Гиперион восхождение

Глава 14

Дорога домой всегда сладка своим послевкусием.

***

Крид, с виду хмурый и молчаливый, словно старая крепость, оказался неожиданно терпеливым учителем. Он объяснял основы управления монстром, как опытный капитан — азбуку мореплавания юному матросу. Руки Крида, грубые и всё ещё покрытые шрамами после недавнего ритуала, ловко перебирали рычаги, как оркестровый дирижер — инструменты.

Я, впитывая его инструкции, постепенно чувствовал, как мое тело входит в ритм с огромной машиной. Каждый рывок рычага, каждое нажатие на педали — все становилось прозрачным, понятным. Дорога к Данцигу пролетела вмиг. Не было ни единого проблемного участка, ни единой поломки. Гидравлический усилитель руля по понятным отсутствует, но мои руки уже привыкли к тяжести руля, словно стальной штанге. В каждой крутке я чувствовал не только железо, но и всю мощь машины, всю ее неукротимую энергию. Я чувствовал себя не просто водителем, а ее частью.

Данциг встретил нас мощным ветром и пронзительным холодом. Я оставил стального монстра на берегу, в тени старой крепости, и пошел в город, а Крид с «богиней» поехал дальше. В моих мыслях все еще гудел мотор, в моих руках еще чувствовалась тяжесть руля. Я был усталым, но счастливым, как после тяжелой, но победной битвы.

Город встретил меня тишиной, как старый хранитель тайны, закрывший двери перед незваным гостем. Улицы, обычно кипящие жизнью, были пусты. Лишь ветер шелестел сухими листьями в древних каштанах, словно шептал немую песню о том, что произошло.

Видимо, встреча с драконом местным оказалась не по вкусу. Но меня это уже не удивляло. Что демоны, что драконы — всё стало обыденностью, повседневностью. Я вижу их так же часто, как и обычных людей. Неудивительно, что мои эмоции притупились. Как известно, человек привыкает ко всему. А уж к добру или худу — совсем другой вопрос, скорее риторический.

С ощущением странного отчуждения я шел по пустым улицам. Дома выглядели так же печально, как и все вокруг. Их стены, словно покрытые паутиной, казались уставшими от времени и печали. Я, сам того не заметив, вернулся в участок двадцать восьмого отдела. Он встретил меня тем же холодом и бесстрастностью, что и город.

Вышел из участка, как будто из темного подвала на площадь. Пустота города усилилась, будто город сам погрузился в дрёму после драконьего визита. Дома стояли закрытыми, оконные проемы казались пусты, как глазницы мертвецов. Я пошел вдоль берега, вдыхая соленый воздух. Ветер дул с моря, с огромной силой и свободой, и я чувствовал, как он вымывает из моей головы всё лишнее, всё то, что просто бессмысленно и ненужно. Я ощущал себя легким, словно перо, парящее над землей.

Но в этой легкости скрывалась и пустота. Я понял, что без памяти я — ничто. Лишь пустой сосуд, в который ничего не положили. Я лишен истории, лишен опыта, лишен личности. В этом море забвения я увидел свою жизнь. Я увидел все те события. Все те встречи. Всех тех людей, которые сделали меня тем, кто я есть. Я понял, что память — это не просто набор воспоминаний. Это вся моя жизнь, мой опыт, моя суть.

Я — не начинка для гробов. Я — живой человек, состоящий из памяти, из воспоминаний, из эмоций. Я — это всё, что со мной произошло. И только тогда, когда я принял это, я снова почувствовал себя цельным, полным жизни.

Но почему на душе так пусто и холодно? Словно в грудь вставили кусок льда, и он постепенно распространяется по всем внутренним органам. Пальцы немели, но я все еще шел вперед, словно зомби, запрограммированный на движение только вперёд. В голове вертелись разные мысли, но они были тусклыми, безжизненными, как бледные отражения в замерзшем озере.

С одной стороны, я был одет совершенно не по погоде. И она не способна справиться с пронизывающим холодом, что шел с моря. Ветер пробирал до костей, словно хотел проникнуть внутрь и заморозить меня изнутри. Но это был не просто физический холод. Внутри меня было еще хуже. Внутренний огонь, который раньше грел меня, погас. Он угас от усталости, от бесконечных сражений, от груза ответственности.

И я понимал, что одежда — это не главное, пусть и важное. Она могла защитить меня от холода снаружи, но не от холода внутри. И этот холод был опаснее, ибо мог погасить во мне всё — надежду, веру, желание жить.

Я шел дальше, погруженный в свои мысли. Я чувствовал, как холод проникает все глубже, как он постепенно замораживает меня изнутри. Но я не мог остановиться. Я должен был идти вперед, хотя бы для того, чтобы не замерзнуть совсем. Ну и так было проще думать и одновременно с этим не думать о лишнем.

Холод пробирал меня насквозь, как невидимая змея, проползающая по жилам. Он не был ограничен только кожей, он проникал в самую глубину моей сущности, задевая не только тело, но и душу. Это холод отчаяния, холод безнадежности, холод бессмысленности. Он охватывал меня целиком, отнимая силы, туша волю к жизни. Каждый вдох казался холодным, каждая мысль — тусклой, каждое движение — медленным и тяжелым.

И я чувствовал, как он замораживает мои эмоции, оставляя только пустоту. Я не мог ни радоваться, ни грустить, ни страдать. Я был заморожен изнутри, превращен в бесчувственную ледяную скульптуру. Холод расползался по моему телу, словно чернила по бумаге. Он замораживал мои пальцы, делая их непослушными, он охватывал мои мышцы, делая их тяжелыми и неподвижными. Я чувствовал, как он проникает в мой костный мозг и просто разум, делая мои мысли медленными и тусклыми. В этом холоде не было ни утешения, ни надежды. Он будто неизбежная смерть, которая медленно, но верно приближается к тебе, отнимая понемногу все то, что делает тебя человеком.

И это ужасно. Ибо не столько смерть страшила, сколько потеря остатков себя. Да что есть эти остатки? Рефлексия, застрявшая в замкнутом круге, повторяющая одно и то же, как заедающая пластинка? Ностальгия, горькая и неумолимая, как ядовитый цветок, красотой своей манящий, но в отраве своей убивающий? Память о близких, что стирается с каждым годом, словно ластиком по бумаге, оставляя лишь бледные пятна?

Что остаётся в конечном итоге? Что способно согреть, когда тебе так холодно? Одиноко? И так грустно на сердце и пусто в душе? Даже кошки уже не скребут, а лишь что-то неприятно пованивает и разносит этот «душок» по всему организму, отравляя как тело, так и оставшиеся мысли.

Остановился на мосту, глядя на темные волны моря, что словно поглощали все окружающее, унося с собой и мои мысли. В их глубине я вижу свою жизнь, свою пустоту. Я ощущал, как холод забирается все глубже, охватывая меня целиком, словно гигантский моллюск, втянувший меня в свою раковину. Один в этом холодном мире, один в этой пустоте.

И вдруг из глубины моих мыслей всплыло воспоминание. Я вспомнил свою мать. Ее теплые руки, ее добрый взгляд, ее ласковый голос. Я вспомнил, как она всегда говорила: «Не бойся, мой дорогой. Все будет хорошо. Ты не один. Я всегда с тобой».

И в этом воспоминании я нашел тепло. Тепло, что согрело мою душу, тепло, что отогнало холод, тепло, что дало мне силы идти дальше. Я понял, что, хоть она и ушла, ее любовь осталась со мной. Она живет в моей памяти, она живет в моем сердце, она живет во мне. И это тепло — единственное, что может согреть меня в этом холодном мире. Это тепло — моя надежда, мой путеводитель, мой свет в темноте.

И неважно, что воспоминание такое блеклое и почти погасшее, будто свеча, угасающая в темноте. Кажется, что я сам все это придумал. И что это лишь фантазия, бегство от реальности. Но даже такая «сладкая» ложь будет приятной патокой, заполняющей трещины на моем сердце. И я жадно вцепился в эту иллюзию, как в спасательный круг, брошенный в бурное море. Она давала мне тепло. Надежду. Силу продолжать жить.

И я понял, что мы — это то, во что мы верим. Мы создаем свой мир из мыслей, из эмоций, из воспоминаний. И если мы верим в счастье, то оно будет с нами. Я улыбнулся. Да, возможно, это иллюзия, но она давала мне тепло. А что может быть важнее тепла в этом холодном мире? И я пошел дальше, уже не такой печальный и не такой уставший, как миг назад. В моей душе затеплился огонек, и он медленно, но верно распространялся, отгоняя холод и пустоту.

Я продолжал бродить по улочкам Данцига, наслаждаясь легким ветром и свежестью, идущей со стороны моря. Город был пуст, но в этой пустоте я чувствовал свободу, свободу от ожидания, свободу от тревоги, свободу от того, что меня мучило.

В этой свободе я почувствовал себя снова живым. Я ощутил, как тепло распространяется по моему телу, как оно растапливает весь лед сомнений, который сковал мою душу. Я остановился перед старым домом с темными окнами, словно пустые глазницы. Посмотрел на него и увидел в нем не пустоту, а историю. Я увидел всех тех людей, которые жили в нём. События, которые происходили в его стенах. Осознал глубинную суть. И я понял, что жизнь — это не только счастье, но и печаль, страх и такая всепожирающая боль. Но все это делает нас тем, кто мы есть. Все это — наша история, наша память, наша жизнь.

Выйдя на одну из центральных улочек Данцига, я словно вынырнул из глубины холодного моря на поверхность теплой жизни. Город встретил меня не тишиной, а шумом. Звуки смеха, беседы, шум машин — все это создавало своеобразный оркестр, который не давал забыть, что жизнь продолжается.

Но первым, что я уловил, был запах свежей выпечки. Он был таким же сильным, как и всегда, и казалось, что пропитался в саму атмосферу города, становясь его неотъемлемой частью. Я уже и не помнил, когда в последний раз чувствовал этот уютный, домашний аромат. А, нет, помню...

Смесь с ароматом фастфуда и кофе создавала притягательную мелодию запахов, которая будоражила воображение. Я чувствовал, как в моих ноздрях танцуют ароматы жареного мяса, сладких булочек, терпкого кофе — все это создавало картину жизни, полной вкуса и радости.

Я представил себе сочный гамбургер с румяной котлетой и растопленным сыром, пахнущий жареной картошкой и свежим салатом. А затем я увидел перед собой кружку горячего кофе с густой пенкой, аромат которого заполнял все мои вкусовые рецепторы. И я почувствовал сладкий «вкус» свежеиспеченного круассана с корицей, что рассыпался в руках, оставляя на пальцах сладкие крошки.

В этом концерте запахов я уже не чувствовал холода, который окутывал меня всего несколько минут назад. Он растаял, словно снег под теплой рукой. И я пошел дальше, вдохновленный жизнью, что пахла так аппетитно и заманчиво. Город уже не казался мне пустым. Он был наполнен жизнью, он дышал, он пах, он жил. И в этом мире запахов я почувствовал себя снова человеком.

Я вдохнул глубоко, позволив себе насладиться этим моментом. Забыть о холоде, о пустоте, о печали. Забыть о всех бедах мира, которые казались такими далекими и незначительными в этом мире ароматов.

На душе снова стало тепло. Чертовски легко, словно сбросил с плеч тяжелый груз, который носил все это время. Иллюзия счастья от запахов кофе и выпечки была сильнее любой печали. Я вновь остановился перед одной из кафешек, что стояли на улице, и принюхался. Я чувствовал аромат только что смолотого кофе, горячего шоколада и свежих булочек с корицей. И я улыбнулся.

Эта кафешка выглядела так же, как и все остальные — небольшая, уютная, с деревянными столиками и стульями. Но в ней было что-то особенное, что-то, что притягивало меня, как магнит. Я подошел ближе и увидел за стеклом маленькую пекарню. Там, за стеклом, стояла женщина в белом фартуке и с мучной пудрой на щеках. Она ловко формировала из теста круглые булочки, а ее руки двигались с такой грацией, словно она танцует свой собственный танец.

В пекарне пахло тестом, сахаром и ванилью. Ароматы перемешались с запахом кофе, который варился в кофейнике на плите. Я вдохнул глубоко, позволив себе насладиться этой атмосферой. Я чувствовал, как тепло распространяется по моей душе, как оно отгоняет холод, который окутывал меня все это время.

Заметив мой голодный взгляд, сердобольная женщина вынесла одну из горячих булочек. Она была круглой, румяной, с золотистой корочкой и сладким запахом корицы. Она выглядела так аппетитно, что у меня слюнки потекли. Женщина с улыбкой подала мне булочку, будто дарила не просто еду, а часть своей души. В ее глазах я увидел доброту и сочувствие, которые согрели меня больше, чем вся выпечка в мире.

И почему это так растрогало меня, что я улыбнулся и поклонился в пояс? Потому что это была не просто булочка, это был жест доброты, жест внимания, жест сочувствия. И в этом жесте я увидел свет и простую доброту, которые так необходимы мне в этот момент.

Я чувствовал себя неловко, но в то же время — счастливо. Я понял, что нужно уметь быть благодарным, как минимум. За тепло, за доброту, за внимание, за простое человеческое сочувствие.

Ведь счастье, чёрт его дери, в мелочах. В запахе кофе, во вкусе выпечки, в тепле солнца, в шуме моря. В мелочах, которые мы часто не замечаем, зацикливаясь на чем-то большом и важном. Я вспомнил себя несколько часов назад, когда бродил по пустым улицам Данцига. Тогда я был охвачен печалью, душевным холодом. Ведь я не замечал ничего вокруг, был погружен в свои мысли и беды.Но сейчас я чувствовал себя живым, я видел мир во всех его красках. Слышал шум моря, что билось о берег, я видел солнце, что пробивалось сквозь тучи, и чувствовал ветер, что щекотал мою кожу. И я понял, что все это время я просто не замечал мелочей. Я был слишком занят тем, чтобы быть несчастным, слишком занят тем, чтобы думать о большом и важном.

Но счастье не в большом, а в таких мелочах. В том, что окружает нас каждый день. В простых радостях, которые мы так часто не замечаем.

Когда-то давно я услышал эти слова: «Смейся, и весь мир будет смеяться с тобой, плачь, и будешь один!». И стоит заметить, что есть в них рациональное зерно.

Жадно откусив булочку, я ощутил, как тепло распространяется по всему телу, словно волна счастья. Нежное тесто с корицей растаяло во рту, оставляя на языке сладкий вкус и ароматное послевкусие. Я закрыл глаза и вдохнул глубоко, позволив себе насладиться этим моментом.

— Спасибо, мадам, за щедрость! — произнес я, с благодарностью глядя на женщину. Ее улыбка была теплее, чем самая горячая булочка в мире. В нее было вложено столько доброты и тепла, что я почувствовал себя настоящим человеком.

Я заулыбался еще шире, будто кот, что только что отправил в свой живот вкусную рыбку. И не мог с собой ничего поделать. Эта булочка, эта улыбка, эта теплота — все это заполнило меня счастьем. Я съел булочку в два укуса, наслаждаясь каждым кусочком. И почувствовал, как мои мысли становятся яснее и более светлыми, а затем и как холод отступает, уступая место теплу и радости.

— Да, салага, совсем тебя старшие голодом заморили, — неизвестно откуда появилась Витория, словно вынырнула из самой атмосферы города, пропитанной запахами кофе и выпечки.

Ее появление было неожиданным, как вспышка молнии в ясное небо. Она стояла перед кафешкой в строгом джинсовом костюме, что подчеркивал ее стройные ноги и изящные изгибы. Туфли на высокой шпильке стучали по мостовой, издавая ритмичный звук, что добавлял еще больше динамики ее образу. Стильная белоснежная шинель создавала образ снежной королевы, подчеркивая ее аристократичную стать и изысканные формы.

Витория была красива и неотразима, как, впрочем, и всегда. Ее глаза — яркие и будто отражающие глубину тайны — были прикованы ко мне, заставляя меня чувствовать себя под ее внимательным взглядом. Она не была из тех женщин, которые скрывают свою красоту. Наоборот, она ее демонстрировала, как драгоценный камень, что хочет быть в центре внимания.

— Чем занимался? — показательно равнодушно интересуется девушка. Ее глаза, яркие глаза, как две блестящие жемчужины, всё так же прикованы ко мне. В них не было ни удивления, ни интереса, лишь холодная отстраненность.

— Охота на драконов, пленение высших вампиров, оживление древних богов и просто кофе... Как видишь, с вкусной булочкой. Еще раз спасибо, — поблагодарил я сердобольную женщину. Она улыбнулась в ответ, как истинное солнце, пробивающееся сквозь тучи. Ее улыбка казалась ещё теплее, чем самая горячая булочка в мире.

— Крид? — только и спросила она. Ее голос был холодным, словно ветер с моря, но в нем была определенная мелодия чувств, что заставляла меня чувствовать себя более задумчиво в попытке понять ее.

— Крид, — устало отвечаю ей в тон, словно это и было объяснением всего того, что было со мной за прошедшее время. Я чувствовал себя уставшим, словно меня выжали, как губку, оставив лишь пустоту. Но теперь это всё было уже позади, и без компании шефа я более чем уверен, что ничего странного более не случится.

Витория всё также смотрела на меня, ее взгляд был непроницаемым, будто она пыталась прочитать мои мысли. Но я не хотел, чтобы она их видела. Я не хотел, чтобы она узнала, как я устал, как я одинок и как я хочу просто забыться.

И тут, как назло, что-то взорвалось в паре кварталов от нас. Грохот прокатился по городу, заставляя дрожать стены кафешки. Люди в панике выбегали на улицу, крича. Затем у самой крыши ратуши был активирован маяк с просьбой о помощи. Его сиреневый свет устремлялся в самое небо, словно сигнал SOS, брошенный в бездну. Меня тут же прошиб озноб. Неужели опять? Да сколько можно?

Вслед за взрывом послышалась вспышка открывающегося портала. Он был огромным, словно черная дыра, что распахнулась посреди центральной площади. Из него повалил дым, а затем в свет вырвались демоны.

Они шли маршем, закованные в чародейскую сталь с головы до пят, словно роботы-убийцы, вышедшие из кошмарного сна. Их броня сверкала в солнечных лучах, отражая окружающий мир, делая их еще более угрожающими. На их лицах не было ни страха, ни сомнения, лишь холодная жестокость и жажда крови.

Наиболее из них выделялся двухметровый крепыш со штандартом пятого легиона. Он был одет в черную броню, на которой красовался череп с перекрещенными костями. На его голове был шлем с двумя острыми рогами, как у носорога, что добавляли ему зловещего вида. Он держал в руках штандарт с изображением пятого легиона и звонко что-то орал, словно воин, который ведет свою армию в битву.

— Дамы и господа, это полномасштабное вторжение! — радостно произнес он, заколов острием штандарта какого-то стража в форме. Ему не было дела до паники людей. Он был счастлив и готов к битве, и готов проливать кровь.

— Значит, тебя уже и правда ничем не удивить? — нервно интересуется Ви у меня.

— Это мой обычный четверг... — так же неловко улыбаюсь в ответ.

— Сожгите здесь всё! — продолжал распыляться демон со штандартом.