Гиперион восхождение

Глава 12

Магия слов — это искусство, как умение применять мат.

***

— И было слово, и слово это — смерть! — властно произнёс Виктор с пылающими от магической силы глазами, делая очередную затяжку.

Его голос звучал твердо и неумолимо, как механизм часов. Дыхание, с которым он произнес эти слова, казалось, вырвалось из его груди с такой силой, что подняло столб дыма над драконом, и на миг Виктора стала не видно в этом густом смоге.

— Отдай же жизнь взамен... — прошептал Виктор, его слова были едва слышны на фоне грохота драконьего рева, который пронесся по улицам Данцига. Папироса тут же обуглилась до самых пальцев, и затем он щедро выдохнул огромное облако дыма, что тут же поглотило дракона.

Но Виктор не остановился на этом. И на кончиках его пальцев тут же заискрилась молния, яркая и неистовая, как взрыв сверхновой звезды. Она с ревом сорвалась с пальцев Виктора и устремилась к дракону, поглощая его в себя. Затем молния, словно комета, устремилась к небу, прорезая черный дым, создавая вихрь, который вмиг унёсся в портал.

Портал выглядел нестабильным, из него прорывалась темная энергия, но Виктор не сдавался. Он вцепился в него своей магией с нечеловеческой силой, словно хотел вырвать из небытия саму суть дракона. А затем портал с хлопком закрылся, оставив за собой лишь струйки дыма и мерцающую тишину. Дракон же безмятежно лежит на земле, его тело дергается в конвульсиях, а из пасти вырываются последние хрипы.

Виктор, окруженный остатками дракона, словно стоял на погребальном костре. Его глаза, еще недавно горевшие от магической силы, теперь были затуманены равнодушием и неким отстраненным оттенком печали. Он лишь задумчиво остановился перед огромным скелетом дракона. Тот лежал на земле, окруженный туманом от догоревшей папиросы и пеплом от собственной чешуи. В огромном тенистом пространстве остался только он и этот скелет, символ недавней битвы и неумолимой силы ликвидатора. Виктор посмотрел на огромный череп дракона, из которого еще недавно выглядывали направленные, полные ярости глаза. Теперь там остались только пустые глазницы, в которых отражались лишь тусклые отблески света. Чешуя дракона осыпалась с него пылью, как старые обои со стен умирающего дома. Она легла тонким слоем на землю, словно последний поцелуй жизни.

Кости дракона, бывшие непоколебимой опорой его могущества, сейчас стали хрупкими, как стекло. Они раскрошились под взглядом Виктора, словно были сделаны из песка. Их осколки разлетелись по земле, оставив за собой только пустоту и хрупкий шёпот прошедшей мощи. Виктор провел рукой по кости дракона, и она рассыпалась в пыль под его пальцами. Он улыбнулся, горькая улыбка с оттенком печали окрасила его губы. «Смерть все равняет», — прошептал он, словно говоря с самим собой или же каким-то иным неведомым собеседником.

— Прах к праху, кости к костям, а черепа к трону... — прошептал Виктор, его голос звучал тихо и нежно, словно колыбельная самой смерти.

И в этот момент из тела дракона вырвался яркий свет, который поглотил Виктора целиком. Он тут же неожиданно резко растворился в этом свете, а затем снова появился, но его глаза теперь горели иным огнем, не огнем магии, а светом чего-то иного, непостижимого и могущественного.

И он просто так закусил драконьей душой? На этом моменте даже Виктор задумался и не спешил продолжать монолог. Но я явно не ожидал, что эта душа будет так легко поглощена им. Затем он просто стряхнул пепел со своей агрессивно синей шинели, словно это было самое обычное дело. И достал из кармана старую «ЗИППО», щелкнул ею, и в его руках загорелся огонек. Пламя было ярким, но не теплым. Оно лишь отбрасывало странные тени на лицо Виктора, делая его еще более нечитаемым. И Виктор, словно ничего не произошло, вновь закурил, вдыхая дым, который казался теперь еще более густым и тяжелым, пропитанным душой дракона. Он закурил и глубоко затянулся. Из его ноздрей повалили густые клубы дыма. И этот дым бесспорно пропитан душой дракона.

Виктор стоял на месте, посмотрел на остатки дракона, на землю, покрытую пеплом и чешуей, и вздохнул.

— Перебрал с магией, — прошептал он, словно пытался убедить в этом не только себя, но и невидимого собеседника.

Он молчал три секунды, словно что-то обдумывая. Его взгляд направлен куда=то в пустоту, в ту невидимую точку, где еще недавно вилась душа дракона. И он явно чувствовал ее тяжесть на своих плечах и ее неумолимое присутствие в душе и крови.

— Пока обойдёшься без плаща, — произнес он наконец, словно разговаривая с призраком дракона. — Но с меня кофе, угощаю. Идём.

Он махнул рукой, жест был скупой и решительный. Но в тот же миг наваждение рассеялось, словно дымка от города. Мир вокруг Виктора снова стал реальным, освободившись от призрачных теней его магии. Он развернулся и пошёл вперёд, оставив позади останки дракона и тяжёлый запах недавней битвы. Он шёл, будто не отрицая случившееся, а принимая его. Он двигался навстречу новому дню, новому кофе и новому испытанию.

Ну а я, как верный падаван, следовал рядом на почтительном расстоянии в пару шагов позади, дабы не мешать начальству думать. Улица была спокойна, еще не до конца пробужденная от «сонного» оцепенения. Воздух прозрачен и пах росой, и свежестью.

И вот на этой спокойной улице, еще не оживленной шумом города, я увидел его. Крайне примечательный автомобиль, ГАЗ-ТК, трехоска Курчевского военного типа, со снятой позади пушкой. Он был выкрашен в угрожающий черный цвет, словно хищник, готовившийся к атаке.

Этот автомобиль был не просто транспортным средством, а произведением искусства механического гения. И явно создан не для мира, а для войны или прорыва сквозь вражеские линии. Но в его черных очертаниях была не только жестокость, но и некая красота, красота мощи, и хищной стати.

Колёса от какого-то армейского грузовика, толстые и широкие, как лапы гигантского зверя, давали ему непоколебимую устойчивость. Хромированные диски, блестящие на солнце, словно глаза хищника, отражали всю его неумолимую силу. А полностью тонированные стёкла скрывали внутренности автомобиля от любопытных глаз, создавая атмосферу тайны и непредсказуемости.

Он стоял на улице, словно призрак из прошлого, проникший в наше время. И был не в ритме современного города, он был вне времени, вне реальности, но ему, да и его хозяину, кажется тоже, было плевать. Он был воплощением мощи и таинства, который не мог оставить меня равнодушным.

— Запрыгивай, — молвил Виктор, неожиданно щёлкнув пультом от сигнализации данной машины.

Дверь машины отворилась с мягким щелчком, словно открывая дверь в другой мир. Я оказался в салоне, который был полной противоположностью суровому внешнему виду машины.

Салон оказался полностью кожаным, мягким и комфортным, словно оазис в пустыне. Кожа выглядела темно-коричневой, с легким блеском, будто старый коньяк. Она приятно пахла и давала ощущение роскоши и уютности. Вот где настоящая магия!

Но и это было не всё. Механическая коробка передач была выполнена в виде «классической» розочки поверх всего. Она выполнена из полированного хрома и блестела, словно драгоценный камень.

Кассетный магнитофон был встроен в корпус салона из красного дерева и носил скромное название «ПИОНЕР». Магнитофон был старым, но в нем была определенная прелесть и налёт ретро.

В самом же салоне было необычайно свежо, и почему-то пахло горной долиной и всем буйством ее трав. Этот аромат был сильным и удивительно реальным, словно я действительно находился в горной долине, а не в автомобиле.

Я с комфортом устроился на мягком сиденье, словно погружаясь в нежные объятия. Я терпеливо дождался Виктора, что, лаконично нажав на кнопку запуска двигателя, тут же оживил этого «монстра».

Дикий рёв мощного двигателя чуть не оглушил меня, но спустя пару секунд он уже почти ласково «мурчал» и рвался в бой и дальнюю дорогу. Это был звук свободы, звук приключения, звук жизни.

Виктор улыбнулся, его глаза заблестели от неподдельного азарта. Он выглядел человеком действия, человеком, который любил вызовы и приключения.

— Я угощу тебя лучшим кофе во всем регионе, — спокойно заявил шеф, его голос спокоен и звучит уверенно в своей правоте, словно он говорил о самом простом и естественном деле на свете, а не о путешествии бог знает куда. — Но нам придется скататься в Тигенхоф, — произнес он далее, называя населенный пункт на дойчский манер. — Тигенхоф... — протянул Виктор, вкушая это слово, ощущая в нем что-то манящее и неизвестное. — Поэтому приготовься, нас ждет путешествие, ибо кофе стоит того, чтобы бороться за него, — с нотками философа заметил он.

— Всегда готов! — желудок утвердительно согласился, явно поурчав для порядка.

— Тогда в путь! — провозгласил Виктор, его голос был полон оживления и энергии. Он посмотрел на руль, обтянутый кожей, словно на верного друга, готового к новому приключению. — Тигенхоф ждет, — добавил он, и в его глазах заиграл огонь авантюризма, огонь, который никогда не гас в его сердце.

Дорога от Данцига до Тигенхофа это не просто путешествием из точки А в точку Б, а погружение в живописный мир, где история и природа переплетались в гармоничном тандеме.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву, окрашивали дорогу в пестрый узор из света и тени. Словно затейница природа рисовала на асфальте живописную картину, где яркие пятна света чередовались с темными полосами лёгкой тени, создавая иллюзию движения и жизни. В воздухе пахло сосновой живицей и влажной землей. Этот аромат казался столь сильным и удивительно реальным, будто я действительно находился в глубине леса, а не в автомобиле. Он создавал ощущение спокойствия и гармонии, словно природа сама успокаивала мои нервы и заставляла забыть обо всех проблемах и беспокойствах.

Ветер шелестел листьями деревьев, создавая нежную мелодию, которая сопровождала нас в пути. Этот звук казался таким легким и приятным, будто шепот природы. Он создавал ощущение движения и жизни, словно сам лес шел вместе с нами, сопровождая нас в этом необыкновенном путешествии. И в этом ощущении свободы и единства с природой, я забыл о времени и пространстве. Я оставался просто частью этого мира, частью этого живописного полотна, которое раскручивалось перед моими глазами, полное красоты и таинства.

По обеим сторонам дороги раскинулись зеленые холмы, усыпанные цветами. Что покрыты ярким ковром из ромашек, васильков и маков, словно сама природа решила устроить праздник красок. Белые ромашки, как невинные звезды, рассыпались по холмам, а ярко-синие васильки создавали контраст, подчеркивая их нежность. Красные маки, напротив же, будто пламя, горели в зеленой траве, придавая холмам особый шарм и живость.

И вот мимо проносились золотые поля пшеницы, словно бесконечные волны, колышущиеся на ветру. Игривое солнце отражалось в их зернах, заставляя те блестеть и переливаться. Воздух наполнился сладким ароматом будущего хлеба, который щекотал ноздри и вызывал чувство умиротворения пусть и лишь в моих мечтах.

А за ними раскинулись темные леса, полные таинственных звуков и запахов. Густые кроны деревьев заслоняли солнце, создавая сумрак и тайну. Ветер шелестел листьями, создавая нежную мелодию, которая сопровождала нас в пути. В воздухе пахло смолой, грибами и сырой землей. И вот из глубины леса донесся щебет птицы, а затем прогрохотал громкий стук дятла, словно он стучал в дверь тайного мира, приглашая нас в свои владения. Дорога от Данцига до Тигенхофа была не просто путем, а погружением в сказку, где красота природы переплеталась с тайной и неизвестностью самой природы.

Вдали белели ветряные мельницы, что стояли как стражи прошедших времён. Они навеки застыли на вершинах холмов, их белые стены величественно отражали солнечные лучи, а длинные лопасти медленно вращались в легком ветре, будто вспоминающие о том, как они создавали жизнь в этих краях в далеком прошлом.

Каждая мельница как отдельная история, оживший фрагмент прошлого. Их деревянные корпуса, испещренные трещинами от времени, рассказывали о нелегкой жизни крестьян, которые создавали хлеб на этих землях веками. А лопасти, покрытые белой краской, украшались серебряными полосками от солнца, которое освещало их в дневное время.

Они стояли на вершинах холмов, храня спокойствие этих мест. Их плавное вращение завораживало, словно они погружали в транс всех, кто находился рядом. И в этом размеренном движении была своя особая мудрость — мудрость времени, которое не спешит, а течёт медленно и неумолимо.

Золотое море пшеницы. В лучах слепящего солнца и блеске былого. Колышется, как то самое море, в тиши. И шепчет сладкие песни, что полны отныне огня. Колосья, словно солнцем зияют. Кивая в такт древним ветрам, что мчатся в бескрайнюю даль И где-то у отчего дома пахнет хлеб, ржаны и душистый, сочный и пьяный, что отдаёт квасом в душе. И в лучах отчего дома, и той тишины, я чувствую наконец-то покой.

Миг — и на дороге появлялись старинные церкви и замки, которые погружали нас в атмосферу средневековья. На несколько веков назад, в эпоху рыцарских турниров, величественных феодалов и тайных интриг.

Их стены, испещренные трещинами и покрытые мхом, казались живыми. В них отражались века истории, каждое поколение оставляло на них свой отпечаток. Каменные блоки, когда-то идеально подогнанные один к одному, теперь разъехались, создавая необычные узоры, словно линии на старинной карте. А мох, словно бархатная скатерть, покрывал их, придавая некий таинственный облик.

В них все еще жила душа прошлого, душа рыцарей и королей, душа героев и легенд. В стенах церквей еще слышались молитвы и песнопения, а в залах замков еще звучали шум банкетов и грохот турниров. Словно невидимые призраки прошлого все еще бродили по этим местам, вспоминая о своей былой славе.

Эти церкви и замки были не просто зданиями, они были живыми хранителями истории, которые делились с нами своими тайнами. И вот мы видели на стене замка герб старинного рода, а в окне церкви отражался крест, который стал символом веры для многих поколений. И в этом ощущении присутствия прошлого мы погружались в мир, где человек был не просто человеком, а частью чего-то большего, частью великой истории, которая не имеет границы времени.

Виктор за рулем чувствовал себя в своей стихии. Он владел этим громоздким автомобилем с такой легкостью, словно это был не монстр из стали, а лошадь, которая откликалась на каждое его желание.

И вот, по мере того как мы углублялись в ландшафт, Виктор то и дело включал различную музыку, раскрываясь с совершенно иной стороны, как личность и азартный меломан.

Сначала была классика — Моцарт, Бах, Бетховен. Виктор подпевал вполголоса на свой мотив, пусть его голос и звучал грубовато, но в нем была определенная мелодичность. Затем были джазовые композиции, с быстрым темпом и яркими импровизациями. Виктор стучал по рулю, уже более удачно попадая в ритм, его тело словно танцевало в такт музыке.

И, наконец, Виктор включил кассету с песнями на лехитском языке, старые народные мелодии. И это не просто песни, а целая история народа, записанная сквозь века и переданная в музыке. Они звучали просто, но в них имелась глубокая душа, душа простых людей, которые жили и любили на этих землях веками.

Виктор пел их с особой интонацией, с нежным трепетом и уважением. Его голос пусть и грубоватый, но в нем имелась определенная мелодичность, которая сочеталась с мелодией песен и создавала особую атмосферу. В его глазах блестели искры ностальгии и грусти. И он явно вспоминал о своем детстве, о своей семье, о своей родине. В этих песнях имелось что-то очень личное, что-то, что задевало за живое.

Он пел про любовь, про смерть, про жизнь в поле, про счастливое детство, про грустные прощания, про веру и надежду. Он пел про всё то, что делало жизнь человека наполненной смыслом. И в этих песнях мелькала определенная грусть, грусть о прошедшем времени, о том, что уже не вернуть. Но в них также пусть и немного, но всё же имелась надежда, надежда на лучшее будущее, надежда на то, что жизнь продолжается, и она будет наполнена любовью и счастьем. А не этим всем тем, что мы имеем сейчас...

И я всё же признаюсь, но меня подкупало это превращение. Виктор, который еще недавно являлся абсолютной загадкой, окутанной тайной и непредсказуемостью, внезапно раскрылся передо мной с другой стороны. Ведь он не только могущественный маг, но и человек с чувствами, памятью и ностальгией.

Но ведь если у него есть человеческие слабости, значит, и договориться можно. В этом была определенная логика. И если он не идеальный «сверхчеловек» по книге классика, а просто человек, то и у него могут быть сомнения, страхи, желания.

И вот я уже не боялся его силы, а начал видеть в нем кого-то близкого, кого-то, с кем можно поговорить по душам, кого-то, с кем можно поделиться своими мыслями и чувствами. Ну и это доказывает, что он человек. Человек же? В этом была некая грусть. Ведь если он человек, то он также уязвим, он также может потерять все, что у него есть.

Вновь задумчиво смотрю на него, пока он жадно затягивается папиросой и меняет кассету в магнитофоне на новую. Его руки движутся автоматически, словно выполняя ритуал, который он повторял не одну тысячу раз. Вдыхает дым, закрывая глаза, и в этом действии есть определенная меланхолия, будто он пытается удержать что-то ускользающее, что-то дорогое. Миг, и выдыхает кольца дыма, которые растворяются в воздухе, словно его мысли, которые тоже ускользают от него.

И вот он меняет кассету в магнитофоне на новую. Это не просто кассета, а часть его жизни, часть его памяти. Он бережно кладет ее в специальный футляр, словно прощаясь с чем-то дорогим и знакомым. В этом действии также имелась некая грусть, как будто он прощался с чем-то дорогим и знакомым. Возможно, так он прощался с прошлым, с чем-то, что уже не вернуть.

Миг, и он вставляет новую кассету, и в салоне звучит новая мелодия. Она уже не так печальна, как предыдущая, но в ней тоже есть определенная меланхолия, словно он все еще не может отпустить прошлого, не может оставить его позади.

И вот я снова смотрю на него, на его лицо, на которое бросают тень мысли, которые его мучают. И я понимаю, что он не просто едет в Тигенхоф, он едет к себе, к своим корням, к своему прошлому. И зачем-то решил приоткрыть эту самую «форточку» ностальгии и для меня. Ну или он и правда хочет просто угостить меня лучшим в окрестностях кофе, хотя и непонятно, зачем ехать в такую-то даль? Кофе и правда стоит того? Как он там говорил? Чёрт, забыл. Ну ладно, посмотрим, насколько он хорош. С другой стороны, возможно, важен не столько сам «кофе», как путь до него, и вот это уже имеет свой смысл, пусть и немного сакральный, но кому какое дело, раз позади такие сказочные виды и красота?

Пара минут, и, наконец-то, показался Тигенхоф, встречающий мой взгляд крышами старых домов, которые выглядели как пряничные домики из старых сказок. Но чем ближе мы приближались, тем более разноцветные становились домики, с небольшими окошками, из которых смотрели на мир уютные огни лучин и ламп.

А в центре всего этого чудесного поселения величественно возвышалась ратуша в готическом стиле. Ее высокий шпиль, устремленный в небо, словно маяк святости и чистоты, в то же время ожившей легендой. Он создавал ощущение некой мистической атмосферы, что охраняла этот город от злых сил и отражала душу прошлого.

Ратуша и правда прекрасна, спору нет. Ее каменные стены испещрены резными орнаментами, а высокие арки создавали ощущение величия и могущества. Она будто соткана из сказок и легенд, из историй о рыцарях и принцессах, героях и, конечно же, драконах, как я мог позабыть о такой сказочной «мелочи». Драконья символика встречалась здесь повсеместно, как у фанатиков какого-то культа, и вот это уже настораживало. Но я всё ещё оставался завороженным красотой этого города и почувствовал некую волну умиротворения.

Однако глаз все продолжал и продолжал цепляться за детали. Словно в сказке, где каждый предмет имеет свой скрытый смысл, в Тигенхофе каждая деталь вызывала у меня не просто интерес, а определенное беспокойство. И это имело место быть, ибо чуйка практически вопила о том что здесь что-то не так.

То крыша походила на голову ящера, а ее изгибы и контуры напоминали череп мифического существа. То колодец имел характерные крылья, будто вот-вот готов взлететь в небо. А люди носили весьма и весьма странные украшения, которые имели какой-то налёт «лёгкого» драконьего стиля. И это не просто украшения, а символы, которые говорят о связи этих людей с «чем-то».

И вот тут моя паранойя уже забила в набат. Я почувствовал, как по спине пробежал холодный ручей, а в жилах застучала кровь. Будто я оказался в фильме ужасов, где все не так, как кажется на первый взгляд. Но я все еще хотел свой кофе! Ведь он определенно стоит всех этих усилий? Я вспомнил слова Виктора, которые звучали так уверенно и заманчиво. «Лучший кофе в регионе». Задумчиво посмотрел на Виктора, который сидел рядом со мной, и увидел в его глазах озорной блеск. Словно он знал о моих сомнениях и улыбался им, ожидая реакции на этот чёртов кофе.

— Не волнуйся, — прошептал он, читая мои мысли. — Здесь нет ничего страшного. Просто местные люди немного другие. А кофе — он действительно стоит всех наших усилий.

И знаете, что? А я поверил ему.

— Мастер Крид! — радостно закричал какой-то старик, как только мы покинули салон машины, припарковав её у главной площади. — Давно вас не видел, вы, как всегда, выглядите просто фантастически. — заулыбался незнакомец, будто видя старого товарища или давно потерянного родственника.

Старик стоял около кафе, словно живой символ этого города. Худой и высокий, с седой бородкой, которая спускалась ему до груди. Его глаза на диво оставались яркими и живыми, словно два блестящих рубина, а на лице легла сеть морщин, будто карта жизни, которую он прожил. Незнакомец носил скромный костюм-тройку темно-синего цвета, что изысканно пошит из дорогих материалов и при этом отлично сидел на нем, будто влитой. Но явно не нов, пусть и отлично сохранился, но было видно, что о нем заботились с особой тщательностью.

В руках же он держал трость с рукоятью в виде ворона, стилизованной под латинскую литеру «V». Ворон, что мастерски изготовлен из черного дерева, а его глаза инкрустированы красными камешками, крылья же, напротив, расправлены в полёте, словно готовые взлететь. Эта трость являлась не просто опорой для старика, а символом его прошлого, его жизни и силы. В ней явно имелось что-то мистическое, что-то, что заставляло задуматься о тайнах, которые он нес в себе. Литера «V», которая оставалась в центре рукояти, словно была подсказкой, подсказкой о его имени.

— А вот ты изменился за эти тридцать лет, Микаэль. Надеюсь, угостишь своим легендарным кофе? А то, как видишь, я не один и уже успел нахвалить ваш кофе выше всяких похвал, так что он как минимум должен быть божественного уровня! — Виктор неожиданно тепло улыбнулся, по-медвежьи обняв старика. — И да, я привез обещанный много лун назад пепел дракона. Так что пришло время будить вашу жрицу. Тот час наконец-то настал. Ибо пришла эпоха перемен, и даже не знают, что те принесут нам с тем ветром, что сами призвали... — неожиданно зловеще произнёс шеф, и мне почему-то тут же захотелось вернуться в резко ставшую такой уютной машину, но поманил меня тут же рукой, и я не мог ослушаться начальства, ибо чинопочитание и прочая ересь, ну и опять же кофе!

— Друзья мастера Крида — мои друзья! — старик в тон шефа неожиданно хищно улыбнулся и, наконец-то заметив меня, с грацией старого аристократа поклонился, словно признавая равного, и вот это было для меня даже в ещё большую новинку, чем как-то там дракон.