Жизнь на льдине

ИЮНЬ

2 июня

Теодорыч сообщил коллективу Ленинградской радиолаборатории Наркомвнудела, что первая связь между полюсом и землей (островом Рудольфа) была установлена по аппарату, изготовленному этой лабораторией; приборы работают хорошо. Там, наверное, довольны.

Петр Петрович установил свою гидрохимическую лабораторию и собирается начать здесь занятия с пробами с воды.

3 июня

Эрнст впервые принял и полностью записал информацию ТАСС. Узнали, что французский ученый Шарль Папэн поместил в газете «Юманите» восторженную статью: «Достигнутые советской экспедицией на Северный полюс результаты являются неоспоримым свидетельством в пользу того строя, который осмелился поставить перед собой такие задачи и выполняет их».

Ширшов и Федоров видели чистика[4]. Все находящиеся на льдине корреспонденты (а их великое множество!) поторопились сообщить своим редакциям об этом событии: «Птицы на Северном полюсе!»…

4 июня

Коротковолновики-радиолюбители атакуют Эрнста запросами: каждому хочется первым установить радиосвязь с полюсом.

Продолжают поступать приветствия и поздравления. Их очень много! Как жаль, что не можем ответить каждому: у нас только одна тоненькая, правда очень прочная, линия радиосвязи, но, к сожалению, одна! Просто удивительно, как Теодорыч и Сима проворачивают такую массу радиограмм. Сегодня они приняли напечатанный в газетах текст приветствия генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Косарева:

«Блестящее достижение, блестящая победа!.. Только большевики смогли завоевать полюс. Безграничная любовь к родине, большевистская закалка и выдержка направляли и руководили отважными исследователями, В помощь людям дана великолепная техника. Советские самолеты и моторы, изготовленные на советских заводах Советскими инженерами и рабочими, еще раз показали свои превосходные качества.

Среди участников экспедиции много молодежи. Это — та молодежь, которую воспитала наша партия, воспитал ленинский комсомол. Она не знает преград на своем пути. Примером мужества, героизма, выносливости служит для многомиллионной массы молодежи нашей страны новая блестящей победа советских летчиков-полярников».

Сразу вспомнились недавнее встречи с Александром Васильевичем, или попросту Саней Косаревым, талантливым вожаком советской молодежи. Мне не раз приходилось обращаться к нему, когда требовалась помощь молодежи. И молодежь всегда выручала. А Саша Косарев встречал меня довольной улыбкой и весело говорил:

— Ну вот, Дмитрич, сам видишь, все идет по плану. А ты волновался! Комсомол никогда не подведет. Помни, комсомольцы — твои шефы…

И на протяжении всего времени подготовки экспедиции мы реально чувствовали великую силу комсомольского шефства и твердость слова первого комсомольца страны Саши Косарева.

В нашем маленьком коллективе, остающемся жить на льдине, один комсомолец — Женя Федоров. Его атакует по радио «Комсомольская правда», просит каждый день давать корреспонденцию. Но Женя так занят, что ему некогда даже присесть отдохнуть. Вот и сейчас он делает гравитационные наблюдения. Петрович пробовал у трещины самодельную лебедку, устроенную из деревянного барабана, укрепленного на мачте. Гидробиолог Богоров прислал Петровичу радиограмму с поздравлениями и пожеланиями полного успеха в научной работе.

Дел у нас по горло!

5 июня

Наконец прилетел Илья Павлович Мазурук. Теперь все в сборе. Разгружается последнее имущество нашей станции.

Приятель Эрнста — радист, работающий на репсовом пароходе в Каспийском море, — телеграфирует, что хочет связаться с Северным полюсом по радио. Бедный Эрнст! На всех его наверняка не хватит!..

Женя получил радиограмму от своей славной жены, что его маленького сына ввиду большого сходства с отцом назвали тоже Евгением.

Все население нашей льдины собралось сегодня в два часа на торжественный митинг. Отто Юльевич официально объявил об открытии новой полярной станции «Северный полюс» на дрейфующих льдах, а я как начальник станции торжественно поднял над льдиной государственный флаг Советского Союза. Воздух огласился впервые на полюсе громким салютом из ружей и пистолетов. Этот митинг был одновременно и прощальным. Работа сделана, станция организована, значит, теперь можно в улетать

С теплой и проникновенной речью выступил перед от летом Шмидт:

«Сегодня мы прощаемся с полюсом, — сказал Отто Юльевич, — прощаемся тепло, ибо полюс оказался для нас не страшным, а гостеприимным, родным, словно он веками ждал, чтобы стать советским, словно он нагнел своих настоящих хозяев.

Мы улетаем. Четверо наших товарищей остаются на полюсе. Мы уверены, что они высоко будут держать знамя, которое мы им сейчас вручаем. Мы уверены, что их работа в истории мировой науки никогда не потеряется, а в истории нашей страны будет страницей большевистских побед.

Мы не победили бы, если бы наша Коммунистическая партия не воспитала в нас преданность, стойкость и уверенность, не победили бы, не будь у нас такого спаянного коллектива, где осуществилось подлинное единство умственного и физического труда…»

Мы слушали эти прощальные слева, с трудом сдерживая волнение. Потом раздалась команда Водопьянова: «По самолетам!» Наступила минута расставания. Мы крепко обнялись и расцеловались с улетающими.

В три часа сорок минут все улетели на Рудольф. Мы остались одни, вчетвером, и смотрели, как все четыре корабля в течение десяти минут поднялись в воздух и уходили от нас на юг… Счастливого вам пути, дорогие друзья!

Легли спать с мыслями о наших хороших товарищах, летящих в родные, теплые края, домой.

Кто-то пошутил, что теперь наши продовольственные запасы вне опасности, а то была угроза, как бы их не съели наши товарищи за время пребывания на полюсе… Но никто не поддержал этой шутки. Было немного грустно проститься с друзьями, к которым мы так привыкли за долгие месяцы подготовки к воздушному рейсу на полюс.

Вечером Петрович опустил трос с грузом для измерения глубины океана. Глубина — четыре тысячи двести девяносто метров. Петя взял пробу грунта; оказался зеленовато-серый тонкий ил.

Наелись ухи, которую я сварил. Братки ели и немного косились: рыба была с ощутительным запашком; даже перец не отбил запаха.

7 июня

Наши координаты — 88 градусов 54 минуты северной широты и 20 градусов западной долготы. Встали поздно. В двенадцать часов дня мы с Петровичем начали делать глубоководную станцию на три с половиной тысячи метров. Женя устраивал магнитную палатку и вечером сделал первое магнитное наблюдение. Объем научной работы все увеличивается.

Наш песик Веселый нынче не оправдывает своей клички. Он поджал хвост и понуро бродит по льдине. Изредка останавливается и смотрит по сторонам. Веселый не хочет есть. Он не глядит даже на колбасу, которую я ему поднес к самому носу. Нам понятно, что пес тоскует: вчера еще здесь было так много людей, а теперь льдина опустела. Мне стало жаль собаку: я приласкал Веселого и шепнул ему: «Веселок, ты наш дружок! С нами не пропадешь».

9 июня

Получили радиограмму с Рудольфа от Шмидта о том, что все самолеты в сборе и скоро направляются в Москву. Счастливый путь вам, дорогие наши друзья!..

Кренкель ремонтировал аккумуляторы.

Ходили на лыжах осматривать наше ледяное поле. Потом собрались к обеду. За едой вспоминали, как провожали своих товарищей, улетевших на юг. Добрым словом вспомянули Илью Мазурука: он оставил нам прекрасную паяльную лампу, которая выручает при хозяйственных работах. Женя рассказал, что при отлете Мазурука Веселый все порывался вскочить в самолет. Пса насилу отогнали. Эх, видно, неохота Веселому жить на полюсе!

10 июня

Долгожданный день хорошей тихой погоды! Можно было начать оборудование наших запасных баз. Все встали пораньше. Федоров приготовил завтрак: яичницу с салом и чай. «Заправились» хорошо. Завтракая, говорили о Москве, о наших близких, родных, друзьях. Как они заботятся о нас! Это чувствуется в каждом слове любой телеграммы с Родины.

Мы распределили наш груз в трех пунктах. Это сделано с таким расчетом: если льды разойдутся и одна база утонет или ее раздавит при сжатии, то с двумя другими мы сможем спокойно прожить.

Чтобы не срывать научных работ Петра Петровича и Жени, я сам занялся «раскопками»: разгреб снег у первой партии груза, откопал доски, положил их на нарту и привез к палатке. Потом взял вторую нарту и начал возить продовольствие. Брал сразу четыре резиновых бидона по сорок четыре килограмма каждый.

Мы намерены прожить на дрейфующей льдине долгие месяцы. Нам очень важно содержать свое хозяйство в полном порядке, налаживать домашний быт.

Эрнст осматривал и заливал аккумуляторы, а как только освободился, пришел ко мне.

— Давай я тебе помогу, — сказал он.

Мы с ним стали возить керосин. Позже подошли Федоров и Ширшов — наша работа пошла еще дружнее. Уже две базы были подобраны, мы готовили третью. Кренкель подпел стряпать обед.

Убедились, что на нарте вчетвером можно свезти за один прием пятьсот килограммов груза. Правда, при такой нагрузке глаза на лоб лезут.

Одежду, продовольствие, керосин распределили удачно. Теперь нам не страшно, если даже одна база утонет, не пропадем!

В пять часов вечера Кренкель закричал:

— Обед готов!

В это время мы занимались устройством около жилой: палатки четвертой (основной) базы на «текущие расходы».

Сели обедать. После трудов все ели с большим аппетитом. Разрешили себе даже выпить по маленькой «лампадке» коньяку. Пообедав, легли на час отдохнуть, оставив Федорова дежурить. Женя, конечно, не терял времени и на дежурстве обрабатывал материалы своих наблюдений. Немного отдохнув, снова продолжали работать.

Прибыло важное распоряжение из Москвы:

«Обслужить сводками погоды и радиосвязью перелет Чкалова через Северный полюс в Америку».

Великое дело задумали наши летчики! Интересно знать: кто кроме Валерия Павловича в экипаже этого самолета? Наверное, он берет с собой таких же крепких, толковых, преданных и знающих дело ребят, как он сам. Думаю, что у него прежний экипаж. В прошлом году Чкалов с Байдуковым и Беляковым пролетели без посадки больше девяти тысяч километров, прошли почти через всю советскую Арктику. Они были над Землей Франца-Иосифа, над Северной Землей, над Якутией. Правительство наградило их за этот перелет званием Героя Советского Союза.

Молодцы! Дорого то, что они не успокоились после своего прошлогоднего перелета, а сейчас собираются совершить новый, еще грандиознее. Шутка ли, пролететь без посадки от Москвы через Северный полюс в Америку!

Мы уверены, что ребята отлично выполнят задание. Это будет новой замечательной победой нашей авиации.

Несомненно, что успешная посадка воздушной эскадры тяжелых самолетов на Северном полюсе и организация нашей дрейфующей станции явились хорошей предпосылкой для полета Чкалова. Раньше от Рудольфа до островов американской Арктики летчику негде было сесть. Теперь в восьмистах километрах к северу от Рудольфа, на пути в Америку, существует советский поселок, хотя и маленький. В случае нужды, если потребуется прервать полет, наши летчики могут совершить здесь посадку. Но это не понадобится, — долетят они чудесно! Мы сделаем все, чтобы обеспечить их отличной связью и сводками погоды, хотя на всякий случай конечно, расчистим аэродром на своем плавучем ледяном поле.

Долго мы не ложились спать, беседуя о новом чкаловском перелете. Какой интерес должен он вызвать во всем мире! Почти десять тысяч километров придется пролететь ребятам без посадки.

Петрович вспомнил интересный факт из истории авиации. Он говорит, что тридцать лет назад был назначен приз тому летчику, который пролетит без посадки… один километр. Только через год этот приз получил французский летчик, пролетевший километр за полторы минуты… А теперь — десять тысяч километров… Вот как здорово шагнула авиационная техника! В те времена никто не поверил бы, что люди лишь три десятилетия спустя будут свободно покрывать такие расстояния.

Мы можем гордиться нашей авиацией. Нашими замечательными летчиками Молоковым, Чкаловым, Громовым, Водопьяновым и другими.

Выпив на кухне чаю, мы с Петровичем забрались в свои спальные мешки. Эрнст и Женя остались на вахте: им сейчас надо делать очередные наблюдения по метеорологии и передать сводку на Рудольф.

11 июня

Прекратилась наконец совсем пурга. Вчера она нам досаждала еще не так сильно, но 8 и 9 июня бушевала вовсю. Теперь придется идти расчищать большие сугробы снега. Женя говорит, что позавчера в отдельные моменты сила ветра достигала двадцати метров в секунду. Мы понимаем, что это лишь цветочки, а ягодки впереди… Не такую еще пургу придется нам здесь испытать!

В полночь установилась штилевая погода. На небе — ни одного облачка. Солнце нагрело нашу черную палатку до двадцати четырех градусов тепла. Вот тебе и Северный полюс!

Юго-западный ветер двигает нашу льдину на северо-восток. Мы приближаемся к меридиану Гринвича. Возможно, что скоро окажемся в восточном полушарии. Петрович сказал:

— Средняя скорость нашего дрейфа за первые семнадцать дней шесть и семь десятых километра в сутки.

Дальше, видимо, дрейф ускорится, но точно предсказать это сейчас никто не может.

Сегодня встали рано, хотя спали плохо. Всю ночь шел у нас разговор, как лучше обслужить перелет Чкалова. Больше всех тревожится Кренкель. Наши аккумуляторы сели, а ветра нет, и ветряк не работает. Мотор мы бережем как аварийный агрегат только для самых непредвиденных случаев. Есть о чем подумать, когда на нас легла ответственность за обслуживание небывалого перелета через полюс в Америку!

Приготовил завтрак. Сварил каждому по три сосиски, поставил икру, чай. Жаловаться на пищу не приходится: меню у нас сытное и разнообразное. Что же касается вкуса наших блюд, то это целиком зависит от «шефов кухни» — Теодорыча и меня. Надо признаться: кулинары мы пока что неопытные.

Я убрал грузы, которые остались после устройства баз. Перелил керосин в расходный баул. Затем начал складывать рыбу и мясо в «холодильник», вырубленный во льду. Хотя у нас здесь и прохладно, солнце светит круглые сутки. Беспокоюсь, как бы его лучи не погубили наших довольно скромных запасов свежего мяса и рыбы.

Мы послали телеграмму в Москву:

«В случае полета Чкалова над нами просим организовать отправку для нас газет и писем от семей».

Рассчитываем, что Валерий Павлович сможет сбросить на нашу льдину эту небольшую, но ценную посылку с Родины.

Я возил грузы. Кренкель варил обед. Ширшов с утра засел в своей лаборатории делать гидрохимические анализы. Женя в полдень передал Теодорычу результаты очередных метеорологических наблюдений.

Разрезал бидон из-под продовольствия и сделал большой таз, чтобы мыть в нем кухонную посуду. Смастерил специальное приспособление вроде лейки, чтобы наливать керосин в примусы.

Кренкель снова проверял свое радиохозяйство, а Женя обрабатывал материалы гравитационных наблюдений. У Петровича тоже была забота — получение химически чистой воды.

Вечером он пришел в палатку и рассказал:

— Я осматривал трещину: ее узнать нельзя. Льды сильно расходятся.

Кренкель говорит:

— Мы уже, кажется, живем на ледяном острове… Ветер переместил льды.

— Я тоже слышал шум льдов, — заметил Женя. — Это было около двух часов ночи, когда я ходил делать метеорологические наблюдения.

— Все-таки, — ответил я, — это не должно мешать нам жить и работать… Льдина наша крепка. Мы еще долго на ней проживем!

— Да, — поддержал меня Ширшов, — кто бы мог подумать, что в Центральном полярном бассейне будут такие прочные и ровные льдины.

Кренкель начал выстукивать радиоключом свои точки и тире. Потом перешел на прием телеграмм. Теодорыч принял, между прочим, радиограмму от Ласкера; он приглашает меня сыграть с ним партию в шахматы. Придется мне начать практиковаться.

— Вот уже вернусь в Москву, тогда сыграем… — сказал я.

У нас сейчас круглые сутки светит и греет солнце, а о ночном времени напоминают только часы.

Академия наук СССР просит нас провести научную работу: выяснить причины непрохождения коротких радиоволн в условиях Арктики в отдельные периоды. Это очень интересная проблема.　

12 июня

Первым встал Федоров, разбуженный звонком будильника. Вслед за Женей проснулся Эрнст. Он не стал, как обычно, потягиваться долго в постели, а сразу вскочил. Мы с Ширшовым тоже решили не залеживаться. Встали, позавтракали, слушая «Последние известия».

Каждый раз, когда мы слушаем по радио вести с Родины, я с благодарным чувством вспоминаю о замечательном русском человеке, инженере, изобретателе первого в мире радиотелеграфа — Попове.

Я не представляю себе, например, как бы протекала воздушная экспедиция на Северный полюс и наша работа на дрейфующей льдине без радио. Сейчас мы как бы невидимыми нитями соединены с дорогой Родиной. Радио дает нам возможность за два-три часа послать любой запрос в Москву и получить ответ, слышать голоса дорогих людей.

Ширшов поспешил в свою химическую лабораторию проверить, не замерзли ли бутылочки с пробами воды. Я осматривал наше хозяйство, так как после отлета самолетов у нас не было времени, чтобы проверить все мешки и рюкзаки.

Наша жизнь на льдине протекает оживленно и даже разнообразнее, чем я это предполагал раньше. Мы часто вспоминаем о наших подругах.

— Как они там? — задает иногда вопрос Кренкель.

— Сейчас, наверно, сидят на концерте или в театре, — мысленно переносится в Москву Петя Ширшов.

— Надо им почаще посылать весточки со льдины, — заметил я, — потому что всякое длительное молчание заставляет их излишне волноваться за нас.

Женя тоже поддержал меня.

— Конечно, — сказал он, — можно немножко сократит! передачу корреспонденций, но на маленьких радиограмм мах своим домашним экономить не следует.

Я вспомнил о своей прежней зимовке на Земле Франца-Иосифа, где мы жили вместе с женой.

— Вот бы организовать дрейфующую станцию на льдине и взять с собой жен, — пошутил я, — и вообще поселиться на льдине всей семьей, тогда уже это действительно был бы настоящий советский город.

Кренкель, однако, нашел такую мысль не совсем удачной и тут же выдвинул основательный довод против нее:

— Что ты, что ты, Дмитрич, тогда пришлось бы строить ледяные ясли, снежные родильные дома, сооружать фабрики игрушек, да и вообще пришлось бы взять с собой и воспитателей и нянек… Ведь медведи, как известно; к этим делам не приспособлены…

Тем временем наш ветряк начал активно работать.

Ветер усиливался. Эрнст часто выходил смотреть, хорошо ли вертится ветряк. Все мы за последние дни много мечтали о том, чтобы подул наконец ветер. Наши аккумуляторы настолько сели, что мы боялись передать лишнее слово по радио. Перестали даже сообщать о себе родным. Передавали только метеорологические сводки.

Особенно хотелось мне ответить своему любимому брату Саше — хорошему коммунисту, от которого я получил приятную, теплую телеграмму. Саша писал: «Ваша победа вызывает во мне новое чувство ответственности перед Родиной и партией за свое дело — охрану морских рубежей нашей любимой Родины».

Ветер дул со скоростью четыре-пять метров в секунду. Ветряк закрутился. Мы избежали необходимости запускать наш бензиновый двигатель. Тут же каждый из нас написал и отправил письма своей подруге, а я, кроме того, и брату Саше. Аккумуляторы продолжали заряжаться.

Ходил осматривать «владения» Петровича: гидрохимическую и гидробиологическую лаборатории. Они оборудованы на славу. Над прорубью высится снежный дом, в котором Петя удобно разместил лебедку и свои гидрологические приборы. Москвичи, конечно, и не подозревают, каким прекрасным строительным материалом служит снег в июне… К сожалению, в снежном «доме Кренкеля» на ледяном полу радиостанции из трещин выступила вода. Придется Теодорычу перебираться в другую квартиру.

Эрнст пошел готовить обед, хотя стряпни было немного, так как третий день едим одни и те же борщ и кисель. Эрнст развел наше «сладкое» блюдо водой, но от этого кислоты в нем не убавилось. Я думаю, что завтра наш до крайности разжиженный кисель уже превратится в морс…

После обеда Женя обрабатывал материалы гравитационных наблюдений. Ширшов занимался титрованием. Эрнст мыл посуду.

13 июня

Кренкель и Федоров в шесть часов утра, как обычно, передали метеорологическую сводку на остров Рудольфа и легли отдохнуть часа на два: ночью они плохо и мало спали.

Мы с Петей возили снежные кирпичи для нового «здания» — у гидрологической лебедки.

Проверил состояние машинного отделения: мы опасаемся за целость нашего мотора, так как непосредственно под ним проходит трещина, быстро заполняющаяся водой. С Петром Петровичем мы вытащили мотор и установили его на нарту: здесь ему будет спокойнее.

Федоров хлопотал со своими научными приборами. Он снял палатку, где вел наблюдения, разостлал ее, чтобы она просохла. Женя решил перенести палатку в другое место — ближе к жилой, чтобы при первом сжатии иметь возможность быстро спасти все ценные приборы. Я одобрил это решение.

Четвертые сутки мы доедаем наш злополучный кисель-морс. Вместе с вкусными коржиками, изготовленными Эрнстом, этот кисель еще кое-как можно есть…

Эрнст сегодня ходит именинником. У него наконец лопнул на спине нарыв, причинявший при движении такую боль, что тяжело было смотреть на Теодорыча. Мы поздравили его с избавлением от этой напасти.

Я получил телеграмму от родной Володички[5]. Как она меня обрадовала! Ответил, что хорошо себя чувствую. Постоянно думаю о тебе, родная моя!

14 июня

Литературное агентство телеграфирует из Москвы, что иностранная пресса проявляет огромный интерес к нашей научной работе. Агентство просит регулярно, два раза в месяц, сообщать о жизни и работе на льдине — для заграничных газет.

Отправились с Эрнстом на лыжах осматривать наше поле. Там, где была трещина, теперь большая река. Придется быть настороже, держать ухо востро, чтобы эта трещина нас не подвела. Ширшов работал у лунки с лебедкой, я помогал ему. В полночь он начнет делать суточную станцию, это значит, что двадцать четыре часа Петр Петрович будет находиться у лебедки.

Федоров осматривал другую часть нашего ледяного поля и сообщил, что там также заметил большие разводья и трещины.

Мы оказались на плавучем ледяном острове.

Полярник Саша Погосов прислал шутливую радиограмму: «В Москве низкая облачность, температура — минус десять градусов, видимость — два метра, осадки. Необходимо срочное вмешательство вашей «фабрики». Примите заказ на хорошую погоду».

Может, когда-нибудь арктическая «фабрика погоды» и будет принимать такие заказы. Пока же нам приходится вести борьбу со стихией…

У нас пурга сменилась ясной погодой; температура — минус семь градусов. Над льдиной пролетел еще один гость с юга — чайка-глупыш. Подул юго-западный ветер; значит, можно ожидать, что нас понесет немного к северу. Это хорошо! Мы получим возможность дополнительно провести научные работы в высоких широтах.

15 июня

Советские радиолюбители-коротковолновики организовали всесоюзное соревнование по связи с нашей радиостанцией. Ну, теперь у Кренкеля будет хлопот полон рот!! Весь день прошел в работе у лебедки. Только в полдень я не выдержал и прилег на два часа отдохнуть. Эрнст и Женя помогали нашему Петровичу. Этот замечательный молодой советский ученый может служить прекрасным примером. Он самоотверженно, с увлечением работает. Но и Женя от него не отстает.

Я заметил, что по ночам у нас вообще работа идет хуже и клонит ко сну. Это, наверное, сказывается земная привычка — спать в ночные часы.

Петрович попросил свежей рыбы. Я решил его уважить: достал свежую нельму, разрезал, выбрал самые хорошие куски, посолил, вывалял в муке и поджарил. Петрович был очень доволен. Работает он прекрасно и вполне заслужил, чтобы товарищи хорошо о нем заботились.

Скоро подходит конец нашим с Петровичем трудам: остался последний срок подъема батометра, и мы закончим суточную станцию. Сейчас ждем, когда придет Эрнст и расскажет, что нового слышно по радио и нет ли кому из нас телеграмм.

Очень интересует нас, когда наконец вылетят с Рудольфа на Большую Землю наши самолеты. Хочется, чтобы они скорее уже прилетели в родную столицу. Хочется, чтобы все, все видели советские самолеты, которые достигли заветного Северного полюса, пробыли там две недели и благополучно вернулись в Москву.

16 июня

Забавные радиограммы принимает иногда Эрнст. Сегодня, например, он прочел следующую депешу, полученную из Старой Руссы: «Закройте Северный полюс, на Большой Земле стало холодно»…

Ширшов пошел рубить лед, чтобы приготовить дистиллированную воду. Федоров продолжал устанавливать приборы по гравитации. У него не хватило подставок. Пришлось вытащить масло из ящиков, завернуть его в бумагу, а ящики использовать в качестве подставок. Потом я занялся изготовлением нового подвесного столика для гидрологических проб Ширшова.

Двое суток пришлось нам заниматься гидрологической станцией, нащупывая верхнюю границу теплой атлантической воды. Эти наблюдения представляют большую научную ценность. Скоро Петрович обработает материалы наблюдений. Сейчас, пока Петрович с Женей определяли направление дрейфа и уточняли, куда нас несет, я начал приводить в порядок свою «канцелярию». Раньше я думал, что уж где-где, а здесь, на Северном полюсе, не будет бюрократизма и так называемой писанины. Оказалось, что это не так: приходится вести дневник, делать всякие организационные заметки, писать корреспонденции в газеты, отвечать на приветственные телеграммы.

Наш ледяной остров окружен каналом шириной от десяти до двадцати метров. Надо тщательно наблюдать за старыми и появляющимися новыми трещинами.

В жилой палатке мы устроили столик для хранения проб воды; здесь они не будут замерзать.

Женя сделал третий магнитный пункт и провел серию гравитационных наблюдений.

Здорово наказал нашего Веселого. Он заслужил: напрасно лает. Федоров вытащил из палатки прибор, а Веселый, как бешеный, разъярился. Думаю, что мой урок подействует на пса, и в полярную ночь он не будет зря гавкать.

17 июня

Наша снеговая кухня не выдержала тепла от примусов и… растаяла. Будем строить новую, используя парусину.

Пошел мокрый снег. Пришлось отправиться к базам и укрыть вещи.

Мы с Эрнстом слушали Диксон. Слышимость была вполне хорошей. Очень понравился международный обзор. Нас всех особенно интересует борьба испанского народа против контрреволюционных мятежников.

Вокруг жилой палатки намело большие сугробы, пришлось их расчищать. Сильно промокла гимнастерка. Вернулся в палатку сушиться. Может быть, пурга скоро утихнет.

Используя свободное время, сделал у койки маленький столик для всяких мелочей.

Федоров протянул провода к своей палатке, чтобы получать по ним сигналы хронометров, которые стоят на радиостанции. Ширшов забрал все пятьдесят бутылочек с пробами воды и отправился работать в лабораторию.

Я уже собирался спать; была половина первого ночи, когда пришел Кренкель и сообщил:

— Через два часа из Москвы в Америку вылетает Чкалов!

Душа радуется за него и его экипаж. Хочется, чтобы у ребят было все благополучно, чтобы они успешно совершили важное государственное дело.

После сообщения Эрнста я долго не мог заснуть.

Горячий будет завтра день!

18 июня

С острова Рудольфа нам сообщили, что Валерий Чкалов вылетел в четыре часа утра. Я договорился с Эрнстом, чтобы он лог спать, так как ему предстоит работать всю ночь. Отдохнув немного, Теодорыч сел за радио.

— Хорошо слышу работу радиостанции самолета Чкалова, — сказал он. — Скоро самолет будет подходить к Рудольфу.

Ребята занимаются своими делами: Петрович титрует, а Федоров делает суточную серию по гравитации.

Я не могу думать ни о чем другом, кроме этого невиданного перелета; мои мысли, как и мысли всех граждан нашей Родины, сейчас вместе с героическими летчиками, впервые в истории прокладывающими воздушный путь из Москвы в Америку через Северный полюс.

Но есть и свои, будничные заботы. Веселый опять наделал нам бед. Я достал жареного поросенка, разрезал его на куски и положил на открытом воздухе, чтобы проветрить, а Веселый набросился на поросятину и наелся так, что еле ноги передвигал. Мы решили его «оштрафовать»: трое суток не кормить.

Эрнст принял радиограмму с борта чкаловского самолета:

«Летим слепым полетом».

Потом:

«Легкое обледенение».

Мы с затаенным дыханием ждем новых сведений…

«Небольшая тряска в моторе», — передает радиостанция самолета.

Часом позже:

«Слышим маяк Рудольфа. Все в порядке».

У меня на сердце отлегло. Летите счастливо, дорогие наши браточки!

Смастерил радиостол для Кренкеля. После перелета Чкалова мы немедленно переведем радиостанцию к жилой палатке, чтобы быть спокойнее за аппаратуру. Ведь радио для нас — это жизнь, и мы им особенно дорожим: ухаживаем, как ласковая мать за ребенком, за приборами, за ветряком, который честно заряжает наши аккумуляторы. Без этого ветряка пришлось бы туго, потому что бензина для мотора хватило бы ненадолго.

В десять часов вечера Эрнст сказал:

— Полет протекает благополучно, все в порядке.

Женя через каждые три часа дает дополнительные сводки погоды непосредственно для чкаловского самолета и в Москву.

В эту ночь никто из нас, конечно, и не думает ложиться спать. Мы зорко следим за полетом Чкалова: а может быть, он повернет к нам, пролетит над нами? Хотя вряд ли Валерий Павлович захочет делать крюк. Для него важен каждый лишний километр дальности полета по прямой.

19 июня

Необычайно напряженный день. Всю ночь напролет Эрнст дежурил на радио, следил за полетом Чкалова. В пять часов утра Теодорыч зашел в палатку и сказал:

— Чкалов находится на полпути между Рудольфом и полюсом.

С борта самолета передали:

«Идем по 58-му меридиану к полюсу. Справа — циклон. Слева — ровный облачный слой».

Через некоторое время мы услышали какой-то гул… Самолет Чкалова?!

Женя выскочил на улицу — ничего нет! Но тут же он прибежал обратно и кричит мне через дверь:

— Да, это Чкалов, но самолета не видно, сплошная облачность! Мотор слышу отлично…

Это было в пять часов пятьдесят минут утра.

Все выскочили из палатки. Послали тысячу проклятий облакам. Когда не надо, на небе ясно, а вот в этот, самый дорогой для нас момент, все закрыто облаками. Мы так надеялись, что Чкалов увидит нашу станцию и сбросит хоть одну газетку, а может быть, и письма из дому. Ведь мы их так ждали!

Гул мотора становился все тише и тише. Самолет уходил на север. У нас было настолько возбужденное состояние, что трудно описать. Просто злость разбирала, что люди еще не в состоянии навести порядок в небесном хозяйстве.

Кончился и гул мотора. Эрнст сказал мне:

— Дмитрич, давай запустим аварийку, ветра нет, а аккумуляторы сели. Боюсь, как бы не подвести чкаловских ребят; ведь мы для них — самый последний советский пункт, который может долго их слушать.

Я принес самолетную стремянку. Поставил на нее мотор, укрепил шелковой веревкой и запустил его на полчаса. Потом Эрнст послушал в назначенный срок самолет Чкалова и опять запустил мотор.

Погода отвратительная. Настроение наше под стать погоде. На улице одежда мокнет, на кухне тает снег, стены валятся. В радиорубке стало сильно капать.

Теодорыч принес чкаловскую радиограмму. Мы прочли: «Перевалили полюс. Попутный ветер. Видим ледяные поля с трещинами и разводьями. Настроение бодрое».

Так хочется послать чкаловской тройке теплую-теплую радиограмму, но нельзя отнимать у ребят драгоценное время.

Петрович готовит свое гидрологическое оборудование, потому что завтра с утра он начнет делать глубоководную станцию.

Я откапывал возле палатки снег, дошел до льда, а там большая трещина. Ударил пешней — пошла соленая вода. Оказывается, ледяное поле, на котором мы живем, пронизано многими трещинами в разных направлениях. Это заставляет нас быть еще более внимательными. Хотя последние двое суток все мы очень мало спали, пришлось распределить работу так, чтобы один из нас вел наблюдение за полем. Эти трещины — угроза нам!

Получили из Москвы распоряжение: «Передачу дополнительных метеорологических сводок прекратить».

Теодорыч сейчас спит; он бодрствовал тридцать шесть часов подряд.

20 июня

Петрович и я встали несколько раньше обычного; а Эрнст встретил нас доброй вестью:

— Чкалов летит над Канадой!

Приготовили лебедку. Сегодня нас ожидает очередной тяжелый труд — измерять глубину океана.

В двенадцать часов тридцать минут опущенный груз дошел до дна. Глубина оказалась четыре тысячи триста семьдесят четыре метра — на восемьдесят четыре метра больше, чем при первом измерении. Значит, здесь, в центре полярного бассейна, как и предполагал Петр Петрович, существуют большие глубины и никакой речи о близости земли, на что рассчитывали некоторые ученые, быть не может.

Измеряя глубину, пришлось выкрутить четыре километра троса на лебедке.

Наши координаты сегодня — 88 градусов 47 минут северной широты и 10 градусов западной долготы.

Обратно на поверхность груз вытаскивали в течение пяти часов. Когда извлекли последний батометр, то оказалось, что он сильно поврежден, а термометры на нем разрушены: они не выдержали давления.

Затем Петр Петрович сделал одну станцию на глубину тысячи метров.

Стоит туманная, безветренная погода. Слабая оттепель. Видимость — двести метров. Часто падает мокрый снег.

Вчера Женя закончил гравитационные измерения. В трех местах он сделал магнитные определения. Ветер и течение носят нас вместе с колоссальными массами льда, позволяя изучать все новые и новые места. Прекрасная участь!

За ужином вспомнили, что завтра — ровно месяц нашей жизни на льдине. Послали радиограмму коллективу полярников острова Рудольфа, поблагодарили их за помощь в нашей работе.

Первый месяц прошел у нас довольно быстро в заботах об организации всего хозяйства станции, научной работе, создании баз.

— В сущности мы за это время только привыкали к льдине, — говорит Ширшов.

— За месяц у нас уже сделано немало открытий. — отозвался Кренкель, настраивавший в это время радиостанцию.

— Выполнено все же очень мало, — возразил Женя. — Хотя наш план и реализован, если можно вообще говорить о точных планах на дрейфующей льдине, но для серьезных научных исследований нужна длительная жизнь здесь.

— Да, — сказал я, — Женя прав. Нам придется пожить в этой хатке месяцев девять-десять, а может, и годик. Как вы думаете, братки?

— Что ж, — ответил Ширшов, — годик — это не такой уже большой срок. В работе у меня всегда время проходит очень быстро. Я даже не заметил, как пробежал этот месяц.

— У меня то же самое, — заметил я. — Нужно в дальнейшем так загрузить себя, заполнить каждую минуту трудом и научными исследованиями, чтобы некогда было скучать.

Мы решили написать радиограммы своим родным, и в течение десяти минут в палатке было слышно только пыхтение пишущих людей.

Уже перед сном в палатку вбежал Теодорыч.

— Ура! — закричал он. — Чкалов сел в Америке на военном аэродроме в Ванкувере.

Мы вчетвером дружно крикнули «ура!» в честь наших героев-летчиков.

Мы с Теодорычем тут же написали радиограмму в Главное управление Северного морского пути, своего рода отчет нашей станции о том, как мы обеспечивали перелет АНТ-25 в зоне полюса:

«Полет Чкалова обслуживали метеосообщениями, а также следили по радио наравне с другими станциями. Рады, что нам удалось услышать шум моторов над нами. Станция на полюсе, перелет Чкалова — это логическое развитие всей работы по освоению Арктики. Несомненно, в самые ближайшие годы такие перелеты наши самолеты будут совершать регулярно. Необходимо, однако, иметь метеосводки севера Гренландии, Канады. Мы лично надеемся принять в этом участие. Не сомневаемся, в ближайшие годы на острове Рудольфа, также на полюсе будем продавать пирожки транзитным пассажирам.

Папанин, Кренкель».

21 июня

Итак, сегодня ровно месяц нашей жизни на льдине. И надо сказать, что до этих пор у нас нет никаких оснований быть недовольными ею. Она «везет» станцию хорошо!

Мы знаем, что миллионы советских людей сочли бы за счастье быть на наших местах и выполнять подобную же работу.

Мы собрались, чтобы хорошо отпраздновать месячный юбилей со дня нашей посадки на лед, но праздник, очевидно, не удастся. Хлопот не оберешься; надо оборудовать кухню и немедленно перенести радио в другое место, потому что Кренкель не в состоянии работать: ему капает на голову, заливает водой. Решили использовать нашу белую палатку под временную кухню; все равно во второй половине августа придется надевать на жилую палатку одеяло из гагачьего пуха, и тогда можно будет одновременно сделать из льда капитальную кухню на долгое время.

Обедали в новой кухне. Меню сегодня получилось удачное: гороховый суп, жареная рыба и компот с добавкой небольшой порции коньяку (праздника ради).

За обедом договорились передать в «Правду», «Известия» и ТАСС статьи о результатах научных наблюдений за первый месяц. До вечера Петр Петрович и Женя обрабатывали материалы. После полуночи мы с Эрнстом послали большую статью в «Правду», озаглавив ее «Месяц на льдине».

22 июня

Приводили в порядок жилую палатку. Вынесли все вещи, шкуры и надувные матрацы за дверь, подняли фанеру, окопали снег, уложили подкладки, а резиновый пол завернули вовнутрь, чтобы на мех не попадала вода. Затем уложили фанеру, меха и поставили койки на место. Закончив капитальную уборку, разошлись и занялись своими делами.

Мы с Теодорычем переставляли радиостанцию. Передвинули мачту, натянули антенну, укрепили столик. Эрнст разместил всю свою аппаратуру: передатчик, приемник, аккумуляторы, сделал ввод антенны и через тридцать минут начал пробовать радио. Появившийся было треск Эрнст быстро ликвидировал и в восемь часов вечера передал очередную метеорологическую сводку на остров Рудольфа. Все в порядке!

Женя тем временем перенес в новое помещение ящик с приборами, протянул провод от хронометров в свою обсерваторию по измерению силы тяжести. Петр Петрович делал подсчеты по титрованию[6].

В два часа утра Эрнст принял радиограмму из Москвы, от Главного управления Севморпути. В ней сообщалось, что в ближайшие дни через нашу дрейфующую станцию предполагается беспосадочный перелет самолета под командованием Героя Советского Союза Громова. Для регистрации пролета самолета спортивным комиссаром Центрального аэроклуба СССР назначается Е. К. Федоров, который обязан зарегистрировать место и время пролета по форме переданного нам дополнительно акта.

Вот здорово! Едва только чкаловская тройка закончила свой легендарный перелет, как уже другие советские орлы намерены его превзойти. Женя говорит, что Громов, видимо, хочет установить мировой рекорд дальности полета по прямой и по ломаной линиям.

Ну, Эрнст, готовься к работе!

23 июня

Федоров и Кренкель встали с опозданием на пятнадцать минут, их подвел будильник, который почему-то не зазвонил вовремя. Выяснилось, что ночью, когда все отдыхали, Женя три раза просыпался от несвоевременных звонков будильника. Под конец он так рассердился, что засунул будильник в мешок. Понятно, что после этого звонок уже не был больше слышен…

Мы убедились, что правильно сделали, перенеся радиостанцию в другое место: снежная стена, честно служившая у прежнего помещения радиостанции длительный срок, в эту ночь обвалилась. Если бы мы своевременно не убрали оттуда все приборы, их засыпало бы снегом.

Я послал телеграмму своей родной Володичке и просил ее совместно с женами Кренкеля, Ширшова и Федорова отправить с самолетом Громова письма и газеты; может быть, ему удастся сбросить при полете над станцией пакет для нас.

После обеда все собрались послушать концерт и новости с Родины. В Москве да и за рубежом, особенно в Америке, большое внимание уделяется перелету Валерия Чкалова. Со всех сторон ему шлют приветственные телеграммы.

24 июня

По просьбе штаба перелета Громова передали в Москву подробные данные о магнитном склонении в наших районах. Это результат научной работы Жени Федорова. Рады, что наши труды уже приносят практическую пользу.

Пурга занесла снегом все базы и палатки. Я отправился туда, крепче привязал грузы и проверил, нет ли под ними трещин. Вернулся домой весь в снегу.

Женя начал преподавать нам с Эрнстом метеорологию. Мы занимались этим и раньше. Теперь Женя показывает новые приборы. Думаю, что в конце месяца смогу уже начать самостоятельно вести метеорологические наблюдения; техника этих наблюдений несложная; главное — научиться правильно шифровать данные в сводке.

Вечером Петр Петрович пошел работать в лабораторию до пяти часов утра. Теодорыч включил музыку и угостил нас концертом; слушали с большим удовольствием.

Кренкель пишет новую статью для «Правды». Петрович, уходя в лабораторию, сказал, что собирается завтра передать корреспонденцию в «Ленинградскую правду».

Женя снова обрабатывает материалы астрономических и гравитационных наблюдений.

Наконец-то закончился наш двухдневный аврал по благоустройству лагеря. Целый день пришлось мне потратить, чтобы подготовить ледяные анкера (вместо деревянных кольев) для радиомачт. Переноска их на новое место значительно улучшила слышимость. Правда, Петровичу пришлось пожертвовать для этого триста метров троса из своих запасов. Наш ветряк основательно укреплен; его фундамент состоит из… двух продовольственных бидонов, врытых в лед. Теперь даже штормовой ветер не свалит этой машинки, старательно снабжающей нас даровой энергией.

25 июня

Эрнст после завтрака улегся спать, так как всю ночь дежурил. Теперь у нас установился такой порядок: Кренкель дежурит каждую ночь. На нем лежит обязанность ежечасно выходить на улицу и осматривать, не появились ли где трещины, чтобы мы своевременно знали о грозящей опасности и могли спасти наше имущество.

Я тренируюсь в работе по метеорологии и к каждому сроку наблюдений за погодой отправляюсь вместе с Женей.

Последние двое суток дул сильный ветер; нашу льдину отнесло на четыре мили к востоку.

Пообедав, занялись с Теодорычем установкой новой мачты для специальной антенны, чтобы он мог связаться с радиолюбителями разных стран. Наверное, не один коротковолновик мечтает о связи с нашей радиостанцией «UPOL».

С радостью услышали через радиоцентр острова Диксон информацию о том, как сегодня встречали участников полюсной воздушной экспедиции в Москве.

От Центрального Комитета партии и Совета Министров СССР на Центральном аэродроме в Москве выступил Влас Яковлевич Чубарь и тепло приветствовал возвратившихся на Родину участников первой в мире воздушной экспедиции на Северный полюс. Незадолго до отлета на полюс я случайно узнал, что Влас Яковлевич сыграл большую роль в моей судьбе. Когда на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) шло обсуждение вопроса, кого назначить на должность начальника дрейфующей станции, Чубарь горячо поддержал мою кандидатуру. Он сказал, что хорошо знает меня по фронтам гражданской войны и по мирной работе в Крыму и на Украине. Во время подготовки к экспедиции, когда мне приходилось обращаться к нему за помощью, как к заместителю Председателя Совнаркома и народному комиссару финансов СССР, я неизменно встречал с его стороны большое внимание, и, несмотря на свою большую загруженность государственными делами, он находил время, чтобы заняться нашей экспедицией. Нам очень радостно и приятно, что нашу работу так хорошо оценивают на Родине.

С нетерпением жду телеграммы от своей Володички, так как сегодня она должна получить мое письмо, доставленное самолетом с полюса.

Эрнст настукивает ключом, зовет радиолюбителей, но слабая слышимость не дает ему возможности установить связь.

Хорошо, что кончилась свирепая пурга. Наши палатки завалило снегом. Ночью мы спали плохо — прислушивались к порывам ветра, часто выходили осматривать базы.

Температура воздуха — два градуса мороза, а в палатке — от четырех до восьми градусов тепла.

Значительно улучшилась слышимость радиостанции имени Коминтерна. Ежедневно по утрам мы слушаем обзор газет, передаваемый из Москвы.

Сегодня, к нашему общему удовольствию, выглянуло солнце. На свежем воздухе я занимался переливанием бензина из резиновой тары в металлический бак. Перелил восемнадцать бидонов. Много времени потратил на исправление альвейера[7], но так и пришлось его бросить; насасывал бензин по старому способу — ртом через трубку. При этой операции я невольно наглотался горючего. Когда я вернулся в палатку, Эрнст шутил: «Не курите возле него и не зажигайте огня — огнеопасно, может взорваться…»

Женя сделал астрономическое определение: нас отнесло обратно к северу на четыре мили. Петр Петрович сегодня опустил вертушку для определения течений; она очень хорошо показывает дрейф.

Теодорыч установил первую радиосвязь с любителем. Это был норвежец-коротковолновик из Олезунда.

Мы слушаем иногда концерты из Парижа, Стокгольма, Лондона. Эрнст и сейчас работает по радио. Мы все ждем, какие новости он узнает…

Вот радость! Эрнст принял телеграмму из Москвы: участники воздушной полярной экспедиции были приняты в Кремле.

Мы взволнованы огромным почетом, который оказывает страна работе советских летчиков и арктических исследователей. Так хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на встречу в Москве!

27 июня

Собирал разные хозяйственные вещи: шелковые веревки, шкуры, покрышки. Сложил все это в нашу палатку-склад. Уложил инструменты на нарту и повез ее к одному большому торосу. Стал копать в нем яму, чтобы перенести сюда свежие продукты из тающего Ледника. Работал, пока Теодорыч не позвал обедать.

Международные связи Эрнста расширяются. После первого разговора с норвежцем он уже успел побеседовать с радиолюбителем-французом из города Реймса. Минувшая ночь Принесла Теодорычу новое достижение: он установил первую связь с Америкой и говорил с нью-йоркским коротковолновиком. Француз и американец были в восторге от того, что связались с радиостанцией Северного полюса. Они знают о нашей работе и пожелали нам всяческих успехов.

Кренкель долгие часы проводит на радиостанций — слушает передачи из европейских столиц, станций Аргентины, Бразилии, Гавайских островов, Соединенных Штатов Америки. Эрнст объявил, что первый советский радиолюбитель, который установит с ним связь, получит Премию — личный приемник Кренкеля, находящийся в редакции журнала «Радиофронт».

Петр Петрович опустил планктонную сетку на глубину тысяча метров, чтобы выяснить, существует ли животный мир в океанских водах этих широт. Женя снова вел наблюдения за магнитными вариациями.

— Сегодня интересный день, — сказал он, — сильные магнитные бури.

Перед вечером я помогал Петровичу поднимать сетку. Он торжествовал: в сетке оказалось множество разных мелких животных. Это уже открытие! Он старательно уложил животных в банки, где они еще продолжают шевелиться.

Научная работа протекает успешно. Материалы двух глубоководных и одной суточной станций уже полностью обработаны. Регулярно ведем дневник погоды.

Орудуя пешней, я разрубил себе палец. Теодорыч смазал его йодом и забинтовал; Работать было больно; и я засел в палатке писать дневник.

Как быстро меняется погода! Сейчас солнце тускло светит Сквозь густой моросящий туман, а совсем недавно в течение нескольких часов мы наблюдали красивую радугу…

Веселый сильно надоедает нам: своим лаем не дает спать. Последние пять дней пришлось держать его на привязи в наказание за то, что он украл мясо. Когда мы его сегодня освободили, пес так обрадовался, что прыгал и ласкался ко всем. Хотя я часто даю Веселому основательную взбучку, он очень предан мне и любит меня. Это потому, что я его кормлю, а собака на Севере всегда предана тому каюру, который ее кормит. Кроме меня Веселый уважает еще Теодорыча, даже «обнимает» его. А на Петра Петровича — неизвестно почему — лает…

28 июня

Все, кроме Теодорыча, лежали в спальных мешках. Вдруг он закричал, что после передачи метео услышал Москву: читали список награжденных орденами Советского Союза. Теодорыч смог расслышать только фамилию Федорова, но каким орденом награжден Женя — не разобрал.

Я встал, выпил чаю и пошел вырубить новый «холодильник». Погода отвратительная. Льет самый настоящий дождь, везде бежит вода, кухня протекает. Порывы ветра достигают восемнадцати метров в секунду. При такой силе ветряк не может работать, его крылья складываются.

Одежда моя промокла насквозь. Я не смог работать на дворе и вернулся готовить обед, чтобы тем временем высушить одежду. Пока у меня в кастрюле закипали щи, Эрнст работал с островом Рудольфа. Теодорыч передал туда результаты метеорологических наблюдений, которые я нынче провел самостоятельно.

Эрнст сообщил сильно взволновавшую меня новость: правительство присвоило мне звание Героя Советского Союза. Когда Теодорыч сказал это, у меня от радости слезы потекли…

Теодорыч, Петрович и Женя награждены орденом Ленина.

Наступило шесть часов вечера. С Рудольфа передали, что для нас есть много поздравительных телеграмм. Теодорыч отстучал метеорологическую сводку и начал их принимать.

Я открыл бочонок с коньяком. Мы расцеловались, поздравили друг друга и дали клятву, не жалея сил, до последней минуты работать и работать, как можно больше, чтобы оправдать оказанное нам доверие. Послали радиограмму в Москву, в которой сообщили, что наша четверка работает искренне, дружно, стремясь как можно больше обогатить советскую науку на благо любимой Родины.

Женя ведет гравитационные наблюдения. У Теодорыча наступили горячие часы: он принимает десятки поздравлений.

29 июня

Закончив оборудование другого «холодильника», более надежного, я откопал свинью, привез ее месту, разрубил на куски и разложил. Потом ехал, откопал рыбу — нельму (больше сорока килограммов), вычистил ее, выбросил внутренности, соли, аккуратно уложил в «холодильник», забросал льдом, а снаружи обложил снеговыми кирпичами, то есть замуровал, превратив «холодильник» в склеп.

Ветер значительно повысил скорость дрейфа; наша льдина быстро продвигается по направлению к северу Гренландии. После астрономического определения Женя подсчитал, что нашу дрейфующую станцию за три дня отнесло на шестнадцать миль.

У Теодорыча сегодня особенно проявилась страсть работать с радиолюбителями. Он добился своего и связался поочередно с голландцем, англичанином и исландцем. Теодорыч очень досадует, что у нас в стране еще слабо развито радиолюбительство, мало коротковолновиков.

За ночь Теодорыч связался еще с двумя ленинградцами и американцем. Немалая у него теперь «радиокорреспондентская сеть».

30 июня

Все встали рано. Теодорыч начал настраивать радио, чтобы прослушать передачу с острова Рудольфа статей из «Правды», доставленной ледоколом «Садко» на Землю Франца-Иосифа. Нам помешала плохая слышимость. Ширшов и Федоров стали готовить материалы для большой статьи в «Правду» о результатах научных работ за время нашего дрейфа.

Я отправился прорубить еще одну яму в торосе, чтобы спрятать и сохранить там свежее мясо — теленка весом около ста килограммов. Занимался этим до трех часов ночи; с меня пот градом лил. Сделал большой «холодильник» и привез на нарте теленка. Разрубил его на восемь кусков и аккуратно уложил, покрыв мясо мелкими кусками льда.

В девять часов вечера Петрович начал делать суточную гидрологическую станцию, а мы занялись переноской метеорологической будки на новое место. Установили ее прочно, сделали хорошие распорки из досок, добавили новый прибор, подстрогали дверки будки, чтобы их легче было открывать. Потом занялись перетяжкой ветряка; Подтянули также растяжки радиомачты.

Много работы у Петровича; он теперь ровно сутки|не будет отходить от гидрологической лебедки.