Жнец

ГЛАВА 22 Ронан

— Твоя сила значительно возросла, — замечает Фаррелл.

Я молчу, как меня учили. Голова опущена, колени покоятся на слое битого стекла. Один и тот же ритуал новобранцы выполняют каждый день.

Боль меня больше не беспокоит. Через некоторое время это стало моей второй натурой, как и говорил Фаррелл. По его словам, мои тренировки продвигаются хорошо. Он считает, что я сильнее других парней, но это неправда.

Я чувствую слишком большую ярость. Вот откуда берется моя сила. Ярость. Она накапливается внутри меня до тех пор, пока не находит выхода. Я выпускаю ее дозированно, когда мне это позволяют. Когда они заставляют меня убивать людей, они посылают их в яму. Обычно это срабатывает. Но я всегда чувствую, как ярость разрастается внутри меня, и боюсь, что однажды этого небольшого количества будет недостаточно.

Они перестали давать нам таблетки. Это проверка нашей лояльности. Они допрашивают нас. Бьют нас. Пробуют все, что заставит нас сломаться. Они говорят нам, что мы можем получить таблетку, если дадим им то, чего они хотят. Я не могу перестать дрожать. Или блевать. Моя кожа покрыта каплями пота, я чувствую внутренний жар.

Я хочу получить таблетку.

Но я твердно намерен не сломаться. Фаррелл подходит к парню, стоящему рядом со мной. Алексу. Он меньше меня ростом. Худее. Его тело резко наклонилось вперед, а лицо стало пепельно-серым. Он тоже хочет таблетку. Но Алекс очень умный. Умнее меня. Он знает больше о внешнем мире. Он заставляет меня усомниться в том, чему нас здесь учат. Он говорит о вещах, которые я стараюсь не замечать.

Это смущает и злит меня. Иногда я просто хочу, чтобы он остановился. Я говорю ему, чтобы он со мной не разговаривал. Но он продолжает это делать. И теперь я понимаю, почему мы не должны разговаривать. Потому что я беспокоюсь, что они сделают с ним сегодня. Как много еще он может вынести. Он мне не друг, но я не хочу, чтобы он умер. Иногда такое случается на тренировках. Иногда другие парни умирают.

Но не я. И именно поэтому дружить запрещено. Отношения не должны иметь никакого значения. Нас не должно беспокоить, если умрет какой-нибудь парень, потому что это означает, что они были слишком слабы, чтобы быть солдатами. Когда я смотрю на Алекса, я не вижу солдата. Я не вижу его в числе тех, кто успешно пройдет обучение. Но я не хочу, чтобы он умер.

Он единственный человек, говоривший со мной, помимо Фаррелла и Койна. Иногда мне кажется, что я схожу с ума от одного лишь звука собственных мыслей. Здесь, внизу, в темноте, все постоянно голодные, измученные жаждой и усталостью.

Алекс заставляет меня думать, что, возможно, я не схожу с ума. Но он говорит, что именно этого они и хотят. Если я сойду с ума, то никто никогда не будет со мной связываться. Вот что он мне говорит. Вот так они и охраняют свою территорию.

Он рассказывает мне разные истории. Истории из книг, которые он помнит. И они уносят меня подальше из этого места. Мне нравятся его рассказы. Но он не мог рассказать их мне в последнюю неделю, потому что ему нездоровится. Он уже два дня сидит без воды.

Но они просто продолжают допрашивать нас. Пытаются тем самым сломать нас.

Задавая нам одни и те же вопросы снова и снова. Они говорят, что, если нас когда-нибудь схватят, они должны знать, что мы не сломаемся. Так что они продолжают это делать. Он останавливается только тогда, когда они выключают свет и снова включают эти крики в громкоговорители. А потом на смену им приходят крысы. Так много крыс. Они ползают по нашей коже. Они ползают по мне повсюду.

Сегодня Койн душил нас, пока мы не потеряли сознание. А потом привел в чувства. А потом снова мучил до потери сознания. Я понятия не имею, как долго это продолжалось.

Они просто продолжают задавать одни и те же вопросы. Пытаются проверить нашу преданность. Отсутствие таблеток. И одни и те же вопросы. Снова и снова. Я не дам им того, что они хотят. Я не сломаюсь.

Мне хочется разбить голову о бетон. Но если я это сделаю, они снова посадят меня на цепь. Поэтому вместо этого я смотрю на стену. Но я чувствую Фаррелла. Он смотрит на меня сверху-вниз. Затем на Алекса. Он знает, что я не сломаюсь, но Алекс уже близок к этому. Я думаю, что он сломается. Потому что ему жизненно необходимы таблетки. Он тоже дрожит. Потеет. И весь покрыт рвотными массами.

Фаррелл смотрит на него сверху-вниз с явным отвращением. Прежде чем я успеваю подумать о последствиях своих действий, я выпаливаю что-то, чтобы отвлечь его.

— Я верен только своему делу.

Его глаза устремляются на меня, и в них сквозит недоверие. Он меня раскусил, и теперь будет только хуже. Он берет свою бамбуковую трость и встает позади меня. Я закрываю глаза, когда трость опускается на подошвы моих ног, и все это время не двигаюсь.

— Может быть, ты примешь порку и за своего друга? — бросает мне вызов Фаррелл.

— Он нездоров, — отвечаю я. — Так что я приму и их.

Алекс в ужасе смотрит на меня, а я отвожу глаза. Фаррелл наносит удары тростью по моей спине и ногам, пока я не падаю на битое стекло подо мной. Но это еще не конец. Становится слишком поздно, когда мне приходит в голову мысль, что я только усугубил ситуацию.

Он оттаскивает Алекса от стекла и толкает его на скамейку. Алекс всхлипывает, и я ненавижу его за это. Я ненавижу эти громкие звуки. Этот крик. Мне хочется заткнуть уши. Я хочу сказать ему, чтобы он заткнулся. Я не хочу ничего этого видеть и слышать. Фаррелл задирает его рубашку и начинает бить. Он наблюдает за мной, пока делает это, выводя меня на непроизвольные эмоции.

Когда я не поддаюсь на его провокации, он бьет его еще сильнее. И еще сильнее. Трость ударяется о его голову и лицу, и Алекс плашмя падает на скамейку. Это просто проверка. Фаррелл хочет посмотреть, не брошу ли я ему вызов. Но на этот раз он зашел слишком далеко. Алекс был долгое время без воды. Он слаб и истощен. Его тело не может выдержать большего. Я видел, как другие парни держались под пытками. И я наблюдал за теми, кто не выжил. Но на этот раз все по-другому. Потому что Алекс разговаривал со мной. И я его знаю.

— Пожалуйста, — умоляю я.

Фаррелл рычит на меня и снова поднимает руку, яростно ударяя Алекса по голове. Алекс перестает двигаться. Он перестает шуметь, и я задерживаю дыхание, молча умоляя Фаррелла остановиться. Он не останавливается.

Он продолжает бить его. Снова, и снова, и снова. Пока кровь не забрызгивает его рубашку и руки.

Что-то в виде этой крови заставляет всю эту ярость внутри меня вскипеть, как я и боялся. Я не знаю, откуда она взялась. Я понятия не имею, что делаю. Но я иду к Фаррелу, а он пытается использовать свою трость против меня. Он не готов к тому, что я буду сопротивляться, потому что я никогда этого не делал.

Я легко забираю трость из его рук и бью его ею. Снова, и снова, и снова, пока все, что я вижу, не становится красным. Благородного, ярко-красного, насыщенного красного оттенка крови.

Сколько я себя помню, женщины всегда липли к Кроу.

Даже когда мы были маленькими мальчиками в школе, девочки всегда приходили поговорить с ним. Он рассказал мне, как это работает, и попытался заставить меня тоже поговорить с ними. Но я знал, что они меня не любят.

Никто меня не любил. Кроме Кроу и его мамочки.

Я не очень хорошо учился в школе. К тому времени, когда я, наконец, вернулся в настоящий мир, мне было уже четырнадцать. Я умел читать и писать, но ничего другого не знал. Другие дети всегда шептались, что я ненормальный. Поэтому я держался особняком. Но меня это не беспокоило.

Когда мы приехали в Штаты, Кроу предложил мне помочь найти женщину. Он сказал мне, что это очень важный обряд посвящения для мужчины. У него никогда не было постоянной женщины. Он объяснил это тем, что не хочет привязываться. Поэтому я сказал ему, что я такой же. Мне не нужно было, чтобы он нашел мне женщину, и я не хотел привязанностей.

Я следовал за Кроу всю свою жизнь. Я думал, что все идет хорошо, и я мог бы продолжать делать так всю свою оставшуюся жизнь. Но тут я увидел Сашу. Именно ее голос привлек мое внимание еще до того, как я увидел ее лицо. Обычно я не смотрел на лицо женщины, если только в этом не было необходимости. Но у Саши был нежный голос. Мне нравилось, как она говорит. Она не была громогласной, как другие женщины в «Слейнте», но всегда мягкой.

Однако в тот вечер она обслуживала столики в закусочной, где мы завтракали. Ее рука коснулась моей, когда она наполнила мою чашку кофе, и она посмотрела прямо на меня и улыбнулась. Я думаю, что большинство женщин боялись меня, и они никогда не смотрели мне в глаза. Но она посмотрела. И это не было насмешкой. Она не обращалась со мной так, как будто я был другим, и не заставляла меня чувствовать себя неловко. Мои руки дрожали, а сердце бешено колотилось. Это напомнило мне о таблетках, которые они давали нам в лагере. А я нвсем своим существом ненавидел это чувство. Ненавидел ее за то, что она снова заставила меня чувствовать себя так же. Но весь оставшийся вечер я не мог оторвать от нее глаз.

Я хотел ее.

Я никогда ничего не хотел так сильно, как ее. Она была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел, и мне захотелось прикоснуться к ней. В течение многих недель я не мог перестать дрочить, думая о том, как она улыбалась мне. Интересно, каково это -чувствовать ее под собой. Быть внутри нее.

Подобные мысли не приносили мне никакой пользы. Я знал, что не смогу заполучить ее. Я был убийцей. Хотя это была единственная вещь, которую я когда-либо умел, я понял, что это ненормально после того, как покинул лагерь. И Кроу объяснил, что большинству женщин это не нравится. По вполне понятным причинам мы должны были держать это в тайне. Но я не знал, как отделить себя от этого. Я только знал, как окрасить пол кровью, и делал это исключительно хорошо.

Но я не знал, как с ней заговорить. Да и о чем. Когда я представлял себе, как позволяю ей прикасаться ко мне, и то, что я должен был делать с ней, но я не знал, что именно. В лагере было несколько женщин. Я помню, как Фаррелл говорил мне, что они шлюхи, и они были там только для того, чтобы спать с солдатами, когда им это было нужно. Он сказал, что, когда мне будет шестнадцать, я тоже буду спать с одной из них. После того, как я закончу обучение. Но я никогда этого не делал. И я никогда этого не хотел.

Но я не мог выбросить эту мысль из головы, когда увидел Сашу. Но прежде чем я успел что-то сообразить, Блейн начал хватать ее, как будто имел на это право. Прикасаться к ней и приглашать на свидание. Она отмахнулась от него, но я знал, что он настойчив. Потому что я следил за ним. Я следил и за ней.

Я не мог остановиться. Сначала я просто хотел посмотреть, где она живет. Но этого было недостаточно. Я ворвался в ее квартиру. Рылся в ее вещах. Наблюдал за ней всякий раз, когда она приходила в клуб с Блейном.

Я хотел ее. И я ненавидел себя за то, что не могу ее заполучить. Даже когда я увидел, что Блейн причиняет ей боль, и убил его, я знал, что все равно не смогу заполучить ее. Я был слишком испорчен. Она никогда не захочет меня. Убийцу. Чокнутого. Бандита. Единственное, что я умел делать, - это убивать.

Но я все равно взял ее силой. И с тех пор я никогда не переставал думать об этом. В первый раз, когда я погрузился в нее, я почувствовал себя неловко. Я был в шоке от того, как сильно нуждался в ней.

Мне не нравились эти чувства. Так что после этого я держался подальше. Но сейчас все меняется. Саша хочет уехать. Я не хочу, чтобы она уезжала, но я не могу заставить ее остаться. Я прекрасно знаю, что она ненавидит эту жизнь. Я ежедневно читаю это у нее на лице. Она хочет сбежать.

И я должен позволить ей сделать это.

Но я не хочу этого делать.

Когда я вхожу в ее квартиру сегодня вечером и вижу, что коробки упакованы, меня это бесит. Она действительно уезжает.

И теперь я знаю, что не могу ей этого позволить.

Я иду по коридору к ее спальне и вижу, что она пуста. Ее здесь нет. Мое сердце бьется так же сильно, как и тогда, когда я впервые увидел ее. Только на этот раз в этом чувстве нет ничего хорошего.

Она уезжает. А я не могу ей этого позволить.

С этой мыслью я делаю то, что презираю больше всего на свете. Я сажусь на ее кровать и пытаюсь придумать идеальную ложь. И когда я замечаю ящик в другом конце комнаты, в котором лежат ее трусики, я точно знаю, что нужно делать.

Я знаю, как заставить ее остаться.