Журналюга

Глава 11

Следующие несколько дней Паша старательно избегал общения с Майей. В школе на переменках несколько раз ловил на себе ее вопросительные и недоуменные взгляды (она явно ждала от него чего-то), но упорно их игнорировал — в полном соответствии с заветами великого поэта и сердцеведа Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, и тем ее вернее губим средь обольстительных сетей…» Уж в чём в чем, а в любви Александр Сергеевич понимал толк…

Наконец Майя не выдержала и на большой перемене сама подошла к нему. Кивнула, как ни в чем не бывало, и завела вроде бы обычный, ни к чему не обязывающий дружеский разговор. Но при этом нервно теребила в руках носовой платок и осторожно оглядывалась по сторонам — не слышит ли их кто? Паша понял, что Майе очень хочет спросить его о чем-то (он даже догадывался, о чем именно), но она всё никак не может решиться, не соберется с духом.

Поболтали пять минут, а потом Майя упрямо тряхнула челкой и все-таки задала мучавший ее вопрос:

— Слушай, Пашка… У тебя есть кто-нибудь? Ну, знакомая девушка… женщина… Ты же понимаешь, о чем я!

— Хочешь узнать, не встречаюсь ли я еще с кем-то? — правильно понял ее вопрос Паша. — Нет, никого нет и не встречаюсь.

И посмотрел на Майю честным, открытым взглядом. Как писал в свое время великий Михаил Булгаков, «правду говорить легко и приятно». Но только в том случае, если вам это ничего не стоит и не грозит никакими серьезными последствиями. В противном случае всегда надо сначала подумать, перед тем, как открывать рот.

Майя облегченно вздохнула и задала следующий вопрос:

— Скажи, а где ты так зд о рово научился целоваться? Я, честно говоря, даже и не думала, что ты так умеешь…

— Настоящие мужчины о таких вещах не рассказывают, — принял гордый и несколько загадочный вид Паша. — Тем более — молодым, красивым девушкам.

И тут же добавил:

— Тебе, кстати, понравилось?

Майя фыркнула («Да ну тебя!»), но при этом очень мило покраснела. А затем немного помолчала и сказала:

— У меня через неделю, в следующее воскресенье, день рождения… Приходи!

— Ладно, — кивнул Паша, — приду. А кто еще будет? Ну, из наших, я имею в виду?

Майя назвала нескольких ребят и девчонок из класса — ни с кем из них Паша особо не общался и не дружил. Так — обычные школьные отношения. Но с большим удовольствием отметил, что Борьки Васильева среди приглашенных не оказалось. Пустячок, а приятно.

Уточнил только:

— Что тебе подарить? Все-таки семнадцать лет, девочка, считай, стала уже совсем большой…

— У женщин о таком не спрашивают! — кокетливо стрельнула глазами Майя. — Подари что-нибудь! Что захочешь… Только, пожалуйста, не собачек с кошечками — их у меня уже несколько штук!

Паша понял, что Майя имела в виду. Речь шла о ставших в последнее время очень популярными мягких игрушках производства одной провинциальной фабрики. Там год назад наладили производство довольно симпатичных мохнатых зверушек, изображающих из себя милых котиков и собачек. И их стало модно дарить на день рождения девочкам, девушкам и даже женщинам. Стоили эти игрушки около пяти-шести рублей и, несмотря на свой несколько странный вид (иногда нельзя было сразу сказать, кто это — котик, пёсик или вообще — какой-нибудь медвежонок), они нравились почти всем представительницам прекрасного пола.

Однако у Майи, судя по всему, вкусы были совсем другие. Или же ей, скорее всего, уже надарили столько этих нелепых, но довольно милых зверей (метко прозванных в народе пылесборниками), что на них у нее ачалась настоящая аллергия.

— Ладно, посмотрим… Подарю тебе что-то другое, — пообещал Паша. — Останешься довольна!

А сам подумал: вот еще один повод, чтобы срочно заняться продажей оставшихся брошюрок. Во-первых, обязательно нужно достать магнитофон и кассеты к нему с записями популярных западных групп (тех же «бонек» или «Чингизхана»), без этого современному молодому парню просто никуда, а во-вторых, надо купить приличный подарок для Майи. Лучше всего — набор косметики и модные духи. Разумеется, не советского производства, а что-нибудь импортное. Причем следовало заняться обеими этими проблемами уже в ближайшие дни — пока есть еще немного свободного времени. А то потом и уроки станут намного сложнее (учителя будут серьезнее нагружать домашкой, готовя ребят к выпускным экзаменам), да и общественных дел тоже прибавится — ведь ему придется делать что-то полезное как члену комсомольского бюро, как-то проявлять себя. Иначе зачем он всё это затеял?

К тому же пора было подумать о начале журналистской карьеры — надо устроиться корреспондентом (разумеется, пока внештатным) в какое-нибудь столичное издание. И желательно все-таки не в детскую «Пионерскую правду», где обычно начинали юнкоры (это все-таки не его уровень), а в какую-нибудь солидную молодежную или даже «взрослую» газету.

Можно, например, в «Комсомольскую правду». Почему бы и нет? Наверняка у них есть отдел, занимающийся проблемами учащейся молодежи, вот в него и следует сунуться со своим предложением. Мол, ч могу и умею писать статьи о школе и вообще о проблемах образования. Готов быстро и качественно выполнять любые задания редакции.

Паша хорошо знал, что учебно-воспитательная тематика обычно не пользовалась особой любовью и популярностью у газетных журналистов — слишком уж она однообразная, серая и скучная (то ли дело — спорт, международная жизнь или, скажем, кино и музыка), и ее часто спихивали начинающим корреспондентам. В том числе — и совсем юным, только начинающим свою карьеру в газете. И, само собой, прежде всего тем, кто мечтал поступить на журфак.

Что поделать, таковы были реалии жизни: освещать образовательную тематику акулам пера было все-таки надо (требовали комсомольские и партийные органы — для идеологически верного и правильного воспитания подрастающего поколения), но самим этим заниматься было как-то уж совсем в лом… Вот и давали задания молоденьким мальчикам и девочкам: сходи туда-то и напиши о том-то. Те с радостью бежали и старательно всё выполняли, притаскивали в редакцию неумелые, корявые, косноязычные тексты, а опытные и мудрые редактора отделов превращал эти наивные полудетские писульки во вполне приемлемые статьи. Которые время от время появлялись на третьих-четвертых полосах газет.

И все были рады и довольны: редактора выполняли план по освещению учебной и общественной жизни молодых советских граждан, а юнкоры получали публикации и вместе с ними — право поступать на желанный факультет. И даже гонорары — совсем небольшие, но все же…

Вот и надо ему срочно завязаться полезным делом — знакомства в редакции «Комсомолки» и начать выполнять задания (пока, разумеется, небольшие). Писать заметочки, небольшие статьи — всё, что потребуется. Чтобы к лету иметь хотя бы два-три (а лучше — больше) опубликованных материалов. Без этого на журфак МГУ можно вообще не соваться — не допустят даже к первому этапу, отборочному собеседованию, не говоря уже о самих вступительных экзаменах. Публикации были обязательным условием для поступления в университет…

Однако в качестве первоочередной задачи Паша наметил себе все-таки покупку подарка для Майи. Ведь надо было еще придумать, что именно дарить и где это достать. Хорошая косметика (особенно импортная) в соседней «Галантерее» ведь не продается… Пожалуй, следует наведаться в фирменный магазин «Ванда», расположенный на улице Полянка. В нем продавались товары из братской Польши, в том числе — и неплохая косметика, а также весьма популярные у советских дам духи «Быть может».

В Москве, как знал Паша, имелось несколько магазинов, торговавших одеждой, обувью, сумками, игрушками, косметикой, духами, предметами быта и сувенирами из стран социалистического лагеря (и даже вином, сигарами и сигаретами): «Ванда» (Польша), «София» (Болгария), «Лейпциг» (ГДР), «Будапешт» (Венгрия), «Ядран» (Югославия) и другие. В них время от времени выбрасывали в свободную продажу остро дефицитные (и чрезвычайно желанные для всех советских граждан) вещи: помаду и тушь, хорошую кожаную обувь (сапоги, туфли), оригинальные дамские сумочки, весьма приличный трикотаж (в том числе — и недавно вошедшие в моду черные и цветные водолазки), отличное белье (постельное и нижнее женское, кружевное), а также довольно дорогие и пафосные немецкие фарфоровые сервизы (например, «Мадонну»). Там бывали даже (о, боже!) настоящие дамские дезодоранты! И всё это богатство можно было купить по твердым государственным ценам.

Проблема заключалась лишь в том, что желающих приобрести этот ходовой товар было всегда намного больше, чем самих вещей, невозможно было удовлетворить чрезвычайно высокий спрос на него. При любом выбросе тут же образовывались длиннющие очереди, начиналась давка, и народ сметал с прилавков буквально всё.

Паша прекрасно помнил (еще по прошлой своей жизни), что по большей части внезапные товарные выбросы случались в самом конце месяца — магазину нужно было во что бы то ни стало выполнить план, иначе все его работники (от директора, товароведа, кассиров, продавцов и до последнего грузчика и уборщицы) остались без положенной премии. Но выкидывали дефицит обычно в самый разгар дня, когда все люди еще находились на работе или же учебе. Закономерности в этом процессе никакой не было — решение принимало руководство торгового предприятия в зависимости от ситуации с плановыми показателями. Поэтому наиболее умные (ушлые, предприимчивые) советские граждане в последних числах месяца (тем более — в конце квартала или же года) уже с самого раннего утра толкались возле популярных торговых точек и ждали, что нынче выкинут.

Брали всё, что давали — лишь бы успеть схватить. Если даже не пригодится самому, легко можно поменяться с родственниками, друзьями и коллегами по работе. По принципу «ты — мне, я — тебе», дефицит на дефицит. Караулить с самого утра у магазина Паша, само собой, возможности не имел, но он твердо знал, что часть самых ходовых вещей руководство и сотрудники торгового предприятия всегда оставляли себе (они же тоже люди, им тоже надо!), а потом перепродавали спекулянтам (куда же без них?). Разумеется, с хорошей прибылью для себя.

Конечно, такая частная «коммерция» была незаконна и с нею вроде бы даже боролись, но вот что удивительно — победить никак не могли. Да не особо-то и старались на самом деле — иначе кто пойдет работать обычными продавцами и кассирами? Официальная зарплата работников торговли была сравнительно небольшой, а людей с такой специальностью требовалось очень много.

Поэтому некий дополнительных доход за счет дефицита считался как бы неофициальной прибавкой к зарплате и всегда входил в жизненные расчеты тех, кто намеревался связать свою судьбу с продажей товаров.

Разумеется, время от времени советским «бизнесменам от прилавка» устраивали публичную порку: брали кого-нибудь с поличным и оправляли за решетку. Бдительным сотрудникам ОБХСС тоже надо было отчитываться о своей деятельности и выполнять свой собственный план! Нарушителей социалистической законности судили (обычно — чрезвычайно громко, открыто, с освещением во всех газетах и на телевидении) и приговаривали к длительным срокам пребывания в колонии, а в самых тяжелых случаях даже расстреливали. Но потом вё потихоньку успокаивалось, входило в прежние рамки, и круговерть с дефицитом начиналась по новой. Все мы, как говорится, люди, все мы — человеки, всем жить хочется.

Правило для торгашей в СССР было только одно: не хаметь, не наглеть, не преступать определенные границы и вовремя отстегивать мзду тем, кто сидит наверху. А сотрудники определенных проверяющих и контролирующих организаций тщательно следили за тем, чтобы эти «пищевые цепочки» исправно работали и кормили всех многочисленных участников процесса… И если вам кто-то вдруг заявит, что в Советском Союзе не было бизнеса, можете смело рассмеяться ему в лицо. Значит, этот человек не жил при СССР или же был слишком молод (неумен, неловок, нерасчетлив), чтобы принимать в участие в процессе «левого» обогащения и получать прибыль от перепродажи товаров. Теневой бизнес (причем весьма успешный) в стране Советов был — но не везде и не для всех.

Спекулянты, получив остродефицитные вещи от работников магазина, тут же загоняли их простым советским гражданам (часто — по совершенно ломовым ценам, в зависимости от спроса). Так что и духи, и косметику для Майи купить, в принципе, было можно. Надо только подскочить как-нибудь вечерком к магазину «Ванда» на Полянке, постоять возле него, поговорить с «толкачами» и приобрести желанный товар.

Что ж, придется, вздохнул Паша, снова раскошелиться. Но что поделать — общение с красавицами всегда стоило немалых денег. И за всякое удовольствие, как известно, приходится платить — таков уж закон жизни. Впрочем, он надеялся уложиться в некую разумную, приемлемую сумму: скажем, потратить пятнадцать-двадцать рублей на сам подарок и еще рубль-полтора на цветы. На те же розы, скажем, хотя можно и преподнести белые хризантемы — тоже отлично смотрятся. Все-таки он пойдет на день рождения к девушке, а туда без букета ну никак нельзя.

Неделя пролетела у Паши быстро и незаметно — в сплошных хлопотах. Во-первых, он с Сашкой и Володькой продолжил операцию «Макулатура»: обошли два оставшиеся барака (в тот, где жил Лешка-Гвоздь, уже не совались). За два вечера собрали и сдали чуть больше семидесяти килограмм бумаги, закрыли четыре абонемента и взяли еще три новых. Паша решил больше не заморачиваться с покупкой и перепродажей «макулатурных» книг — лучше сразу отдавать закрытые абонементы по трешке Марку Абрамовичу. Всё равно с ним скоро придется встречаться — надо продать оставшееся старые издания.

Во-вторых, в школе наконец прошло отчетно-выборное комсомольское собрание, и он, как и хотел, попал в члены бюро. Правда, с этим пришлось немного повозиться. Паша предчувствовал, что Борька Васильев постарается сделать ему какую-нибудь большую гадость, и не ошибся: во время собрания комсорг школы предложил утвердить новый состав бюро сразу же, без обсуждения, одним писком.

Васильев специально максимально затягивал собрание: сначала долго и нудно читал свой отчетный доклад, а потом по очереди выступили еще три человека — его верные подпевалы из десятого «б». Они говорили, по сути, одно и то же: какой хороший руководитель и человек их комсорг, поэтому нужно оставить его в вожаках еще на один год. Эти выступления казались совершенно бессмысленными и ненужными: никто (в том числе и сам Паша) не возражал против кандидатуры Васильева.

Но расчет хитрого Борьки состоял вот в чем: он знал, что ребята сильно устали (дело происходило в пятницу после седьмого урока), всем хотелось поскорее домой. Потому, как предполагал коварный Васильев, все комсомольцы быстренько проголосуют за предложенный список. В котором ненавистного Матвеева не было. И главный его конкурент (как в общественной, так и в личной жизни) пролетит мимо бюро, как фанера над Парижем. И никто уже ничего не сможет сделать: так, мол, решило само общее комсомольское собрание школы. А против коллектива, как известно, не попрешь…

Однако Паша предвидел такое развитее событий и придумал способ, как нейтрализовать эту хитрую подлянку: попросил своих верных друзей, Сашку и Володьку, сделать кое-что. И когда Борис в самом конце собрания произнес с уставшим, утомленно-безразличным видом: «Давайте голосовать всем списком сразу, за всех кандидатуры, возражений нет?» — те дружно поднялись со своих мест и сказали «Есть!» И предложили дополнить бюро за счет Пашки Матвеева. Собрание сразу же оживилось, его привычное течение оказалось внезапно нарушенным…

Борис недовольно скривился, но в присутствии начальства (парторга Николая Ивановича и завуча Маргариты Павловны) возражать не посмел: это выглядело бы откровенным произволом и нарушением главных принципов устройства комсомольской организации — демократизма и коллективизма. А они были записаны в самом Уставе ВЛКСМ…

Пришлось ему (хотя очень не хотелось) включить ненавистного Матвеева в число членов нового состава бюро. После чего голосование тут же успешно состоялось. Николай Иванович поздравил Павла с первым шагом в комсомольской карьере и дал очень важное и ответственное поручение — написать в стенную газету большую статью, посвященную годовщине принятия новой Конституции СССР (позднее прозванной в народе брежневской). В позапрошлом, 1977-м году, ее как раз приняли вместо старой, сталинской, определявшей жизнь всего советского народа на протяжении более сорока лет.

С этим делом Паша справился быстро и легко: записался в районную библиотеку и взял в читальном зале подшивку номеров «Правды» за октябрь 1978 года. Там, как он и предполагал, нашлось несколько больших материалов, посвященных первой годовщине принятия новой Конституции Советского Союза. А дальше всё было, как говорится, делом техники: из нескольких чужих статей Паша слепил свою одну. Ничего сложного, обычный рерайтинг — это умели делать даже самые молодые и неопытные журналисты. А уж он-то, с его огромным стажем в СМИ…

Аккуратно переписал получившийся материал на два чистых листа и отдал Ирочек Селезневой — та тоже входила в комбюро и отвечала за школьную стенгазету и всю наглядную агитацию к праздникам. Статья понравилась и Николаю Ивановичу, и Маргарите Павловне — они вдвоем строго следили за тем, чтобы школьники не сочинили чего-нибудь не того. А то кто их знает, этих молодых да ранних… Лучше, как говорится, перебдеть, чем недобдеть. И получить потом сверху немало люлей…

Бдительность школьного руководства была вполне объяснимой: День Конституции считался праздником чрезвычайно важным, ответственным — и прежде всего с общественно-политической точки зрения. В негласном списке самых главных государственных событий он всегда стоял на втором месте после 7-го ноября. И отмечали его чрезвычайно пафосно официально и торжественно. В отличие от более демократичных (и всенародно любимых) Нового года, Восьмого марта, а также Дня советской армии и военно-морского флота. Не говоря уже о Дне советской милиции, когда в Кремлевском Дворце съездов давали большой праздничный концерт (его транслировали по телевидению по всей стране), и в нем всегда принимали участие самые известные советские певцы и певицы — от Магомаева и Кобзона до Пугачевой с Толкуновой. Никто из артистов не смел отказать в просьбе поучаствовать всесильному министра внутренних дел СССР Николаю Щёлокову — близкому другу самого генсека Брежнева.

С Марком Абрамовичем удалось встретиться только в субботу. Паша заранее позвонил ему, и они договорились пересечься в центре Москвы — на Чистопрудном бульваре, прямо за памятником Александру Сергеевичу Грибоедову. Там стояли очень удобные лавочки, где можно было спокойно обо всем поговорить и совершить обоюдовыгодную сделку. Главное, днем на бульваре было относительно мало народа (гуляли только молодые мамочки с колясками да немногочисленные местные пенсионеры), поэтому никому не будет дела до старшеклассника и интеллигентного пожилого мужчины, внимательно рассматривающего какие-то старые книжки. Может, это члены местного клуба библиофилов…

Паша взял с собой рюкзак и принес около двадцати брошюрок — примерно половину из того, что у него еще оставалось. Благо, книжечки были в основном тоненькие и весили не слишком много. Расположились вдвоем на лавочке подальше от чужих глаз и начали обмен «книги на деньги». Паша доставал из рюкзака брошюрки по одной и отдавал Марку Абрамовичу на оценку. Тот ее очень внимательно просматривал, кивал (беру), потом лез в свой каталог и называл цену. В основном оказались не слишком большие сумы — три, пять, семь, редко — восемь-девять целковых, Процесс шел быстро, рюкзак постепенно пустел. Но три последние книжки потянули на тридцать с лишним рублей каждая.

Тут Марк Абрамович затормозил: полистал издания еще раз, пожевал своими тонкими, бледными губами и честно признался, что ему нужно подумать. Паша понял, что на самом деле эти книжки стоят намного больше того, чем указано в каталоге (на черном рынке, само собой), но на них еще нужно найти своего покупателя. Все-таки далеко не каждый советский человек может с ходу выложить за тоненький томик целую сотню рублей (считай, почти месячную зарплату молодого инженера, бухгалтера, учителя или врача).

Паша кивнул: хорошо, не вопрос, давайте отложим эти книги на следующий раз. Марк Абрамович хотел было взять их с собой, чтобы показать знакомым, но Паша не дал — пусть лучше пока побудут у меня. Мало ли что! А сам подумал: в случае чего я всегда смогу сдать их в букинистический отдел по каталожным ценам. Внакладе точно не останусь!

Марк Абрамович понимающе кивнул и тщательно переписал выходные данные брошюрок в свою записную книжечку: название, автор, год выпуска, издательство, тираж. После чего рассчитался за уже отобранные книжки — всего получилось чуть больше двухсот двадцати рублей. Паша аккуратно убрал деньги поглубже во внутренний карман куртки — сохранней будут! А потом вспомнил про абонементы и предложил Марку Абрамовичу и их тоже — по трешке за штуку. Тот вздохнул и согласился — гулять так гулять. По поводу дорогих книг договорились так: Марк Абрамович постарается в самое ближайшее время найти на них покупателя, после чего сразу позвонит. И тогда они совершат сделку. После этого каждый из партнеров с довольным видом отправился по своим делам.

Паша спустился на станцию метро «Кировская» и проехал три остановки до «Библиотеки имени Ленина». Поднялся наверх и пересел на троллейбус, идущий в сторону Полянки. Путь его лежал в «Ванду». Там же рядом, кстати, находился еще один фирменный «соцлагерный» магазин — «София», где продавались товары из Болгарии (шестнадцатой советской республики, как тогда шутили в СССР). Но покупать в нем по большей части было совершенно нечего. Не дарить же юной девушке болгарскую керамику! Вот эти нелепые вазы и чайные наборы?

Их, конечно, тоже иногда брали, но главным образом — в качестве официального подарка какому-нибудь работнику от руководства родного предприятия и месткома: заслуженным передовикам производства или же уходящему на долгожданную пенсию ветерану труда. Пейте, мол, дорогие товарищи, чай из аляповатых коричневых чайников и вспоминайте наш коллектив! Как говорится, на долгую и светлую память!