Глаза изо льда

Глава 15 Его девушка

Он взглянул на неё после того, как молчание растянулось на несколько секунд.

Сделав это, он вздрогнул.

Уинтер не смотрела на него.

Она смотрела на плиточный пол, куда он бросил пустые пакеты из-под крови. Её челюсти сжались, глаза слишком ярко блестели.

— Я всё уберу, — сказал он.

Она покачала головой, но хмурое выражение никуда не ушло.

— Сколько ты выпил?

Ник проследил за её взглядом и снова уставился на плитку.

— Даже не знаю. Десять?

Она посмотрела на него, продолжая хмуриться.

— Ты хочешь ещё?

— Нет, — он покачал головой и кивнул подбородком в сторону переносного холодильника. — Там ещё есть. Я не выпил их все, — помедлив в ответ на её молчание, он откашлялся. — А можно мне принять душ?

Она моргнула, глядя на него.

— Конечно, — ответила она так, будто была сбита с толку его вопросом. — Тебе нужна твоя одежда? Я всё постирала, — добавила она, вероятно, заметив смущение на его лице. — Куда мне тягаться с твоей выносливостью в затяжном сне.

Хмуро глядя на кровать, она добавила:

— …Мне также надо сменить постельное бельё, раз уж ты встал.

Ник решительно покачал головой.

— Я всё это сделаю. Только позволь мне сначала принять душ…

— Тебе нужна компания? — поинтересовалась она. — В душе?

Он помедлил.

Впервые он по-настоящему посмотрел на Уинтер.

Он и не осознавал, что избегал этого, пока не перевёл на неё взгляд.

Сначала он сосредоточился на её одежде, на тёмных брюках, обтягивающем сине-зелёном топе, подходившем к её глазам, на её босых ногах, длинных тёмных волосах с цветными прядями. Он перевёл взгляд на её лицо, высокие угловатые скулы, заострённый подбородок, эти губы…

— Это плохая идея, — неохотно ответил он.

Она пристально посмотрела на него.

— Что? — переспросила она.

Услышав резкость в этом слове, он поморщился, жалея, что не промолчал.

В то же время он не знал, что ещё сказать.

— Давай я сначала приму душ, — сказал он после паузы. — Дай мне… собраться с мыслями, Уинтер. Я хочу поговорить с тобой. Я хочу поговорить с тобой, но не смогу это сделать, если в первый раз мы оба будем голыми, а я всё время буду думать о…

Он умолк.

Осознав, что снова избегает её взгляда, он поднял глаза и встретился с ней взглядом.

— Ладно? — спросил он, когда она не ответила.

Глядя на неё, он почувствовал, как его раздражение усилилось от осознания, что он ни капли не понимает, как она отреагировала на сказанное им.

Он боялся, что обидел её.

Глядя на неё, он становился всё более параноидальным, думая, что обидел её.

— Уинтер, — сказал он. — Прости меня.

Она покачала головой.

Теперь она избегала его взгляда.

Она подошла к двери в другом конце комнаты.

Только тогда Нику пришло в голову, что вторая дверь, та, что рядом с занавешенным окном, должна вести в ванную.

Уинтер открыла дверь и скрылась внутри.

Ник сидел и ждал, чувствуя себя всё более неловко, пока оглядывал комнату. До него снова дошло, что он действительно провёл здесь две недели. Две недели она будила его, чтобы покормить. Две недели он монополизировал её постель. Две недели, в течение которых она должна была ходить на работу, принимать душ, как-то мириться с полумёртвым вампиром в своей постели.

Наверное, в комнате воняло.

Наверное, от него воняло.

Всё, что он мог чувствовать — это её запах, запах мешков с кровью, запах самого себя…

Интересно, подумал он, насколько по-другому пахли бы он и эта комната, если бы он только что вошёл сюда, по сравнению с тем, когда ему пришлось несколько недель мариноваться в том, во что он превратил её личное пространство. Он подозревал, что испытывал бы ещё большую паранойю, если бы впервые почувствовал эти запахи, а не пребывал в них на протяжении нескольких дней, то приходя в сознание, то отключаясь.

Его чувство вины усилилось, когда она снова открыла дверь ванной, и он ощутил запах цветов, мыла, шампуня, средства для чистки плитки, тёплой воды.

Там определённо было чище, чем здесь.

— Уинтер… — начал он, и его голос зазвучал мягче и глубже.

Она перебила его.

— …Хорошо, — сказала она, всё ещё не встречаясь с ним взглядом. — Там есть чистые полотенца. Я вытащила несколько штук из шкафа. Синие. Но если тебе нужно больше, то в запасе есть ещё. У меня есть шампунь. Кондиционер. Скраб. Мыло. Если тебе понадобится что-то, чего там нет, дай мне знать.

Ник следил за ней глазами, пока она пересекала комнату.

Он проследил её путь к двери.

Он поколебался, раздумывая, стоит ли заговорить, но она уже вышла в коридор.

Она закрыла за собой дверь, и было уже слишком поздно.

Только когда дверь за ней со щелчком захлопнулась, Ник сообразил: она ушла, чтобы ему не пришлось вставать перед ней голым.

Слегка нахмурившись, в основном в адрес себя самого, он ещё немного посидел.

Затем он откинул одеяло и поднялся на ноги.

Он встал слишком быстро и замер, охваченный столь сильным головокружением, что несколько секунд не мог пошевелиться, не упав. Он стоял неподвижно, ожидая, когда это пройдёт.

Когда всё пришло в норму, он зашагал, двигаясь осторожно, направляясь к открытой двери ванной. Его мышцы и кости казались одеревеневшими, не совсем слабыми, но странно механическими, как будто они слишком долго пребывали в одной и той же позе.

Двигаться было приятно.

Он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы расслабиться в движении, когда достиг двери ванной комнаты. Он начал неторопливо и методично разминать конечности, поворачивать шею, голову, плечи, запястья, сжимать и разжимать ладони, поигрывая и прорабатывая некоторые суставы своего неиспользуемого тела.

Он вошёл в ванную и огляделся.

Зелёная плитка. Длинное зеркало. Две раковины.

Он уставился на две раковины.

Интересно, жила ли она здесь когда-нибудь с кем-нибудь ещё?

Эта мысль вызвала прилив жара, жёсткий импульс собственничества, который на короткое время уничтожил его рациональный разум. Этот жар достиг его лица и челюстей, сжимая горло, причиняя боль в груди. Жар был настолько сильным, что его клыки удлинились, и он стиснул задние коренные зубы.

— Бл*дь, — сказал он, заставляя себя сдержаться.

Он посмотрел на стеклянную душевую кабину перед собой, затем повернул голову и уставился на гигантскую ванну на когтистых лапах справа от себя. Это вызвало очередной приступ собственничества, и ещё больше убедило его, что он, бл*дь, рехнулся.

— Бл*дь, — повторил он, проводя рукой по волосам.

Он взглянул на себя в зеркало.

У него на шее была кровь.

Он пролил кровь на свою грёбаную шею.

Неужели он так разговаривал с Тай?

Наверняка.

Он выглядел безумно бледным, даже для того, кем являлся.

Его волосы казались длиннее — волосы на голове, конечно.

Одним из странных побочных эффектов превращения в вампира стало то, что ему больше не нужно бриться. У него больше не росли волосы на лице. Он встречал несколько вампиров с бородами, так что знал, что это не универсальное явление, но быть вампиром для Ника означало иметь лицо двадцати с небольшим лет, только лучше, чем то, каким оно было при человеческой жизни, и полностью выбритое… не говоря уже о коже на шесть оттенков бледнее в сравнении с его обычным тоном. В свои двадцать он был смуглым, и не только из-за сёрфинга — даже не из-за того, что во время службы в армии он служил в основном в охеренно жарких местах, где солнце било в лицо.

Он до сих пор иногда удивлялся, как молодо он выглядит в зеркале.

Ему было сорок четыре, когда его обратили.

Он знал, какой была его внешность, когда он выглядел старше, чем сейчас.

Интересно, как он выглядит в глазах Уинтер?

Выбросив это из головы, он пошёл в душ, снова размахивая руками, проверяя свои суставы, мышцы, даже податливость кожи, учитывая, насколько обезвоженным он чувствовал себя, когда впервые проснулся.

Он был сам не свой, но он возвращался.

Он возвращался.

Он будет готов, когда вернётся на ринг.

***

Некоторое время спустя он вышел из ванной.

Он не знал, как долго там пробыл.

Ему казалось, что он находился там несколько часов.

Когда он наконец-то выбрался из душа, вся ванная превратилась в одно гигантское облако пара… и он мог бы оставаться там ещё пару часов.

Он никогда не думал, что душ может быть таким чертовски божественным.

В любом случае, после превращения в вампира душ стал ещё более приятным.

Его вампирские чувства любили это; его сверхчувствительная кожа любила это. Его вампирские уши даже любили этот звук, а его вампирское обоняние любило этот запах. Возможно, это отчасти из-за того, что он всё больше любил всё тёплое и чувственное, учитывая, что тело вампира в основном было холодным и твёрдым.

Он заставил себя выйти из-за Уинтер.

Он трижды вымыл голову.

Он поскрёб всё своё тело.

Он стоял под горячей водой до тех пор, пока не перестал думать о том, что она там, снаружи, ждёт, когда он выйдет. Он слышал её в соседней комнате своими вампирскими ушами. Он слегка нахмурился, когда понял, что она, вероятно, прибирается, несмотря на то, что он ей сказал.

Его подозрения подтвердились, когда он наконец-то выключил воду, обернул полотенце вокруг талии и вышел из ванной.

Комнату было не узнать.

Шторы оказались раздвинутыми, и Ник впервые осознал, что там есть балкон, а не просто большое окно, как он подумал в первую ночь. Она распахнула балконные двери, наполнив комнату воздухом и светом снаружи. Он почувствовал запах деревьев, травы, слабый аромат барбекю, вероятно, от кого-то из её соседей по улице.

Солнце уже клонилось к закату.

Насколько Ник мог судить, было около пяти часов.

Может быть, даже половина шестого.

Она сменила постельное бельё.

Старое было чисто белым. Нынешнее было бледно-голубым и бледно-зелёным, как те подушки, с которыми играла Тай.

На белом кафельном полу не осталось ни одного пакета с кровью.

Она убрала маленький холодильник и нагреватель.

Бл*дь. Похоже, она вымыла пол.

Он огляделся, немного озадаченный тем, как много она сделала, пока он был в душе. Когда она снова появилась в дверях, он посмотрел на неё, и в его голосе прозвучало недоумение.

— Сколько я там пробыл? — сказал он.

На её лице промелькнуло удивление.

Она проследила за его взглядом, осматривающим комнату.

Затем она, казалось, поняла, что он имел в виду, почему он спросил, и рассмеялась.

— Довольно долго, — призналась она, скривив губы. — Честно говоря, я умирала от желания сделать всё это, поэтому работала быстро. Не знаю, упоминала ли я об этом раньше, но я вроде как помешана на чистоте, — она помолчала, всматриваясь в его глаза. — Ты чувствуешь себя лучше?

Он молча кивнул.

— Невероятно лучше.

Он осторожно изучал её лицо.

— Ты злишься на меня? — спросил он.

Воцарилось молчание.

Затем она снова нахмурилась, заставив его немедленно пожалеть о своём вопросе.

Её заострённый подбородок напрягся, и он поймал себя на том, что скользит взглядом по линии её челюсти.

Он никогда не реагировал на чьё-либо лицо так, как на её.

Ему нравилась каждая её часть. Ему нравились её губы, глаза, угловатый подбородок, высокие скулы, брови. Ему даже нравилась морщинка, которая появлялась на лбу, когда она злилась на него. Ник всё ещё изучал эти линии и тени, когда она повернулась и пристально посмотрела на него, отчего её сине-зелёные глаза блеснули в предвечернем свете.

— С чего бы мне злиться на тебя, Ник? — спросила она в конце этого затянувшегося момента. — Всего лишь потому, что ты до сих пор не позволяешь прикасаться к тебе или видеть тебя обнажённым, если только ты не находишься буквально на грани смерти? Или из-за того факта, что тебе просто не терпится вернуться туда и попытаться угробить себя снова? Или потому что ты готов вернуться на работу к парню, который, возможно, поручил охотникам на вампиров похитить тебя…

— Он этого не делал, — перебил Ник.

— Ты это знаешь? — парировала она в ответ. — Ты действительно это знаешь? Неужели? Потому что я слышала, как ты сказал детективу Джордану, что ничего не помнишь.

— Я просто хочу сказать… Фарлуччи нет смысла это делать, — объяснил Ник. — Он знал, что я Миднайт. Я сказал ему. Зачем ему вести переговоры о контракте с М.Р.Д. и Морли, если он пытался убить меня?

— Ну, я не знаю, Ник, — ответила она с сарказмом. — Может, для прикрытия? Может быть, он не хочет, чтобы мы знали, что он нанял кучу головорезов, чтобы высосать всю твою кровь?

Ник открыл рот, собираясь возразить.

Он закрыл рот обратно, когда понял, что она, возможно, права.

Фарлуччи держал его без сознания под рингом в ночь боя.

Он мог бы похитить его тогда.

Но он знал, что Ник пришёл на стадион не один. Он знал, что у Ника есть люди, которые ждут его и знают, где находится Ник. Он, вероятно, знал, что как минимум один из них был полицейским. Фарлуччи также попросил Тома уговорить Ника пойти в клуб.

Для Фарлуччи было бы гораздо проще притвориться невиновным, если бы Ника схватили в клубе, чем если бы он исчез из клуба Фарлуччи сразу после боя.

Фарлуччи знал, что Ник — Миднайт.

Он знал, что друзья Ника будут его искать.

Виновный или невиновный, Фарлуччи продолжал вести переговоры с полицией Нью-Йорка, чтобы Нику разрешили драться за его клуб. Если он не стоял за этим, то, вероятно, по-прежнему хотел, чтобы Ник дрался. Если он стоял за этим, то продолжение переговоров было хорошим прикрытием, как и сказала Уинтер.

Фарлуччи мог даже сослаться на контракт, чтобы выяснить, где сейчас находится Ник. Если он стоит за убийствами вампиров, они захотят узнать, где скрывается Ник, кто его приютил, выздоровел ли он, что помнит.

Кого он помнит.

Нет, Уинтер права.

Слишком рано вычёркивать Фарлуччи из списка подозреваемых.

— Вот видишь? — спросила Уинтер, словно услышав его мысли. — Зачем ты это делаешь, Ник? Они пытались убить тебя…

— Именно поэтому, — сказал он, наградив её чуть более жёстким взглядом. — Именно поэтому, Уинтер.

— Это глупо, — парировала она, ничуть не смутившись.

Он открыл было рот, чтобы возразить, но тут же закрыл его.

Она не ошибалась.

И всё же он чувствовал то, что чувствовал.

Когда он снова взглянул на неё, она смотрела на него в полотенце.

Он ощутил за этим взглядом какую-то пытливость, как будто она пыталась решить, в каком он состоянии. В то же время он мог видеть там больше, достаточно, чтобы почувствовать, как реагирует на её взгляд. Он не мог отделаться от мысли, что она, кажется, смотрит на него так же, как он смотрел на неё несколько секунд назад.

— Что это? — спросил он, произнеся это вслух, прежде чем понял, что хочет сказать. — Что это между нами, Уинтер?

Когда её глаза скользнули вверх, встретившись с его, он сглотнул, хотя ему и не нужно было глотать.

— Мы когда-нибудь поговорим об этом? — сказал он.

Выражение её лица сменилось с сердитого и раздражённого на озадаченное.

Затем он увидел, что её раздражение вернулось порывом, который запылал на её щеках.

Несмотря на это, он не мог не быть тронут её непониманием и силой эмоций, которые он видел и чувствовал за этим. Это тронуло его и пробудило в нём сочувствие, и резонировало с его собственным замешательством настолько, что ему пришлось подавить желание схватить её, привлечь к себе.

— Поговорим о чём? — переспросила она, притягивая его взгляд к себе.

Её глаза заблестели, когда она увидела, что он смотрит на неё.

— О чём мы будем говорить, Ник? — спросила она. — О том, что ты никак не можешь решить, убегать тебе от этого или нет?

Её слова прозвучали как удар под дых.

Он почувствовал, как его челюсти напряглись.

Он не знал, что сказать.

Он попытался определиться, права ли она.

Но он уже знал, что она права.

Он не станет оскорблять её, отрицая это.

— Ты уже поела? — вместо этого спросил он.

Она моргнула, затем хмуро уставилась на него.

— Уинтер, — сказал он. — Давай спустимся вниз.

Что-то в ощущении её постели — прямо здесь, на периферии его зрения, со свежим чистым постельным бельём — мешало ему думать в её присутствии сильнее, чем обычно.

Она уставилась на него, и непонимание на её лице усилилось.

Затем, когда раздражение в её глазах сменилось настоящим гневом, она повернулась к нему спиной и направилась к лестнице. Он посмотрел ей вслед, понял, что пялится на её задницу, и заставил себя снова отвести взгляд.

Он смотрел ей вслед и изо всех сил старался не броситься за ней.

Он заставил себя стоять, прикусив язык, может быть, чтобы не сделать или не сказать что-нибудь ещё хуже.

Какая-то часть его всё ещё боролась с… этим.

Большая его часть боролась с этим.

Те его части, которые не боролись с этим, которые понимали это и не имели с этим никаких проблем, трахнули бы её и укусили в первый же день, когда он встретил её. Вероятно, в тот же момент, когда они остались наедине. Остальная его часть даже не знала, как это назвать.

Что бы это ни было, он не мог отрицать сексуальную составляющую.

Но секс был самой лёгкой частью.

Секс не был той частью, которая беспокоила его.

Он мог притвориться, что это так, но знал, что это не так.

Он пытался убедить себя, что это та часть, которая её волнует — что секс был причиной её злости на него, смятения и эмоций.

Он сказал себе, что она просто хочет переспать с ним. Он сказал себе, что это непризнанный вампирский фетиш, или, что ещё более вероятно, какая-то сексуальная увлечённость видящих, к которой они склонны. Или какая-то комбинация этих двух вещей.

Она казалась ему похожей на видящую намного сильнее, чем на человека в том, как проявилась её гибридная генетика.

Фиксация. Так называли это видящие, которых он знал.

Она просто зафиксировалась на нём.

Вот что он сказал себе.

Фиксации были поверхностными. Они сводились к сексу… траху. Они похожи на сверхинтенсивные, наполненные светом увлечённости, человеческие влюблённости, умноженные на десять. Это влюблённость, многократно усиленная из-за видящих и их сумасшедших эмоций и реакций aleimi, или живого света. Поскольку у вампиров были такие же безумные эмоциональные реакции, её фиксация на нём тоже сводила его с ума.

Она это переживёт.

Вот что он говорил себе.

Но он знал, что это не так — ни для кого из них.

Он знал это так же, как и то, что она прямо сейчас хотела задушить его, что он сбил её с толка и ранил её чувства, хотя всё равно каким-то образом умудрялся возбуждать её, хотя бы тем, что был эмоционально отсталым придурком, одетым только в полотенце.

Он знал всё это и больше сочувствовал её положению, чем своему собственному, пусть и понимал, что более рациональные элементы его замешательства были умнее их обоих — то есть, более вампирская сторона его самого и видящая сторона Уинтер.

Эта часть его знала, что они могут глубоко ранить друг друга, учитывая то, кем они являлись.

Эта часть его кричала ему, что он прекрасно понимает, ведь он уже был на этой дороге раньше. Эта часть Ника помнила, как он всегда, без промаха, выбирал себе не того грёбаного партнёра. Он выбирал тех, кто не хотел его в ответ, или тех, кто хотел его, но не подходил ему… или тех, кто хотел его, но он сам был смертельно опасен для них.

Эта его часть говорила Нику, что это ошибка.

Эта его часть говорила ему, что он идиот и мудак.

Остальной его части было всё равно.

Остальная часть его знала: что бы ни происходило между ними, это больше, чем секс, больше, чем влюблённость, больше, чем какая-то кровная штука, больше, чем их расовая принадлежность.

Честно говоря, это пугало его куда больше. Это также заставило его задаваться вопросом, не использовал ли он оправдание фальшивой «рациональности», чтобы избежать боли.

Неужели он действительно такой трус?

Нахмурившись, он взглянул на её кровать.

Он пришёл сюда, полубезумный, и он не кормился ею.

Как он умудрился не покормиться ею?

Он сосредоточился на сундуке в ногах её кровати и увидел свою одежду, сложенную там, где она, должно быть, оставила её. Не только рубашка и брюки. Там же лежал его плащ, тоже чистый, а ботинки и носки валялись на полу у подножия сундука.

Глядя на всё это, он вдруг понял — она ожидала, что он уйдёт.

Она ожидала, что он снова оденется и выйдет за дверь. Она думала, что он оденется, извинится перед ней у подножия лестницы, выразит какую-нибудь неловкую благодарность и попятится, направляясь к её входной двери.

Она ожидала, что он сбежит.

Она думала, что он пришёл сюда в свой худший момент, но сейчас уйдёт, убегая, как трус, которым он и был.

Всё ещё глядя на кучу выстиранной и выглаженной одежды, он понял, что должен это сделать.

Он должен сделать именно то, чего она боялась.

Он знал, что должен это сделать. Он знал все причины, по которым должен был это сделать.

Точно так же, как он знал, что не сделает этого.

Он не станет этого делать.

Когда он стоял там, реальность этой правды поразила его, почти парализовала.

Он лгал самому себе.

Хуже того, он и Уинтер за собой потащил.

Неудивительно, что половину времени ей хотелось его ударить.

Она совершенно права насчёт него — так же, как и совершенно не права насчёт него. Она не ошибалась относительно содержания самых нечестных уголков его сознания. Но ошибалась, считая, что он прислушается к ним.

Как бы он ни играл сам с собой, пытаясь убедить себя, что ещё может уйти от всего этого, что он ещё может поступить правильно, что он ещё может остановить всё, прежде чем это зайдёт слишком далеко, прежде чем любой из них уже не сможет вернуться назад…

Он не стал бы. Он не стал бы этого делать.

Эта дверь закрылась.

Как бы это ни выглядело со стороны Уинтер, что бы она ни говорила себе, или взвешивала, или пыталась убедить себя… со стороны Ника решение было уже окончательно и бесповоротно принято.

Дверь уже закрылась.

Иррационально, бессмысленно, необъяснимо… казалось, что она была закрыта ещё до того, как он встретил её.