Жнец

ГЛАВА 8 Саша

Когда я возвращаюсь в гостиную, Конор лежит, развалившись в глубоком кресле в несознанке, поэтому я сажусь на диван рядом с Ронаном. Он спит, и сейчас ему хорошо, даже с его разбитым лицом.

Не достает его очков, и на нем сейчас надета футболка. Раньше я этого не замечала, но сейчас замечаю. Я никогда не видела его в футболке. Она его молодит. Приближает его к реальной цифре в паспорте. Ему двадцать девять, он всего на шесть лет меня старше. Но он ведет себя иначе.

Он - старая душа, заключенная в теле молодого человека. Но бывают моменты, как сейчас, когда я смотрю на него, и он кажется молодым.

Я тихонько протискиваюсь в щель, образованную его телом и спинкой дивана, используя эту возможность, чтобы впитать в себя каждую его черточку. Мы так близки сейчас, что я могу прикоснуться к нему, если захочу. Слова Конора все еще звучат в моей голове, и я задаюсь вопросом, почему Ронан сказал ему, чтобы он никому не позволял прикасаться к нему.

За те три года, что я торчу в клубе, я ни разу не видела, чтобы он прикасался к какой-нибудь женщине. Или наоборот. И это хорошо, потому что я не думаю, что мне бы это понравилось. Он такой тихий и осторожный, что я сомневаюсь, что он позволит кому-нибудь прикоснуться к нему.

Но однажды он все-таки позволил сделать это мне. Я была вне себя от него, но все же успела заметить, как он неуверен в себе. Он даже не поцеловал меня. У меня так много вопросов о нем. Почти все в этом человеке - большая загадка. И вопреки здравому смыслу, я хочу узнать его получше.

Я наклоняюсь и кладу его руку себе на бедро. А потом я касаюсь его лица. Ничего не могу с собой поделать. Я так давно его не чувствовала. Так давно, что хочу почувствовать его прямо сейчас. Мои пальцы скользят по его щекам и линии подбородка. Он побрился сегодня утром, так что кожа у него гладкая. Я хочу поцеловать каждый дюйм его кожи. Большой палец моей руки скользит по его губам, и они слегка раздвигаются под натиском. А потом он издает стон. Испугавшись, что мои действия причиняют ему боль, я опускаю руку, подаваясь вперед, чтобы нежно поцеловать его в лоб.

Я не знаю, когда именно он проснулся в ходе моего исследования, но сейчас я это чувствую. Его глаза все еще закрыты, но дыхание изменилось, и его рука рефлекторно сжалась на моей талии. Он не двигается и не произносит ни слова. Поэтому я прижимаюсь ближе и кладу свою руку ему на живот, засыпая, окутанная его теплом.

Это лучший сон за последние три года.

С приходом рассвета приходит и нечто совершенно иное.

Мне требуется всего мгновение, чтобы понять, что это. Слова звучат приглушенно, но Ронан мечется рядом со мной, повторяя их снова и снова.

— Не буду говорить, — бормочет он. — Не буду задавать вопросов. Защити своих братьев ... освободи их от оков. Цепей. Оков.

Его голос становится все более напряженным с каждым произносимым словом. Еще более вымученным. И я не знаю, что мне делать. Я всегда слышала, что нельзя будить кого-то во время ночного кошмара, но мне кажется жестоким позволить ему страдать из-за него.

— Ронан. — Я легонько встряхиваю его, но он все еще не просыпается. Поэтому я обхватываю его лицо руками и пытаюсь успокоить тихим голосом.

Прежде чем я успеваю понять, что происходит, он переворачивает меня на спину и обхватывает руками мое горло. Я не могу дышать. Я даже не могу бороться с ним. Этот человек - чертова машина. Он сокрушает каждую частичку меня собой, и единственная защита, которая у меня есть, - это царапать его руки своими ногтями. Но это даже не причиняет ему дискомфорта. Я никогда раньше не чувствовала такой силы.

Он просто продолжает повторять одни и те же искаженные слова себе под нос.

Освободить от оков.

Я пытаюсь выдавить из себя его имя. Но звук выходит слишком тихим. Он меня не слышит. Вокруг моих глаз снова сгущается тьма, но сама ирония настолько болезненна, чтобы думать о ней сейчас... Я вот также однажды умирала, когда он стал моим спасителем. И он же сейчас собирается убить меня точно также.

Я толкаю его в грудь, но он словно кирпичная стена, а я слишком слаба, чтобы бороться.

— Ронан!

Теперь уже кричит кто-то другой. Сквозь затуманенное зрение я едва различаю Конора, пытающегося оторвать от меня Ронана.

— Ронан! — снова кричит он.

Ему удается ослабить хватку Ронана настолько, что я могу перевести дух, и в следующее мгновение Лаклэн уже несется по коридору, а позади него Мак. Он прижимает Ронана к полу, а я пытаюсь отдышаться, пока Лаклэн повторяет слова, смысла которых я не понимаю.

— Тебя там нет, — говорит Лаклэн. — Ронан. Все хорошо. Ты сейчас в Бостоне. Со мной, Лаклэном. Все в порядке.

Ронан тяжело и прерывисто дышит, его зрачки полностью расширены, пока его глаза мечутся по комнате. Сейчас он просто как загнанный в угол зверь. Неузнаваемый. Но эти глаза... Они напоминают мне глаза маленького мальчика. Того, кто понятия не имеет, что он только что сделал. И когда они останавливаются на мне, свернувшуюся калачиком на диване, и Мак, пытающейся меня успокоить, эти глаза наполняются ужасом осознания.

— Я же просил тебя не трогать его, — шепчет Конор.

— Я не знала, — хриплю я.

Мой голос охрип. Я едва могу говорить. И я не сомневаюсь, что у меня будут синяки на шее, когда я в следующий раз загляну в зеркало. Но Конор прав. Мне следовало прислушаться к его словам. Но откуда мне было знать. Мои глаза снова встречаются с глазами Ронана, и он отводит взгляд.

Лаклэн берет инициативу на себя, выкрикивая указания.

— Конор, отвези Сашу домой.

Я пытаюсь спорить, но не могу даже говорить. Мак бросает на меня обеспокоенный взгляд, а затем тянет Лаклэна через всю комнату в дальний угол, где они начинают ожесточенно спорить. Но это не имеет значения. Один взгляд на Ронана ясно дает мне понять, что он не хочет, чтобы я оставалась здесь. Мне вообще не следовало сюда приходить.

Я встаю на дрожащие ноги и киваю Конору. Он помогает мне пересечь комнату, а Мак бежит к нам навстречу, чтобы остановить нас у самой двери.

— Мне очень жаль, Саш, — говорит она. — Они накачали его чем-то, чтобы вырубить его. Должно быть, это как-то на него подействовало. Понятия не имею. Но все будет хорошо, я обещаю.

Я киваю ей, потому что больше ничего не могу сделать.

Это ложь, в которую мы все так хотим верить. Что все будет в порядке.

Проблема в том, что на самом деле ничего не бывает в порядке.