Журналюга

Глава 22

В июле дел оказалось столько, что Паша еле успевал вертеться. Во-первых, он теперь чуть ли не каждый день работал в «Спутнике». Что, впрочем, было вполне предсказуемо и ожидаемо: до открытия Олимпиады-80 оставалось все меньше и меньше времени. и туристических групп, соответственно, становилось всё больше и больше. Причем иностранные гости активно прибывали даже из тех стран, которые официально поддержали бойкот и не прислали в СССР своих спортсменов.

Опытным путем Паша установил, что больше всего возиться приходится с французами, итальянцами и испанцами — это были самые неорганизованные туристы. Они постоянно опаздывали к началу экскурсий, расползались, как тараканы, по всему Кремлю и обзорной площадке на Ленинских горах (согнать их потом в кучку оказывалось делом весьма долгим и затруднительным), да и вообще вели себя совершенно недопустимо. Например, им приходилось постоянно напоминать, что у нас не принято курить на Красной площади (а дымил у них, к слову, каждый первый, причем как мужчины, так и женщины).

Этот запрет неизменно вызывал у интуристов искреннее удивление и недоумение: «Почему нельзя? Мы же находимся не в помещении, не в метро, даже не в экскурсионном автобусе, а стоим на открытом воздухе, никому не мешаем — вон сколько еще места!» Чтобы было понятнее, Паша ссылался на общеевропейские обычаи и традиции: мол, Красная площадь у нас — святое место для каждого советского человека, и вести себя на нем надо соответствующе. Вы же не курите у себя в храмах, костелах, кирхах и в прочих культово-религиозных местах? Или же в усыпальницах знаменитых деятелей науки и искусства? И тем более — на могилах великих политических и государственных деятелей? Так и у нас.

Смотрите: вот — Мавзолей, усыпальница Владимира Ильича Ленина, вождя мирового пролетариата, а прямо за ним — некрополь, где находятся могилы выдающихся советских полководцев, руководителей партии и правительства (Сталина, Свердлова, Фрунзе, Калинина, Дзержинского, Буденного, Ворошилова). В сам о й кремлевской стене — урны с прахом известных людей (космонавтов, летчиков, ученых, военачальников и т. д.), а у ее основания — захоронения красногвардейцев, павших в Москве во время событий Великой Октябрьской социалистической революции, когда в городе шли ожесточенные бои с офицерами и юнкерами…

Поэтому курить здесь — это проявлять крайнее неуважение к памяти этих людей, проще говоря, прямое кощунство. Зарубежные гости тогда понимающе кивали и прятали пачки с сигаретами обратно в сумки. Но все равно приходилось за ними внимательно следить — кто-то обязательно забывал о запрете и пытался по привычке выкурить сигаретку-другую, пока другие члены группы бегали, вытаращив глаза, по Красной площади и фотографировались на фоне главных ее достопримечательностей.

Если такое все-таки случалось, то возле группы тут же появлялся неприметный молодой человек в штатском и делал строгое внушение гиду-переводчику и экскурсоводу — мол, следите за своими подопечными, не нарушайте правил! Приходилось извиняться и просить забывчивого интуриста срочно погасить сигарету. Так сказать, во избежание.

Самыми же лучшими, дисциплинированными и приятными туристами оказались немцы (как наши, гэдээровские, так и те, западные): они никогда никуда не опаздывали и никаких запретов не нарушали. И не спорили, не задали ненужных вопросов, прекрасно понимая: нельзя — значит, нельзя! Держались они всегда вместе и четко выполняли все команды руководителя группы и гида-переводчика. Скажет тот: собираемся у автобуса через семь минут — придут точно по времени, ни один не опоздает. Вот что значит дисциплина! Орднунг, порядок, вбитый за века немцам в подсознание, в самую подкорку!

Приятно также было работать с японцами — тоже достаточно собраны и дисциплинированы, однако им приходилось оставлять гораздо больше времени на фотографирование: жители Страны восходящего солнца снимали буквально всё подряд — всех и везде: каждый памятник, каждую церковь, каждый более-менее красивый или чем-то известный дом. Паша как-то раз подсчитал, из чистого любопытства: на тридцать два человек в японской группе пришлось пятьдесят с лишним фото- и кинокамер. Да, такой отличной технической оснащенности иностранных туристов можно было только позавидовать!

Однако самыми выгодными с финансовой точки зрения (и лично для него), как ни парадоксально, оказались наши, отечественные приезжие из Средней Азии. Спутниковские девочки-гидши называли их «платочками», поскольку группы на девяносто пять процентов состояли из женщин (чем это было обусловлено, Паша до конца так и не понял), а те всегда ходили с покрытой головой (то есть в платочках). Работать с ними было одно удовольствие, очень легко и просто: слушали внимательно, никогда не перебивали, не спорили, выполняли все просьбы и указания экскурсовода.

Руководили этими группами всегда мужчины, и они четко по времени пригоняли к автобусу своих подопечных, а также следили за тем, чтобы женщины не отставали и далеко не разбредались. В общем, мужчины выполняли в группах функции умных, опытных пастухов при овечьих отарах. Говоря более образно — псов-загонщиков при глупых, бестолковых овцах…

В первый же день, когда Паша привел свою азиатскую группу на Красную площадь, к нему незаметно подошел один из фотографов, постоянно дежуривших у Мавзолея (снимали наших туристов), и объяснил принцип простого, но весьма выгодного взаимного сотрудничества: ты уговариваешь «платочки» сфотографироваться группой, а я тебе за это — десять процентов от суммы заказа. Но снимать надо сразу, как только привел свою группу на место, чтобы фотограф успел проявить кадры (это вам не цифровая камера и печать на принтере — обычная аналоговая пленка и фотобумага!) и нашлепать нужное количество копий (мастерская находилась тут же, в ГУМе). И через полчаса свежие, еще влажные снимки раздавались заказчикам тут же, прямо на площади…

Поскольку среднеазиатские группы были, как правило, большие (по сорок с лишним человек), то итоговая сумма у фотографа выходила весьма даже приличная, а экскурсовод, как правило, имел за свои услуги пять-восемь рублей. Так работали почти все спутниковские ребята и девчата — это считалось как бы их неофициальным заработком, некой добавка к зарплате. И все были довольны: и фотографы, получавшие весьма неплохие деньги, и экскурсоводы, клавшие к себе в карман гораздо больше, чем полагалось за обычную обзорку с посещением Красной площади. Причем деньги они получали сразу же, на месте, что также являлось большим дополнительным плюсом: не нужно ждать следующего месяца, специально приезжать в «Спутник» и стоять в длинной очереди в кассу.

В общем, дело это оказалось выгодным и прибыльным, и Паша сразу же включился в него — стал просить в «Спутнике» группы именно из нашей родной. Средней Азии. Он регулярно работал со всеми фотографами на Красной площади (а их была целая бригада — пять-шесть человек) и, таким образом, почти ежедневно получал некую приятную сумму «за услуги». Само собой, никаких налогов с нее платить не нужно было.

В результате к концу июля у него вышло примерно шестьдесят рублей официально (зарплата за экскурсии), и еще около восьмидесяти — «левые» деньги, за фотографирование за Красной площади. Ничего, так жить можно… В любом случае это было больше, чем получал за месяц молодой советский ученый, учитель, инженер или же врач.

Экскурсионные дела шли у Паши всегда «во-первых», а во-вторых, он еще активно занимался подготовкой к поступлению в МГУ — вечерами сидел над учебниками и зубрил, зубрил, зубрил… Труднее всего приходилось с историей: невероятное количество событий, войн, сражений, революций, переворотов и т. д. и т. п, надо было помнить все даты, имена, факты и пр. Причем эту информацию следовало не только хорошо знать, но еще и правильно интерпретировать, чтобы потом, на экзамене, изложить именно так, как надо, как от тебя ждут преподаватели. Без всяких там позднейших перестроечных и огоньковских разоблачений, демократических воплей о репрессиях, ГУЛАГе, расстрелах, голодоморе, принудительной коллективизации и страшном 1937-м годе… И, разумеется, без тупых высказываний (упаси боже!) типа «СССР — тюрьма народов», «тиран Сталин», «убийца Берия» «кровавая гэбня», «трупами завалили», «одна винтовка на троих» и прочего либерастического и «неполживого» бреда, который полился со страниц многих отечественных газет и журналов в самом конце восьмидесятых годов. И особенно стал популярен среди части «дорогих россиян» в криминально-бурные девяностые годы, когда пышным цветом расцвела (уже при новой, запойно-дирижерской власти) так называемая «свобода слова», весьма скоро превратившаяся в свободу лжи, свободу любых нелепых вымыслов и откровенного передергивания…

Паша рассчитывал одолеть историю за месяц, вызубрить все учебники наизусть — а память у него была очень хорошая. К тому же он еще помнил что-то из своей прошлой жизни и умел идеологически правильно излагать исторический материал. И прекрасно знал, что можно и что никак «неможно» говорить на экзамене.

Это стало второй его заботой. Кроме того, в-третьих, он активно интересовался Олимпиадой-80 (такое событие случается лишь раз в жизни) и посещал спортивные состязания (когда это удавалось, конечно). Посетил, причем бесплатно, почти все новые олимпийские объекты в Москве, посмотрел несколько боксерских поединков, баскетбол, фехтование, футбольный матч в Лужниках (наши играли с какой-то африканской командой и победили) и даже видел велосипедные гонки на велотреке в Крылатском. Благодаря своему спутниковскому удостоверению он свободно проходил на все стадионы, во все спортзалы и смог наблюдать олимпийские соревнования с хороших мест, чуть ли с первого ряда.

Своим родителям и Ваське в качестве сувениров притаскивал с олимпийских объектов соки и фанту в маленьких квадратных коробочках с трубочками (советские граждане ничего подобного раньше не видели) и еще — небольшие фирменные финские колбаски в красочной упаковке (очень вкусные!). Можно сказать, за две с половиной недели, пока шла Олимпиада, Паша стал довольно активным болельщиком и даже отчасти — знатоком спорта. Кстати, открытие (как потом и закрытие) Олимпиады-80 он смотрел дома с семьей — по новому цветному телевизору, так как попасть в Лужники не удалось — требовался специальный пропуск.

Помимо всего прочего (это уже в-четвертых), он продолжал постоянно встречаться с Майей, но уже у себя дома. Ваську в начале июлю наконец-то отправили в пионерлагерь (за счет завода, где трудились родители), и квартира в дневное время оказывалась в полном его распоряжении. Чем он не преминул тут же воспользоваться.

Приглашал ее к себе, понятное дело, тогда, когда дома никого не было. Майя тоже напряженно готовилась к поступлению в вуз (твердо решила поступать в Ленинский пединститут на английский язык), но для него все-таки находила время. Разумеется, Пашу прежде всего интересовало тесное, интимное общение с девушкой, и он каждый раз настаивал на близости (организм-то своего требовал), а потом уже всё остальное… Майя, к счастью, почти никогда ему не отказывала. Более того, она с каждым разом все активнее и активнее участвовала в этом процессе и даже, кажется, стала получать некоторое удовольствие (по крайней мере, так казалось со стороны).

Чтобы не было лишних вопросов, Паша представил Майю родителям как свою постоянную девушку, те против нее ничего не имели (бывшая одноклассница, из очень хорошей семьи). Только мама, Нина Николаевна, еще раз попросила сына быть очень аккуратным — лишние проблемы никому не нужны, ни ему самому, ни Майе. Паша пообещал — ему, разумеется, самому не нужны никакие осложнения.

У них с Майей впереди — институт, вольная студенческая жизнь, к чему портить будущее ненужной беременностью и детьми? Семейная жизнь — штука весьма серьезная и очень ответственная, и к ней надо быть готовым, как морально, так и материально. Проще говоря, до этого еще нужно было дорасти и созреть морально.

А какая может быть финансовая самостоятельность и ответственность в семнадцать лет? Совсем другое у всех на уме… Майя полностью разделяла его взгляды и тоже соблюдала предельную осторожность — чтобы, не дай бог, не залететь. В общем, в этом плане их взгляды полостью совпадали, что только способствовало приятности и крепости отношений.

Родители Майи, скорее всего, догадывались об отношениях дочери со своим молодым человеком, но благоразумно не лезли в ее личную жизнь. Так было лучше и спокойней для всех. Кроме того, они привыкли ей доверять и рассчитывали (не без основания) на ее благоразумие, ум и трезвый расчет.

И еще одно важное событие произошло в это же время — смерть Владимира Высоцкого. Двадцать пятого июля Паша случайно оказался на Таганке (были кое-какие дела) и вдруг увидел возле знаменитого на весь Советский Союз театра необычное скопление народа. Посмотрел, а в большом окне-витрине выставлена фотография Владимира Семеновича в черной траурной рамке, а ниже — соответствующий текст. Люди подходили, тоже смотрели, скорбно молчали или тихо между собой переговаривались. Естественно, все спектакли театра на несколько дней были отменены.

Популярность Высоцкого в это время была просто фантастическая, его песни звучали буквально из каждого магнитофона (это помимо кинофильмов и официальных пластинок), а роль в «Место встречи изменить нельзя» принесла ему буквально всенародную славу. Вполне заслуженную — как говорится, по таланту. Паша несколько раз пытался попасть на спектакли с его участием (в прошлой своей жизни), но так и не смог: билеты в кассе мгновенно раскупались, а у спекулянтов они шли по двадцать пять рублей. Совершенно немыслимая для простого советского студента сумма…

На похороны Высоцкого Паша не пошел — никогда не любил столпотворений, но посетил его могилу на Ваганьковском кладбище много позднее, когда там был уже установлен знаменитый памятник — «Высоцкий в смирительной рубашке» (или же связанный по рукам и ногам — кому как больше нравится). Положил, как все, к его ногам скромный букетик цветов, постоял, помолчал…

И пошел к другой известной могиле — Сергея Есенина. Несмотря на огромное литературное значение поэта, подобающего памятника у него еще не было — лишь скромный черный камень с овальным барельефом. Белая скульптура на могиле, как помнил Паша, появилась позднее, через шесть лет, когда подули новые, свежие ветры, многое в стране изменится и, наконец, очень многое стало можно.

Могила великого русского поэта, как всегда, утопала в цветах — их регулярно приносили поклонницы творчества Сергея Александровича. И они же, эти скромные женщины, по воскресеньям читали его стихи, стоя у ограды. Вот такая была живая народная память… Произведения Есенина (в отличие от многих других русских поэтов того же периода) официально под запретом в СССР никогда не были, его прекрасные, звонкие строчки (особенно о Родине и природе) часто издавались и даже были включены в школьные хрестоматии по литературе для младших классов, но при этом власти как бы делали вид, что не существует весьма значительной части его творчества (например, цикла «Москва кабацкая» и т. п.). Эти стихи старались не публиковать (по крайней мере, массовыми тиражами) и в школьную программу, само собой, они никогда не включались. Но те, кто по-настоящему любил Есенина, их, разумеется, хорошо знали. И читали у его могилы на Ваганьковском.

Между тем вступительные экзамены в МГУ неумолимо приближались. Сначала надо было пройти творческий конкурс, и тут, к счастью, проблем не возникло. Во-первых, у Паши уже были три газетные публикации (причем на страницах весьма уважаемой и популярной в СССР «Комсомольской правды»), во-вторых, отец Майи, Иван Сергеевич, как и обещал, дал ему отличную редакционную рекомендацию. В общем, первый этап отбора он прошел без проблем и был включен в список абитуриентов.

Следующее препятствие — так называемое собеседование. Оно проходило в один день и состояла из двух частей — письменной и устной. На первой давали некие темы общественно-политического и нравственно-морального характера, требовалось выбрать одну из них и написать небольшое эссе — буквально на две-три странички. От обычного сочинения эта работа отличалась тем, что требовалось показать не только умение грамотно и, главное, ярко, интересно писать, но и правильно рассуждать на ту или иную тему, а также связано и убедительно излагать свои мысли и доносить до читателя свою точку зрения. На эссе отводилось три часа — в принципе, вполне достаточно, если умеешь хорошо и быстро составлять предложения и формировать из них текст.