Журналюга

Глава 4

Так студент-третьекурсник журфака МГУ им Ломоносова Паша Мальцев стал счастливым обладателем заветной фантастической серии. В тот же вечер он начал ее читать и не отрывался в течение недели (с необходимыми перерывами на еду и сон), пока не закрыл последнюю страницу последнего, двадцать пятого тома. А потом докупил (уже по отдельности) еще пять книг, дополнивших серию. О своей чрезвычайно ценной и выгодной покупке Павел никому из друзей-сокурсников не рассказал — иначе будут просить. А это проблема: и отказать неудобно, и давать очень не хочется — легко могут «заиграть». Пользовался только сам, читал-перечитывал периодически. Но только дома, в университет книги не брал — по тем же самым причинам. Дома целей будут!

И одним из любимых его писателей-фантастов стал как раз поляк Станислав Лем, его творчество Павел действительно хорошо знал. Почти всё прочитал, что у нас выходило! Но не говорить же Сашке, что у него лома имелась целая библиотека зарубежной фантастики? Причем своя, в личном пользовании? Не поверит и будет прав. Во-первых, это значит раскрыть себя (Где купил? На какие деньги?), а во-вторых, как успел понять Паша, его носитель, Пашка Матвеев, особой любовью к книгам никогда не отличался. Да, читал что-то, но в основном только то, что задавали по литературе в школе. Вот и пришлось ему соврать Сашке про Центральную библиотеку для детей и юношества.

Хотя соврать — это не совсем точно, в свое время он в нее и в самом деле был записан, ходил и иногда даже занимался в читальном зале — когда требовалось сделать для школы доклад на какую-нибудь важную и сложную тему. Вот и вспомнил про нее сейчас — очень вовремя.

— А где находится эта библиотека? — тут же оживился Сашка. — И как в нее записаться?

— Да очень просто, — пожал плечами Паша, — нужна только справка из школы. Но предупреждаю сразу: в открытом доступе ты Лема не найдешь, он все время на руках. На него в очередь записываются… Да и других фантастов тоже, тех же наших Стругацких, к примеру. Зато там есть хороший читальный зал, в нем можно заказать книгу почти любого писателя. Библиотека работает до восьми вечера, сиди себе и читай. За два-три вечера осилишь любой том… Выбор большой! Единственный минус — находится эта библиотека довольно далеко от нас, на Преображенке, это «красная» ветка, станция «Преображенская площадь». Две пересадки делать…

— Ничего, если родители разрешат — обязательно запишусь! — с энтузиазмом воскликнул Сашка.

— Можешь родакам сказать, что это тебе это нужно для подготовки докладов для классного часа, тогда без проблем будет, — подсказал Паша.

— Верно, — обрадовался Сашка, — так и сделаю!

— А мне вот фильм «Версия полковника Зорина» очень понравился, — неожиданно признался Вовка, — вы смотрели? Там про одного нашего следователя, полковника Зорина, который раскрыл ограбление ювелирного магазина и поймал преступника. Очень зд о ровский фильм! И показано всё, как есть…

— Ты хочешь стать борцом со злом? — иронически произнес Паша. — Бороться за всё хорошее против всего плохого?

— А что тут такого? — не понял иронии Вовка. — Может быть, я после школы на юрфак в МГУ пойду, чтобы потом следователем стать. Очень важная и нужная профессия!

— Это точно, — согласился Паша. — Только поступить тебе будет тяжело, там конкурс очень большой. И проходной балл высокий…

— Ничего, я постараюсь, — упрямо повторил Вовка.

Паша ему поверил: этот действительно постарается, будет биться изо всех сил. И, может быть, и в самом деле поступит, станет потом неплохим следователем. Или хотя бы грамотным, знающим юристом — что также очень неплохо.

— А ты куда после школы пойдешь? — спросил Паша у Сашки.

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Хочется на какой-нибудь факультет, связанный с космосом…

— Тогда или в Бауманку, Московское высшее техническое училище имени Баумана, — посоветовал Паша, — или в МАИ, Московский авиационный институт. Станешь проектировать космические корабли и оснащать их оборудованием. Тоже дело правильное, нужное.

— А ты сам? — спросил Пашу Вовка. — В Станкин пойдешь, как отец твой советовал?

— Подумаю еще, — пожал плечами Паша, — время есть.

Хотя, честно говоря, он для себя все уже решил — будет снова поступать на журфак МГУ. Нужно в жизни заниматься тем, что любишь и умеешь, даже если твой выбор не очень-то кому-то нравится. Но это твоя жизнь и ты сам должен в ней всё решать. 'Чтобы, как сказал один хороший советский писатель, потом не было мучительно больно за бесцельно прожитую жизнь…

Московский станкоинструментальный институт — разумеется, очень хороший вуз, что уж тут говорить, но не для него. Быть технарем, всю жизнь возиться с машинами и железками — это точно не его путь. Как говорится, спасибо за предложение, но мы уж как-нибудь сами. Придется, кстати, еще убедить в своем выборе родителей Пашки Матвеева. Его отец точно будет против: он же, судя по всему, спит и видит своего старшего сына инженером, машиностроителем, продолжателем славной заводской династии. Что ж, придется ему сделать ставку на второго своего отпрыска — Ваську. Тому, кажется, все равно, куда поступать, кем быть и чем заниматься в жизни. По крайне мере, пока что. А к десятому классу видно будет…

Дома (в квартире Пашки Матвеева) Паша быстро переоделся и решил заняться подготовкой к урокам. Посмотрел в дневнике расписание на завтра. Семь уроков: две подряд физкультуры (не страшно, он всегда ее любил, да и его носитель, если судить по ощущениям, не из самых хилых и слабых), затем будет химия (неприятно), потом — астрономия (аналогично), далее — два подряд русских языка и в конце дня — НВП, начальная военная подготовка. Ладно, значит, надо немного посидеть над учебниками, немного напрячься и подготовиться к тому, что знаешь хуже всего. Все остальные предметы — никаких проблем.

Позвонил Сашке, чтобы уточнить домашнее задание, и принялся за уроки. Честно высидел над книгами два часа, пытаясь вникнуть в тонкости органической химии и устройство небесной механики, порадовался, что кое-какие знания у него все-таки остались — от его собственного обучения. Полистал учебник по русскому — вообще ничего сложного, все эти правила он хорошо знает. Спасибо родному журфаку МГУ и лично Дитмару Эляшевичу Розенталю, автору многочисленных пособий и учебников для журналистов и литературных редакторов. И вообще — прекрасному педагогу и замечательному лингвисту.

Дитмар Эльяшевич, невысокий, седой, сухонький старичок, всегда скромно, но аккуратно одетый, был со студентами строг, но справедлив. Ребят особо не мучил (особенно из союзных республик, ибо знал уровень местной подготовки по русскому языку), но кое-какие знания все-таки требовал. Он обожал устраивать проверочные диктанты, в которых непременно встречались сложные иностранные слова типа «коммивояжер» (три возможные ошибки) или «дистилляция» (еще две). А также трудно различимые на слух отглагольные прилагательные и причастия с одной или двумя «н». И все эти тонкости «великого и могучего» были плотно упаковано в замысловатые синтаксические конструкции с непременными вставными частями, обращениями, распространенными сравнениями и обособленными оборотами. Тексты брались главным образом из Льва Николаевича и Федора Михайловиче (одно предложение — на полстраницы) и дорабатывались (то есть еще больше усложнялись) до нужного уровня.

Оценивались эти работы весьма строго: пять орфографических ошибок или столько же пунктуационных — «неуд». Получить по диктанту «удочку» считалось удачей, «хорошо» — счастьем. Об «отлично» никто и не мечтал. Что было неудивительно: у некоторых ребят количество ошибок на одной странице доходило до двадцати и больше.

Чтобы получить у Дитмара Эльяшевича зачет или «удовл» (хотя бы) на экзамене, нужно было сдать на положительную оценку пять таких диктантов за семестр (из семи возможных). Это удавалось далеко не всегда, не всем и не сразу, приходилось пересдавать по несколько раз. Зато после столь жесткой трехлетней дрессировки газетные и журнальные статьи Паши (да и многих других выпускников факультета) можно было не относить на корректуру — все запятые (и прочие знаки препинания) стояли, где и как положено, а коварные «н-нн» (и прочие буковки) знали свое место.

В синтаксическом же разборе сложных конструкций с десятком придаточных Паша вообще навострился так, что даже смог удивить самого Дитмара Эльяшевича.

Дело было так: почтенный журфаковский преподаватель, патриарх факультета, принимал у их потока экзамен (летняя сессия). Идти к нему «сдаваться» никто из сокурсников Павла не хотел — ужасно боялись получить «неуд». Все (и особенно парни) мечтали попасть к двум присутствующим в аудитории милым ассистенткам-аспиранткам.

Считалось, что те более снисходительны и лояльны, лучше понимают студентов (сами недавно были в таком же положении), значит, не будут зверствовать, придираться и мучить бедных экзаменуемых. В результате на сдачу предмета образовалась целая очередь. И Павел Мальцев оказался почти в самом конце ее. В чем, скажем прямо, был виноват сам: решил поспать подольше и явиться в университет не к девяти утра, к началу экзамена, а немного позже. Всю ночь зубрил теорию русского синтаксиса и хотел выспаться, чтобы в ответственный момент иметь свежую голову.

И вот теперь он вынужден был ждать, когда другие студенты благополучно (или не очень) сдадут свой экзамен. Всё бы ничего, можно и подождать, но у Павла на три часа было назначено свидание с некой симпатичной девушкой с филфака, и опаздывать на него (а тем более пропускать) он не хотел.

Павел мрачно сидел возле поточной аудитории на широком, удобном факультетском подоконнике, вяло листал розенталевский «Справочник по русскому языку и литературной правке» и уныло ждал своей очереди. И понимал, что дело его швах — стрелка часов над высокими, старинными дверями неуклонно приближалась к цифре «один». А перед ним — еще два десятка человек (сдавало сразу несколько групп). Значит, в три чала (или даже позже) он только войдет в заветную аудиторию. А сколько он в ней еще пробудет? Освободиться не раньше четырех…

Но тут двери аудитории распахнулись, и в коридор вышел сам Дитмар Эльяшевич, личной персоной. Посмотрел на притихших студентов, хмыкнул и недовольно спросил:

— Почему ко мне никто не идет? Давайте, ребята! Кто хочет быстро получить хорошую оценку и быть через полчаса свободным?

— Как же, получишь тут, — вполголоса произнес вузовский Пашкин друг Славка, до смертельного ужаса боявшийся почтенного экзаменатора (ну не давались ему тонкости русского языка, что тут поделаешь!), — «неуд» сейчас схватишь, а потом замучаешься пересдавать. И со стипухой пролетишь… Нет, ребята, я лично пас, лучше уж пока посижу, подожду!

Расчет Славки был прост, ясен и всем понятен: к концу экзамена девушки-ассистентки непременно устанут и уже не будут так строго гонять бедных студентов по предмету. Если хоть что-то знаешь и можешь с ходу отличить придаточное предложение цели от придаточного причины или же образа действия, с легкой душой поставят тебе «хор». И отпустят восвояси. Лети, красавец! Свобода! А большего Славке (да и другим парням) и не нужно было.

«Удовл» в зачетке Славку тоже, в принципе, устраивал, хотя имелся риск остаться на следующий семестр без стипендии (давали ее не всем). Но уж лучше так, чем попасть на пересдачу после окончания сессии. Все уже отдыхают, веселятся, радуются лету и каникулам, а ты, как дурак, все еще корпишь над учебниками и в очередной раз тянешься в надоевший до смерти вуз, чтобы постараться наконец-то сдать обрыдлевший экзамен… Нет, такой хоккей, как говорил знаменитый спортивный комментатор Николай Озеров, нам не нужен!

Паша стоял в очереди сразу за Славкой и придерживался той же проверенной тактики — сдавать в самом конце. И наверняка бы он сидел до упора, если бы… Если бы не свидание с симпатичной Олечкой. Павел почти неделю ее уговаривал встретиться, соблазнял походом на новую кинокартину (испытанный прием), и вдруг получить такой внезапный облом? От родного факультета? Если не придет вовремя, наверняка оставался и без свидания (Олечка точно откажется еще раз с ним встречаться — капризная очень), и без похода в кино. А фильм был зарубежный и, говорят, очень смешной и интересный — новая французская комедия «Игрушка» с Пьером Ришаром в главной роли. И к шла она пока только в пафосном кинотеатре «Октябрь» на Калининском проспекте… Да и уже потраченных денег было до боли жалко: каждый билет — по рубль сорок копеек (две серии), значит, итого — почти трешка. Для студента, получающего в месяц всего сорок стипендиальных рублей, это была довольно существенная сумма.

В общем, Паша решился: «Я пойду!» — и смело шагнул в аудиторию. Дитмар Эльяшевич его похвалил и предложил такой вариант: отвечать сразу, без подготовки, тогда он накинет один балл (за храбрость). Павел, разумеется, тут же согласился (пропадать — так с музыкой!). На троечку он точно знает, значит, есть шанс получить и «четыре»… Подошел к длинному столу и вытащил экзаменационный билет (непременно левой рукой), посмотрел и выдохнул с большим облегчением: темы (причем обе) он хорошо знал. И начал смело отвечать Дитмару Эльяшевичу. Тот слушал внимательно и время от времени ободряюще кивал: «Продолжайте!»

В общем, с теоретической частью Павел справился почти что без проблем. Но оставалась еще и практическая… Требовалось сходу разобрать сложное предложение и нарисовать его схему. Это считалось самой трудной частью экзамена. Теорию еще можно как-то выучить или просто вызубрить, но вот структурный синтаксический анализ… Тут требовалось действительно что-то знать и еще уметь анализировать.

Предложение было большим и многоступенчатым (привет классику русской литературы Льву Николаевичу!), Паша сначала чуть было не запутался во всех его оборотах, но все-таки справился. Почтенный экзаменатор внимательно изучил нарисованную схему, задал пару-тройку уточняющих вопросов и с большим удовлетворением произнес:

— Ну, вот видите, молодой человек, это было не так уж и страшно! Зря вы так меня боялись!

И легко поставил в зачетку «отл». Счастливый Павел, плохо соображая от неожиданной удачи, вывалился в коридор. И увидел сочувствующие лица сокурсников: те уже решили, что он провалился (слишком быстро вылетел). Но Павел, сияя, как новенький гривенник, гордо показал всем свою зачетку с оценкой «отл» и подписью знаменитого экзаменатора.

— Но как? — сделал квадратные глаза Славка. — Как ты смог? «Шпоры»? Удалось списать?

— Элементарно, Ватсон! — ответил знаменитой фразой из советского телефильма про великого сыщика Павел. — Учить надо было!

И полетел на свидание — времени оставалось совсем впритык. А еще надо было где-то купить цветы, хотя бы три штучки… Фильм, кстати, ему очень понравился (Пьера Ришара он вообще любил), потом ходил еще два раза — но уже с другими девушками, а вот с Оленькой вышел полный облом — ничего у них не получилось. Пришлось отступить. Ведь это только большевики могут брать штурмом неприступные крепости, а он не был таким упорным и боевым. Почувствовал, что ничего у него не получается, и спокойно отошел в сторону. К чему ломиться в закрытые ворота, когда рядом есть приветливо распахнутые калитки? Да не одна еще.

На его долю девушек вполне хватит, все-таки он не последний парень на факультете. И внешность у него вполне нормальная, с ростом и фигурой тоже все в совершенном порядке. Да и лицо, как многие говорили, весьма мужественное. В общем, с девушками особых трудностей Павел никогда не испытывал. Пусть они и не блистали такой красотой, как Оленька, но зато не были столь капризными, не ломались, а проявляли приятную сговорчивость. Для молодого же мужского организма, измученного долгим вынужденным воздержанием (сессия же, не до того!) и переполненного гормонами, это было чрезвычайно важно. Можно даже сказать, важно первостепенно.

Вечером на кухне собралась вся семья Матвеевых: отец — Тимофей Васильевич, мама — Нина Николаевна, брат Васька и он сам. Сели за стол, стали ужинать. Вернее, сидели только мужчины, а мать семейства хлопотала у газовой плиты, разогревая всем вчерашние макароны с печенкой. Она ела обычно потом, уже после всех… Кухня-то очень маленькая, всего шесть квадратных метров, и половину ее занимают плита, стойка для посуды, квадратная мойка и белый, утробно урчащий холодильник («ЗИЛ»), поэтому и обеденный стол тоже был у Матвеевых маленьким. Стоял у стены и за ним одновременно могли поместиться лишь три человека. Впрочем, как заметил Паша, сидели в тесноте, да не в обиде — семья Матвеевых была дружной, буквально — один за всех и все — за одного.

Тимофей Васильевич поинтересовался школьными успехами сыновей. Васька кисло скривился — у него опять были одни тройки, зато Павел с гордостью продемонстрировал свой дневник, похвастался пятеркой по английскому и четверкой по литературе.

— Молодец, Пашка, — похвалил его отец, — так и держи. Я тут одного человека в цехе спросил, узнал насчет института… Нашего инженера участка, он как раз недавно Станкин закончил, пришел к нам на завод. Так вот, экзамены в институт, как он сказал, не такие уж сложные, самое главное — сдать первый, письменную математику, на ней больше всего народа сыплется. Но вполне достаточно получить «тройку»… Потом идут два устных экзамена, по физике и химии, их, по идее, можно вытянуть и на «четыре». А последним — сочинение. Вот тут, Пашка, тебе надо очень постараться, чтобы не завалиться. Хоть кровь из носу, но получить тройку! Тогда ты наберешь четырнадцать баллов плюс средний балл аттестата. Надеюсь, что у тебя будет не меньше четырех… Всё вместе — восемнадцать баллов, этого для поступления в институт вполне будет достаточно. Даже стипендию станешь сразу получать, на первом же курсе…

— Да, Пашенька, ты уж как-нибудь постарайся! — закивала мать, накладывая ему на тарелку побольше макарон с густой подливкой, — У тебя же с математикой и физикой всегда хорошо было, так? Да и по химии — одни четверки и пятерки. Плохо только с сочинением…

— Но оно самым последним идет, — напомнил Тимофей Васильевич, — конкурса, считай, тогда уже почти не будет. Инженер так прямо мне и сказал: «Пусть ваш сын ничего не боится, смело идет в Станкин. Там к парням очень хорошо относятся, стараются особо не валить. Тем более на последнем экзамене, на сочинении. Главное, не наделать много ошибок, а к содержанию почти не придираются. Если есть возможность — тянут изо всех сил на 'три», спасают даже очень слабые сочинения.

— А чего это они так стараются? — удивилась Нина Николаевна.

— Так понятно, почему, — веско произнес Тимофей Васильевич. — Сама подумай: ну какие из современных девок инженеры, тем более — на большом машиностроительном заводе? У них же голова совсем другим забита, одни развлечения да тряпки на уме! Да, вступительные экзамены они сдают лучше парней, да и учатся усердней, но вот что касается распределения… К пятому курсу все замуж выскакивают и беременеют. Такую в цех на сложное производство не пошлешь… Отправляют их бумажки перебирать, а потом — в декретный отпуск и отпуск по уходу за ребенком. А через три года они на завод уже не возвращаются, находят работу попроще и полегче. Вуз же обязан поставлять на производство специалистов, чтобы работали именно в цехах. А не в плановом отделе чаи гоняли… Или еще где-нибудь. Поэтому есть негласное указание: парней беречь и тянуть. К тому же в институте есть военная кафедра, значит, получишь, ты, Пашка, лейтенанта запаса, и даже в армии тебе служить не придется… Хотя кое-кого (строгий взгляд на Ваську) я прямо сейчас бы туда отправил. Чтобы подтянуть дисциплину и приучить к порядку…

Васька на это только хмыкнул:

— Меня в армию отправлять нельзя, мне только двенадцать! А потом, после десятого класса, я тоже в какой-нибудь институт пойду, Где поступать легче… И тоже потом лейтенантом стану.

— Вот именно — «где легче», — передразнил сына Тимофей Васильевич, — всю жизнь ищешь, как бы от обязанностей своих отвертеться и от работы увильнуть! Какой же из тебя глава семьи получится? Как ты будешь жену и детей содержать? Или думаешь их нам с матерью на шею повесить? Нет уж, вот вырастешь, выучишься — живи сам и на свои копейки. Мы с матерью уже не молоды, нам тоже отдых требуется…

— Да ладно тебе! — набросилась на мужа Нина Николаевна. — Чего к ребенку привязался? Он еще маленький, ему еще расти и расти. Когда еще выучится и семью заведет! Может, к тому времени нас уже и не будет на свете… А будем — все равно помогать станем, сам же знаешь! Последнее дело — от детей и тем более от внуков отказываться! Хоть старые уже будем, больные, но всегда поддержим и поможем…

И Нина Николаевна потрепала Ваську по непокорным вихрам. Паша заметил, что у Тимофея Васильевича и Нины Николаевны разное отношение к сыновьям. Васька, без сомнения, был любимчиком матери, а он сам — отца. Пусть вроде бы это никак особо не проявлялось, но все же чувствовалось. Впрочем, это было обычное дело в семьях с несколькими детьми. Мать, как правило, любила или же первенца, или самого последнего ребенка (независимо от пола), а отец — старшего сына. Подобная ситуация была и в семье Матвеевых.