Жизнь в пограничном слое. Естественная и культурная история мхов

Сеть, основанная на взаимности: как используют мох коренные жители

Как только запахнет горящим шалфеем, рябь на поверхности моего разума исчезает, я словно смотрю глубоко в толщу прозрачной, пронизанной лучами солнца воды. Я шепчу молитву в окружении клубов дыма и слышу, как каждое слово отдается внутри меня. Мой дядя, Большой Медведь, окуривает нас древним способом, призывая мудреца донести свои мысли до Создателя. Дым наших священных растений — это мысль, ставшая зримой, а его мысли — благодать, вдыхаемая нами.

Голос Большого Медведя низок — днем он ездил в город, пытаясь заполучить заброшенное здание школы у подножия Сьерры. Я восхищена тем, как он перемещается в обоих мирах — в кабинетах чиновников и в своей исконной среде. Он мечтает открыть для здешних ребят школу нового вида. Там будут учить главному: как читать в реке, чтобы поймать рыбу, как собирать съедобные растения, как жить, проявляя уважение к полученным дарам. Большой Медведь ценит современное образование и гордится тем, что его внуки — круглые отличники. Но, работая с неблагополучными семьями, он ежедневно наблюдает издержки системы обучения, в которой не преподают уважения к природе.

Коренные жители понимают, что каждому живому существу отведена особая роль. Каждое существо наделено каким-то даром, собственным разумом и духом, имеет свою историю. Как сказано в наших историях, Создатель вручил всё это нам: таково его изначальное повеление. Суть образования — в том, чтобы выявить дар каждого и научить правильно пользоваться им.

Дар влечет за собой обязанность — необходимость заботиться друг о друге. Лесной Дрозд получил дар пения, его обязанность — произносить вечернюю молитву. Клен получил дар выделения сладкого сока и обязан делиться этим соком с людьми, питая их в голодное время года. Это сеть, основанная на взаимности, о которой говорят старшие и которая связывает всех нас. Я не вижу никаких противоречий между историей о сотворении мира и моей научной подготовкой. Изучая природные сообщества, я всё время наблюдаю взаимность. У шалфея — свой долг: набирать воды в свои листья и поить ею кроликов, давать приют перепелкам. Его обязанности связаны и с людьми. Шалфей помогает нам изгнать из разума дурные мысли и вознести к небу благие помыслы. Роль мхов состоит в том, чтобы прикрывать камни, очищать воду, делать мягкими птичьи гнезда. Это очевидно. Но я задаюсь вопросом: каким даром они делятся с людьми?

Если каждое растение играет свою особую роль и связано с людскими жизнями, как узнать, в чем заключается эта роль? Как использовать растение в соответствии с полученным им даром? Традиционное экологическое знание, интеллектуальный близнец науки, поколениями — число их не поддается счету — передавалось из уст в уста. Оно переходило от бабки к внучке, когда те собирали травы на лугу, от дяди к племяннику, когда те вместе рыбачили, а на следующий год его получали ученики школы Большого Медведя. Но где его первоисточник? Как люди узнают, что вот это растение полезно при родах, а вот это — скрывает запах охотника? Как и научная информация, традиционное знание проистекает из тщательного и систематического наблюдения за природой, из бесчисленного количества жизненных экспериментов. Традиционное знание коренится в тесной связи с родным краем, где сама земля становится учителем. Чтобы обрести знание о растениях, надо смотреть, что едят животные, как Медведь собирает лилии, как Белка откусывает веточку клена. А еще это знание дают сами растения, открывая свои дары внимательному наблюдателю.

Стерилизованная жизнь в пригородах отрезала нас от растений, поддерживающих наше существование. Их роль скрыта за наслоениями маркетинга и технологий. Вы не услышите шелеста листьев кукурузы, шурша хлопьями сухого завтрака. Большинство людей утратило способность распознавать лекарственные растения, увидев их в природе, — вместо этого они читают «инструкции по употреблению» на прочно закупоренной бутылке с настойкой эхинацеи.

Кто разглядит ее сиреневые лепестки в этом обличье? Теперь мы даже не знаем их имен. Среднестатистическому человеку известны названия от силы десятка растений, среди которых есть и такие, как «рождественская елка». Утрата их имен — шаг на пути к утрате уважения. Знание их имен — шаг на пути к восстановлению связи с ними.

Мне очень повезло. Я росла, узнавая о растениях, бродя по полям, пачкая пальцы соком крошечных ягод дикой земляники. Мои корзины выходили довольно неуклюжими, но мне нравилось собирать ивовые прутья и вымачивать их в ручье. Мать открыла мне имена растений, отец рассказал, из каких деревьев получаются самые хорошие дрова. Когда я пошла в колледж и стала изучать ботанику, пришлось направить внимание на другое. Я узнала всё о физиологии и анатомии растений, распределении сред обитания, биологии клеток. Мы вдумчиво изучали взаимодействие растений с насекомыми, грибами, животными. Но не помню, чтобы хоть один раз был упомянуты люди, особенно коренные жители, хотя наш колледж стоит на землях племени Онондага, когда-то бывших центром великой Лиги ирокезов. Людей тщательно убирали из всех рассказов, не знаю, случайно или намеренно. Мне показалось, что престиж науки отчего-то потускнеет, если она будет касаться отношений человека с природой. А потому, когда Джинни предложила мне вести вместе с ней экскурсии, посвященные растениям на онондагских землях, я поначалу отказалась, с горечью признав, что могу лишь назвать имена и дать объяснения экологического свойства. Впоследствии выяснилось, что Джинни очень ценила научный метод мышления, который я привнесла в эти занятия, но мне пришлось вбирать гораздо больше знаний, чем давать.

К счастью, у меня были хорошие учителя. Я благодарна за наставничество моему другу и учителю Джинни Шенандоа, травнице и повивальной бабке из племени Онондага. В ней есть нечто основательное, она ходит так, словно постоянно думает о земле у себя под ногами. Мы образовали прекрасный союз. Я выкладывала всё, что знала о биологии увиденных нами растений, она делилась вековечным знанием об их использовании. Шагая рядом с ней, срезая кусочки коры крушины, применяемой при родах, и тополиные почки для изготовления мазей, я начала понимать лес по-другому. Раньше я увлеченно изучала сложные отношения между растениями и остальной экосистемой. От Джинни я узнала, как лечить кашель дочки при помощи сиропа из ягод черемухи, собранных на моем холме, как сбивать жар, давая ей отвар посконника, сорванного у моего пруда. Отправляясь за зеленью к обеду, я восстанавливала отношения с лесом, которые поддерживала в детстве — основанные на соучастии, взаимности и признательности. Почти невозможно думать о земле с научной бесстрастностью, наевшись дикого лука-порея, пахучего, горячего, приправленного маслом.

К тому времени я уже давно погрузилась в жизнь мхов, но вдруг поняла, что мы приближались друг к другу не ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Наши встречи проходили исключительно в интеллектуальной плоскости. Они рассказывали мне о том, как живут, но наши жизни не образовывали единого целого. Чтобы узнать их как следует, мне надо было понять, какую роль отвели им в начале мира. Что шепнул им Творец относительно их дара — заботиться о людях? Я спросила Джинни, что делал ее народ со мхом; она не знала. Мох не служил ни лекарством, ни пищей. Я твердо знаю, что мох — часть сети, основанной на взаимности, но непосредственного соприкосновения не было в течение многих поколений. Как же нам узнать об этом? Джинни показала мне, что растения помнят всё, даже если люди что-то забыли.

Традиционное знание подразумевает, что один из способов постичь дар того или иного растения — следить за тем, как оно приходит и уходит. Это полностью соответствует взгляду коренных жителей: каждое растение — существо со своей волей. Предполагается, что они приходят, когда в них возникает надобность, туда, где она возникает. Как-то раз — дело было весной — Джинни рассказала мне о новом растении на старом камне в ее живой изгороди. Среди лютиков и мальв появилось множество голубых цветов вербены. Раньше Джинни не видела ее там. Я попыталась найти объяснение — мол, из-за влажной весны изменились свойства почвы. Помню, Джинни скептически подняла брови, но из уважения ко мне не стала меня прерывать. Летом того года у невестки Джинни выявили заболевание печени, и она пришла за помощью. Вербена — прекрасное тонизирующее средство для печени, и вот она ждала женщину, укоренившись в изгороди. Растения раз за разом приходят, когда в них возникает нужда. Поможет ли эта закономерность выяснить, как употребляют мхи? Они вырастают где угодно, являются частью повседневного ландшафта и так малы, что ускользают от нашего внимания. Возможно, это говорит о том, что они играют какую-то роль в нашем быту, но небольшую, и потому мы их не замечаем. Это мелкие повседневные вещи, но, когда они пропадают, нам очень не хватает их.

Я расспросила Большого Медведя и других старейшин о мхе — безрезультатно. Слишком много поколений, слишком много лет поддерживаемой властями ассимиляции разделяют сегодняшних старейшин и тех, которые применяли мох. Много пропало от неиспользования. Как истинный ученый, я пошла в библиотеку и стала рыться в полевых заметках антропологов, отыскивая древние сведения о мхе, изучать старые этнографические описания, стараясь найти хотя бы легкий намек на то, что сказали бы люди былых времен в ответ на мой вопрос. Я надеялась, что случится, как с воскурениями, когда мысли мудрецов становятся зримыми.

Мне страшно нравилось собирать растения, набивать свою корзину корнями и листьями. Обычно мне нужно что-либо определенное: я собираю ягоды бузины, когда те созревают, плоды бергамота — когда они полны масла. Но самое важное — это прогулка сама по себе, приносящая неожиданные открытия в тот момент, когда ты ищешь что-нибудь другое. Такое же чувство я испытывала в библиотеке.

Занятия в ней напоминают сбор ягод — мирное поле с книгами, сосредоточенное внимание во время поиска, знание, что в дебрях таится что-то стоящее.

Я листала словари индейских языков: нет ли там особых слов для видов мха? Ведь если мох — часть ежедневного словаря, значит, он используется ежедневно. В давно забытых трудах разных научных обществ я нашла даже не одно слово, а много. «Мох», «древесный мох», «ягодный мох», «скальный мох», «водяной мох», «ольховый мох». А в словаре английского языка, лежащем на моем столе, — всего одно слово для двадцати двух тысяч видов.

Мхи встречаются в любой среде обитания и получают от людей имена. Но я обнаружила лишь отрывочные сведения о них в рассказах, записанных антропологами. Может, они играли совсем небольшую роль, и их не считали достойными упоминания. Или же спрашивающие знали слишком мало. Я нашла, например, данные о сооружении построек, от больших общих домов до вигвамов, полные подробностей: как обтесывали доски, как покрывали крышу берестой. Но почти ничего не говорилось о том, что мхом законопачивали щели между бревнами. Это не стоит внимания — до тех пор, пока в жилище не врывается зимний воздух. Порывы ледяного ветра, хлещущие в шею, заставляют подумать о них.

Мох с его изоляционными свойствами хорошо подходит и для защиты кистей и ступней в зимнее время. Роясь в источниках, я выяснила, что северные народы всегда подбивали зимние башмаки и рукавицы мягким мхом для дополнительного утепления. У «Тирольского ледяного человека» — тела возрастом 5200 лет, найденного в тающем леднике, — обувь была выстлана мхом разных видов, в том числе Neckera complanata. Именно мох дал важный ключ к решению загадки его происхождения — Neckera встречается только в горных долинах, которые начинаются в шестидесяти милях от места находки. В северном лесу, где перистые мхи устилают почву под елями, они широко применялись для изготовления постельных принадлежностей и подушек, так как способны хранить тепло. Линней, «отец современной таксономии растений», сообщает, что спал на переносной подстилке из мха Polytrichum, путешествуя по Лапландии. Подушка из мха Hypnum, как утверждают, навевала особые сны (само родовое название Hypnum отсылает к трансу).

Я узнала из некоторых записок, что мох вплетают в корзины для красоты, что его используют как фитили в лампах и для мытья посуды. И с радостью отметила для себя, что люди не забыли о мхе, что мох нужен им в быту. Но одновременно я испытала разочарование. Нигде не говорилось об особом даре Создателя, той единственной роли, которую не может исполнить ни одно другое растение. В конце концов, подбить обувь можно и сухой травой, а на подстилку годятся сосновые иглы. Я надеялась наткнуться на упоминания о таком использовании, которое отражало бы суть «мшистости». Я надеялась узнать о том, что в те далекие времена люди открывали для себя мох тем же способом, что и я.

Штудии в библиотеке позволили мне продвинуться чуть дальше, но интуиция подсказывала, что собранные там сведения неполны. У каждого способа познания есть плюсы и минусы. Сидя за стопкой книг, я прервала чтение и вспомнила, как мы с Джин- ни ходили на поиски растений, стоило растаять снегу — сквозь тусклые листья, оставшиеся с осени, уже пробивались первые побеги. Одним из первых растений, которые уже были в цвету, оказалась мать-и-мачеха, росшая на каменистых берегах речки Онондага. Ботаник мог бы объяснить это предпочтение — март, берега водного потока — физиологическими особенностями или непереносимостью конкуренции. Может, и так. Но в племени Онондага считают, что мать-и-мачеха растет близ места, где используется: лекарство встречается недалеко от больных. После долгой зимы, когда сходит лед, бегущая вода неумолимо притягивает детей: они бродят и плещутся в ручьях, пускают палки по течению, промокают насквозь, не обращая внимания на сильный холод, а потом возвращаются домой и ночью просыпаются от кашля. Отвар мать-и-мачехи хорошо справляется с кашлем именно этого вида — когда ребенок замочит ноги. Вот еще один принцип индейского знания о природе: мы можем узнать об использовании растения, посмотрев на место его произрастания. Известно, например, что лекарственные растения часто встречаются неподалеку от источника болезни. Рассказы Джинни никоим образом не отрицают научных объяснений, но вопрос ставится шире: не только «как» мать-и-мачеха растет по берегам речки, но и «почему». Это знание уходит в те области, куда за ним не может последовать физиология растений.

Назначение растения можно определить по месту его обитания. Я вспоминаю об этом, когда пробираюсь через лес и по ошибке хватаюсь за стебель ядовитого плюща, чтобы забраться на крутой берег. После этого я сразу же смотрю, что растет рядом. Вот пример выдающейся верности: бальзамин двухцветковый растет на таких же влажных почвах, что и ядовитый плющ. Я раздавливаю сочный стебель ладонями, удовлетворенно слушая хруст и наблюдая за тем, как брызжет сок, затем втираю себе в руки эту жидкость-противоядие. Теперь у меня не появится сыпи.

Итак, зная, где водится растение, можно узнать о его использовании. Что же говорит нам мох? Я размышляю о том, где он живет: в трясинах, по берегам рек, у водопадов, там, куда долетают брызги воды и где резвится лосось. Если этих признаков недостаточно, то мох раскрывает свой дар каждый раз во время дождя. Мох по своей природе тянется к воде. Поглядите, каким становится сухой и жесткий мох, распухая от воды после грозы. Он рассказывает о своей роли таким откровенным и замечательным языком, какого я не находила в библиотечных книгах.

Возможно, антропологи XIX века собрали так мало информации о мхе по той причине, что большинство наблюдавших за жизнью туземцев принадлежали к верхушке общества. В своих исследованиях они сосредотачивались на том, что могли видеть. А то, что они могли видеть, обуславливалось миром, из которого они явились. Оставленные ими блокноты полны сведений о мужчинах — охотниках, рыболовах, изготовителях орудий труда. Если мох использовался в оружии — например, в качестве прокладки между древком и наконечником гарпуна, — он описывался довольно-таки подробно. И вот, когда я уже была готова сдаться, нашлось то самое, одна-единственная запись. Запись в своей краткости выглядит почти стыдливой: «Мхи широко применялись для изготовления пеленок и гигиенических салфеток».

Можно представить себе, какие сложные отношения кроются за этой единственной записью, урезанной до одного предложения. Главные способы применения мха, раскрывающие его самый яркий дар, были уделом женщин, которые пускали мох на вещи каждодневного пользования. Я почему-то не удивляюсь тому, что этнографы-джентльмены не уделяли особого внимания уходу за ребенком, особенно неблагодарной, но необходимой процедуре смены пеленок. А что может быть важнее для выживания семейства, чем благополучие ребенка? Сегодня у нас есть одноразовые памперсы и антисептические влажные салфетки для малышей, мы не представляем, как справлялись бы без них. Я попыталась представить, как целый день ношу ребенка на спине без благословенных памперсов, и эта картина мне не понравилась. Я знаю наверняка: наши прапрапрапрабабки нашли бы остроумное решение. Мхи продемонстрировали свою полезность для этого важнейшего аспекта семейной жизни. Не говоря уже о смирении. Внутри колыбели для младенца сооружали уютное гнездышко из сухого мха. Нам известно, что мох вида Sphagnum способен впитывать воду, в двадцать, тридцать, сорок раз превышающую его собственный вес: достойный соперник памперса! Так выглядели первые одноразовые пеленки. Мешочек, набитый мхом, был для тогдашних матерей, пожалуй, так же необходим, как для сегодняшних — вездесущая сумка с подгузниками. В сухом Sphagnum много заполненных воздухом пустот, поэтому он всасывает мочу с кожи малыша точно так же, как влагу с болота. Более того, вяжущая способность — имеющаяся благодаря кислоте — и легкие антисептические свойства предотвращают появление опрелостей. Губчатые мхи всегда под рукой, как и мать-и-мачеха, они растут по краям мелких водоемов, над которыми склоняются женщины, чтобы помыть ребенка. Они приходят тогда, когда в них есть надобность. Как мать на пороге нового тысячелетия, я чувствую некоторое сожаление: мои дети никогда не ощущали прикосновения мягкого мха, а памперсы неспособны наладить для них такую же связь с окружающим миром.

Жизнь женщины тесно связана со мхом также во время месячных — во многих традиционных культурах они называются «лунным временем». Сухой мох часто использовался в качестве гигиенических салфеток. И вновь сведения, собранные этнографами, выглядят отрывочно: мужчин не знакомили с тем, чем занимаются женщины на протяжении своего ежемесячного заключения в особых хижинах. Как мне представляется, в этих хижинах собирались женщины, у которых месячные наступали в одно и то же время: так бывает в сообществах, привычных к ночной темноте, не нарушаемой искусственным светом. Антропологи обычно утверждают, что во время месячных женщин исключали из повседневной жизни как «нечистых». Но этот постулат основан на допущениях ученых, а не рассказах самих туземных женщин, которые гласят нечто совсем иное. Женщины из племени юрок говорят, что это время отведено для медитации, что в горах есть особые водоемы, где имеют право омывать свои тела только женщины, у которых наступило «лунное время». По словам ирокезок, запреты на те или иные действия в «лунное время» связаны с тем, что женщины в эти дни достигают вершин духовной мощи, и могучий поток энергии может нарушить энергетическое равновесие, сложившееся вокруг них. В некоторых племенах менструальное заключение используется женщинами для духовного очищения и совершенствования — аналог очищения при помощи пара, практикуемого мужчинами. Среди прочих предметов в хижинах явно были и корзины со мхом, тщательно отобранным, чтобы служить этой цели. Мы неизбежно приходим к выводу, что женский взгляд был натренирован на различение мхов, что женщины знали их текстуру и создали свою таксономию задолго до Линнея. Благочестивые миссионерки, должно быть, кривились от ужаса, узнавая о таких практиках, но я думаю, что при переходе к прокипяченным белым тряпкам кое-что было утрачено.

Я обнаружила альтернативный труд по этнографии, написанный женщиной — Эрной Гунтер. Он содержит множество замечаний относительно женской работы, особенно приготовления пищи. Сам мох не шел в пищу. Я пробовала его: резкий, горький вкус способен прогнать любую мысль о блюде из этого растения. Однако у племен, обитавших на дождливом тихоокеанском побережье нынешних северо-западных штатов, мох был важным компонентом готовки. Два основных продукта питания в бассейне реки Колумбия — лосось и подземный побег камассии, которые ценятся за их способность поддерживать силы. При этом оба связаны со мхом.

Добыча лосося обычно требует участия всех членов семейства. Ловлей как таковой занимаются мужчины, женщины подготавливают рыбу к вялению на костре из ольховых поленьев. Вяленый копченый лосось будет кормить племя целый год, но всё следует делать тщательно, чтобы продукт вышел качественным и безопасным. Прежде чем приступить к вялению, свежепойманную рыбу надо очистить от скользкой чешуи. Тем самым удаляются потенциально ядовитые вещества и, кроме того, рыба не сморщивается при вялении. Некогда лосося протирали мхом. Этнографы, которые изучали племена, говорящие на языке чинук, указывают, что женщины держат большие запасы мха в коробках и корзинах — он должен быть всегда под рукой, когда у лосося начинается нерест.

Мхи играют вспомогательную роль в приготовлении другого основного продукта питания на северо-западе — камассии (Camassia quamash). Это растение, которое относится к семейству спаржевых, весной дает ярко-синие цветы. Влажные луга, на которых оно произрастает, были предметом тщательной заботы индейских племен, в частности таких, как Не-Персе, Калапуйя и Уматилла. Индейцы проделывали кропотливую работу — сжигали лишнюю растительность, пропалывали поля, вскапывали их; результатом становились обширные пространства, засаженные камассией. Льюис и Кларк сообщают о таких протяженных долинах с посевами камассии, что издалека они казались сверкающими синими озерами. После тяжелого перехода через горы Биттеррут члены их экспедиции оказались на грани голода. Индейцы Не-Персе поделились с ними зимними запасами камассии и тем спасли им жизнь.

Растущая под землей луковица, крахмалистая и хрустящая, по вкусу напоминает сырой картофель. Обычно камассию не едят свежей, ее готовят таким образом, что получается густая паста, сладкая, как патока. Для этого роют ямы, где камассия запекается на пару. Яма выстилается изнутри горячими камнями, в нее кладут луковицы и укрывают их ковром из влажного мха. Затем в яму помещают следующую партию луковиц. Так образуется несколько слоев мха и камассии. Поверх всего этого набрасывают папоротники и над ямой разводят костер, который горит всю ночь. Влажный мох дает пар, который проникает в луковицы, и те запекаются, пока не становятся темно-коричневыми. Потом печь открывают и остужают, распаренной камассии придают форму буханки или кирпича, удобную для хранения. Камассию употребляли в пищу круглый год и широко продавали по всему западу в упаковке из мха и папоротника.

Камассия и сегодня остается почитаемой церемониальной едой у западных племен. У индейцев Онондага, живущих на севере штата Нью-Йорк, круглый год совершаются благодарственные церемонии в адрес тех или иных растений, по мере того как появляются их плоды: сначала клен, затем клубника, бобы, кукуруза. Калифорнийские Большие Медведи каждый октябрь устраивают празднество в честь желудей. Насколько мне известно, для мхов не существует особых церемоний. Возможно, эти скромные растения уместнее прославлять в ходе повседневных действий. Они помогают нам укачивать детей, останавливать кровь, исцелять раны, защищаться от холода — разве не благодаря этому мы находим свое место во Вселенной и чувствуем сопричастность к живым существам во всём мире?

Люди собираются вместе, чтобы отблагодарить растения, яркие и малозаметные, ведь те выполнили свои обязанности перед людьми, позаботившись о них. В честь них жгут табак. Для моего племени табак — носитель знания. Мне кажется, следует уважать различные пути, ведущие к знанию, наставников, вразумляющих нас устно и письменно, — и наставников из числа растений. Пора обратиться мыслями к нашим собственным обязанностям. Каков наш дар внутри сети, основанной на взаимности, какова наша обязанность по отношению к растениям?

Наставники былых времен говорили, что задача людей — в том, чтобы проявлять уважение и осуществлять разумное руководство. Наша обязанность — заботиться о растениях и о земле таким образом, чтобы почитать всё живое. Как нас учили, использовать растение — значит проявлять уважение к его природе, и мы используем их так, чтобы они по-прежнему приносили нам дары. Задача нашего священного мудреца — делать мысли видимыми для Создателя. Мы можем учиться у этого наставника и жить так, чтобы наши мысли, полные уважения и признательности, стали видимы всему миру.