проблеме»: все чаще она дает о себе знать. Очень неприятно, когда мокрая одежда превращается в лед. Ходишь по лагерю уже не в меховом, а в ледяном костюме. Приходится возвращаться в палатку, разводить примус, и тогда с рубашки и малицы текут потоки воды.

Все чаще не могу послать радиограмму жене в Кисловодск: мы продолжаем жестко экономить энергию аккумуляторов. Нынче пришлось даже воспользоваться так называемым солдат-мотором — велосипедным двигателем — для радиостанции. Мы вынуждены это делать, так как ветра нет, а аккумуляторы окончательно утратили свои последние силы. С помощью такого солдат-мотора, приводимого в движение руками и ногами, мы сумели передать на материк две метеорологические сводки и три личные телеграммы. Правда, во время работы радиостанции приходится крутить мотор и затрачивать много усилий, хотя дела у нас и без этого хватает.

По-прежнему держится мороз, в палатке — минус три градуса.

6 сентября

Утром с большим трудом передали на остров Рудольфа метеорологическую сводку; всем пришлось по очереди крутить ручной мотор. Затем Женя и Петр Петрович ушли посмотреть, в каком состоянии льды.

Теодорыч после дежурства лег спать, а я провел вертушечные наблюдения.

Я разбудил Эрнста, и мы снова возобновили сооружение снежных зданий. Теперь мы строим склад. К моменту возвращения «экспедиции», как мы в шутку назвали лыжный рейд Жени и Петра Петровича, у нас были уже возведены две стены склада.

Наши ученые вернулись и сказали, что льдина, на которой мы живем, счастливо отделалась во время последнего сжатия; во всем районе нет еще такого же ровного и невредимого поля, всюду образовались огромные валы, торосы, трещины, мелкобитый лед.

Ясно, что наш район подвергся сильному сжатию.

Сердце наполнилось тревогой… Но мы ничего не сказали друг другу.

Я решил, что нужно тщательно обследовать положение во всем районе. Петрович и Женя уже осмотрели южное направление; мы с Теодорычем пойдем в противоположную сторону.

После обеда решили передать в «Правду» большую статью. Для этого нам придется три часа подряд крутить ручной мотор: ветра нет, и крылья ветряка бессильно повисли…

Мы заторопились с передачей на материк наших мыслен о перспективах дрейфа и результатах наблюдений. Ведь мы уже более ста дней трудимся на льдине в Центральном полярном бассейне!

Мысленно переносимся в прошлое и вспоминаем, что, прежде чем создать станцию на Северном полюсе, советские полярники проделали большую подготовительную работу. Была построена база на острове Рудольфа — этом самом северном из островов Ледовитого океана, снаряжены специальные тяжелые самолеты, создано оборудование станции, приготовлено продовольствие — практичное, питательное и непортящееся. Легкость, прочность и максимальная надежность были основными требованиями для всех предметов, отправлявшихся на полюс. Обычная полярная станция со штатом в четыре человека, возводимая на материке, на новом месте, с годичным запасом снаряжения весит двести тонн. Нашим весовым пределом было девять тонн, включая вес людей. Даже нашего пса Веселого посчитали за тридцать килограммов…

Во все это хозяйство вложено огромное количество труда. Оправдались ли затраты энергии? У некоторых представителей арктической науки были сомнения в успехе нашего дела; возможность точных научных измерений на дрейфующем льду оспаривалась ими; частые торошения льда, трещины, сама жизнь налегке в палатке, казалось, заставляли ограничиться лишь наиболее простыми наблюдениями; наш план представлялся слишком обширным. Однако мы успешно преодолеваем трудности и широко развернули все намеченные планом исследования.

Много мук доставила нам ледяная вода; сильное таяние требовало частых перестановок всех «лабораторий»; пурга рвала легонькие палатки… Все гидрологические приборы требуют тщательного ухода, чтобы предотвратить их обледенение. После пурги приходится заново устраиваться. А в общем, думается мне, все идет неплохо!

Оборудование станции оказалось вполне удобным, несмотря на совершенную новизну и своеобразие условий пашей жизни. Например, наши валенки грандиозного размера с глубокими калошами, в которых, по определению Эрнста, можно купать новорожденного ребенка, казавшиеся смешными в Москве, заслужили здесь всеобщее признание: в них тепло ногам, одетым в меховые чулки. Очень хороши и практичны рубашки из оленьего меха и штаны из нерпичьей шкуры. Как бы ни было холодно на дворе, за ночь мы как следует отогреемся в прекрасных спальных мешках из волчьих шкур.

Первоначально предполагалось передавать метеорологические сводки на остров Рудольфа один раз в сутки, но надежная связь позволила нам давать четыре метеорологические радиограммы в сутки; эти данные вносятся в общие синоптические карты.

Собираясь на Северный полюс, я решил отказаться от классического пеммикана и шоколада, применяемых в прежних полярных экспедициях. Мы взяли с собой концентраты; они показали свою пригодность для далеких путешествий. Единственное, в чем остро ощущается недостаток на льдине, — это время. Нам вчетвером приходится выполнять здесь работу, которую обычно ведет полярная станция со штатом в десять человек. У нас не хватает времени даже для сна. Но мы чувствуем себя хорошо, втянулись, оказались выносливыми. Это в конечном счете одно из решающих условий для жизни на льдине. Мы полны сил и энергии.

Вот какой итог мы подвели, когда продумали нашу жизнь на дрейфующем льду Центрального полярного бассейна в течение первых трех с половиной месяцев.

Написали об этом в «Правду».

Когда закончили передачу корреспонденции, у меня разболелось сердце. Очевидно, это от большого физического напряжения при работе на солдат-моторе. Петр Петрович давал мне какие-то капли. Ночью я не мог заснуть.

Эрнст также лежал часа два в своем спальном мешке, ворочался, несколько раз говорил мне: «Ну, давай заснем!» Но заснуть никому не удавалось. Не спали и Женя с Петром Петровичем. Как мы все устали!..

Но что поделаешь! Ведь из двух бензиновых двигателей один вышел из строя, а другой мы сохраняем на черный день. В механике мы разбираемся не очень-то крепко и поэтому бережем его; если ветряк сломается и выйдет из строя, нас спасет двигатель. Теперь же, когда из-за безветрия аккумуляторы не заряжаются, приходится пользоваться исключительно солдат-мотором.

Я вышел из палатки, осмотрел хозяйство, лучше прикрыл его, походил по льдине, вернулся, залез в спальный мешок, но все равно уснуть не смог.

Эрнст тоже выходил и долго бродил по лагерю. Он вернулся и сказал:

— Ветер немного усиливается, это хорошо!

Низко спустились густые сизые облака. Признаться, я никогда не видел таких облаков.

Уже приближается конец полярной осени, скоро зима.

7 сентября

Ночью Эрнст во время дежурства соорудил еще полстены склада. Теперь осталось только натянуть крышу. Потом мы собирали вместе с Эрнстом все наше радиоимущество.

Женя и Петрович занялись литературными делами: пишут статьи, заметки, научные обзоры.

Вообще после того как мы ввели в действие ручной мотор, корреспондентская деятельность на льдине заметно оживилась. Раньше мы зависели от ветра, а теперь — от самих себя. Мы обеспечиваем радиостанцию Эрнста энергией, и поэтому он охотно передает наши материалы в газеты.

Два раза солнце показалось между облаками, и Женя сделал астрономическое определение. Наши координаты — 86 градусов 34 минуты северной шпроты и 0 градусов 05 минут западной долготы. За последние дни мы почти не дрейфуем. Это очень редкое явление мы решили еще раз проверить.

8 сентября

Эрнст во время ночного дежурства закапчивал сооружение ледяного склада; возвел часть крыши.

Петрович проводил вертушечные наблюдения, а Женя занялся магнитными вариациями.

Погода очень хорошая. Все время ярко светит солнце. Мороз усиливается. Мы начали утеплять палатку. Объявили аврал по лагерю, прекратили всю научную и хозяйственную деятельность и начали выносить имущество из палатки. Вскоре на льдине оказались радио, метеорологические приборы, шкуры, рюкзаки…

Расшнуровав палатку, сняли верхний чехол. Распаковали гагачьи покрышки, натянули сперва на первую, потом на вторую стенку, затянули все брезентом и быстро зашнуровали палатку. Внесли шкуры, под которыми есть еще фанера и резина. На оленьи шкуры поставили койки, закрепили радиостол, установили приборы.

Итак, мы переселились в зимнюю квартиру. Кренкель шутит:

— Дачный сезон окончился.

Приготовили обед и впервые отдыхали в утепленной палатке. Собственно, даже не отдыхали, а проверяли теплоту нашего жилья или, как мы его называем в шутку, «Центрального дома Северного полюса».

Теперь, чтобы попасть в жилую палатку, нам нужно пройти через тамбур и кухню. В тамбуре мы снимаем валенки.

Зажгли керосиновую лампу. Она будет гореть в течение круглых суток — до конца полярной ночи. Мне пришлось занять вакантную должность «ламповщика Северного полюса».

Петр Петрович зажег примус, чтобы согреть воду для гидрологических работ. Он все время следит за ним, часто отрывается от английской книги.

9 сентября

Ночью во время дежурства Эрнст всегда находит себе работу. Так, например, минувшей ночью он нажарил нам коржиков.

Утром Теодорыч лег отдохнуть, а мы с Женей ушли доделывать крышу на ледяной кухне. Петр Петрович, опустив вертушку, тоже пришел к нам на помощь. Втроем мы весь день провозились с кухней. Теперь она уже совсем готова. Ночью Эрнст зальет водой порог, а завтра у нас будет праздник: обед станем варить уже в новой кухне.

Несмотря на то что Петр Петрович все время работал с нами, изучение дрейфа не прекращалось. Как только наступал срок, Ширшов уходил к лунке.

— Сегодня дрейф увеличился, — сообщил он.

Погода облачная, становится все темнее и темнее. Приближается полярная ночь.

После утепления палатки в ней стало темно; лампа теперь горит круглые сутки.

10 сентября

Наконец-то подул сильный ветер. Но это помешало Жене; ему пришлось сложить свою палатку, пли. как он говорит, «закрыть магнитный пункт». Очевидно. Федорову придется сделать по нашему способу ледяной домик вместо палатки, чтобы не зависеть от ветра.

Нынче мы уже варили обед и обедали в новой кухне. Там просторно и хорошо. Это было наше первое полярное новоселье. По туго натянутой крыше гудит ветер. Прозрачные, просвечивающиеся голубым светом ледяные стены отлично защищают от ветра. Пол немного врублен в лед и застлан фанерой. На кухне мы установили репродуктор. Сегодня же слушали концерт из Москвы.

Сильные северо-западные ветры быстро гонят нашу льдину. Барометр падает, пасмурно.

После обеда я навел порядок в кухне и оборудовал полки, вморозив доски в ледяные стены. Расставил на полках кухонную посуду, развесил лампы, очистил тамбур. Теперь кухня приведена в такое образцовое состояние, какому может позавидовать любая хозяйка. Тут же, на кухне, я поставил два бидона с горючим для примусов и для лампы.

Вечером пили здесь чай. Все чувствовали себя хорошо. Эрнст, радиофицировавший кухню, снова угостил нас концертом, и мы за чаем слушали музыку и песни из Москвы.

Петр Петрович после концерта пошел к вертушке проверять скорость дрейфа и вернулся лишь в час ночи.

11 сентября

Мы установили аварийный запас на трех нартах. Учитываем, что может произойти сжатие льдов, и тогда наша палатка вместе с базами отправится на дно Центрального полярного бассейна. Вот почему мы решили создать запасы продуктов, горючего, одежды, палаток в «подвижном состоянии» — на нартах. Их мы будем беречь как зеницу ока.

Женя осуществляет свое решение: строит ледяной домик для лаборатории, лепит стены из морского снега Он работал весь день. Ему помогал Теодорыч, а вечером и я.

Днем я проверял состояние аэродрома. Обошел вето площадку. После каждой пурги она делается ровнее и ровнее. Вот единственная положительная работа пурги.

Петр Петрович утром ушел к лунке: он проводит серию вертушечных наблюдений над дрейфом и течениями.

В жилой палатке температура уже резко изменилась: стало теплее. На дворе — минус восемь, а у нас во «дворце» — плюс семь градусов, жить можно!

Договорились передать несколько корреспонденций: мы с Теодорычем — в «Правду», Женя — в «Комсомольскую правду», Пэпэ — в «Известия» и в «Ленинградскую правду». На несколько часов все уселись в жилой палатке писать статьи. Потом Теодорыч начал передавать их. Чтобы не отрывать его от радиостанции, я приготовил за Теодорыча обед: на первое — грибной суп, на второе — рисовую кашу, на третье — кисель.

Эрнст уже несколько раз пытался связаться с Баренцбургом на острове Шпицберген, но все безрезультатно.

Связь с Баренцбургом нам необходима, так как мы с каждым днем все приближаемся к широте Шпицбергена.

После чая я пошел к трещине, чтобы проверить ее состояние.

Еще издали я увидел, как между льдинами плавает лахтак. Я вернулся в лагерь, взял винтовку, тихо подкрался к трещине, но лахтак вынырнул уже далеко в стороне. А я-то мысленно представлял себе, как вкусны будут печенка и рубленые котлеты из лахтака! Зверь, очевидно, угадал мои мысли и предпочел держаться как можно дальше. С охотничьим азартом я долго следил за ним, но так и не сделал ни одного выстрела. Вернулся в лагерь, так как крепко замерз.

Люди, одержимые страстью охотника, так же как и я, поймут мое разочарование. Несколько раз я оборачивался и смотрел в сторону трещины: лахтак явно не хотел доставить мне удовольствие. Все-таки это негостеприимно с его стороны: не так уж часто люди навещают его… Но ничего не поделаешь, мороз — серьезное явление, с ним шутить нельзя, надо было уходить домой. Мне послышался какой-то всплеск, и я, преодолевая ветер и мороз, пошел было в том направлении. Но потом все стихло. Может быть, мне только показалось?.. Я быстро побежал к палатке, чтобы не было больше соблазнов.

Подул сильный северный ветер, но в палатке тепло. Я хорошо согрелся за чаем и вскоре, выслушав немало острот и иронических замечаний о неудачливом охотнике, крепко заснул.

12 сентября

Петрович делает гидрологическую станцию.

Женя продолжает лепить свою ледяную лабораторию, быстро научившись этому новому виду строительства.

Я на сегодня стал жестянщиком: делаю из пустых бидонов подставку для керосиновых ламп.

Женя оторвался от своих ледяных дел только для того, чтобы определить наш адрес, то есть координаты. Солнце опустилось уже очень низко, скоро оно и вовсе покинет нас. Тогда Федоров будет делать астрономические определения по звездам.

Женя подсчитал, что за пять суток мы «проехали» двадцать пять миль.

Теодорыч пытается связаться с Баренцбургом, но это не удается. Кренкель не скрывает своего раздражения.

— Ну и радисты! — сердито восклицает он.

С охотой у меня положительно не ладится. Взяв ружье, я с уверенностью в успехе отправился к трещине и еще издалека увидел плавающую нерпу. Три раза выстрелил, убил ее. Но она мгновенно… ушла под лед. Какая досада! Так хотелось накормить братков свежей нерпичьей печенкой. Завтра опять пойду с ружьем, постараюсь реабилитировать себя как охотника.

Удивительно, как мне не везет. Я уже придумываю тысячи оправдательных причин, но, как бы то ни было, виноват все-таки охотник. Женя меня успокаивает и говорит, что мертвая нерпа ушла под лед потому, что ее туда затянул сильный дрейф. Допустим, что это так, и то легче! Нерпу я убил, — это факт.

В первом часу ночи мы, лежа в меховых спальных мешках, слушали замечательный концерт Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски. Дирижировал профессор Александров. Концерт транслировался из Парижа: сейчас там с огромным успехом проходят гастроли. Мы были вдвойне рады: во-первых, слушали знакомые задушевные песни, которые заставляют и немного грустить, и радоваться, и смеяться, а во-вторых, как бы разделяли бурный триумф ансамбля в Париже. Слышно было, как большой концертный зал грохочет аплодисментами; сюда, к нам на полюс, доносились возгласы «браво», «бис». Действительно, было чем восторгаться: ансамбль исполнял лучшие номера своего репертуара.

Мы попросили товарищей на острове Рудольфа передать через Москву в Париж профессору Александрову, что самые северные слушатели мира шлют сердечный привет всем музыкантам, певцам и танцорам, прославляющим советское искусство за рубежом.

Петр Петрович вернулся в палатку очень поздно — в два часа ночи. За день он сделал гидрологическую станцию на глубине тысяча метров и полную серию вертушечных наблюдений. Мы рассказали ему о концерте. Петрович крайне сожалел, что не смог слушать.

13 сентября

Женя переносит все гравитационные приборы и маятники из жилой палатки в ледяную обсерваторию. Он установил их, проверил и тут же, не отдыхая, начал работать. Десять часов он не покидал нового ледяного дома, выражая полное удовлетворение его прочностью и удобствами.

Воспользовавшись замедлением в дрейфе нашей льдины, Петр Петрович опять опустил груз на дно океана. Центральный полярный бассейн неожиданно «обмелел»: глубина — три тысячи семьсот шестьдесят семь метров, на пятьсот двадцать шесть метров меньше, чем показал предыдущий промер, сделанный всего лишь в тридцати двух милях севернее.

Проба грунта почти целиком состоит из ила красновато-коричневого цвета.

Во время промера в «проруби Ширшова» наблюдались колебания уровня воды. Прорубь (или лунка) покрыта тонким ледком, в котором пробито отверстие для опускания троса. Внезапно из этого отверстия выплеснулась вода. Вслед за тем уровень воды колебался в течение нескольких минут, то поднимаясь, то опускаясь на полсантиметра.

Наблюдения Петра Петровича заинтересовали нас. Очевидно, эти всплески и колебания отражают сильное торошение льдов, происходящее где-то вдали от станций. Несмотря на отсутствие ветра, льды, должно быть, продолжают двигаться, сильно нажимая друг на друга.

Уже было позднее время, но не хотелось спать: то ли мысли о Москве повлияли, то ли сообщение Петровича…

В жилой палатке вечерами, когда все в сборе и горят две лампы, даже жарко. Думаю, что во время полярной ночи мерзнуть не будем. Во всяком случае, мы уже давно не жили в таком тепле.

Я вскипятил чай, и мы расселись на шкурах, поджав под себя ноги по восточному обычаю. Долго беседовали, шутили, рассказывали друг другу всякие интересные истории.

Так как во время вертушечных наблюдений Петр Петрович ощутил сильный толчок, то не исключена возможность, что наша льдина где-нибудь треснула. Я ночью ходил смотреть, нет ли где лопнувшего места, но ничего подозрительного не заметил.

Нынче днем Эрнст зарядил киноаппарат и снимал Женю за работой над маятниковыми приборами. Он ходил за ним по пятам и в то время, когда Женя проводил метеорологические наблюдения. Это служит теперь темой для шуток и острот, на которые Эрнст большой мастер.

Петр Петрович снова ушел к лебедке.

— У меня там кое-какие дела, — сказал он.

«Кое-какие» — это уже до утра. Он работает с жадностью и страстью подлинного исследователя. Я часто думаю, как внимательно и добросовестно относятся к своим научным наблюдениям Женя и Петрович! Они стараются ничего не упустить, не считаются со временем, много и неутомимо трудятся, часто по двое суток не спят, работают и в пургу, и в дождь, и в туман. Это люди большого трудолюбия и упорства. Мы, несомненно, привезем на материк ценный научный материал.

14 сентября

На несколько минут выглянуло солнце, и Женя, конечно, воспользовался этим, чтобы сделать астрономические наблюдения. Однако вычислить координаты не успел.

Солнце теперь от нас прячется. Оно пробивается сквозь тучи, серые и тяжелые, словно только для того, чтобы проверить, живем мы еще на льдине или нет. Живем, живем, наше дорогое светило, но без тебя тоскливо и скучновато.

Я откопал из-под снега летнюю гидрологическую палатку, которую занесло во время пурги. Потом взял ружье и ушел. Я, правда, уже не надеюсь на удачную охоту, но с ружьем веселее идти. Вдруг путь мне преградила река. Вот и результат вчерашнего толчка. Трещина разошлась, и ширина ее достигает уже трехсот метров. При большом ветре здесь может быть много бед. За трещиной теперь надо следить каждый день, каждый час.

Вернулся в лагерь, заправил примус, разогрел обед и разбудил Теодорыча. После обеда мы с ним снова строили крышу для склада.

Петр Петрович обрабатывал гидрологические станции. Он сидит, склонившись над своими записями и склянками, как алхимик. Я стараюсь не мешать ему, не беспокоить, не отрывать.

Это очень много значит, когда человек влюблен в свое дело. Но еще больше, когда он увлечен будничными и кропотливыми опытами, которые и рождают открытие. Петрович, этот молодой ученый, человек советского воспитания, настоящий исследователь, для которого в работе важны каждая деталь, каждая мелочь; все новое волнует его и приобретает для него особый смысл.

В жизни людей — я знаю это по опыту — бывают такие периоды, когда для достижения цели надо мобилизовать всю волю, энергию, знания, подчинить этой цели свои чувства; когда нужно, наконец, собрать в кулак все свои внутренние ресурсы, то есть то, что дано природой и приобретено жизненным опытом. Вот в таком именно состоянии находимся мы все, живущие на дрейфующей льдине в Центральном полярном бассейне. И поэтому так велика наша уверенность в успешном решении всех научных задач, какими бы трудными они ни казались для тех, кто смотрит на нас с Большой Земли.

15 сентября

Решили выстроить еще один ледяной склад: мы стараемся по возможности расширять территорию, занятую нашей «полярной усадьбой», не концентрировать все в одном месте. Ведь, если погибнут все запасы продовольствия, наша дрейфующая экспедиция будет вынуждена прекратить свою деятельность! Пусть утонет одна база — у нас останется другая, третья… На всякий случай нужен еще дополнительный склад.

Петр Петрович приступил к титрованию станции, потом ремонтировал вертушки. Он обдумывает статью, которую ему заказала редакция «Правды», — о положительных температурах у полюса.

Мне тоже надо писать статью «День на льдине». Но очень трудно передать все события, все наши трудности и радости, всю нашу жизнь. Потом, когда вернемся в Москву, может быть, легче будет…

Женя после чая проводил гравитационные наблюдения. Ему сегодня удалось также сделать астрономическое определение: мы находимся на широте 86 градусов 04 минуты.

Получил телеграмму от Володички; она отдыхает в Ессентуках, сообщает, что хорошо себя чувствует и, возможно, поедет еще в Крым, в родные места. Очень рад за нее! Мы с нею видели в жизни много тяжелых дней, она все переносила со спокойствием и терпеливостью любящего друга. Она мой подлинный товарищ!

После обеда продолжал архитектурные работы, то есть сооружал склад из того же снега, который мы применяли для постройки всего городка.

Петр Петрович и Женя обрабатывали материалы научных наблюдений.

16 сентября

Женя проводит суточную серию по магнитным вариациям. В таких случаях он обычно прячется от нас на двадцать четыре часа. Мы его не трогаем, не отрываем от дела. В его ледяном домике просторно. К тому же здесь можно работать в любую погоду, которая часто пытается нарушить нашу деятельность, мешает нам жить и продуктивно работать.

Беседовали с нашими друзьями, живущими на острове Рудольфа. Они приветствовали нас и говорили, что вся страна интересуется нашей жизнью. Рассказали также столичные новости: из Москвы на остров Рудольфа прилетела воздушная экспедиция для розысков экипажа самолета Леваневского. Затем товарищи передали нам по радиотелеграфу специально записанные патефонные пластинки. Мы услышали голоса своих родных. Такие события очень согревают в Арктике, в особенности на льдине.

Нас запросили о состоянии аэродромов. Мы сообщили, что на нашем ледяном поле имеются две удобные площадки. Подход к ним хороший. Оставшиеся неровности и бугры очень пологие, а высота их не превышает тридцати сантиметров. Снежный покров плотный, но не твердый. У нас обычно три-четыре дня сравнительно ясной и тихой погоды сменяются пятью-шестью днями пасмурной и ветреной. Теперь как раз наступила такая перемена. Преобладают западные и северо-западные ветры. Наша четверка была бы рада обнять дорогих друзей-летчиков на знакомой им льдине.

Вот все, что мы сообщили товарищам на остров Рудольфа. У меня сразу поднялось настроение.

После разговора Петр Петрович ушел опускать вертушку, а я продолжал строить крышу для склада.

Я проводил испытания нашего нового изобретения — крыши из… льда. В первый раз она сломалась; тогда я ее укрепил и хорошо проморозил. Теперь можно не сомневаться, что эта крыша будет долго служить. В области строительства мы определенно преуспеваем.

Лег спать в три часа ночи.

17 сентября

Женя в течение тридцати шести часов не ложился спать, он все время работал в своем ледяном домике. Я несколько раз заходил к нему и просил хотя бы немножко отдохнуть. Только закончив обработку наблюдений, Женя пришел в палатку, залез в спальный мешок и мгновенно заснул, не проронив ни одного слова. Всем это понятно: он здорово устал.

Я направился к Петру Петровичу и помогал ему выбирать гидрологическую сетку. Мы вытащили из вод Северного Ледовитого океана много мелких животных: рачков, медуз и других обитателей полярных морей.

Сегодня свирепая погода, метет пурга. Такой пурги у нас, кажется, еще не было. Льдину несет с бешеной скоростью. Все наше имущество снова под снегом. Но мы постараемся быстро упорядочить хозяйство.

Через четыре дня, 21 сентября, у нас двойной юбилей: полгода со дня вылета из Москвы, четыре месяца жизни на льдине.

Только что в палатку вернулся Кренкель.

— Скорость ветра — пятнадцать метров в секунду, — сказал он. — Вокруг намело огромные сугробы.

Теодорыч присел и с жадностью стал глотать горячий, согревающий суп. Морозно! Из-за пара, поднимающегося от мисок, мы едва различаем друг друга.

Мы простились с 86 градусами северной широты. Часто смотрим на карту; после каждого большого ветра подсчитываем, сколько миль еще осталось до восьмидесятой параллели. Однако это частое поглядывание на карту вовсе не объясняется желанием скорее покинуть льдину. Такого чувства никто из нас не испытывает. Наоборот, когда сообщили, что предполагают нас снимать не самолетами, а ледоколами, мы обрадовались Стало ясно, что мы будем дрейфовать до районов, доступных ледоколам, и сумеем выполнить весь намеченный план работ дрейфующей станции «Северный полюс».

18 сентября

После чая мы вместе с Эрнстом чистили контакты на ветряке.

Яркие краски непрерывной зари пробиваются сквозь серый снежный вихрь. Но ветер утихает, порывы его стали слабее. Если бы ветряк был исправен, мы смогли бы хорошо зарядить аккумуляторы. Однако мы получили возможность подняться на ветряк только сейчас: все время завывала пурга, ветер срывал лестницу.

После очистки контактов ветряк хорошо заработал, началась зарядка аккумуляторов. Эрнст лег спать.

Я ушел наливать керосин, очистил нарты. Вокруг палатки большие сугробы. Это, пожалуй, самое досадное в нашей жизни на льдине: после каждой пурги приходится очищать от снега каждую мелочь, лежащую вне палатки. В такие периоды мы превращаемся в археологов и ходим по ледяному городку как будто после землетрясения. Об этом я уже раз писал в дневнике, по сам факт что вновь и вновь пишешь о снежных раскопках, свидетельствует, как много хлопот это доставляет… Снег еще не окреп, в «походе» мы проваливаемся по колено. Приходится на лыжах двигаться от склада к палатке, от палатки — к кухне.

Надо было соорудить новый аппарат для перегонки дистиллированной воды. Я использовал имевшийся змеевик. В наших условиях довольно трудно сделать аппарат. Вместо тисков пришлось употребить… собственные колени. Но они слишком мягкие, особенно в меховых брюках, и я немало повозился. Материалом служили пустые консервные банки.

За час до обеда змеевик был готов, и я ушел заканчивать возведение ледяной крыши над складом. На помощь мне пришел Петрович. Он держал листы фанеры, пока я их закреплял. До обеда половину крыши замазал мокрым снегом.

Пообедали с удовольствием. Правда, это весьма относительное удовольствие, потому что в наших супах и кашах почти всегда чувствуется присутствие дыма. Впрочем, как я убедился, к дыму и гари — этим вечным спутникам плохих кулинаров — можно привыкнуть.

Немного отдохнув, вышел из палатки. Заканчивал строительство крыши. Мне помогал Женя.

Петрович осмотрел новый перегонный аппарат и остался им доволен, хотя технический контроль у меня был строгий, придирчивый, даже капризный. Итак, я приобрел еще одну профессию — жестянщика. Все это полезно, пригодится!

Женя сейчас сидит в своем ледяном домике. Он восторгается новой обсерваторией, несмотря на то что она еще без дверей.

Петрович проверил вертушки, которые он перенес в жилую палатку, а потом ушел к лебедке на «гидрологическую ночь», как мы называем неустанные ночные наблюдения Ширшова и измерения глубин. Вернулся он только под утро.

Сейчас записи в дневник отложу до утра — устал…

Использовав небольшой перерыв в работе, мы все собрались вокруг Теодорыча — волшебника, который в ночные часы путешествует по земному шару. Надели наушники и слушали передачу с острова Рудольфа. Нам рассказывали об Испании и Китае, о боях, поражениях и победах. После этого мы долго еще обсуждали события на Западе и Дальнем Востоке.

Вечером, как всегда, слушали «Последние известия по радио». Была прочтена моя телеграмма о жизни на льдине. Приятно было узнать, что на материке по-прежнему живо интересуются нашим трудом.

У нас в стране с огромным вниманием следят за каждым творческим шагом советских людей. Стало быть, наша исследовательская работа нужна народу, и нам хочется трудиться с еще большей энергией!

После передачи «Последних известий» спать почему-то не хочется. Очевидно, сказывается волнение, которое мы испытали, слушая вести из Москвы. Вместо отдыха решили поработать на складе.

Вернулся в жилую палатку лишь к утру. Вскоре объявился и Петр Петрович. Он окончательно установил всю механику обратных течений, возникающих в результате дрейфа. Оказывается, дрейф льда увлекает с собой только сравнительно тонкий поверхностный слой воды толщиной до двадцати пяти — тридцати пяти метров. Под этим слоем, на глубине пятьдесят — семьдесят метров, а нередко и до ста метров возникает обратное течение, компенсирующее сгон воды поверхностного слоя. Ширшов подробно проследил, как возникает это обратное течение, его скорость и продолжительность. Любопытно, что обратное течение наблюдалось в целом ряде случаев продолжи тельное время (до двух суток) после остановки дрейфа, вызвавшего это течение. И мы опять долго не могли заснуть, делились впечатлениями…

19 сентября

Как только встал, начал делать новые двери — для склада и для обсерватории Жени. К обеду обе двери были готовы и укреплены.

Зима и темнота все больше вступают в свои права. Температура минус двадцать шесть градусов в середине сентября для советского сектора Арктики редка: очень низкая! Мы предполагаем, что здесь оказывает влияние суровый климат Гренландии.

Под толстым слоем льда находим еще жалкие остатки водного канала, которым мы пользовались в летние месяцы. Тогда он облегчал нам стряпню. Но скоро «водопровод» на полюсе закроется и мы вынуждены будем перетапливать лед.

Вместо брюк и рубашек мы все надели меховые комбинезоны. Голыми руками уже нельзя работать. Прекратилось фотографирование, киноаппарат получил длительный отпуск до будущих светлых дней. Привыкаем к желтоватому свету керосиновых ламп. Только изредка и очень ненадолго выглядывает или, как мы говорим, заглядывает к нам в гости солнце. Тогда Женя торопится определить координаты станции. Так и сегодня: воспользовавшись появлением солнца, Женя несколько раз проводил астрономические определения.

Наши координаты — 85 градусов 52 минуты северной широты и 0 градусов восточной долготы. Таким образом, мы опять сидим на Гринвичском меридиане. Словно какая-то неведомая подводная сила притягивает нас к нему.

Петр Петрович долго работал с вертушками. Вернувшись в палатку, он сказал:

— Мы стоим на месте!

Однако ветер уже усиливается, и нас, очевидно, снова понесет немного назад, к северу. У палатки начали кружиться снежинки: будет пурга. Но теперь пи снегопад, ни пурга нас не страшат, так как все имущество вплоть до веревочек и щепочек упрятано в ледяные склады.

Петр Петрович говорит, что обратно наша «телега» идет тяжело, как немазаная. И он тоже поглядывает на небо, будто прикидывая возможную силу ветра.

Мне всегда приятна морозная, но ясная погода. При ясном небе особенно ощутителен мороз, радуют мерцающие звезды. Ночью все спят спокойно и не просыпаются с тревожным вопросом: «Как ветер?» Словом, когда нет пурги, жить легче! Но мы быстро свыклись и с пургой…

Петрович добывал дистиллированную воду в новом перегонном аппарате. Оказалось, что мой змеевик лучше гонит воду из льда, чем ленинградский, который мы привезли с Большой Земли. Радуюсь, что мои труды не пропали даром, тем более что во время изготовления змеевика я сильно обжег расплавленным оловом палец. Из-за этого сегодня весь день мучаюсь. Хорошо еще, что мой организм не признает никаких болезней.

Вечером опять производил раскопки имущества. Это приходится делать, как я уже писал, после каждой пурги.

Получил от моего брата Саши теплую телеграмму. Я его очень люблю. У Саши было такое же тяжелое и безрадостное детство, как и у меня. Октябрьская революция открыла ему, как и мне, дорогу в большую жизнь. Мальчишкой он ушел добровольцем в отряд революционных моряков-черноморцев и тоже сражался на фронтах гражданской войны. С тех пор его судьба связана с Черноморским флотом. Сейчас он служит в бригаде торпедных катеров и является лучшим специалистом по двигателям. У него золотые руки и большой талант к технике.

Непонятно, почему он так долго молчал.

Мы готовимся к празднику: через два дня исполнится четыре месяца, как мы живем на льдине. После передачи метеорологической сводки на остров Рудольфа Теодорыч согрел воду и начал бриться. Мы не брились уже около двух месяцев. В прошлом месяце нам помешала пурга; тогда было не до бритья.

Петр Петрович настойчиво изучает английский язык. Каждый день перед сном он уделяет этим занятиям один час.

Наконец наступает блаженный момент, когда я заберусь в свой спальный мешок… Еще слышно, как Петрович тихо шепчет английские слова, фразы, но сон и тепло овладевают и им.

Жаль, что ни у кого из нас нет стихотворного таланта: следовало бы написать полярную поэму о спальных мешках, керосине и хорошо горящих примусах.

Но самое главное — приятно спать в теплом мешке, когда знаешь, что живешь на холодной льдине…

20 сентября

Мы проснулись с Ширшовым почти одновременно и начали уговаривать друг друга: «Давай вставать!..»

Женя, чтобы ускорить этот процесс, иногда вешал над головой Петровича плитку шоколада. Будил Ширшова и сразу же включал секундомер. Через пять минут, если ноги Ширшова не касались пола, шоколад переходил к Жене… На сей раз Петя встал быстро: у него нынче много дел.

Женя вморозил в стены ледяной обсерватории деревянные полки и соорудил несколько ледяных тумбочек для установки дополнительных приборов. Весь день он провозился в обсерватории, окончательно разобрался в своем сложном и многообразном хозяйстве. Все ненужное сдал мне на склад.

И тоже перенес снаряжение на склад, освободив нарты: они должны быть всегда пустыми на случай сжатия льдов.

Теперь мы уже устроились как настоящие хозяева. У нас есть хороший склад с крепкой крышей. Пурга нам сейчас не страшна. Мы забаррикадировались от нее!

Вместе с Кренкелем очищаем от снега техническую палатку, где лежат запасные части для радиостанции и ветряка.

Кренкель ушел варить обед, а я — на базу № 3. Ее тоже надо расчистить. Три месяца назад я установил здесь бидон с продуктами, и он так здорово примерз, что я не мог его освободить от льда. Пришлось звать на помощь Кренкеля. В бидоне содержится главным образом колбаса.

Петр Петрович, опустив вертушку в лунку, начал гнать дистиллированную воду; в свободные минуты он обрабатывал данные вертушечных наблюдений. А вообще Ширшов пропадает целыми днями в своей палатке над прорубью.

После обеда Женя ушел в свою обсерваторию, а я — на базу № 2. Достал бидон с одеждой и бельем, так как все решили умыться и переодеться: завтра мы отмечаем четырехмесячный юбилей нашего пребывания на дрейфующей станции «Северный полюс».

Вечером я побрился, нагрел чайник с водой, разделся под «малое декольте», как говорит Кренкель, и умылся. Петрович сливал мне воду. Хотя сегодня на дворе двадцать градусов мороза, приходилось терпеть: по случаю праздника мы твердо решили умыться, преодолевая всё неприятности и страдания, которые связаны с умыванием на морозе.

Потом мы включили радио, слушали «Последние известия». В Москве о нас вспоминали, говорили, что мы уже четыре месяца работаем на дрейфующей льдине, посылали нам приветы, полные теплоты, внимания и любви.

Умывшись, Кренкель надел новый меховой комбинезон. Раньше все боялись надевать комбинезоны. Думали, что их очень тяжело натягивать. Поносив несколько дней, убедились, что это не страшно, и привыкли к ним.

Несмотря на праздничное настроение, Петрович продолжает обрабатывать материалы дрейфа. Час назад он поднял вертушку. У нас нет перерывов в труде; даже в дни отдыха мы выполняем свои обязанности.

— Нашу льдину теперь несет на юго-запад, — сообщил Петрович.

21 сентября

Сегодня мы все поднялись одновременно, потому что хотелось чем-то отметить наш праздничный день. Но как мы можем его отметить? Устроить хороший обед? А что делать до обеда?.. Несколько мгновений мы сидели молча, а потом решили: надо заняться будничной работой, сидеть на льдине без дела скучно!

Федоров мастерит новый прибор для определения толчков. Он хочет регистрировать все мельчайшие колебания льдины. Таким образом, мы откроем нечто вроде филиала сейсмографической обсерватории. Евгений Константинович будет единственным и главным ее сотрудником.

Утром я уходил на склад, устраивал из старых ящиков перегородки для висячего буфета. Он нам здесь очень нужен, а везти лишний груз не хотелось. Продукты, кружки и хлеб у нас лежат на меховых шкурах, и поэтому масло часто смешано с оленьим волосом… Подвешу буфет, уложу все на полки… Думаю такой же небольшой шкаф сделать и для книг, которые у нас разбросаны и на полу, и на шкурах, и под койками.

Слушали выступление Михаила Водопьянова. Он говорил, что о нас расспрашивают во всех городах страны.

Петр Петрович по случаю праздничного дня пожертвовал сто пятьдесят граммов добытого из коньяка спирта, которого у него, кстати сказать, очень мало.

Мы пожелали друг другу, чтобы дрейф закончился благополучно.

У всех праздничное настроение; довольны, что побрились, умылись и переодели белье.

После обеда в течение часа отдыхали, вернее, обдумывали свою жизнь. Мы и раньше, бывало, лежали так в спальных мешках, молча, и казалось, что все мы поглощены своими мыслями о семье, о знакомых, о прошедших днях… Потом нередко выяснялось, что думали-то мы об одном и том же: о своей жизни на льдине — минувшей, а больше — о предстоящей.

Кренкель передал метеорологическую сводку на остров Рудольфа и лег спать. Я тоже решил заснуть.

Женя ушел в свою ледяную обсерваторию, а Петр Петрович начал гнать дистиллированную воду.

Наш лагерь окутан туманом, низко нависли облака. Если бы была ясная погода, мы могли бы сходить на лыжах или, как говорят на Большой Земле, совершить спортивную вылазку. Но далеко уходить нельзя. Сквозь прорывы облаков только изредка видна луна.

— Теперь нашей экспедиции ничто не угрожает, — сказал я, залезая в спальный мешок.

— Почему? — удивился Петрович.

Я объяснил:

— Мы прожили на льдине четыре месяца, провели много научных наблюдений. Результаты наблюдений переданы в Москву. Если даже с нами что-нибудь и случится, труды нашей экспедиции останутся для народа.

— Конечно, мы уже прожили порядочное время, но осталось сделать еще много научных работ, — возразил Женя.

— Это правильно, — ответил я, — но в случае катастрофы мы должны сделать все необходимое, чтобы сохранить результаты наших наблюдений и научных работ… Для этих наблюдений, собственно, мы здесь живем, братки, вдали от Родины и семьи.

— Что они сейчас делают, «бабки» наши? — вспомнил Кренкель.

Ширшов размечтался:

— Сейчас идут по улицам Москвы… Начинается дождь, блестит асфальт, отражающий свет электрических фонарей…

— Алло, алло! — прервал его Кренкель. — Начинаем час поэтического и пылкого воображения…

Все рассмеялись и закутались в спальные мешки. Мысли о Москве долго не давали спать; я ворочался с боку на бок, «путешествуя» то по одной, то по другой улице столицы.

Перед сном Петрович снова взялся за английский язык. Так, с учебником в руках, он и заснул.

22 сентября

У Кренкеля сегодня плохое настроение, он чем-то недоволен. Говорит, что после вчерашней стопочки спирта у него болит голова. Он лежит и читает книгу Павленко «На Востоке».

Я предложил ему сделать проводку от радиоприемника к койкам, чтобы каждый из пас мог слушать музыку и новости, не вылезая из спального мешка. Он согласился и начал ползать по палатке, протягивая провода.

Ширшов и Федоров уходили в разведку и в течение семи часов путешествовали по соседним льдинам. Вернулись поздно вечером и сказали:

— Мы со всех сторон окружены ледяными полями, больших разводий теперь уже нет.

Ребята сильно устали; Федоров лег спать, а Ширшов, как всегда, в течение часа занимался английским языком.

Ночью Петр Петрович еще раз ходил к гидрологической лунке и вернулся оттуда расстроенный: оказывается, его вертушка не работает, ее опять нужно ремонтировать.

23 сентября

Эрнст продолжает читать книгу Павленко «На Востоке». Он читал ее всю ночь, говорит, что очень нравится. Я ее прочел еще на острове Рудольфа.

Женя утром приступил к суточной серии наблюдении по магнитным вариациям. Он будет непрерывно работать тридцать шесть часов.

Нынче день равноденствия. Мы хорошо видим и солнце, и луну.

Я продолжал раскопки мясных запасов. К сожалению, все наши ромштексы и свиные отбивные котлеты пришлось пожертвовать Веселому.

А с каким удовольствием мы думали о предстоящих «пирах» на льдине с подлинной ресторанной кухней! Увы. даже в Арктике, оказывается, нужны электрические холодильники.

Показал Веселому его будущее питание, он радостно завилял хвостом. Однако я еще раз проверил качество свиных отбивных — не хотелось их выбрасывать; сомнения нет: они уже испортились, несмотря на то что были на льду. Веселому их хватит надолго, он обеспечен продуктами до конца дрейфа. Впрочем, он, кажется, об этом и не думает, живет беспечно и беззаботно, словно понимает, что мы ему все приготовим.

Петр Петрович после чая наладил вертушку и опустил ее в океан; нас несет теперь на юго-запад.

После вертушечных наблюдений Ширшов титровал станцию. Этим он занимался в течение всего дня, так как хочет поскорее освободить склянки. Завтра он предполагает брать новую гидрологическую станцию, а затем будет измерять глубину.

У нас выработался постоянный порядок гидрологических работ. Через каждые тридцать миль мы измеряем глубину океана. Затем берем гидрологическую станцию, то есть берем пробы воды и измеряем ее температуру с разных глубин: 5 м, 10 м, 25 м, 75 м, 100 м, 150 м, 200 м, 250 м, 300 м, 400 м, 500 м, 750 м, 1000 м, 1500 м, 2000 м и далее до дна через каждые 500 метров. В промежутках между станциями Ширшов обрабатывает (титрует) собранные пробы воды в своей химической лаборатории. Кроме того, в промежутках между промерами и взятием проб воды с разных глубин мы опускаем вертушку для определения скорости и направления дрейфа. А если учесть, что постоянно нужно очищать лунку от быстро намерзающего льда, что с наступлением морозов возник целый ряд дополнительных работ, связанных с гидрологическими наблюдениями, то получается, что не успеем еще взять одну станцию и обработать ее, как нужно начинать уже новую.

Теодорыч приготовил блинчики и кофе.

Погода сегодня исключительно хорошая. Очень приятно работать на дворе, хотя мороз доходит до двадцати градусов.

Если и завтра будет хорошая погода, мы с Эрнстом пойдем на разведку соседних льдин. Надо все время смотреть за состоянием льдов. Нам следовало бы вывесить здесь девиз: наблюдательность и наблюдательность!..

24 сентября

По лагерю дежурил Женя, так как ему все равно в течение ночи надо было вести суточную серию наблюдений. Кренкель впервые лег спать одновременно с нами.

Я собирался отправиться на разведку соседних льдин, но с утра идет снег, а во время пурги уходить далеко от лагеря нельзя.

Петрович целый день работал на гидрологической станции. Атлантическая вода на глубине становится заметно теплее: сказывается наше приближение к Гренландскому морю.

Ширшов жалуется, что батометры, которые мы привезли с собой, не совсем удачны. Они часто ломаются. Я успокоил Петровича:

— Ничего, буду их чинить…

Хорошо, что не пошли сегодня в разведку, а то нам досталось бы. Даже небольшой бидон с колбасой мы с трудом перетащили к палатке: на каждом шагу проваливались в снег. Кругом нас рыхлые сугробы. Вообще после пурги этот снег несколько напоминает пески знойной пустыни.

Метель глушит и без того слабый, сумеречный свет. Дует южный ветер; однако нечего надеяться, что он подвинет нас на север: за последнее время дрейф к югу становится все устойчивее и быстрее. Быть может, этот ветер лишь задержит наше движение на юг.

25 сентября

Первые утренние вести — приятные или неприятные — всегда приносит нам Кренкель. Вот и сегодня он разбудил Женю и коротко сказал:

— Ночью было двадцать шесть градусов мороза, а ветер заметно утих.

Женя быстро вышел из палатки, в тамбуре надел валенки — наши общие большие валенки.

Я встал на час позже, так как болела голова. Ночью почему-то шла кровь из носу. Я не пил чаю, ушел работать на склад.

Ширшов опустил груз на дно океана. Глубина — четыре тысячи двадцать пять метров. Мы пошли вытаскивать груз.

Хотя уже не в первый раз мы измеряем глубину океана, нам никогда не было так тяжело накручивать лебедку, как нынче. Это объясняется тем, что начался большой дрейф и трос уходит в сторону.

Сменялись через каждые триста метров. Я работал в паре с Женей, а Кренкель — с Ширшовым. Несмотря на то что мороз крепчал, мы все были мокрые.

Перед вечером пошли обедать. Ели суп, который я приготовил еще пять суток назад. Он был довольно кислый, но я добавил воды, и все признали, что это хорошо. На второе приготовил мясной порошок с горошком и на третье — какао. Оно пахнет дымом, но мы к этому привыкли.

После обеда у нас обычно часовой отдых, а потом мы снова продолжаем научные и хозяйственные работы.

Женя сделал астрономическое определение и лег спать.

Ширшов после отдыха опустил батометры на глубину до трех тысяч метров, чтобы взять полную гидрологическую станцию в двадцать четыре горизонта. Он будет работать до утра, и мы его уже не ждем.

Перед сном выходим осматривать лагерь.

Солнце опускается все ниже над горизонтом, смелее выглядывает луна. Вчера увидели звездочку, обрадовались ей: звезды дадут возможность определять наше местоположение, так как солнце скоро спрячется, начнется полная полярная ночь.

В жилой палатке двенадцать градусов тепла. Мы отапливаем нашу ледовую виллу лампами. В дальнейшем, может быть, будет и холодно, но мы не боимся замерзнуть: к холоду все уже привыкли.

26 сентября

Ночью Эрнст помогал Петру Петровичу вытаскивать батометры из глубин океана. Мы чаще и чаще привлекаем Кренкеля к физическому труду, боимся, как бы он не заболел цингой.

Женя написал статью в «Комсомольскую правду» о распорядке дня на станции «Северный полюс». Мы с Эрнстом написали статью в «Правду» и сегодня же передали ее.

Я заправил все фонари, почистил и проверил их. Мы все интенсивнее и тщательнее готовимся к полярной ночи. Фонари — это наши будущие светила, с которыми предстоит бродить на льдине в течение четырех месяцев, пока не появится солнце.

Решил немного разгрузить Петра Петровича и взял на себя перегонку дистиллированной воды. Я ему наготовлю большой запас, чтобы он смог титровать свои станции.

Начну самостоятельно заниматься астрономией. Женя будет ежедневно со мной работать. Он сегодня подсчитал, что мы находимся на широте 85 градусов 33 минуты. Когда мы сообщили наши координаты на остров Рудольфа, там рассмеялись:

— Куда вы так быстро несетесь?!

Весь день идет снег.

27 сентября

Продолжаю обеспечивать Ширшова дистиллированной водой. Заготовил бидон со льдом, чтобы охлаждать змеевик. Первый раз у меня получилось неудачно: в воде оказалась примесь соли, неизвестно откуда попавшей, и все мои труды пропали. В следующий раз я был уже более осмотрительным, и Ширшов одобрил мою работу. Теперь у меня будет большой запас дистиллированной воды.

Женя обложился тетрадями, справочниками, таблицами, картами — что-то вычисляет; он продолжает обработку материалов по гравитации.

Я углубляю свои астрономические познания, чтобы уметь самостоятельно определить по луне и звездам наше местоположение. Еще в Москве я занимался астрономией, но не было приборов и, главное, не было времени. Зато теоретическая часть теперь мне уже знакома.

— Ты скоро сможешь самостоятельно определять координаты, — говорит Женя.

28 сентября

Много хлопот я доставил в свое время московскому заводу «Каучук», заказывая основную жилую палатку. Из брезента и парусины сшивались и примерялись на каркас хитро скроенные оболочки. Я предъявил серьезные требования: дом должен быть прочным, теплым, легко собираться и разбираться, быть настолько легким, чтобы мы могли унести его на руках в целом виде.

Надо сказать, что дом вышел прекрасный. Летние дожди не смогли промочить наружную оболочку, пропитанную особым составом. Черный цвет впитывал солнечные лучи, нагревая палатку. Тепловым изолятором служат две пуховые стеганые оболочки, помещающиеся между наружным брезентом и внутренним парусиновым чехлом. Все оболочки крепко зашнурованы; однако достаточно трех взмахов ножа, чтобы их освободить. На полу поверх прорезиненной ткани и фанеры покоятся мягкие оленьи шкуры, на которых мы сидим и лежим. В палатке тепло и уютно.

Почти все внутреннее пространство занято: в палатке размещены четыре койки, радиостанция, от которой тянутся кабели к аккумуляторам и умформеру, гидрохимическая лаборатория (нечто вроде шкафа, где множество склянок соединяется различными резиновыми трубочками), метеорологические приборы, хронометры, удобный буфет и всякая нужная мелочь. Передвигаться по палатке нужно осторожно, изгибаясь, пролезать по немногим путям и перепутьям, раздвигая головой чулки, рукавицы, рубахи, развешанные для просушки. Эта акробатика доставляет нам всегда много веселых минут.

Конечно, можно прожить и в ледяной хижине, и в простои палатке; однако наш теплый уютный дом позволяет хорошо отдохнуть, сберегает силы для большой продуктивной работы. Теснота и сидение на полу не смущают, и мы с благодарностью вспоминаем всех, кто конструировал и создавал нашу палатку.

Итак, у нас хорошее жилье. Я об этом пишу сегодня, потому что снова крепчает ветер и бессильно бьется о стенки палатки: они прочны!

Пока Петр Петрович ходил к вертушке, я опять пополнял запасы дистиллированной воды. На этот раз обошлось без брака: вся вода, которую я нагнал, оказалась вполне пригодной для производства химических анализов.

Петрович вернулся и сел титровать гидрологические станции. Он сегодня должен обработать много проб. Ему надо спешить, так как дрейф еще усилился.

Плохо себя чувствую: болит голова, временами знобит. Я прилег на шкуры и начал писать статью о животном мире в Северном Ледовитом океане.

Ветер быстро зарядил аккумуляторы, и мы получили возможность проверить наш «прожектор». Зажгли для пробы шестисвечную лампочку. Она показалась очень яркой, а керосиновое освещение — тусклым. Но долго жечь электрическую лампочку мы не имеем возможности: вся энергия аккумуляторов должна идти только для радиосвязи.

Вскоре я снова буду дежурить по кухне. Когда было тепло, мы с Эрнстом мыли и чистили кастрюли, а теперь не знаем, что делать: не мыли посуду уже недели три, и она, очевидно, будет находиться в подобном состоянии до тех пор, пока не окончится наш дрейф. Все кастрюли черные, но чистить их не собираемся. После варки горохового супа мы накладываем в кастрюлю лед, пытаемся ее как-то обмыть, но из этого ничего не получается. Приходится в кастрюле из-под супа варить борщ, а в миске, где был кисель, готовить какао. Ведь с водой у нас довольно туго, и попытки мыть посуду приводят к тому, что она становится грязнее, нежели была.

29 сентября

Метет пурга. Из палатки выходил только один Федоров, чтобы зафиксировать состояние погоды.

Днем вышел и я, но не узнал лагеря. Льдина покрылась снежными застругами и напоминает море, застывшее в момент наибольшего волнения.

За последние сутки дрейф шел скачками. Где-то лед сопротивляется, где-то происходят сжатия и торошения колоссальной силы. Ветер стихает; уже не работает ветряк, но гряды торосов еще дымятся тоненькими струйками пурги. Вся поверхность льдины изменилась. Огромные сугробы, заструги и снежные валы окружают нас. Базы и палатки засыпаны снегом.

Петр Петрович, не покидая палатки, продолжал титровать.

Вечером мы слушали концерт Якова Зака из Большого зала Московской консерватории. Слышимость была хорошая, концерт очень понравился.

— Теперь, в полярную ночь, улучшится слышимость всех станций, — заметил Эрнст.

По моей просьбе радисты острова Диксон прочитали нам статьи из севастопольской газеты «Маяк коммуны». С Севастополем у меня много связей: там живут мои земляки и родные, там я прошел большую революционную школу; всегда с теплотой вспоминаю об этом городе.

Потом с острова Рудольфа запросили дополнительные метеорологические сводки, так как Михаил Водопьянов собирается вылететь на поиски самолета Леваневского. Мы все озабочены этим решением; в нашем районе погода очень плохая, три дня уже нет никакой видимости; кто может поручиться, что в том секторе, который намерен обследовать Водопьянов, погода лучше?!

Мы прекращаем брать воду из озер и лунки. Вода здесь соленая и горькая; чай, приготовленный из нее, невкусен.

Женя сегодня определялся по Луне и по Венере.

Ночью я выходил из палатки и осматривал хозяйство. Особенно радует меня ветряк. Обязательно нужно будет взять его с собой, когда нас снимут со льдины, и сохранить для музея. Он очень нам помог и там, на Большой Земле, будет одним из ценных экспонатов, которые покажут условия жизни и быта на станции «Северный полюс».

30 сентября

На острове Рудольфа метет пурга. Очевидно, полет Михаила Водопьянова откладывается.

Солнце опускается ниже и ниже над горизонтом и скоро распрощается с нами до весны.

Мы ввели новый распорядок дня и выделили два часа специально для политзанятий. Но пока еще все загружены и не можем начать занятия кружка.

Из-за перегрузки я не в состоянии ходить на охоту. А жаль. Ведь охота может дать нам свежее мясо, а также ценные научные факты.

Важнейшими, хотя и скудными, сведениями о жизни в центральной части полярного бассейна мировая наука обязана Фритьофу Нансену. Ссылаясь на его авторитет, ученые говорили и писали о безжизненности Северного Ледовитого океана, особенно его центральной области.

Наш дрейф от Северного полюса до 85 параллели проходил, казалось бы, по самым пустынным и лишенным жизни местам. И мы, четверо советских полярных исследователей, являемся первыми свидетелями интереснейших явлений.

Услышав после прилета на Северный полюс чириканье птички, мы не верили своим ушам. Потом увидели пуночку. Между прочим, кто-то из первых жителей полюса неуверенно высказал мнение, что птичка… завезена самолетом. Однако потом появились и чайки моевки, и чайки глупыши, и пуночки, и чистики.

Петрович, делая гидробиологические станции на разных широтах и глубинах, всегда собирал богатый улов медуз и всевозможных рачков. В открытой полынье мы наблюдали и потребителей этой мелочи — морского зайца и нерпу. Хотели нашим киноаппаратом снять морского зайца, но он оказался очень осторожным. Однажды мне удалось застрелить нерпу, но, к сожалению, течение унесло ее под лед. И наконец, нас посетили сразу три белых медведя.

Не сомневаюсь: если займусь всерьез охотой, то на кухне у нас постоянно будет свежее мясо. Я откладываю и откладываю охоту, но все же собираюсь приступить к этому весьма приятному и полезному занятию.

Отправился в лагерь, где после пурги всегда много работы. Первым делом приступил к раскопкам хозяйства: все засыпано снегом.

Перенесли поближе к жилой палатке метеорологическую будку, так как становится уже темно, наступает полярная ночь, во время которой нетрудно заблудиться. Эрнст обещает сделать проводку, тогда в будке будет гореть электрическая лампочка.

Петр Петрович расчистил лунку и подготовил лебедку к промеру океанского дна.

К вечеру я опять почувствовал себя плохо. Измерил температуру: 37,4 градуса. Петр Петрович дал мне две таблетки аспирина.

— Тебе надо хорошенько вспотеть, — сказал он.

В медицинские дарования Петра Петровича я почему-то верю мало. Насчет хирургии и думать не приходится, хотя Петрович набрал много медицинских ножей и иголок. Перед вылетом на полюс он специально практиковался у хирургов в ленинградской больнице: резал нарывы на пальцах, оперировал трупы. Иногда он покупал два-три килограмма говядины и дома для практики резал ее и сшивал. Но говядина не живой человек… Нет, лучше не попадаться в руки Петру Петровичу! Даже если кто-нибудь из нас серьезно заболеет, то постараемся перетерпеть, а операцию будем делать в Москве. Здесь, на льду, проверять искусство Петра Петровича на себе что-то не хочется…

Исполнилось ровно шестнадцать лет нашей совместной жизни с Володичкой. Ее сестра Зина прислала мне телеграмму: «Родной Дмитрич, поздравляю и желаю дальше счастливой жизни с Володичкой».

Я послал Володичке поздравление.