Глиняные книги

Глава одиннадцатая Законы рабовладельцев

«Раб и рабыня из города Эшнунны, на которых наложены повязки, колодки и клейма, не должны выходить за ворота Эшнунны без их хозяина.

На раба и рабыню, которые вступили в Эшнунну, охраняемые гонцом, должны быть наложены повязки, колодки и клейма: они должны охраняться для их хозяина».

Это — 51 и 52-я статьи из судебника царя Билаламы, который правил городом Эшнунна в начале XX века до нашей эры. Судебник был обнаружен при раскопках в Ираке несколько лет назад.

Приведенные статьи красноречиво характеризуют их составителя. Царь и его законы неукоснительно стоят на страже интересов рабовладельцев. Раб — не человек. Это — вещь, рабочий скот. Хозяин имеет право покупать его, продавать, клеймить, убивать. Закон всегда на стороне рабовладельцев.

«При рабовладельческом строе основой производственных отношений является собственность рабовладельца на средства производства, а также на работника производства — раба, которого может рабовладелец продать, купить, убить, как скотину».^[21]

Судебник Биллаламы не представляет собой какого-либо исключения. Совершенно в таком же духе составлены и законы царя Липит-Иштара, правившего в городе Исине лет на пятьдесят позднее Билаламы. Ничем по существу не отличается от них и знаменитый кодекс вавилонского царя Хаммураби, о котором уже упоминалось в предыдущих главах. Вот несколько выдержек из этого кодекса.

«Если кто-нибудь выведет за ворота дворцового раба или дворцовую рабыню, или раба, принадлежащего мушкенуму [неполноправному гражданину], или рабыню, принадлежащую мушкенуму, — он должен быть убит.

Если кто-нибудь укроет в своем доме беглого раба или рабыню, принадлежащих дворцу или мушкенуму, и не выведет их на клич глашатая, — этот домохозяин должен быть убит.

Если кто-нибудь поймает в степи беглого раба или рабыню и доставит его хозяину, то хозяин раба должен уплатить ему два шекеля серебра».

Хаммураби считал себя очень справедливым, гуманным и человеколюбивым царем. Но если речь идет об укрывательстве беглых рабов или о содействии их побегу, — Хаммураби беспощаден. Это же посягательство на самые основы социального строя, на котором зиждется вавилонское рабовладельческое общество. Что может быть ужаснее такого «преступления»! И тут Хаммураби знает лишь одно наказание: смерть.

Несостоятельные должники, попавшие к заимодавцу в рабство в качестве живого залога, находились в несколько лучшем положении, чем рабы-военнопленные. Но и по отношению к своим обедневшим соплеменникам ассирийский судебник достаточно суров. Если ассириец попал в долговую кабалу и находится в доме своего кредитора в качестве залога, то «благодетель»-ростовщик имеет право «бить его, таскать за волосы, бить по ушам и просверливать их».

Не следует думать, что «живой залог» сидел сложа руки в доме кредитора в ожидании, пока кто-либо из родственников покроет его долг. Весь смысл «живого залога» состоял в том, чтобы работать на ростовщика. Работать с утра до ночи, без какой-либо надежды когда-нибудь погасить свой долг и снова стать свободным человеком. Вся трагедия долгового рабства заключалась в том, что, сколько бы должник ни работал, он отрабатывал только проценты, а сумма долга при этом нисколько не уменьшалась.

Какую же, спрашивается, сумму брал взаймы бедняк, что никак не мог выпутаться из долгов?

На этот вопрос глиняные книги отвечают так: сумму, не превышающую цены «живого залога» — человека.

Сколько же стоил человек? Не слишком дорого.

В староассирийскую эпоху за осла платили 17 шекелей, а за рабыню — в три раза меньше, всего 6 шекелей (около 50 граммов серебра). Раб и рабыня вместе стоили 18 шекелей. Совсем по дешевке продавались дети.

Цены на людей колебались в зависимости от пола, возраста, здоровья и профессии.

После каждого удачного военного похода, когда рабов пригоняли тысячами, цены на «живой товар» сильно падали.

Но какой ростовщик даст взаймы денег больше, чем стоит сам залог? Наоборот, он всегда даст меньше. И проценты, как водится, возьмет за год вперед.

Предположим, что обедневший ассириец попросил взаймы 10 шекелей. Ростовщик, убедившись, что у просителя ничего нет за душой, ощупает его мускулы, заглянет ему в рот, как при покупке лошади, и определит рыночную цену этого человека.

Да, он стоит этих денег, долг за ним не пропадет.

Но, выдав при свидетелях расписку в получении 10 шекелей, бедняк получал на руки лишь 8. За серебро взималось 20 процентов годовых. Если же ему понадобилось зерно, то он его получит лишь на 6 шекелей и 120 шеумов, а расписку даст на те же 10 шекелей. За зерно взималось 33⅓ процента годовых. И он мог почитать себя счастливым, если во-время возвращал долг. Иначе — беспросветное рабство до конца своих дней.

Неприкрытый грабеж рабов, бедняков и неимущих вавилоняне и ассирийцы облекли в строгие параграфы законов, освященных государством. Классовый характер законов и права в Двуречье виден с предельной наглядностью в каждой строке их кодексов, судебников и других юридических документов.

Остановимся подробнее на судебнике царя Билаламы — древнейшем из известных науке сборников законов, — который обнаружен сравнительно недавно при раскопках города Эшнунны.

Законы Билаламы открываются, как это ни покажется странным, ценами на самые ходовые товары — зерно, масло, свиной жир, соль, шерсть.

Зачем же понадобилось Билаламе открывать свой судебник прейскурантом?

Можно полагать, что в судебнике приведена максимальная стоимость продуктов, выше которой брать было запрещено. Очевидно, купцы так взвинчивали цены на предметы первой необходимости, что Билалама оказался вынужденным ограничить их непомерные аппетиты.

Он это сделал отнюдь не для того, чтобы восторжествовала справедливость, и не из чувства жалости к обедневшему населению. Он это сделал для того, чтобы привлечь на свою сторону мелких собственников и тем самым упрочить свою власть и свои внешнеполитические позиции.

Время было бурное и тревожное. Двуречье, раздробленное на множество мелких государств, непрерывно воевавших друг с другом, переживало период упадка. Процесс разорения крестьян и ремесленников, попадавших в кабалу к богатеям, шел очень быстро, и Билалама понял, что если он не оградит чрезмерную жадность ростовщиков, то скоро окажется у разбитого корыта. Нельзя было рассчитывать на успех во внешнеполитической борьбе, пока не будет наведен «порядок» внутри своей собственной страны.

Это же стремление «упорядочить» эксплуатацию средних и низших слоев свободного населения (рабы, конечно, не в счет, судебник рассматривает их только как вещь) пронизывает и остальные статьи сборника. Вот, например, статья 37. Она гласит: «Если кто-нибудь ослабел [имеется в виду — ослабел экономически, то есть обеднел] и продал свой дом за серебро, то, когда покупатель будет перепродавать, прежний хозяин может его выкупить».

Речь идет о преимущественном праве выкупа. И сделано это для того, чтобы свободный человек не потерял своей собственности, пусть даже крохотной и ничтожной, но которая возвышала его над массой рабов и батраков и делала надежной опорой рабовладельческого строя.

В других параграфах регулируются взаимоотношения между хозяевами и наемными работниками. Устанавливается размер оплаты погонщика волов, лодочника, жнеца и сеяльщика.

Характерный штрих: работник, договорившись с хозяином, не мог уже уйти от него, пока не выполнит всей работы. Закон предусматривал, что жнец, бросивший своего хозяина во время уборки, платит штраф в десять шекелей, в то время как сам получал за весь сезон всего один шекель. Штраф, десятикратно превышавший примерно месячный заработок, накрепко привязывал работника к своему работодателю.

«Наемная плата осла — 1 сут [около 8 литров] зерна и наемная плата его погонщика — 1 сут зерна. Вечером он его должен пригнать».

Так гласит статья 10-я судебника. Как видно, закон не делает различия между ослом и человеком…

Частная собственность — священна и неприкосновенна. Посягательство на нее карается огромным штрафом или даже смертной казнью. Защите частной собственности посвящен ряд статей судебника. Вот, к примеру, статья 40-я:

«Если кто-нибудь приобрел раба, рабыню, быка или всякую другую покупаемую вещь, но не может указать продавца, то он — вор».

Ловкий раб мог бы, завладев добром своего хозяина, по дешевке сбыть краденое неразборчивому покупателю. Закон предусматривает такой случай и говорит: раб неправомочен. С рабом или рабыней нельзя вступать ни в какие сделки. У них ничего нельзя покупать или принимать на хранение. Ведь они не могут обладать чем бы то ни было… «Тамкар [торговый агент] и шинкарка не должны принимать серебро, зерно, шерсть и елей из рук раба или рабыни», — предупреждает статья 15-я.

Целых восемь статей посвящены семейным отношениям. При этом законодатель исходит из того, что невеста — товар, а брак — торговая сделка между родителями жениха и невесты. Нарушение брачного договора одной из сторон влечет за собой уплату большого штрафа.

Закон освящает право ростовщика взимать 20 процентов за ссуду серебром и 33⅓ процента за ссуду зерном.

Статья 18^а гласит: «За 1 шекель серебра он должен прибавить ¹/₆ шекеля и 6 шеумов серебра процентов; за один гур зерна он должен прибавить 1 массиктум [60 сила] и 4 сат [40 сила] зерна процентов».

Более того: ростовщик мог забрать зерно первого обмолота. «Тот, кто дает в долг, может заставить должника отдать долг на току», — говорится в статье 19-й.

Произвол ростовщиков достиг, очевидно, чудовищных размеров, если понадобилось вводить в судебник специальные статьи, запрещавшие ростовщикам врываться в чужие дома и хватать в качестве залога людей, которые им ничего не должны. Вот одна из таких статей: «Если, не имея за ним никакого долга, он взял в залог жену мушкенума или сына мушкенума, задержал залог в своем доме, а затем убил, то это — уголовное дело…»

«Убил» — имеется в виду — довел до смерти непосильной работой и побоями (убивать работника было не выгодно). Это явствует из сравнения этой статьи с аналогичными статьями кодекса Хаммураби.

Некоторые рабыни, отчаявшись получить когда-нибудь личную свободу, мечтали видеть свободными людьми хотя бы своих детей. С этой целью они иногда тайком отдавали их бездетным свободным гражданам. Билалама выступает против подобного нарушения прав частной собственности. Рабовладелец является единственным хозяином потомства своей рабыни, подобно тому, как он является единственным хозяином приплода своих животных. В статье 33-й записано:

«Если рабыня, обманув своего хозяина, отдала своего сына дочери свободного человека, то даже когда он вырастет, его хозяин может опознать его, схватить и увести».

Статьи 34-я и 35-я развивают предыдущую:

«Если дворцовая рабыня отдала своего сына или свою дочь на воспитание мушкенуму, то дворец может забрать сына или дочь, которых она отдала. А тот, который взял на воспитание сына дворцовой рабыни, должен возместить дворцу его стоимость».

Это надо понимать таким образом: свободный должен не только вернуть ребенка, незаконно взятого на воспитание, но и уплатить штраф, равный его цене. Разумеется, после этого пропадала всякая охота брать на воспитание детей рабынь.

Весьма любопытны статьи судебника, посвященные быту, нравам и повседневной жизни граждан Эшнунны. Вот некоторые, наиболее характерные параграфы.

«Если кто-нибудь укусил чей-нибудь нос и откусил его, то он должен отвесить 1 мину серебра; за глаз — 1 мину, за зуб — ½ мины, за ухо — ½ мины; за пощечину он должен отвесить 10 шекелей серебра.

Если кто-нибудь отрубит кому-нибудь палец, то он должен отвесить ⅓ мины серебра.

Если кто-нибудь толкнул кого-нибудь в драке и сломал ему руку, то он должен отвесить ½ мины серебра.

Если он сломал ему ногу, — он должен отвесить ½ мины серебра».

Читая этот своеобразный прейскурант за увечья (а здесь приведены далеко не все статьи, толкующие о них), нельзя отделаться от мысли, что подобного рода судебные случаи были широко распространены в древнем Двуречье. Иначе законодатель не стал бы с такой тщательностью расценивать всевозможные виды членовредительства.

Последние статьи своего судебника Билалама посвящает нерадивым хозяевам. Здесь мы, например, читаем:

«Если бык бодлив, и об этом пороке сообщили его хозяину, но тот не пригнул голову своему быку [то есть не привязал веревкой рога к ноге так, чтобы бык не мог поднять головы], и он забодал и убил человека, то хозяин быка должен отвесить ⅔ мины серебра. Если он забодал и убил раба, то он должен отвесить 15 шекелей серебра».

Еще более строгое наказание нерадивому хозяину предусматривает закон за смерть свободного в результате обвала ветхого строения.

Даже это беглое знакомство с судебником Билаламы показывает, что он порожден рабовладельческим строем. Не случайно в перечне «покупаемых вещей», наряду с волом, фигурируют раб и рабыня. И не случайно ни один из параграфов судебника не говорит о рабах как о стороне в споре. Они могут быть только объектом спора, но никак не заинтересованной стороной. Цель судебника — регулировать отношения между свободными гражданами, но не между свободными и рабами, которые приравнивались к неодушевленным предметам и скоту.

Что же касается свободных, то закон несколько ограничивает произвол ростовщиков и богатеев. Он как бы говорит им: стригите вдоволь малоимущих крестьян и ремесленников, но не сдирайте с них шкуры, иначе нечего будет стричь… И тогда может рухнуть всё государство.

Среди глиняных табличек наиболее скучными могут показаться счетоводно-бухгалтерские «книги», а также различные деловые документы — купчие, договоры об аренде, брачные контракты, займовые расписки, меновые соглашения, завещания.

Конечно, легче разобраться в царских анналах, где связно повествуется о каком-нибудь военном походе, или в мифических сказаниях о похождениях легендарных героев. Но пытливому взору советских ученых сухие колонки цифр хозяйственной отчетности, содержащие данные о расходе зерна на прокорм рабов или о затрате человекодней на обработку поля, говорят не меньше, чем иные хвастливые сообщения ассирийских царей о своих победах — действительных и мнимых. И советские ученые не пожалели труда, чтобы досконально разобраться во всех этих документах.

Огромная, кропотливая и исключительно трудная работа дала свои плоды. За «скучной» и однообразной цифирью советским ученым открылась жизнь, полная страстей, борьбы и страданий. Цифры и документы хозяйственной отчетности помогли науке воскресить жизнь древнего Двуречья во всем ее неповторимом многообразии. Советские ученые наполнили живым, конкретным содержанием такие абстрактные понятия, как древневосточное рабство, долговая кабала, семейное право, — и в этом их огромная заслуга перед исторической наукой.

Первым обратил внимание на документы хозяйственной отчетности отец русской ассириологии М. В. Никольский, с жизнью и деятельностью которого читатель познакомился в предыдущих главах. В руки западноевропейских ученых попадали тысячи и тысячи таких же документов, но они тогда почти не изучали их и редко публиковали.

Насколько пренебрежительно относились буржуазные ассириологи к документам хозяйственной отчетности, можно судить по такому факту.

В начале XX века местные жители обнаружили недалеко от Лагаша в древнем городе Умме огромный архив хозяйственных документов, содержавший несколько десятков тысяч табличек. Вначале это открытие вызвало большой интерес. Но когда разобрались в находке и стало ясно, что это своего рода счетоводно-бухгалтерские книги, то наступило разочарование. Архив показался неинтересным. На этом месте не только не произвели раскопок, но даже не позаботились о том, чтобы сохранить найденное.

Предприимчивые дельцы скупали за бесценок тысячи табличек и затем перепродавали их в Париже всем желающим по 1 франку за штуку… И еще до сих пор большая часть документов хозяйственной отчетности, найденных в Месопотамии, даже не опубликована.

Иначе подошел к делу М. В. Никольский. Он сразу оценил огромное значение для науки этого рода глиняных книг и потратил многие годы на их изучение и публикацию. Эти документы, подчеркивал ученый, позволяют «проникнуть в социально-экономические отношения столь отдаленных эпох, из коих древнейшая приближается к самой заре нашей культуры».

Идущая от М. В. Никольского традиция делать упор на изучение не биографий древневосточных деспотов, а социально-экономических отношений, жизни трудовых масс крепко укоренилась в советской ассириологии и является одной из характерных ее черт.

Вот купчая из сборника старовавилонских документов, опубликованных в 1937 году талантливым советским ассириологом А. П. Рифтиным, безвременно скончавшимся в 1945 году.^[22]

«Сына Син-нури, по имени Залилум, Бальмунамхе купил у его матери Син-нури. В качестве его полной цены он отвесил ей 11 шекелей серебра. Она поклялась своим царем перед ювелиром Иби-илабратом, перед птицеловом Син-гамилом, перед Варад-Наннаром, перед Син-эрибом, перед Аху-вакаром, перед Энлиль-шеми, перед Аху-вакрумом, перед Лу-нин-шубур-ка, перед Илима-ахи в том, что в будущем не предъявит претензий».

Мать, продающая своего сына… И девять свидетелей, почтенных граждан города Насарума скрепляют эту сделку своими печатями. Всё в порядке вещей. Всё сделано по закону. Бальмунамхе, известный вавилонский богатей, приобрел еще одного раба, а мать лишилась сына.

Какая беспросветная нищета царила в доме Син-нури, если она решилась на эту страшную сделку! Какая жуткая трагедия сквозит между деловыми, холодными строками этой купчей!

Вот другой документ — вексель на предъявителя. Ростовщик Шамаш-мушетир ссудил Динум-абуму десять мин свинца. «Если срок пройдет, — говорится в расписке, — свинец пойдет в рост. В качестве залога будут его жена, его поле, его дом. Предъявителю его таблички он отвесит свинец».

Это означает, что расписка Динум-абума может быть передана любому другому лицу. Тот, в свою очередь, может ее передать третьему, который вправе уступить ее четвертому и так далее. И кто бы ни предъявил должнику его табличку, он должен по ней платить.

Отдал ли Динум-абум свою жену, свое поле и свой дом ростовщику сразу же после получения ссуды, — в точности неизвестно. Но вот документ, из которого явствует, что ростовщик забрал жену бедняка тотчас же, как только он дал ему взаймы немного зерна.

После обычных упоминаний о размерах ссуды (тут речь идет примерно о 120 кг ячменя), сроках погашения долга и процентах за просрочку в документе говорится: «в качестве залога он будет держать его жену Аланитум — дочь Маннугир-илишу. Когда он отдаст зерно с процентами, он освободит свою жену».

В этом документе заимодавцем выступает известный своей безграничной жадностью ростовщик Иддин-кубе. Не хуже своего папаши обделывает дела и его достойный сынок Кидин-Адад.

Дав взаймы некоему Бел-надин-ахи 1 талант свинца, он взял у него в качестве «живого залога» его сына Якулиммира. Номинально, согласно расписке, сын еще может обрести свободу. «Когда он [то есть Бел-надин-ахи] отвесит свинец, он освободит своего сына». Но этого не случилось: иначе глиняная табличка была бы разбита — таков был обычай. Если же табличка сохранилась, — значит, Якулиммиру так и не удалось уйти от долгового рабства.

Деловые документы рисуют поучительную картину накопления богатств на одном полюсе, в руках горстки ростовщиков-кровопийцев, и массового разорения земледельцев и ремесленников — на другом.

Уже знакомый нам ростовщик Иддин-кубе дает взаймы двум земледельцам — отцу и сыну — около 300 килограммов зерна. За это «в качестве залога Иддин-кубе будет держать их поля, их дома, их тока, их хорошие колодцы, их сыновей и дочерей. Если срок пройдет, — залог считается купленным. Возврата и разговоров быть не может».

Таков тон очень многих расписок. Одна сторона диктует условия, а другая — беспрекословно принимает их и на всё соглашается. «Возврата и разговора быть не может»…

В ряде других документов всё тот же Иддин-кубе берет в залог поля своих должников, пользуется ими и оговаривает, что они перейдут в его полную собственность в случае просрочки платежа.

За короткий срок, судя по глиняным распискам, Иддин-кубе обобрал до нитки несколько десятков своих соотечественников.

На какие только ухищрения не идут ростовщики, чтобы придать этому наглому разбою среди бела дня вполне законную форму! Очень часто обычная ростовщическая сделка прикрывается ширмой… усыновления.

Некий Киния усыновляет по договоренности с Эрешилумом его сына Накиду «вместе с его полем, его домом и со всем его имуществом». Уже это одно заставляет насторожиться. Не облечена ли здесь в форму усыновления обычная продажа имущества и детей?

Последующая оговорка не оставляет в этом никаких сомнений. Да, отнюдь не отцовские чувства руководили Кинией, когда он «усыновлял» Накиду. Ибо в документе сказано: «Если Накиду не будет работать на Кинию, то без суда и следствия он его обреет и продаст за деньги».

Вот другой аналогичный документ. Авиэшна удочерила Азаю, дочь Ибшахалу. Новоиспеченная мать имеет право «продать Азаю замуж, куда захочет, и деньгами за Азаю будет пользоваться Авиэшна».

Разумеется, у Азаи никто не спросит, по душе ли ей муж, которому Авиэшна ее продаст. Коммерческие интересы приемной матери будут решать судьбу девушки, которую отдал в «удочерение» вконец обедневший отец. Не случайно в документе оговорено, что если за Азаей обнаружатся долги, то погасить их должен ее отец, Ибшахалу, а не Авиэшна.

Но как понять такого рода документы, когда стороны как бы меняются ролями: приемный отец беден, а приемный сын богат? А таких документов также дошло не мало. И почему от подобного «усыновления» во всех отношениях выигрывает сын, а в проигрыше неизменно остается отец? И почему это усыновляемый каждую пятницу меняет себе отцов, вернее, приобретает всё новых и новых? Или у него уж такой неуживчивый характер?

Один из таких «сынков», некий Техиптилла, за короткий срок приобрел себе более ста отцов!

Ясно, что здесь дело не в свойстве характеров приемного сына или отца. Те же имущественные интересы, та же купля-продажа лежит в основе и этих усыновлений, с той лишь разницей, что скупщик тут выступает не в роли отца, а в роли сына.

При каждом новом «усыновлении» очередной «папаша» выделяет «сыну» (за весьма скромный «подарок») его долю наследства — поле, луг, сад.

Получив таким образом земельный надел, в обход закона, запрещавшего прежде продажу земли, «сынок» принимался за поиски нового «папаши». Он подстерегал, точно коршун, свою жертву — обедневшего землепашца — и в наиболее критическую минуту являлся и скупал за бесценок его землю. Оформлялась же эта купля-продажа договором об усыновлении…

Многие подобные сделки шиты белыми нитками. Скупщики-богатеи не особенно даже заботились о том, чтобы придать им приличную форму. Тот же Техиптилла оговаривает, что «если [приемный отец] умрет, он может его не оплакивать, а если пропадет, то он может его не разыскивать…»

Тяжело жилось рабам, попавшим в руки к ростовщикам и богатеям. Еще горше была судьба дворцовых и храмовых рабов. Об этом поведали нам документы хозяйственной отчетности — десятки тысяч глиняных табличек, испещренных цифрами. Из них видно, что уже в древнейшую эпоху — примерно за две тысячи лет до нашей эры — рабский труд широко использовался в крупных хозяйствах, на строительных работах, в больших корабельных, столярных и гончарных мастерских.

Надсмотрщики отчитывались перед храмом или дворцом в расходовании зерна на прокорм рабов и в выполненных ими работах. Для простоты и удобства вычислений они часто прибегали к такому понятию, как человекодень. Так, если у надзирателя было 20 человек, работавших 360 дней в году, то он перемножал эти цифры и получал 7200 человекодней.

О чем же рассказали эти таблички советским ученым?

О том, что рабы трудились с утра до ночи круглый год, не зная ни выходных дней, ни праздников. За свой нечеловеческий труд они получали горсть ячменя. Были среди рабов искусные ремесленники — гончары, плотники, столяры, ткачи, колесники, корабельщики, каменщики, кузнецы и представители других профессий.

Руками рабов строили и восстанавливали оросительные каналы, возводили городские стены, храмы, дворцы и жилые дома, изготовляли одежду и обувь, переносили тяжести, тянули на бичеве суда по реке.

За малейшую провинность раба жестоко наказывали: били плетью, отрезали уши. Непокорным рабам иногда выкалывали глаза, чтобы лишить их возможности совершить побег. И для слепых в огромных царских и храмовых хозяйствах находилась работа, например на размоле зерна ручными жерновами.

Характерно, что, наказывая и калеча раба, никогда не повреждали его рук. Это и понятно: назначение раба — работать, а для этого ему нужны здоровые руки.

Не будет преувеличением, если мы скажем, что людей в древнем Двуречье ценили меньше, чем скот. Домашних животных берегли, вьючный скот старались не изнурять непосильной поклажей. Рабы же работали на истощение, на износ. И смерть раба считалась меньшей потерей, чем падеж вола или коровы. Грабительские войны непрерывно пополняли людские резервы, откуда можно было черпать даровую рабочую силу.

Ужасающие условия жизни и непосильная работа приводили к массовой смерти рабов, особенно среди иноплеменных, захваченных во время военных походов. Лагери, в которых жили рабы, были в буквальном смысле слова лагерями смерти.

Вот большая глиняная табличка, разделенная на восемь столбцов и исписанная с лицевой и оборотной стороны. Она значится под номером 6039 и хранится в Луврском музее в Париже. Две с половиной сотни строк ее текста заполнены перечнем имен женщин и подростков в таком примерно порядке:

Что за странный список?

Это — глиняный листок из старинной счетоводно-бухгалтерской «книги».

Табличка была составлена писцом царского хозяйства города Уммы 3998 лет назад. Она понадобилась ему для того, чтобы установить, какое количество зерна нужно для прокорма людей, содержавшихся в этом лагере.

Количество необходимого зерна из месяца в месяц сокращалось из-за огромной смертности. Достаточно сказать, что в течение одного лишь месяца из 185 человек, находившихся в лагере, умерло 57.

Прошло еще 4 месяца, и из 59 рабынь, сведенных в пять отрядов, умерло еще 38 человек. Об участи остальных невольниц и их детей пока еще ничего не известно, но можно не сомневаться, что она была столь же трагичной.

Проследил за страшной судьбой несчастных обитательниц этого лагеря академик В. В. Струве.

Французский ассириолог, опубликовавший табличку Луврского музея, интересовался ею лишь с точки зрения географии. Комментируя ее, он писал:

«Имена примечательные, некоторые из них являются семитическими».

Даже встречающаяся то и дело страшная пометка «умерла», сама по себе взывающая к вниманию, оставила его равнодушным.

Советский ученый путем тщательного анализа многих документов не только установил процент смертности рабынь в этом лагере, но и выяснил их род занятий, источники пополнения рабов города Уммы, порядок контроля за выдачей продовольствия и многое другое. Кстати, он уточнил, что наряду с семитическими именами в списке содержатся и хуррийские и даже шумерийские имена.

Как же удалось воссоздать страшную картину лагеря смерти и проследить за изменениями, произошедшими в нем за четыре месяца?

Среди тысяч и тысяч документов хозяйственной отчетности академик В. В. Струве обратил внимание на одну табличку из коллекции Н. П. Лихачева. Она была опубликована за номером 329 в Москве в 1915 году М. В. Никольским в числе других документов. И вот оказалось, что десятки имен этой таблички совпадают с именами луврской таблички, опубликованной семью годами позже. Так было доказано, что это два листка одной и той же счетоводно-бухгалтерской «книги» древнего Шумера, из которых один оказался в Париже, а другой — в Ленинграде.

Таких случаев бывает немало. Иногда «страницы» одной и той же глиняной «книги» рассеяны по музеям нескольких стран. И публикуются они в разное время, подчас с разрывом в десятки лет… В этом еще одна особая трудность, с которой сталкиваются историки древнего Востока.

Итак, оказалось, что табличка за номером 329, хранящаяся в Эрмитаже, родная сестра таблички 6039, хранящейся в Лувре, причем, первая старше второй на неполных пять месяцев.

Шумерийское слово «ририга» трудно перевести на другие языки. Оно означает нечто среднее между «умирать», «погибать» и «подыхать». Этот термин употребляли в Шумере, когда шла речь о падеже скота. И этот же термин использован здесь для обозначения смерти рабынь.

Уже один этот штрих красноречиво говорит о жестокости классового гнета в древнем Двуречье.

Термин «поголовье», который мы обычно применяем к животным, в древнем Двуречье употребляли и по отношению к рабам. «Бесконечное презрение к рабу со стороны рабовладельческого класса в шумерийском обществе, — пишет В. В. Струве, — нашло свое яркое выражение в том факте, что в древнюю эпоху шумерийский язык разделял мир явлений на два класса — класс лиц и класс вещей, а в последний включал, наряду со скотом, и рабов!»

В истории таблички номер 6039 ярко сказались два различных подхода к историческому документу. Сводки надзирателей больших храмовых и царских хозяйств для буржуазных ученых интересны лишь как документы, содержащие данные по организации сельскохозяйственных работ в глубокой древности. Для советских исследователей — это богатейший материал, раскрывающий социальные отношения в древнем Двуречье.

Об эпохе, которая открылась человечеству через глиняные книги, написаны сотни и сотни томов. Немалый интерес к культуре Двуречья проявляет и западноевропейская наука. Буржуазные ученые нередко пытаются использовать материалы древневосточной истории, чтобы оправдать современный империалистический разбой. И какие только «теории» не были выдвинуты ими с этой целью!

Одни утверждают, что народы Востока не способны к самостоятельному развитию, и что нет никакой принципиальной разницы, скажем, между нынешним иракским феллахом и землепашцем-общинником древнего Двуречья. Испокон веков, говорят они, на Востоке царил феодализм, и рабовладельческого строя Восток не знал вообще.

Другие, наоборот, считают, что Восток давно прошел период своего наивысшего расцвета — эпоху рабовладельческого строя, которую они отождествляют с капиталистическими порядками. Они не делают различия между древневосточным рабом и наемным рабочим капиталистических стран. Согласно этой «теории», феодализм — это шаг назад, по сравнению с рабовладельческим строем.

Таким образом, история человечества не знает подлинного прогресса, она движется как бы по замкнутому кругу.

Третьи утверждают, что классовая борьба раздирала древневосточное общество еще в ту пору, когда там существовал первобытно-общинный строй. Следовательно, в человеческой истории не было и не может быть такой поры, когда отсутствуют классы и классовая борьба.

Четвертые, наоборот, отрицают какую бы то ни было классовую борьбу на Востоке и переносят свои выводы на современное капиталистическое общество, в котором видят гармонию классов, совпадение интересов рабочих и капиталистов.

Существует еще много всяких других реакционных «теорий», извращающих и фальсифицирующих древнюю историю народов Востока. И хотя они как будто взаимно исключают друг друга, между ними есть нечто общее. Каждая из этих «теорий» по-своему пытается оправдать капиталистические порядки, «доказать» их незыблемость и вечность.

В этом нетрудно убедиться.

Если на Востоке не было и нет никакого развития, стало быть, народы колониальных и зависимых стран должны быть благодарны империалистам, которые вторглись к ним на родину и нещадно грабят ее. Ведь на острие своих штыков они несут «культуру» отсталым народам, «не способным» к развитию, выполняя тем самым свою «цивилизаторскую миссию». Таким образом, самая зверская эксплуатация колоний выдается за великое благо.

Нужно увековечить капиталистические порядки, иначе наступит гибель культуры, — таков вывод из теории развития по замкнутому кругу.

«Оставьте борьбу за свержение капитализма и построение социалистического общества, из этого ничего не выйдет», — проповедуют сторонники теории извечности классовой борьбы.

«Современное капиталистическое общество является наиболее совершенным из всех возможных», — вторят им приверженцы «теории» гармонии классов.

Но как бы ни старались ученые лакеи империализма, они не в состоянии остановить поступательного хода истории. Никакими хитроумными ухищрениями не удастся им доказать недоказуемое — что капиталистические порядки разумны, вечны и незыблемы.

Ко всем этим «теориям» как нельзя лучше подходят полные гневного сарказма слова К. Маркса, сказанные им по адресу буржуазной исторической школы, что она узаконяла «подлость сегодняшнего дня подлостью вчерашнего…».^[23]

Последовательно, шаг за шагом, разоблачая антинаучные измышления буржуазных востоковедов, советские историки не оставили камня на камне от всех этих реакционных «теорий». На огромном фактическом материале — документах хозяйственной отчетности — они неопровержимо доказали, что нет принципиальных различий между Востоком и Западом.

Восток, подобно Западу, начал свою историю с первобытных родовых общин, не знавших классов и классовой борьбы. С развитием производительных сил общества, когда люди приручили животных, научились обрабатывать землю, стали изготовлять металлические орудия и овладели другими ремеслами, началась эксплуатация человека человеком, появилось рабство. Рабовладелец стал присваивать продукты труда, созданные руками рабов.

Это было первое разделение общества на классы.

«Развитие всех человеческих обществ в течение тысячелетий во всех без изъятия странах, — учит В. И. Ленин, — показывает нам общую закономерность, правильность, последовательность этого развития таким образом, что вначале мы имеем общество без классов — первоначальное патриархальное, первобытное общество, в котором не было аристократов; затем — общество, основанное на рабстве, общество рабовладельческое».^[24]

Глиняные «книги» блестяще подтвердили эту гениальную ленинскую мысль. Они начисто опровергли всякого рода лженаучные домыслы об «извечном феодализме» на Востоке и о неспособности его народов к развитию. Они разрушили легенду о классовом мире между эксплуататорами и эксплуатируемыми, показав непримиримую классовую борьбу между рабами и рабовладельцами.

«Богатые и бедные, эксплуататоры и эксплуатируемые, полноправные и бесправные, жестокая классовая борьба между ними — такова картина рабовладельческого строя».^[25]

Но и рабовладельческий строй не был вечным. По глиняным табличкам можно проследить всю его историю — от зарождения в глубокой древности первых классовых обществ до их гибели.

В эпоху рабовладельческого строя человечество шагнуло далеко вперед. Развитие производительных сил достигло такого высокого уровня, который был немыслим в доклассовом обществе. Появились письменность, науки, искусства, архитектура. Были построены большие города, прорыты оросительные каналы, проложены шоссейные дороги. «Рабовладельческий строй в условиях разлагающегося первобытно-общинного строя есть вполне понятное и закономерное явление, так как он означает шаг вперед в сравнении с первобытно-общинным строем».^[26]

Но то, что для своего времени было шагом вперед, так как содействовало развитию производительных сил, с течением времени превратилось в тормоз, стало мешать дальнейшему прогрессу. Борьба рабов против рабовладельцев, угнетенных против угнетателей расшатала всё здание рабовладельческого строя. И он рухнул. На его обломках возникло новое общество — феодальное.

И с такой же неизбежностью, с какой на смену первобытно-общинному строю пришел рабовладельческий, на смену феодальному — капиталистический, неминуема победа социализма над капитализмом.

Социализм уже победил на одной шестой части земного шара — в могучем Союзе Советских Социалистических Республик, народы которого под мудрым руководством коммунистической партии уверенно строят коммунистическое общество.

На путь социалистического развития прочно встали страны народной демократии. По пути грандиозных социальных преобразований уверенно идет великий 600-миллионный китайский народ.

С такой же неизбежностью, с какой после ночи наступает день, на смену капиталистическому строю неизбежно придет во всем мире строй социалистический, где не будет эксплуатации человека человеком. И уж никакие преграды не будут стоять на пути цивилизации и прогресса.

Итак, дорогой читатель, мы побывали во дворце грозного ассирийского владыки, «царя четырех стран света» Ашшурбанипала. Мы проникли в его дворцовую библиотеку и узнали много удивительных вещей.

Вместе с богатырем Гильгамешем в поисках «травы жизни» и вечного бессмертия мы исколесили полмира. Вместе с богиней Иштар спускались в преисподнюю и вместе с Этаной вздымались на крыльях орла к седьмому небу.

Мы присутствовали при разрушении Вавилона и при гибели «логовища львов» — Ниневии. Мы были свидетелями жестоких войн, которые вели ненасытные ассирийские цари, превратившие в развалины цветущие города. И мы видели, как, неимоверно раздувшись, рухнула в бездну ассирийская военно-паразитическая держава, казавшаяся одно время всесильной.

Мы любовались барельефами и статуями, вышедшими из-под резца безвестных художников древности, дивились глубоким знаниям вавилонских математиков и астрономов и присутствовали при изготовлении чудесных красок, которыми покрывались изразцы.

Перед нашими глазами прошла страшная участь древневосточных рабов, приравненных к скоту, лишенных элементарных человеческих прав, и жалкая судьба «живого залога», обреченного на вечное рабство…

Еще об очень многом поведали миру глиняные книги. Здесь рассказано лишь о некоторых интересных событиях древнего Двуречья. Многие стороны его жизни и быта нами даже не затронуты. Невозможно в одной небольшой книге охватить поистине необозримый материал трехтысячелетней истории и культуры народов, живших на берегах Тигра и Евфрата.

Много еще дел у ассириологов. Тысячи глиняных «книг» до сих пор не изучены. А кто может сказать, сколько глиняных плиток лежит еще под толстыми пластами песка и земли и ждет лопаты археолога!

И если эта книга, дорогой читатель, приподнявшая только краешек завесы, которая покрывала историю народов Двуречья, зародит интерес к их своеобразной культуре и жизни, — не робей! Смело иди в библиотеки, — и найдешь ответ на многие волнующие вопросы. Обратись к учителю истории, запишись в исторический кружок.

Если ты живешь в Москве или будешь там проездом, — обязательно зайди в музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина на Волхонке. Там ты увидишь много подлинных глиняных книг, древние статуи и барельефы и даже пятиногих крылатых человекобыков.

Если ты ленинградец или будешь в Ленинграде, — обязательно загляни в Эрмитаж. В его залах и кладовых хранятся как раз те счетоводно-бухгалтерские книги из коллекции Н. П. Лихачева, над которыми столько лет работал отец русской ассириологии Михаил Васильевич Никольский.

Много интересных, увлекательных дел у историков древнего Востока. И можно не сомневаться, что еще не одна тайна далекого прошлого, сокрытая в глиняных табличках, будет успешно ими разгадана.

Правдиво воссоздавая жизнь, быт и культуру древних народов, советские ученые двигают вперед историческую науку, прославляют своими трудами нашу великую Родину.