Журналюга

Глава 15

Статью в «Комсомолку» Паша накатал довольно быстро и, разумеется, с правильным посылом и содержанием: с изрядной долей иронии и юмора рассказал о том, что некоторые наши школьники слишком уж увлекаются западной музыкой и слушают не пойми кого и не пойми что. Но при этом совершенно не понимают, что и о чем (или о ком) поется в чуждых нам песнях. Главное этих глупых, незрелых «западнопоклонников», чтобы было погромче и поритмичнее, типа бух-бух-бух-бух-бух, а все остальное — неважно. И под эти самые «бухи» они и трясутся, встав в кружок, словно больные тяжким нервным заболеванием…

Переписал на чистовик, принес в редакцию «Комсомолки», показал Вите Попову. Тот похвалил за живой, разговорный язык и здоровый юмор, но сказал, что такие темы следует раскрывать гораздо тоньше и умнее. А не лупить прямо в лоб. Но, ничего, постепенно научишься… Статью он все-таки взял — можно немного доработать, довести до нужной кондиции. И поставить (обязательно со смешной карикатурой) в одну из рубрик, посвященную нравам современной молодежи.

Через неделю статья вышла в газете, и Паша специально съездил в редакцию, попросил несколько экземпляров «Комсомолки». А потом с гордостью продемонстрировал первое свое творение родителям — смотрите, это я сам написал! А заодно рассказал о своих планах на ближайшее будущее — что собирается поступать в МГУ на журфак. Отец, Тимофей Васильевич, откровенно расстроился: рухнула его давнишняя мечта о сыне-инженере, продолжателе славной заводской династии. А мама, Нина Николаевна, только вздохнула и сочувственно покачала головой: по плечу ли тебе этот журфак, сынок?

Сам подумай: там, небось, в этом твоем МГУ, все места давно уже распределены среди своих — детей и внуков профессоров и академиков, а также прочих наследников других высоких и важных чинов. А у тебя, Пашка, родители — самые что ни на есть простые люди, и они никаких нужных связей не имеют, поэтому помочь тебе ничем не смогут. Ни деньгами, ни важными знакомствами… Да и успеваемость у тебя, прямо скажем, пока не самая высокая: конечно, ты хорошо подтянулся в последнее время, пятерки в дневнике стали появляться гораздо чаще, чем раньше, но хватит ли тебе этого, чтобы поступить в лучший вуз страны? По Сеньке ли, проще говоря, шапка? Не шутка ведь — один из престижнейших факультетов самого главного университета СССР…

Там ведь, небось, конкурс совершенно бешеный и проходной балл страшно высокий. Может, тебе, сынок, все-таки стоит еще раз хорошенько подумать, взвесить свои шансы и пойти в обычный вуз? Как говорится, лучше синица в руках, чем журавль в небе. А писать статьи ты сможешь в институтскую газету или же заводскую многотиражку. Не хочешь поступать в Станкин — и не надо, мы тебя неволить не будем, выбери сам, что тебе по вкусу. Но главное — по плечу, по твоим способностям.

На это Паша отвечал обстоятельно и подробно: по поводу престижности и сложности поступления ты, мама, права, да я сам всё это хорошо знаю. Но на летних экзаменах главное — проскочить первые этапы: творческий конкурс, собеседование и сочинение, на которых отсеивается абсолютное большинство абитуриентов. А дальше будет уже гораздо проще, поверь мне. И важно не количество поступающих, а их качество, конкретно — уровень их подготовки. И тут он может со многими поспорить — кое-какие знания у него уже имеются. И еще больше их подтянет, время пока есть… Разумеется, в МГУ, как и во всяком престижном вузе, существует блат (куда ж без него?), есть и немало «позвоночных» (тех, кто поступает по звонку сверху), но часть мест все равно достается обычным ребятам.

У приемной комиссии есть четкая установка сверху: брать на журфак не только «своих» ребят, имеющих «мохнатую руку» в ректорате или деканате, но и «чужих» абитуриентов, и в первую очередь — тех, кто обладает настоящим талантом. Профессия ведь, что ни говори, творческая, и в журналистике прежде всего ценится умение хорошо писать, создавать интересные, яркие материалы. Что толку от разных там «сынков» и «дочек» (а также «внуков» и «внучек»), если они не способны сочинить ни одного приличного текста, не могут написать острую, злободневную, яркую статью? Бездарей у нас в журналистике и так хватает…

И еще один, очень важный момент: если принимать только «своих», «блатных», то кто потом станет вкалывать в газетах и журналах, напрягаться и тянуть, по сути, на одном себе весь неподъемный груз обычной, будничной рутинной журналистской работы? Все знают: «блатных» студентов, всех этих заносчивых, гонористых, презрительно кривящих губу мальчиков и девочек, имеющих важных покровителей и высоких родственников, потом фиг заставишь бегать по заводам и фабрикам (или колхозам-совхозам), собирать необходимый материал. А освещать в газете напряженную трудовую жизнь советского народа — надо, причем регулярно (и главное — правильно); показывать успехи рабочих коллективов — тоже необходимо, отмечать передовиков производства (культуры, медицины, образования, науки, сельского хозяйства…) — тем более. Да еще время от времени слегка критиковать имеющие пока место быть наши отдельные недостатки…

Кто этим всем заниматься будет? Производственно-колхозные темы, прямо скажем, не очень интересны для молодых тружеников пера, а иногда — и просто скучны (заезженные, стандартные, навязшие в зубах), но без них в газете — никак, иначе тут же влетит от бдительного начальства: почему не освещаете у себя то-то и то-то, не показываете объемно и выпукло жизнь простых советских граждан, выполняющих и регулярно перевыполняющих годовые планы и досрочно завершающих очередную пятилетку? Чем вы там вообще у себя в редакции занимаетесь? Надо бы разобраться!

Главный редактор в любом крупном издании — прежде всего политик и партийный функционер, поставленный на высокую должность именно для того, чтобы твердой рукой направлять творческий порыв своих подчиненных в правильное и нужное русло. Проще говоря, чтобы бдить и не пущать. Недаром же почти во всех газет и журналов под названием красуется надпись — «общественно-политическое издание».

И чем выше уровень газеты (многотиражка, районная или городская, областная, республиканская и, наконец, всесоюзная) — тем выше и ответственность работающих в этом печатном органе сотрудников. Начиная от простых корреспондентов и до самог о главного редактора…

Так вот, рутинной, повседневной работой занимаются именно простые, не «блатные» парни и девчонки. Те, кто пришел в журналистику по призванию и поступил честно, благодаря своим способностям (а не по блату или звонку сверху). Они будут из кожи вон лезть, грызть землю зубами, чтобы пробиться наверх. И именно они — те самые рабочие лошадки, кто тянет на себе всю советскую журналистику. Так было, так есть и так оно всегда будет. Аминь!

Поэтому он вполне может стать одним из них, шанс есть. Поэтому помощи ему не требуется: ни деньгами, ни связями. Хотя от последнего он бы, пожалуй, не отказался — всегда полезно подстраховаться, подложить соломки. Но раз нет — значит, нет, обойдемся как-нибудь и без этого, поступим сами. Задача трудная, но вполне выполнимая. Как говорил товарищ Хрущев, цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!

Паша, разумеется, показал свою статью в школе. В первую очередь, как и обещал, — парторгу Николаю Ивановичу, а затем и завучу Маргарите Павловне. Те ее одобрили и даже порекомендовали Ирочке Селезневой (она отвечала за школьную печать) разместить столь полезный материал в стенной газете. Что и было вскоре сделано… После этого Павел Матвеев стал местной «звездой» (точнее, «звездочкой») — никто из его одноклассников (да и вообще учеников школы) не мог похвастаться подобным успехом. Даже, как говорится, и рядом не лежало!

Подумайте сами: статья в самой престижной и популярной молодежной газете Советского Союза, которую наверняка увидят миллионы читателей — «Комсомолку» выписывали во всех местных организациях ВЛКСМ. На Пашуа чуть ли не пальцами стали показывать — смотрите, какой у нас растет талант! Просто самородок! А учителя, что самое приятное, начали к нему более благосклонно и снисходительно относится и уже не так, как раньше, придирались, если он чего-то там не знал или недоучил по теме. Все понимали: Пашка Матвеев — творческий человек и делает очень важную, общественно-полезную работу — освещает жизнь нашей учащейся молодежи и, таким образом, способствует ее идейно правильному воспитанию.

Вскоре Паша написал еще одну статью — про военно-патриотический музей в родной школе, где были собраны поистине уникальные материалы, рассказывающие о легендарных советских летчицах знаменитого гвардейского Таманского авиационного полка легких ночных бомбардировщиков.

Эти бесстрашные девушки во время Великой Отечественной войны наводили настоящий ужас на гитлеровцев: ночью незаметно, на самой низкой высоте подкрадывались к окопам на своих легких У-2 и безжалостно уничтожали вражеские позиции, громили укрепления, ровняли с землей ДОТы и ДЗОТы, убивали и калечили немецких солдат. Короче, сеяли повсюду смерть и разрушение. Этих девушек фашисты страшно боялись и даже прозвали «ночными ведьмами». И еще они доставляли нашим бойцам оружие, еду, боеприпасы, вывозили раненых, вели разведку и т. д. и т. п. Поэтому многие из этих отважных летчиц были награждены военными орденами и медалями, а двадцать три человека стали Героями Советского Союза…

Статья очень понравилась Вите Попову, он взял ее практически без редактирования. К тому же Паша принес из музея (разумеется, с разрешения директрисы школы) редкие, ценные фотографии, которые весьма украсили газетный материал. В результате под него отдали почти половину полосы — очень много для молодого, только начинающего писать журналиста. Да еще и не журналиста — простого внештатного корреспондента, внешкора. И еще сделали вынос на первую полосу — что вообще считалось очень большой удачей…

В начале декабря Паша приехал в редакцию «Комсомолки» за гонораром. Хотя за две статьи накапала и не такая уж большая сумма (всего-то четыре рубля с копейками), но все равно — очень приятно. Ведь его материалы — это не только признание его журналистских заслуг, таланта и умения писать, но и допуск к вступительным экзаменам в МГУ. А это самое важное.

Очередь в кассу оказалась довольно длинной: людей много, а работало всего одно окошко. Каждый называл свою фамилию, отдел, где работает, показывал удостоверение, и тогда кассирша лезла в списки сотрудников, смотрела длинную «простынь». Таких списков у нее было несколько — для штатных, внештатных и «одноразовых» работников — тех, кто получал деньги всего за один материал. Находила фамилию, давала расписаться и лишь после этого отсчитывала рубли и копейки. Многие, как заметил Паша, оставляли мелочь в кассе на тарелочке — женщинам из бухгалтерии на чай, сахар и пряники, это считалось хорошим тоном. Но были и такие, кто забирал все монетки без остатка, до копейки.

Паша со вздохом подумал об удобных банковских карточках, на которые ему стали перечислять зарплату уже в конце девяностых. Можно было совсем не стоять в длиннющей очереди, не терять времени, а подойти к банкомату попозже и спокойно снять нужную сумму. Если, конечно, тебе не требуется срочно бежать в ближайший магазин, чтобы отметить с коллегами очередную зарплату. Да и долги он старался раздавать сразу же, в день получки, чтобы не висели неприятным грузом…

…Очередь медленно, но верно, продвигалась вперед, и тут Паша заметил в ее середине… самого себя: молодого и почти что красивого Пашку Мальцеве. Который тоже стоял у стеночки, ждал своей очереди и попутно непринужденно болтал с какой-то девушкой. Паша напряг память и вспомнил: точно, он же на третьем курсе проходил в «Комсомолке» практику! Правда, в другом отделе — рабочей и колхозной молодежи (попал при распределении). Хотел в отдел спорта (в крайней случае — международный), но куратор курса, мерзкий Виталий Иосифович, имевший на него очень большой зуб, подло отомстил, подгадил с практикой…

А всё вышло из-за того, что на одной из лекций он просто заснул… И лектор вдруг с изумлением обнаружил, что студент Мальцев не конспектирует, как положено, новый материал, а нагло дрыхнет, подперев рукой щеку и опустившись пониже на скамеечке. И спит, гад, кемарит себе самым наглым образом… А лекция была непростая, по истории КПСС, и читал ее сам секретарь партбюро курса Степан Давыдович Марченко. Человек строгий и даже в чем-то суровый. Старый, проверенный партийный товарищ, формалист и начетчик, и его опасался даже сам декан факультета…

Читал, правда, он откровенно плохо: тупо бубнил что-то по бумажке, да и тема была предельно скучной: какой-то там давнишний съезд КПСС. Паша накануне, в воскресенье, ходил на день рождения своего лучшего университетского друга Славки, ну и, само собой, погуляли там неплохо… На полную, что называется, катушку. Вернулся он домой очень поздно и изрядно подшафе, а утром надо было вставать рано, в семь часов — к девяти следовало быть уже на занятиях. И прогулять первую лекцию никак не представлялось возможным — как раз история КПСС, а на ней присутствие студентов считалось строго обязательным (посещаемость часто проверял сам куратор курса).

Пашка кое-как добрался до универа (страшно хотелось спать и еще ужасно болела с перепоя голова), сел в поточной аудитории на самую дальнюю, заднюю скамью и вскоре заснул. Под нудный бубнеж Степана Давыдовича спалось очень даже хорошо… Но вот беда — начал храпеть. Сначала на странные звуки никто в аудитории не обратил внимания, затем студенты начали тихонько хихикать, а после этого — уже откровенно смеяться. В общем, лекция оказалась сорванной. Степан Давыдович был в страшной гневе — счел такое поведение студента личным для себя оскорблением. Вызвал куратора курса, чтобы зафиксировать позорное поведение Павла Мальцева, и уже Виталий Иосифович предпринял необходимые меры.

Скандал разразился страшный: куратору сильно влетело от Степана Давыдовича по партийной линии (за неправильное воспитание молодежи и отсутствие должного контроля на лекциях), а тот спустил всех собак на бедного Пашку. Ужасно ругался, кричал, грозился даже исключить из числа студентов университета. Мол, срочно учись пользоваться портянками — через неделю тебя уже заберут в армию…

Паша стоял в деканате, низко опустив голову, и молчал: возразить было нечего. Спасло его только то, что он всегда считался очень хорошим студентом, сессии сдавал вовремя и практически без хвостов, к тому же все преподаватели прекрасно знали: лекции Марченко действительно ужасно скучные и занудные, поэтому уснуть на них совсем немудрено… В конце концов, обошлось выговором по факультету. Но Виталий Иосифович затаил на Пашку жуткую обиду, а потом подленько отомстил: распределил на практике в один из самых непрестижных отделов газеты — рабочей и колхозной молодежи.

Но нет худа без добра: он попал туда вместе с Ингой Шелест, однокурсницей (с которой, как заметил Паша, и разговаривал сейчас в очереди он-сам-прежний). И у него с Ингой случился чуть позже даже небольшой роман, который, впрочем, ничем не кончился: Инга хотела прочных, серьезных отношений, а он к ним еще не был готов. Вольная жизнь и радости свободы были для него гораздо дороже и притягательнее прочных семейных уз. И даже регулярного супружеского секса…

Затем, уже в эпоху Перестройки, Инга уехала с родителями на историческую родину, в Израиль, и ее следы затерялись. Скорее всего, она нашла на чужбине свое семейное счастье — девушка была очень неглупая и еще довольно симпатичная, а такие никогда нигде не пропадают и всегда хорошо в жизни устраиваются.

Первым желанием Паши было подойти к самому себе и завязать разговор. А что, это даже было бы забавно… Что там у писателей-фантастов говорится по поводу нежелательности и даже прямого запрета на контакт с самим собой в прошлом или будущем? Сработает ли «эффект бабочки»? Тем более что им было о чем поговорить.

Он мог бы, например, предостеречь себя другого от некоторых необдуманных шагов и глупых поступков, которые совершит в скором будущем и которые изрядно испортят ему жизнь. Но затем Паша подумал: а надо ли? У него теперь не только другое тело, но и, по сути, другая жизнь, и он должен прожитье ее так, чтобы, как сказал писатель Николай Островский, «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» А он прежний, Пашка Мальцев… Пусть живет так, как хочет. Как было и как будет. У каждого — своя судьба и свой путь: одни просто медленно плывут по течению реки (как лист или же ветка), а другие ставят парус и смело идут к своей цели, преодолевая все жизненные преграды, неприятности и вопреки любой бури.

С самого начала, когда он попал в чужое тело, Паша твердо решил: не буду ничего менять в этой действительности. Он не станет никого ни о чем предупреждать: никаких писем генсеку Брежневу и другим членам Политбюро, где говорилось бы о тех страшных потрясениях, которые вскоре ждут страну, ни слова об ошибках Афганистана или трагедии Чернобыля (хотя по поводу последнего, пожалуй, стоит подумать — сколько людей там ни за что потеряли!).

И, само собой, никаких разоблачающих фактов о преступной деятельности пустозвона Горбачеве, по сути, развалившего великую некогда страну, и никакой дополнительной инфы об алкоголике Ельцине, едва не приведшего Россию к полному позору и краху. Пусть все идет так, как идет. По крайней мере, в ближайшие несколько лет, а там он еще посмотрит и подумает. Может быть, кое о чем все-таки следует предупредить — сообщить кому надо и куда надо. Но так, разумеется, чтобы ни в коем случае не попасть в поле зрения серьезных людей из определенных органов…

Чтобы тебя, родимого, не взяли однажды под белы рученьки и не отвезли в некий тихий, неприметный «санаторий» в ближайшем Подмосковье. Где умные дядьки будут тебя долго и очень тщательно расспрашивать, выяснять, откуда у простого московского школьника такая информация. И проверять, не сотрудник ли ты ЦРУ, МИ-6, Моссада и прочих враждебных вражеских контор… Не шпион ли ты, не агент ли провокатор, засланный к нам казачок, имеющий задание дискредитировать и опорочить самых уважаемых в стране людей, членов Правительства СССР и самого Политбюро…

И что он им на это скажет, какие доказательства своей правоты представит? Типа — «я знаю, что так будет», и всё? Это ведь тебе не промежуточный патрон для автомата на бумажке рисовать… В лучшем случае его накачают психотропными препаратами и отправят до конца жизни в дальний сумасшедший дом. И будет он там до конца жизни своей смотреть на всех пустым, бессмысленным взглядом и пускать, как последний дебил, слюни… Но, скорее всего, его по-тихому ликвидируют — от греха подальше. Был мальчик — и нет его. Значит, нет и проблемы.

Как жаль, горько думал Паша, что долго еще не будет у нас в стране Интернета и социальных сетей! Очень не скоро они в России появятся… А то как было бы хорошо — слил бы туда анонимно кое-какую информацию, привлек бы внимания людей к проблеме, глядишь, и кто-то там, наверху, заметил бы и задумался. И не было бы тогда столько ненужных жертв в Афганистане, не рванул бы четвертый реактор Чернобыльской АЭС. И много чего другого плохого и ненужного у нас не случилось бы, не произошло. Но об этом можно было только мечтать. История, как всем хорошо известно, сослагательного наклонения не имеет.

Да, Интернет и социальные сети — страшная сила, подумал Паша, но и газеты в его время тоже еще имели кое-какое влияние — по крайней мере, в начале-средине нулевых голов. Он в это славное, гламурное десятилетие как раз трудился в одном чрезвычайно популярном московском издании и лично способствовал тому, что были разоблачены некоторые зарвавшиеся российские чиновники, причем весьма высокопоставленные.

Одного из них, к примеру, за глаза звали Миша-два-процента, ибо он брал себе с каждой крупной сделки, которую проводил через правительство, два процента в качестве неофициального вознаграждения. И даже не считал это взяткой — так, типа небольшая плата за некие личные услуги. Так вот, этот самый Миша долгое время жил на госдаче (положено по статусу), а потом, уходя уже в отставку, решил ее приватизировать. И подготовил для этого все необходимые бумаги.

А по ним эта якобы совсем уже старая, полуразвалившаяся дача стоила всего два миллиона рублей. Это притом, что лишь ее территория (несколько гектаров недалеко от Москвы) тянула как минимум на десять лямов «зеленых». К счастью, удалось поднять в прессе большой шум, и жадному хапуге дали по рукам. И ничего у него с госдачей, слава богу, не получилось.

Другой случай был еще серьезнее: некий очень важный чиновник в Министерстве иностранных дел по глупости (или за вознаграждение — кто теперь знает?) чуть было не отдал часть наших океанских вод у Камчатки (весьма богатых рыбой) американцам. Там давно уже существовала некая небольшая спорная морская территория, на которую постоянно претендовали рыболовы из США. И этот чинуша то ли по своему недомыслию, то ли еще по какой-то иной причине вдруг решил подарить эти важные промысловые территории амерам — якобы во имя счастья, любви и добрососедских отношений. Короче, мир, дружба, жвачка.

И опять же — еле-еле успели привлечь к проблеме внимания общественности и отановить эту незаконную сделку. Чинушу по-тихому отправили в отставку, и он осел профессором в одном из престижных столичных вузов. А сколько потом еще было подобных дел — с более мелкими, но не менее вороватыми или глупыми начальниками? От губернаторов, глав региональных властей и до простых городских мэров и мэрчиков…

Слава богу, этих жадных, недобросовестных чиновников время от времени хватали за руки, судили и сажали на долгие сроки. Ибо газетную прессу тогда очень уважали и даже немного ее побаивались. А потом появились блогеры, и каждый стал сам себе журналистом и редактором. И вот тут началось… Информационный беспредел — вот как это называется, думал Паша. Пиши что хочешь и про кого хочешь! И почти всё им сходило с рук. Да, зарвавшихся блогеров и блогерш иногда все-таки привлекали к ответственности за вранье и откровенную клевету, но до настоящего, серьезного наказания (чтобы с арестом и тюрьмой) дело доходило редко. Гораздо чаще им просто грозили пальчиком — нехорошо, мол, ребятки, такое писать, ай-ай-ай вам! Немедленно уберите этот материал, а не то поставим в угол! А инфа уже давно пошла гулять-танцевать по Сети, и ничего с ней сделать уже было нельзя…

Столь либеральное (и прямо-таки скажем, беззубое) отношение к блого-мальчикам и блого-девочкам объяснялось тем, что на самом верху руководства страны долгое время считали, что в новой России должна быть свобода слова и свобода высказываний. Поэтому каждый урод имеет право выражать свою точку зрения. Неприкосновенной коровой считалось даже мнение откровенного идиота — ну он же так думает, это его точка зрения и его гражданская позиция! Вы должны ее уважать и относиться к ней с пониманием! Иначе никакой демократии!

Бред, да и только! Слава богу, потом наверху передумали и стали наводить в блого-сфере кое-какой порядок. Но сколько времени и сил это потребовало! Ужас! А скольким людям стоило нервов, бессонных ночей и испорченной репутации? Кто-нибудь это считал?

В конце концов, Паша хорошенько подумал и к самому себе подходить не стал. Спокойно достоял до конца очереди, получил свои четыре рубля (мелочь, как положено, оставил в кассе) и поехал из редакции домой. На первую официальную зарплату он купил родителям хороший торт — «Прагу», за три рубля шестьдесят копеек. И еще две бутылки лимонада для Васьки, тот его очень любил. Почему бы и не порадовать близких? Другой семьи у него в этой реальности все равно нет… И уже не будет.