Глиняные книги

Глава третья Как научились читать клинопись

Как трудно бывает иногда разгадать ребус! Над иным просидишь и час, и два. А ведь, принимаясь за дело, вы уже многое знаете. Вы знаете язык, на котором составлен ребус. Вы знаете все буквы, которые в нем встречаются. Вы знаете названия предметов, нарисованных художником.

Но представьте себе, что вам предложили расшифровать ребус, составленный на неизвестном языке. Ни одна буква вам не знакома, ни одного слова вы не знаете. Вы не знаете даже, на каком языке составлен ребус, — на арабском или китайском, на персидском или японском…

«Это совершенно невозможно», — скажет каждый.

Примерно в таком положении оказались ученые, когда впервые увидели клиновидные письмена.

Что это такое? Когда люди писали такими закорючками? Какой народ пользовался этими странными знаками? Что они изображают — буквы или слова, слоги или целые предложения? Может быть, это ноты? Или же магические заклинания древности? И сколько таких значков? Все они будто на одно лицо — клинья и клинья, — но в то же время совершенно разные.

— Они столь загадочны и необыкновенны по форме, что никакие иероглифы и подобные им знаки не могут быть таинственнее и противнее разуму, — заявил английский путешественник Герберт.

— Это не письмена, а узоры, — категорически объявил в начале XVIII века английский востоковед Хайд. — Затея ваятеля, которому вздумалось испытать, сколько комбинаций можно составить из этой одной простейшей фигуры.

К его слову прислушивались. Это был крупный ученый, его называли «гордостью мира».

— Пытаться прочесть орнамент — бессмысленная трата энергии и времени, — вторил ему виднейший датский востоковед Михаэлис.

Находились и такие ученые, которые видели в этих причудливых письменах результат работы червей, в течение тысячелетий точивших камень.

Но более дальновидные исследователи понимали, что черви здесь ни при чем. И их не покидала мысль разгадать клинопись, понять, что она означает, проникнуть в ее тайны.

Впервые европейцы увидели клинопись не в Ираке, где вели раскопки Ботта, Лэйярд и другие, а в соседней стране — в Иране. Там клинообразные письмена не были погребены под землей, — они были высечены на огромных скалах и невольно обращали на себя внимание всякого.

Попробуйте не заметить, проезжая мимо Персеполя — древней столицы персидских царей, — великолепный каменный амфитеатр с террасой, как бы повисшей в воздухе. Она протянулась на полкилометра в длину и имеет 200 с лишним метров в ширину. Огромные лестницы, ведущие на террасу, мраморные плиты, ее обрамляющие, мощная колоннада на фоне развалин и, наконец, гигантские львы, охраняющие вход в амфитеатр, — всё это поражает воображение, заставляет остановиться изумленного путешественника.

С большим любопытством бродил по террасе и рассматривал развалины итальянский купец и путешественник Пьетро делла Валле. Он старательно срисовал диковинные значки, вырезанные на стенах и вокруг колонн. О них он написал даже в письме своему другу:

«Некоторые удивляются, что из двух таких простых вещей, как черта и угол, может составиться много различных знаков, — а я насчитал их гораздо больше ста, — но что до меня, то я не вижу причины этому удивляться. Ведь и наши буквы, в конце концов, составлены только из двух элементов — прямой черты и кривой, или петли. Эти знаки вырезаны настолько отчетливо, что различить их не представляет никаких затруднений. Но сказать, на каком языке составлены эти надписи, никто не может, потому что знаки эти не похожи на все известные нам письмена. Они не связаны друг с другом, как в нашем связном написании слов, а стоят каждый отдельно. Поэтому я думаю, что каждый знак представляет целое слово, как китайские иероглифы. Впрочем, может быть, это и не так. Направление лежащих клиньев или пирамидок острием вправо говорит, мне кажется, о том, что эти письмена писались и читались слева направо, как и наше письмо, а не наоборот, как древнееврейское или арабское».

Было это в 1621 году. Вот первые пять знаков, с которыми познакомились в Европе благодаря Пьетро делла Валле:

В Иране после него побывало много путешественников, купцов и ученых. Некоторые из них также привозили в Европу копии различных клинописных текстов. Но правильно ли они были срисованы и как они читаются — справа налево, слева направо или сверху вниз, — никто не мог сказать. Не было никакой «зацепки», с которой можно было бы начать распутывать весь клубок.

В 1765 году датский ученый Карстен Нибур посетил развалины Персеполя. Несколько недель он провел возле загадочных письмен, срисовывал один знак за другим. Отполированный, как зеркало, камень отражал солнечные лучи, нестерпимо резавшие глаза. Но ученый был настойчив. Он работал с утра до наступления темноты, пренебрегая опасностью, грозившей его зрению.

Он не мог прочесть ни одного слова, не понимал значения ни одного знака. Но они не казались ему больше такими таинственными и непонятными.

Он уже легко отличал один знак от другого и даже воспроизводил многие из них на память. С огромной радостью Нибур обнаружил однажды, что целые группы знаков время от времени почти в точности повторяются. И вот было сделано важное открытие: по всей вероятности, это тройная надпись — на трех разных языках.

На мысль об этом его навело то обстоятельство, что верхние строки, несомненно, отличались от средних и нижних. Знаков в них было больше, чем в остальных, но сами знаки были проще.

Продолжая сравнивать верхние, средние и нижние строки, Нибур установил, что характер письма резко усложняется по мере движения вниз. Налицо были три системы. В первой он насчитал 42 буквы, во второй — 111, в третьей — несколько сотен.

Значит, это не буквы, а целые слова, — решил Нибур. Каждый знак означает целое слово, как в китайских иероглифах. А в средних строках, должно быть, слоги; каждый значок — слог, как в японском письме. В верхних же рядах, несомненно, буквы, вроде нашего алфавита.

Зачем же нужно было писать сначала буквами, затем слогами и, наконец, целыми словами на одной и той же каменной стене?

Внезапно его осенило.

— Да это один и тот же текст на трех разных языках! — воскликнул Нибур, пораженный своим открытием. — Сейчас проверим. Если это так, то повторам первого ряда строк должны соответствовать повторы во втором и третьем рядах.

Это предположение блестяще подтвердилось. Комбинации из семи-восьми букв верхних строк соответствовали трем-четырем знакам в средних строках и одному-двум в нижних. И Карстен Нибур окончательно решил, что в первом ряду алфавитное письмо, во втором — слоговое, а в третьем — идеографическое, то есть такое письмо, в котором одним знаком обозначается целое слово.

Полностью скопировать персепольские надписи Нибуру всё же не удалось. С каждым днем усиливалась резь в глазах. Спутники его один за другим умирали от болезней. В конце концов он остался один и поспешил покинуть Иран.

Несколько лет спустя Нибур опубликовал все клиновидные надписи, которые он успел срисовать в Персеполе. И тогда окончательно рухнула легенда о причудливом орнаменте или работе червей, точивших камень. Стало ясно, что это — система письма, и даже не одна, а целых три.

Прошло более двадцати лет, прежде чем копиями Нибура воспользовались ученые, пытаясь разгадать содержание надписей. Первым за это дело взялся немец Тихсен, преподаватель восточных языков. Он начал с арифметики.

Тихсен знал, что разные буквы употребляются не одинаково часто. Одни встречаются то и дело, другие — очень редко.

Раскройте наугад любую русскую книгу на любой странице. В каждой строке вы обязательно встретите буквы «о» и «а». Но вы можете прочесть целую страницу и ни разу не встретить букву «щ». Подсчитано, что в русском тексте на каждую тысячу букв приходится в среднем 112 «о» и 75 «а», то есть две буквы (из тридцати двух) занимают почти одну пятую часть всего текста. Другая, довольно определенная закономерность существует в английском языке, третья — в немецком, четвертая — во французском и так далее.

Вот этим-то и решил воспользоваться Тихсен. Правда, он не знал языка надписей и, следовательно, его закономерностей. Но он исходил из предположения, что гласные во всех языках встречаются чаще согласных, причем «а» и «е» — чаще всех других.

Итак, Тихсен принялся за дело. Он увидел, что в копиях Нибура чаще всего встречается знак, похожий на наше «т» . «Должно быть, это „а“», — решил он. Также совершенно произвольно он окрестил все значки первого ряда, отождествив их с буквами.

Особое внимание Тихсена привлек косой клин , стоявший всегда в одиночку и повторявшийся через каждые 5–6 знаков «Это точка или запятая, — решил он, — а вернее всего — словоразделитель».

Но статистика сильно подвела ученого. «Расшифрованное» им начало персепольской надписи звучало так:

«Ош патша ош Аксак засе, ош Аксак аха и малкейуш, ош Аксак юка оуа иоаухашак».

Тихсена не удивило такое звучание. Каких только языков не бывает на свете! Эту надпись он даже «перевел». Получилось примерно следующее:

«Это владыка, это Аксак великий, это Аксак, вождь и царь, это Аксак божественный, благословенный, изумительный».

На каком основании Тихсен, не зная языка, дал такое объяснение? Откуда и почему такой перевод?

И на это у него был свой ответ.

Из книг Нибура Тихсен знал, что рядом с надписью имеется изображение, повидимому царя. И он предположил, что трижды повторяющееся слово Аксак и есть имя этого неведомого древнего властелина. А коль скоро так, то все другие слова должны обозначать царский титул. И он составил этот титул по образцу, который встречается в древних книгах.

С недоверием и насмешками встретили ученые рассуждения Тихсена. Все его «доказательства» были построены на песке. С таким же успехом можно было прочесть всё, что угодно, и перевести, как угодно. Для этого требовалось лишь немного фантазии.

Совсем по-иному подошел к дешифровке клинописи датчанин Мюнтер. Он призвал на помощь историю. Ученый решил: надо выяснить, какому народу принадлежат эти надписи и в какую эпоху они были сделаны. «Не зная этого, бессмысленно пытаться их прочесть», — говорил он и был прав.

Мюнтер начал внимательно изучать книги людей, побывавших в Персеполе. Он заинтересовался многофигурным изображением, зарисовки и описание которого имелись в книгах Нибура и других путешественников.

На высоком троне восседает какая-то важная персона с пышной окладистой бородой. По размеру самой фигуры и ее богатому одеянию можно безошибочно сказать, что это вождь или царь. Такой вывод подтверждается и общей композицией картины. Фигуры всех остальных людей намного меньше. Их взоры подобострастно обращены к лицу, сидящему на троне, и все они несут ему какие-то дары.

«А нельзя ли по одежде установить, кто здесь изображен?» — подумал Мюнтер.

У древнегреческих историков он вычитал, что персы носили длинные и тяжелые одеяния и подвешивали кинжал на правом боку, а не на левом, как принято сейчас у всех народов. Одеяния этой важной персоны в точности совпадали с описаниями греков.

«Значит, здесь изображен персидский царь», — заключил Мюнтер.

Но царей у персов было очень много. Нельзя ли установить, хотя бы примерно, эпоху, к которой относится изображение?

Вдумчивый наблюдатель и на этот вопрос нашел ответ.

Среди множества фигур, подходивших к персидскому царю с дарами, он обнаружил представителей Африки — египтян, нубийцев и негров. Из истории было известно, что лишь в эпоху царей из династии Ахеменидов границы персидской империи простирались и на африканский континент. Следовательно, персидский царь, изображенный на стенах Персеполя, принадлежал к династии Ахеменидов, которая царствовала в VI–IV веках до нашей эры. Отсюда вытекал безошибочный вывод: персепольская надпись сделана на древнеперсидском языке.

Как же ее прочесть? Не поможет ли нам в этом современный персидский язык? Нет, не поможет, — решил Мюнтер. Два тысячелетия, отделяющие современный Иран от Персии времен Ахеменидов сильно изменили язык этой страны.

Нет ли какого-нибудь другого языка, находящегося в близком родстве с древнеперсидским?

Ближе всего подойдет, пожалуй, к древнеперсидскому язык «Авесты» — этой «священной» книги древних персов и индусов, — решил Мюнтер.

К этому времени «Авеста» была уже переведена и изучена.

Проделав предварительно большую исследовательскую работу в области истории народа, которому принадлежала надпись, Мюнтер мог теперь прибегнуть к арифметике, которой пользовался Тихсен. Это уже не была абстрактная арифметика языка вообще — языка без рода, без племени, без эпохи, а арифметика (точнее — статистика) конкретного языка, который по всем данным должен быть близок древнеперсидскому.

Статистика языка «Авесты» показала, что чаще всего здесь встречается гласная, необычная для нашего русского языка, нечто среднее между «а» и «е». Далее по частоте употребления следовали гласные — «о» долгое и «о» краткое. Эту закономерность он перенес и на персепольскую надпись.

Мюнтер был на правильном пути. Но, к сожалению, на этом и закончились его исследования. Он не стал изучать языка «Авесты», без знания которого нельзя было пользоваться статистическим методом для расшифровки древнеперсидской клинописи. Но то, что сделал Мюнтер, впоследствии пригодилось другим ученым.

В немецком городе Геттингене в лицее служил молодой учитель греческого и латинского языков — Георг Гротефенд. С малых лет он увлекался головоломками, ребусами, шарадами, загадочными картинками. Он набил себе руку на их решении, и, кажется, не было такой трудной задачи, которую он не мог бы осилить. В своем маленьком городке он считался своего рода чемпионом в этом деле.

Летом 1802 года Гротефенд случайно узнал о том «ребусе», над которым ученые ломали голову уж несколько десятков лет — о персепольской надписи. Было очень соблазнительно испробовать свои силы и на этом поприще, попытаться разгрызть и этот орешек.

Обложившись книгами, Гротефенд приступил к разгадке. На помощь себе он призвал всех ученых и путешественников, когда-либо интересовавшихся клинописью, точнее — их сочинения. Он вновь обратился к греческим авторам, которые много писали о греко-персидских войнах. Он изучал историю Персии эпохи раннего средневековья.

Гротефенд согласился во многом с Тихсеном и Мюнтером. Так, вполне правдоподобным было считать косой клин словоразделителем (клинописью писали сплошь, не отделяя слово от слова). Совершенно резонным казалось предположение Тихсена, что начало персепольских надписей содержит титулатуру персидских царей. Но его нелепую дешифровку и перевод он, разумеется, отверг. Убедительным представлялось мнение Мюнтера, что надписи относятся к эпохе Ахеменидов и что узнать, как произносились древнеперсидские слова, можно только опираясь на язык «Авесты».

Гротефенд отобрал две небольшие, почти одинаковые надписи. В них несколько раз повторялась одна и та же группа знаков. И вдруг он вспомнил, как титуловали себя персидские цари из династии Сассанидов, царствовавшие в III–VII веках нашей эры: «Такой-то, царь великий, царь царей, такого-то царя сын, Сассанид». И во времена Гротефенда персидские цари продолжали именовать себя подобным же образом. И он решил, что неоднократно повторяющаяся группа знаков обозначает слово «царь».

Теперь ключ к разгадке «ребуса» был в его руках.

Дальше он рассуждал следующим образом. На первом месте в персепольских надписях, так же как в сассанидских, стоит собственное имя царя. На втором месте — группа значков, которые он понимал, как слово «царь». На третьем месте было незнакомое слово. Гротефенд условно перевел его «великий» — по аналогии с сассанидской титулатурой.

Далее опять знакомые слова: «царь-царь». Правда, в конце второго слова «царь» стоит еще какой-то значок. «Это, должно быть, грамматическое окончание слова — множественное число и родительный падеж», — решил Гротефенд и перевел: «царь царей».

Затем следовала неизвестная группа знаков, за которой стояло знакомое нам слово «царь» опять с каким-то добавлением. «Здесь его надо читать в родительном падеже — „царя“», — подумал Гротефенд. Предыдущее же слово, должно быть, обозначает имя собственное этого царя, как и в сассанидских надписях. В таком случае, последние два слова надо читать: «сын» и «Ахеменид» — по аналогии с сассанидскими надписями. И у него получилась фраза:

«Такой-то, царь великий, царь царей, такого-то царя сын, Ахеменид».

Он взялся за вторую надпись. Она отличалась от первой немногим. Имена собственные, с которых начинались надписи, были разные, и, кроме того, во второй слово «царь» употреблялось не четыре раза, а три.

Но самое замечательное заключалось в том, что одно из имен повторялось дважды. В первой надписи оно стояло на втором месте и фигурировало как имя отца царя («такого-то царя сын»). Во второй же надписи оно стояло на первом месте, — с него начиналась надпись.

Сопоставляя все факты, Гротефенд пришел к выводу, что в этих двух надписях упоминаются сын, отец и дед. Более того, стало очевидным, что царями были только сын и отец, а дед царем не был. Ведь во второй надписи после его имени не стояла группа знаков, которые он читал, как «царь».

Теперь оставалось только узнать из истории древней Персии имена царей — основателей династии. И подставить имена таких лиц, которые отвечали бы найденной им формуле: сын и отец — цари, а дед — не царь.

Имена всех персидских царей из династии Ахеменидов были давно известны. Это — Кир, Камбиз, Дарий I, Ксеркс I, Артаксеркс I, Ксеркс II, Дарий II, Артаксеркс II, Артаксеркс III и Дарий III.

Только у двух из этих царей отцы не были царями — у Кира и у Дария I. Стало быть, в наших надписях могли фигурировать только следующие лица:

Камбиз (сын) — Кир (отец) — Камбиз (дед),

Ксеркс I (сын) — Дарий I (отец) — Гистасп (дед),

так как деды Камбиза и Ксеркса I — Камбиз и Гистасп — не были царями.

Отсюда надписи могли читаться следующим образом:

ПЕРВЫЙ ВАРИАНТ

Первая надпись: Камбиз, царь великий, царь царей, Кира царя сын, Ахеменид.

Вторая надпись: Кир, царь великий, царь царей, Камбиза сын, Ахеменид.

ВТОРОЙ ВАРИАНТ

Первая надпись: Ксеркс, царь великий, царь царей, Дария царя сын, Ахеменид.

Вторая надпись: Дарий, царь великий, царь царей, Гистаспа сын, Ахеменид.

Какому варианту отдать предпочтение? Какой из них правильный?

После некоторого размышления Гротефенд отбросил первый вариант. Он явно не подходил. Имена «Кир» и «Камбиз» начинаются одинаково — с буквы «к». В надписях же значки, с которых начинались эти имена, были разные. Кроме того, слово «Кир» — короткое, а значков в надписях, где следовало подставить это имя, было много.

Остался один-единственный вариант. И Гротефенд теперь уверенно переводил:

«Ксеркс, царь великий, царь царей, Дария царя сын, Ахеменид».

«Дарий, царь великий, царь царей, Гистаспа сын, Ахеменид».

Не ведая ни одной буквы и ни одного слова, он дал совершенно правильный перевод этих надписей! Железная логика, прекрасное знание истории и древних языков, необычайная наблюдательность, умение подмечать каждую мелочь, которая ускользает от внимания других, — всё это, помноженное на благородную настойчивость и исключительное прилежание, дало замечательные результаты.

Но разгадать содержание надписей — полдела. Надо было еще прочесть их, установить значение каждого клиновидного значка, заставить надписи заговорить именно так, как звучал древнеперсидский язык. И тут на помощь Гротефенду пришла «Авеста».

Мы говорим вслед за греческими авторами: «Ксеркс, Дарий, Гистасп». Как же произносили эти слова древние персы? Несомненно, они звучали у них по-иному. Возьмем русские имена Иван, Михаил, Павел. Француз скажет: «Жан, Мишель, Поль», немец — «Иоганн, Михель, Пауль».

Умело используя язык «Авесты», Гротефенд придал именам царей следующее звучание:

Хшарша (Ксеркс), Дархейш (Дарий), Гоштасп (Гистасп).

Таким образом, 12 букв древнеперсидского алфавита — х, ш, а, р, д, е, й, г, о, т, с, п — были установлены.

Как оказалось впоследствии, 9 из них Гротефенд определил совершенно правильно.

В Германии не оценили великого открытия, сделанного Гротефендом. Даже в провинциальном Геттингене отказались напечатать его трактат о дешифровке персидской клинописи. Ученые мужи из геттингенской академии не могли допустить, чтобы труды какого-то учителя, не востоковеда и не профессора, печатались рядом с их глубокомысленными исследованиями. Но жалкие труды многих профессоров из Геттингена, ныне никому неведомые, лежат на библиотечных полках, покрытые толстым слоем пыли. Они давно забыты, как и имена их создателей. Имя же Гротефенда золотыми буквами вписано в историю науки, и о нем сейчас знает каждый школьник.

Итак, в 1802 году были дешифрованы первые девять букв древнеперсидского алфавита. Но лишь через 35 лет удалось дешифровать весь алфавит. Сделали это большие знатоки персидского языка — Бюрнуф и Лассен.

Когда-то они учились и работали вместе, но потом разъехались. Бюрнуф постоянно сообщал другу юности Лассену о ходе своих работ над древнеперсидской клинописью. В одном из писем он рассказал, как ему удалось расшифровать некоторые географические названия, в другом поделился мыслями о значении нескольких знаков, а третье письмо в шутку даже подписал клинописью.

Пока медлительный Бюрнуф подготавливал свое исследование к печати, предприимчивый Лассен не терял времени даром. Воспользовавшись данными Бюрнуфа, он расшифровал весь древнеперсидский алфавит, о чем не замедлил сообщить своему другу, прислав ему уже отпечатанную книгу…

Древнеперсидские клинообразные письмена перестали быть загадочными. Их уже свободно читали. Гениальная догадка Гротефенда подтверждалась на каждом шагу.

Давно была известна алебастровая ваза с надписью на четырех языках, в том числе на египетском и древнеперсидском. Во времена Бюрнуфа и Лассена египетские иероглифы уже читались. Имя Ксеркса, имевшееся на вазе, звучало по-египетски Хшиарша, что очень похоже на древнеперсидское Хшарша.

Таким образом, и данные египетского языка неопровержимо подтвердили правильность дешифровки древнеперсидской клинописи.

Древнеперсидский язык оказался родственным многим языкам Индии и Европы. Он относится к так называемой индоевропейской семье языков.

В числе востоковедов, изучавших и копировавших клинообразные надписи, были магистры Казанского университета: И. Березин и наш старый знакомый — В. Диттель.

И. Березин также совершил полное приключений трехлетнее путешествие по странам Ближнего Востока. Весною 1843 года он посетил древнюю столицу персидских царей. «На развалинах Персеполиса, — пишет он, — я остановился более недели и, сделавши план уцелевшего здания, рисунки барельефов и копии находящихся здесь многочисленных надписей клинообразных…, я прибыл в Шираз [город на юге страны]».

Восемь месяцев пробыл И. Березин в Иране. За это время он сделал ряд интересных наблюдений и открытий. Он, например, обнаружил новый большой клинообразный текст, который проглядели другие ученые.

«На развалинах Персеполиса, — пишет И. Березин, — мне посчастливилось после трудных розысканий открыть бывшую дотоле неизвестной клинообразную трехстолбцовую надпись».

Несколькими месяцами ранее Персеполь посетил В. Диттель. Он решил побывать у истоков дешифровки клинописи, чтобы лично на месте проверить те материалы, которые дали ученым ключ к чтению новых письмен. И это ему удалось.

Сохранился краткий отчет о работах Диттеля в столице древних властелинов Персии. В нем мы читаем:

«На пути в Шираз лежат развалины Персеполя… Эта группа монументов со своими надписями представила мне новые занятия, которые задержали меня здесь около двух недель. Персеполь с завещанными на стенах своих сказаниями о древнейшем состоянии Персии… требовал новой проверки надписей. Я облегчил себе этот труд предварительным изучением клинообразных письмен. Не удовлетворяясь одним списыванием надписей…, я решил продолжать раскапывание других частей памятника Техти-Джемшид, заваленных землей. Труды мои увенчались открытием одного камня, носящего также клинообразную надпись».

Но впереди его ждали еще более значительные открытия. Правда, для этого пришлось, рискуя жизнью, взбираться на головокружительную кручу, куда до него никто не решался проникнуть. Но это не остановило Диттеля.

«Замечательным приобретением моим, — читаем мы далее, — было снятие надписей с другой части Персеполиса, не снятых до той поры ни одним путешественником. Это приобретение сделано мною… со скалы, называемой Накши-Рустем, в которой предполагают могилу Дария. Надписи, находящиеся здесь, не были замечены путешественниками по причине чрезвычайной высоты, на которой они вырезаны».

В Персеполе Диттель раскопал также большую мраморную статую быка.

Но ведь персепольская надпись была составлена на трех языках, тремя системами письма. Как же были прочтены другие части, написанные хоть и клинописью, но более сложной?

У Лэйярда был опытный начальник и учитель — Генри Раулинсон.

Он был всего на семь лет старше и чин имел скромный — лейтенанта, но ворочал большими делами.

Под личиной простого и добродушного парня скрывался опытный разведчик Интеллидженс сервис (государственного разведывательного управления).

Он специализировался на интригах против России. Основной его задачей было натравливать на нее Персию и Афганистан и в то же время вносить разлад между персами и афганцами. Немало приложил он усилий и для того, чтобы перессорить между собой различные племена, населяющие эти страны. Не ускользали от его внимания и народности Кавказа. Раулинсон действовал по испытанному методу всех захватчиков — «разделяй и властвуй». Официально находясь на службе в персидской армии, он деятельно готовил заговор против персидского правительства, от которого получал жалование…

Разъезжая по стране, Раулинсон очень скоро обратил внимание на высоченную, тысячеметровую скалу, одиноко вздымавшуюся к небу на пути из Керманшаха (Персия) в Багдад (Ирак). Это была знаменитая Бехистунская скала. Зубчатая вершина ее скрывалась в облаках. «Причудливое, дикое творение природы, — размышлял Раулинсон, когда за несколько километров увидел грозный силуэт могучего утеса. — Он стоит здесь, как неприступная крепость».

Но вот дорога, сделав крутой поворот, как бы повернула этот утес к нему своим фасадом, и он увидел фигуру великана в окружении десятка фигур поменьше. «Чья богатырская рука высекла в скалах на стометровой высоте эти изваяния?» — дивился Раулинсон.

Вплотную приблизившись к каменной горе, он явственно стал различать над фигурами клиновидные письмена. Их были тысячи. «Целый иллюстрированный номер „Таймса“, высеченный на скалах. — Он улыбнулся этой мысли. — Сколько занимательных историй, должно быть, содержит эта каменная летопись! Ведь не зря она начертана в центре государства, на оживленном торговом и военном тракте…»

По роду своей деятельности ему часто приходилось иметь дело с секретными документами. Без особого труда он подбирал ключ к любому, самому трудному шифру. «Рано или поздно я надпись прочту», — решил Раулинсон.

Он вынул бинокль и долго рассматривал гигантский каменный плакат. «А ведь, пожалуй, эта надпись вовсе и не высечена на скале, а составлена из прямоугольных плит. Отчетливо видны очертания каждой. Как же их подняли на такую головокружительную высоту?»

Искатель приключений, он рад был случаю выказать свою ловкость и силу и решил во что бы то ни стало забраться на скалу.

Здесь стоило рисковать.

Раулинсон знал, как возрос в то время интерес к восточным древностям. Он знал, что ученые охотятся за старинными текстами. Тут была возможность прославиться. Разобрав эти письмена, он сразу приобрел бы известность, стал бы знаменитостью. А для этого он должен прежде всего стать обладателем бехистунской надписи.

С тех пор эта мысль не давала ему покоя. В любую свободную минуту он седлал коня и скакал к Бехистуну. Чуть пониже надписи он заметил выступ. «А ведь сюда, пожалуй, можно забраться и скопировать текст…»

Рискуя сорваться, Раулинсон карабкался по кручам, цепляясь руками и ногами за каждую неровность. Когда он достиг выступа, то увидел, что это довольно широкая дорожка, идущая почти вдоль всей надписи. А надпись была огромная — 20 метров в ширину и 7 метров в высоту.

Шаг за шагом продвигаясь вдоль надписи, он тщательно срисовывал каждый знак. Проходили недели, месяцы, и его блокнот пополнялся всё новыми и новыми строками. Знакомый с работами Гротефенда, Бюрнуфа и Лассена, он без труда установил, что тут те же три системы письма, что и в Персеполе. Но здесь не два десятка слов, которыми располагал Гротефенд, и не обломки глиняных табличек из коллекции Рича, а четыреста двадцатиметровых клинописных строк. Целое состояние! И он — его единственный владелец. Правда, еще не все части бехистунской надписи были скопированы, но со временем работа будет доведена до конца.

Но Раулинсон ошибался, полагая, что монопольно владеет бехистунской надписью. За четыре года до того, как он завершил свои работы, Бехистун посетил В. Диттель. Связанный жестким планом путешествия, он не смог здесь надолго задержаться. Но Диттель в полной мере оценил значение Бехистуна, назвав его памятником, «стоящим наравне с первостепенными памятниками Персии».

Его также заинтересовали пути сообщения, пролегающие через Бехистун. «Я обратил внимание и на топографическую сторону края, — пишет он, — имеющую большую важность в определении путей древних походов…»

Шли годы. Они были заполнены бурной деятельностью. Раулинсона перебрасывали с места на место. Изобличенный как организатор антиперсидского правительственного заговора, он лишился своей официальной должности военного инструктора в персидской армии. Из Персии он был направлен в Ирак. Только урывками, в часы досуга он мог заниматься бехистунской надписью.

Копировать становилось всё труднее. Некоторые строки были совершенно недосягаемы.

Ему удалось втащить на выступ длинную лестницу. Он пробовал списывать в разных положениях, — передвигая лестницу вдоль дорожки, стоя на верхних ступеньках… Его спутникам было страшно смотреть, как на зыбкой, почти вертикально поставленной лестнице он, стараясь сохранить равновесие, списывал знак за знаком в свой блокнот. Это напоминало опасный акробатический номер, который исполняется в цирке только с предохранительной сеткой.

Но наступил момент, когда и лестница не могла помочь. Выступ обрывался…

Честь скопировать самые недоступные места бехистунской надписи выпала на долю безвестного курдского мальчика. Он сделал то, что было не под силу Раулинсону.

Раскачиваясь на веревке, паренек перемахнул с одного выступа на другой и оказался у цели. Здесь он загнал деревянный клин в трещину скалы, привязал к нему поданную снизу лестницу, взобрался на нее и принялся за дело. Он накладывал на надпись толстые куски влажного, рыхлого картона, крепко прижимая его к скале, и получал точные оттиски клиновидных знаков.

Несколько раз пришлось ему летать над бездной, чтобы снять все оттиски. Единственной точкой опоры во время этих полетов были деревянные колышки, которые легко могли выскользнуть из расселины…

Так в 1847 году была полностью скопирована бехистунская надпись. В руках Раулинсона, наконец, находилось то, чего он добивался двенадцать лет. И он решил извлечь из этого наибольшие выгоды.

В тексте бехистунской летописи содержалось около двухсот собственных имен и географических названий. Это давало возможность не только до конца освоить древнеперсидское письмо и язык, но и овладеть, наконец, искусством чтения других клинописных систем. Для этого нужно было прежде всего опубликовать текст Бехистунской скалы, что отнюдь не входило в расчеты Раулинсона. Ведь тогда он перестал бы быть единственным обладателем этой надписи. Ему пришлось бы делить славу дешифровки с другими.

И Раулинсон повел бесчестную игру. Всячески затягивая публикацию текста, он осторожно выпытывал у Бюрнуфа, Лассена и других ученых их метод расшифровки. Он широко использовал их материалы, но не только ничего не сообщал им о своих работах, а даже утаивал от них такие данные, которые помогли бы им избежать немало ошибок, трудностей, ненужной траты сил и времени.

Всё настойчивее звучали требования ученых всего мира — обнародовать бехистунскую надпись. Всевозможные отговорки и уловки Раулинсона потеряли всякий смысл. И он вынужден был сдаться.

В опубликованном им труде ничего нового, однако, в понимании древнеперсидского текста не содержалось. Более того, он сделал попытку присвоить чужую славу — приписать себе открытие, сделанное другим.

Хинкс открыл, что некоторые согласные древнеперсидского алфавита имели различное написание — в зависимости от гласной, которая за ними следовала. Раулинсон узнал об этом из письма одного профессора, которое он получил из Англии после того, как его собственный труд был отослан в Лондон.

Не теряя ни минуты, он тут же составил «Дополнение» к своему труду, в котором сообщал в Лондон о своем «открытии», как две капли воды похожем на открытие Хинкса.

Разразился скандал. Раулинсона обвинили в плагиате — литературном воровстве. Но он ловко выпутался, так как заранее подготовился к этому, подделав почтовый штемпель. Ссылаясь на него, он «доказал», что отправил свое «Дополнение» из Багдада раньше, чем мог получить письмо из Англии.

Ученым было невдомек, что для их коллеги Раулинсона подделка штемпелей печатей, подписей — дело настолько привычное и нехитрое, что не стоило ему большого труда. И лишь много лет спустя тайное стало явным и этот обман был раскрыт.

Как бы то ни было, появление в свет полного текста бехистунской трехязычной надписи (правда, с многолетним опозданием) дало возможность быстро двинуть вперед дешифровку остальных клинописных систем.

После древнеперсидского удалось разобраться в ассиро-вавилонском письме, хотя в нем было более четырехсот знаков. Что же касается письмен второго ряда, насчитывавших всего лишь немногим более сотни знаков, то их разбор пришлось на время отложить. Дело в том, что прочесть знаки второго ряда бехистунской надписи было сравнительно несложно. Значительно труднее оказалось понять язык, на котором была сделана эта часть надписи: ученые не знали другого языка, родственного ему. Прошли многие десятилетия, прежде чем удалось разобраться в этих письменах и установить, что они сделаны на эламском языке.

…В юго-западной части иранского нагорья жил воинственный народ — эламиты. Эламский язык, на котором они говорили, дожил вплоть до середины первого тысячелетия до нашей эры. На нем продолжали говорить и после того, как Элам перестал существовать в качестве самостоятельного государства и вошел в состав Персидской монархии. Впоследствии эламиты смешались с персами и позабыли свой язык.

Приступив к дешифровке третьего ряда бехистунской надписи, исследователи очень скоро установили, что знаки этого ряда в точности совпадают с теми письменами, которые были найдены во время раскопок в Хорсабаде, Нимруде и Куюнджике на плитах с барельефами и на глиняных табличках.

Было известно, что на том месте, где велись раскопки, некогда жил воинственный народ — ассирийцы, а немного южнее — вавилоняне и халдеи. Велика была радость ученых, когда среди имен собственных бехистунской надписи обнаружились давно знакомые по Геродоту ассиро-вавилонские имена. Это было важным открытием.

Сопоставляя исторические факты и сличая имена собственные, ученые установили, что ассирийцы, халдеи, вавилоняне были семитами. Следовательно, они говорили на каком-то семитском языке. Многие семитские языки — арабский, древнееврейский, арамейский, сирийский и другие — были хорошо известны. Это намного облегчило изучение ассиро-вавилонского языка.

Представим себе ученого, который знает русский, украинский, белорусский, болгарский и чешский языки, но не знает польского. Можно заранее предсказать, что изучение польского пойдет очень быстро, так как это язык той же славянской семьи. Так получилось и с ассиро-вавилонским языком.

Неизмеримо труднее оказалось расшифровать ассиро-вавилонское письмо. Ученые всё время попадали в тупик.

В самом деле, — как объяснить столь странное обстоятельство, что один и тот же слог передается самыми различными знаками? И, наоборот, один и тот же знак читается по-разному. Например, слог «ли» можно написать пятью способами. В то же время знак читается иногда как «там», а иногда как «пар», иной раз как «лах», а иной раз как «хиш». Этот же знак может обозначать целое слово, например «шамшу» (солнце) или «уму» (день).

Сильно озадачили исследователей и такие знаки, которые можно назвать немыми. По тексту было ясно, что их читать не следует, что они явно лишние.

Может быть, они играют роль знаков препинания — точек и запятых? Ничего подобного! Ассиро-вавилонский текст вообще писали сплошь, без пробелов, без знаков препинания и даже без косого клина — словоразделителя, как в персидском. Это, в свою очередь, затрудняло расшифровку.

Попробуйте, например, прочитать такую фразу: Этовсвоюочередьзатруднялорасшифровкупопробуйтенапримерпрочитатьтакуюфразу.

Каждый из вас призадумается на несколько секунд, хотя отлично знает и буквы, и слова, и язык, да и сама фраза, оказывается, знакома: вы ее только что прочли.

Но представьте себе, что в этот сплошной текст вкраплены еще какие-то слова, которые нарушают весь смысл, и получается какая-то тарабарщина. Вот, к примеру, вы натолкнулись на такой текст:

Без особого труда вы поймете, что слова «женщина», «дерево», «еда» тут явно лишние. Они нарушили всю структуру прекрасного Пушкинского стиха. И ученые, занятые расшифровкой клинописи, долго ломали голову, чтобы уяснить себе, откуда взялись эти лишние слова, зачем они нужны. Тем более, что в ряде других случаев они не были лишними, их нельзя было выбросить, не нарушив смысла фразы.

Много всяких других загадок заключала в себе ассиро-вавилонская клинопись. Но ученые в конце концов разгадали все тайны этого трудного письма и сейчас свободно читают ассиро-вавилонские тексты.

Было установлено, что клинопись изобрели не вавилоняне и не ассирийцы, а более древний народ — шумерийцы, для изучения истории и культуры которых так много сделал М. В. Никольский. Это письмо уходит своими корнями вглубь тысячелетий, когда люди еще не писали, а рисовали. Если нужно было написать слово «дом», — рисовали дом, если нужно было написать «овца», — рисовали овцу. Это были слова-рисунки.

Но такими «словами» можно передать очень немногое. Как написать, например, слова, обозначающие действия — «идти», «плакать», «грести»?

Способ был найден. Схематическое изображение пары движущихся ног обозначало «идти», глáза, из которого текут слезы , понималось, как слово «плакать», руки с веслом передавало понятие «грести».

Но и этот способ был далек от совершенства. Им нельзя было передать времени действия (шел, иду, пойду…), местоимений (я, ты, он, мой, твой, его…), падежей (дома, дому, домом…), отвлеченных понятий (добро, молодость, истина…) и многое другое. И постепенно рисунок начинает превращаться в письмо, в точном смысле этого слова.

Это был очень сложный и длительный процесс. С одной стороны, упрощался самый рисунок. «Дом», «человек», «дерево», «корова» стали изображать схематически — несколькими штрихами. И в конце концов эти «рисунки» потеряли всякое сходство с предметами, которые они изображали. Тем не менее люди безошибочно читали: «дом», «человек», «дерево», «корова».

С другой стороны, звучание слова оторвалось от рисунка. «Дом» стали употреблять как слог в сложных словах «ДОМна», «ДОМкрат», «неДОМогание», «ряДОМ» и так далее. В то же время дом продолжал быть домом, то есть обозначать жилище (мы пользуемся в наших примерах русскими словами).

Теперь возможности передать свои мысли посредством письма чрезвычайно расширились. Соединяя знаки-слоги, можно было получить новые слова. Так, например, из русских слов «черт» и «еж» можно составить совершенно новое слово «чертеж», из слов «вол» и «окно» — слово «волокно».

Разумеется, новые слова не имели никакой смысловой связи со словами, из которых они были составлены, точно так же, как слово «волокно» не имеет никакой смысловой связи со словами «вол» и «окно».

Заимствовав у шумерийцев их письмена, вавилоняне и ассирийцы читали их двояко — и по-шумерийски, и по-ассиро-вавилонски. Слово «дом» звучало по-шумерийски «э» и изображалось знаком . И вавилоняне и ассирийцы стали употреблять этот знак для обозначения звука «э», но также и для обозначения слова «дом» — по-ассиро-вавилонски «биту». Таким образом, этот знак стал многозвучным, он стал читаться по-разному.

Но если бы знак имел только два значения («э» и «биту»), то дешифровка была бы намного облегчена. В действительности же этот знак имел, по крайней мере, еще четыре других значения: «бит», «пит», «бид», «пид».

Откуда они взялись?

Вавилоняне отбросили в слове «биту» падежное окончание «у» и получили новый слог — «бит». Остальные же слоги — «пит, бид, пид» образовались по созвучию. Так, например, мы пишем «хлеб», а произносим «хлеп», пишем «хлев», а произносим «хлеф». Вавилоняне узаконили эти «хлеп» и «хлеф» и употребляли их наряду с «хлеб» и «хлев».

Теперь понятно, почему один и тот же знак мог читаться по-разному.

Но как же получилось, что один и тот же звук стал изображаться разными знаками?

И в этом разобрались ученые.

Возьмем русское слово «коса». Вне контекста вы не скажете, что это такое, — та ли коса, которая украшает голову девушки, та ли, которой скашивают траву, или же длинная узкая отмель, идущая от берега. Это — омонимы, то есть одинаково звучащие слова, но имеющие разные значения.

В шумерийском языке было очень много омонимов. Например, слово «а» означает воду и руку. Первоначально рисовали то и другое, и их невозможно было спутать. Но потом, когда знак потерял сходство с рисунком, из которого вышел, его стали употреблять для обозначения звука «а», а не только слов «вода» или «рука». Таким образом, один и тот же звук можно было изобразить по-разному.

Но откуда взялись «немые» слова и какую роль они играли в письме? Очень большую. Они облегчали чтение. При таком обилии знаков (как мы помним, их было более 400!), каждый из которых мог быть прочитан по-разному, немудрено было и запутаться в этом сплошном частоколе клиньев. И поэтому употребляли слова-определители, слова-приметы. Они показывали, к какой группе следует отнести тот или иной предмет.

Это намного облегчало чтение. Определитель как бы сигнализировал читателю: сейчас пойдет название предмета, название страны, название реки, название города, название животного и так далее.

Теперь нам станет понятным, почему ассирийцы, если бы они вздумали записать своей клинописью приведенный выше Пушкинский стих, поставили бы перед словами «девица» и «царица» определитель «женщина», перед словом «окном» — определитель «дерево», перед словом «пир» — определитель «еда». Слова-определители ставились также перед собственными именами, перед названиями стран, городов, рек, перед словами, обозначавшими животных, растения, утварь и многими другими.

С течением времени слова-определители застыли и уже не всегда точно отражали приметы той вещи, к которой относились. Дело иной раз доходило до курьезов.

В летописях ассирийских царей обычно перечисляется захваченная ими добыча. В числе прочих упомянуты кровати из слоновой кости и золотые кинжалы, но перед ними поставлен определитель «дерево». Так и написано: «дерево кровати из слоновой кости», «дерево золотые кинжалы».

И ничего удивительного в этом нет. Было время, когда кровати и кинжалы изготовлялись из дерева. Жизнь и техника ушли вперед. Появились вещи из золота, серебра, железа, слоновой кости, а определитель, по традиции, остался прежний — «дерево».

Такие явления можно наблюдать и в современном русском языке. Мы говорим «пушки стреляют», даже не замечая, что слово «стрелять» в буквальном смысле значит: пускать стрелы. Мы говорим «красные чернила» и не чувствуем всей несуразности этого словосочетания. Ведь слово «чернила» содержит в себе указание на цвет жидкости, которая не может быть красной, ибо она черная. И первоначально чернила действительно бывали только черными. Мы говорим «перочинный нож», отнюдь не имея в виду те ножи, которыми в свое время чинили гусиные перья…

Дешифровка клинописи не была делом рук одного какого-либо ученого. Только усилиями многих исследователей разных стран удалось преодолеть огромные трудности и разобраться в одной из самых сложных систем письма. Много лет над этим трудились ученые, пока они научились разбирать сложные ассиро-вавилонские тексты.

Но не все им верили. Находились такие, которые не признавали ассириологию за науку, ставили под сомнение правильность дешифровки.

— Вы не читаете тексты, а гадаете по ним, — говорили ассириологам. — Тут широкий простор для фантазии. Каждый может переводить по-своему.

Случай помог покончить с недоверием к ассириологии как науке.

В 1857 году в Лондоне случайно оказались четыре крупных ассириолога из разных стран. Им были вручены копии никому неведомой пространной надписи. Требовалось установить, чья это надпись, к какой эпохе она относится, и дать точный ее перевод. При этом было поставлено условие: каждый работает самостоятельно, не общаясь с другими.

В назначенный день в присутствии большой авторитетной комиссии ученых были вскрыты четыре запечатанных конверта. Из них извлекли четыре перевода этой клинообразной надписи. Слово за словом, строку за строкой сличали ученые представленные переводы. С удивлением и восторгом внимало им многочисленное собрание и убеждалось, что переводы почти дословно совпадают. Расхождения были лишь в мелочах, в оттенках, в стиле. Это и понятно. Дайте немецкий, французский или английский текст нескольким опытным переводчикам, и каждый представит свой вариант. И хотя они будут отличаться друг от друга, все переводы будут правильными.

Текст, которым экзаменовали ученых, принадлежал ассирийскому царю Тиглатпаласару I, жившему в XII веке до нашей эры. Это подробная летопись первых четырех лет его царствования. Она содержит описание военных походов, захвата чужих земель, расправы с непокорными. Царь хвастает своими победами над слабыми соседями.

«Как буря устремился я на врагов. Я наполнил их трупами горные овраги. Я отрезал им головы. Я разрушил стены их городов. Я захватил рабов, имущество, бесчисленные сокровища… Города их я предал пламени, я их разрушил, я обратил их в груды развалин…»

Подобного рода «подвигами» заполнена вся летопись.

Если бы совпали переводы двух-трех строчек, то еще можно было бы говорить о счастливой случайности. Но когда совпадают переводы десятков и сотен строк сложного текста, — о случайной удаче не может быть и речи. Ассириологи читали клинопись — это стало ясно всем.

Жизнь на каждом шагу приносила блистательные победы новой, молодой, только что народившейся науке — ассириологии.

В анналах (летописях) другого ассирийского царя Ашшурбанипала Раулинсон прочел, что у истоков Тигра этот царь велел высечь на скале свое изображение рядом с изображением его далекого предка — царя Тиглатпаласара. В ту пору там случайно находился один путешественник. Раулинсон написал ему: «Поищите на скалах изображение двух царей». И действительно, вскоре изображения были найдены. Найдены как раз в том месте, о котором говорилось в летописях. Сомневаться, что он нашел изображение именно этих царей, а не других, не приходилось. Надписи на барельефах называли их по именам — Ашшурбанинал и Тиглатпаласар.

Неожиданную поддержку ассириологи получили со стороны науки, которая, казалось, не имеет к ним никакого отношения. Речь идет об астрономии.

При разборе табличек, найденных в Куюнджике, было обнаружено, что на некоторых обломках упоминаются небесные светила. Копии с них были посланы известному астроному, разбиравшемуся в клинописи. Из сотни прочитанных отрывков он подобрал три таких, которые, по его мнению, некогда составляли один текст. Об этом говорили сделанные им астрономические вычисления.

Астроном сообщил свои выводы Британскому музею, где хранились таблички. Каково же было удивление ученых, когда, сложив три глиняных обломка, увидели, что они подходят друг к другу так точно, будто табличка только что разбилась.

Великий русский химик Дмитрий Иванович Менделеев предсказал существование химических элементов, которые еще никому не были известны. Более того, он подробно описал их свойства, определил атомные и удельные веса и температуру плавления, как будто видел их своими глазами и исследовал в своей лаборатории. Прошло несколько лет, и новые, ранее неведомые элементы были открыты. И свойства их оказались в точности такими, как описал их Менделеев.

Изучая движение планеты Уран, петербургский астроном Лексель обнаружил, что ее путь не совсем совпадает с тем, который предполагался по теоретическим расчетам. В чем тут дело? Отклонение было, правда, ничтожное, но ведь должна же быть причина этого! Тогда он высказал предположение, что виною тому — некая неизвестная планета, под действием притяжения которой Уран и отклоняется от правильного пути вокруг Солнца.

За вычисления сел французский математик Леверье. Путем сложных расчетов он установил то место на небе, где неизвестная планета должна находиться в данный момент. И что же? В 1846 году именно на этом месте немецкий астроном Галле обнаружил с помощью мощного телескопа неизвестную дотоле планету. Это был Нептун. Оценивая этот замечательный случай, Ф. Энгельс писал, что Нептун был открыт «на кончике пера».

Эти удивительные примеры научного предвидения невольно приходят на ум, когда знакомишься с историей открытия древневавилонских законов. И здесь имело место научное предвидение, правда, более скромное.

Среди тех же глиняных табличек нашлись осколки, на которых сохранились обрывки каких-то постановлений. Раулинсон решил, что они были составлены Ашшурбанипалом, так как были найдены в его дворце. Но другой ассириолог — Делич, — внимательно исследовав эти документы, решил иначе:

— Это не ассирийские законы, а вавилонские. И составлены они более чем за тысячу лет до рождения Ашшурбанипала. Автор этих законов — вавилонский царь Хаммураби. Несомненно, существует целый свод законов, целый кодекс.

Прошло три года, — и был найден черный базальтовый столб с начертанными на нем 282 статьями законов царя Хаммураби. Над текстом было высечено изображение их составителя.

Можно ли было после всего этого сомневаться, что ассириология стала подлинной наукой! Благодаря ей мы можем сейчас заглянуть в далекое прошлое человечества, которое еще совсем недавно было книгой за семью печатями.

1857 год, когда был проделан блестяще удавшийся опыт с запечатанными конвертами, принято считать годом рождения ассириологии — науки об ассирийских и вавилонских древностях. С этих пор началась горячая пора раскопок. Копали всюду, где только могли быть найдены какие-нибудь восточные древности, — в Ираке и Малой Азии, в Иране и Армении, в Сирии и Египте.

Чуть ли не каждый день приносил вести о новых находках.

Раскапывали целые города с великолепными дворцами и храмами, широкими улицами и многоэтажными башнями. Находили статуи и барельефы, оружие и домашнюю утварь, инструменты ремесленников и царские украшения. На территории Двуречья, кроме столицы Ассирии — Ниневии, — были раскопаны Вавилон, Ашшур, Аккад, Ларса, Ур, Урук, Шуруппак, Лагаш и другие города. В свое время многие из них были столицами крупных государств, как, например, Аккад, Ур, Вавилон.