Глиняные книги

Глава первая Отец русской ассириологии

В Ленинграде, на Петроградской стороне, вдали от главных магистралей, лежит тихая Петрозаводская улица. На ней привлекает к себе внимание трехэтажный особняк.

Если приглядеться к нему повнимательней, можно заметить одну странную особенность: у него нет первого этажа. Точнее говоря, первый этаж начинается там, где надлежит быть второму.

В девятисотых годах особняк принадлежал Николаю Петровичу Лихачеву. Это была личность, во многом примечательная. Лихачев был одержим страстью к старинным книгам, документам, рукописям, которую он унаследовал от своих предков. Еще в XVII веке они начали собирать различные книги и письменные памятники, составившие впоследствии целую библиотеку.

От своих богатых родичей Н. П. Лихачеву досталось большое наследство; став обладателем крупного состояния, он употребил его целиком на пополнение своих коллекций. Много разъезжая по разным странам, Н. П. Лихачев приобретал египетские папирусы и папские послания, арабские рукописи и византийские грамоты, дневники знаменитых путешественников и редчайшие книги на всех языках. И всё это он свозил в особняк на Петрозаводской. С течением времени там образовался единственный в своем роде музей книг и документов. Ими были заполнены снизу доверху все три этажа.

Должно быть, не случайно владелец особняка приподнял первый этаж на уровень второго. Тем самым он, во-первых, предохранял свои бесценные коллекции от сырости и, во-вторых, затруднял проникновение к ним любителей легкой наживы.

Но Лихачев не был обычным собирателем редкостей, каких на Западе немало.

Скупая за большие деньги уникальные вещи, представляющие исключительный научный интерес, толстосумы-буржуа хвастаются своими приобретениями, охотно демонстрируют их своим друзьям, но держат взаперти от ученых. Кто уплатил деньги, тот и хозяин вещи. Что же касается науки, то таких «коллекционеров» она меньше всего интересует.

Совсем иного склада был Н. П. Лихачев. Всесторонне образованный человек, историк и этнограф, археолог и книголюб, он много работал над изданием приобретенных им документов. И, главное, он широко открыл двери своего особняка перед людьми русской науки. Приобретая книги и редкие старинные рукописи, Лихачев заботился прежде всего о том, чтобы они стали доступны русским ученым. Собранные им сокровища он считал достоянием своей Родины, и немало ценных исследований было сделано по материалам его коллекций.

В одной из комнат этого особняка за широким дубовым столом целые дни просиживал высокий человек с сединой в волосах. Но перед ним не было ни пожелтевших от времени пергаментов, ни редчайших египетских папирусов, ни инкунабул — первых книг, вышедших в свет после появления книгопечатания. Перед ним лежали какие-то странные плитки кремового, желтого и темнокоричиевого цвета. Некоторые из них он смачивал специальным раствором из стоявшего на столе флакона, другие же осторожно очищал от покрывавшей их пленки. Потом он подносил к глазам лупу и долго всматривался в их поверхность. Так же тщательно он исследовал и оборотную сторону каждой плитки и ее рёбра.

Если кому-нибудь довелось бы при этом присутствовать, то он, несомненно, поразился бы удивительному, поистине неиссякаемому терпению этого человека. Над одной какой-нибудь плиткой ученый мог просидеть с утра до ночи. Он не знал усталости, забывал о еде.

Вот, сделав два глотка, он отставил в сторону стакан чаю и вспомнил о нем через час, когда чай стал холодным. Вот, обмакнув перо в чернила, он так и застыл с ним в руке. Видно было, что человек с головой ушел в работу.

Иногда, спохватившись, он вынимал часы и, сообразив, что уже далеко за полночь, нехотя вставал из-за стола. Он выходил на безлюдную в этот поздний час Петрозаводскую улицу, полной грудью вдыхал ночную прохладу, и его лицо озаряла счастливая улыбка человека, не зря прожившего день.

Бывали дни, когда этот неутомимый труженик менял свои занятия. Он превращался в прилежного рисовальщика.

На плитках, обработанных специальным химическим раствором, постепенно исчезала верхняя пленка и отчетливо проступали какие-то странные письмена, составленные из черточек, треугольников, полукружий. Их-то и старался он с предельной точностью воспроизвести на бумаге.

Его не удовлетворяла простая копировка этих знаков — их формы, расположения и взаимосвязи. Он стремился передать и те неуловимые, индивидуальные особенности письма, которые в совокупности образуют почерк, свойственный только данному человеку.

Такая работа требовала огромного напряжения, исключительной усидчивости, непрерывного, неослабевающего внимания. Иногда можно было видеть, как он перечеркивал и откладывал в сторону почти готовую копию обширного документа, на снятие которой был потрачен целый день, и вновь (в который раз!) принимался копировать его.

И эта работа длилась не день и не два, не неделю и не месяц. Когда он впервые вошел в этот дом, он был в расцвете сил, а покинул его стариком.

Десять лет проработал Михаил Васильевич Никольский — так звали этого беззаветного труженика науки — в особняке на Петрозаводской. И его работа знаменовала собой рождение русской ассириологии — науки, изучающей историю, культуру, язык и письменные памятники древних народов Месопотамии.

Одним из древнейших очагов человеческой цивилизации, наряду с долинами рек Янцзы и Хуанхэ в Китае, Инда и Ганга в Индии, Нила в Египте, были долины Тигра и Евфрата в Месопотамии. Еще пять тысяч лет назад там возникли первые государства.

Почему в Месопотамии так рано появились рабы и рабовладельцы? Почему здесь образовались государства, когда в Европе еще повсюду господствовал первобытно-общинный родовой строй?

Произошло это потому, что здесь были очень благоприятные географические условия. Реки Тигр и Евфрат с их разливами не только орошали поля, но и обильно удобряли их. Это позволяло снимать богатые урожаи даже при самых примитивных способах обработки земли. Появился избыток продуктов. Человек мог производить больше продовольствия, чем ему нужно было, чтобы не умереть с голоду. Поэтому теперь уже не имело смысла убивать пленных, захваченных в военных столкновениях между племенами, или принимать их в свой род. Выгоднее было превращать их в рабов и заставлять на себя работать.

А нужда в рабочих руках была большая. Надо было прорывать каналы, сооружать дамбы, устраивать насыпи, которые защищали бы жилища от разлива рек. Таким путем можно было намного расширить посевные площади и получить еще больше продуктов.

Вот почему в Двуречье так рано появились рабы и рабовладельцы, эксплуататоры и эксплуатируемые, появилось государство.

Раскопки, произведенные в Месопотамии в XIX веке, дали очень богатые результаты. Были найдены древнейшие в мире центры самобытной высокоразвитой культуры.

Узнав о найденных археологами странных плитках с какими-то древними письменами, Н. П. Лихачев решил во что бы то ни стало приобрести их, обогатить ими свои коллекции. Ведь эти письменные памятники были древнее самых ранних арабских рукописей и других старинных документов, хранившихся в его библиотеке.

«Месопотамские плитки должны принадлежать России», — решил Лихачев и добился своей цели.

Истратив огромные средства, И. П. Лихачев стал их обладателем. Сотни древних плиток (их называют также таблетками или табличками) заняли свое место в дубовых шкафах особняка на Петрозаводской и стали его украшением и гордостью.

Но не мертвым капиталом лежали там эти плитки — немые свидетели событий минувших тысячелетий. Они не стали диковинными музейными экспонатами, на которые смотрят с почтительным удивлением, чтобы назавтра забыть о них. Древние месопотамские таблички обрели вторую жизнь. Они попали в руки М. В. Никольского, и он наделил их даром речи и заставил рассказать о самих себе и о своей эпохе.

М. В. Никольский не заведовал кафедрой и не вел курса в университете. Реакционные круги не могли допустить, чтобы этот прогрессивный ученый пропагандировал свои передовые идеи среди студентов. Вследствие этого он всю жизнь находился на положении «частного» ученого. Ассириолог, пользовавшийся мировой известностью, вынужден был одно время служить корректором.

Но трудности не сломили его упорства и воли. Самостоятельно, в семидесятых годах прошлого столетия, овладев новой наукой, М. В. Никольский далеко двинул ее вперед.

Гениальный исследователь и самобытный ученый, он был лишен в царской России какой-либо поддержки со стороны государства. Всеми своими замечательными достижениями и открытиями М. В. Никольский обязан только себе, своей неукротимой жажде знаний, неиссякаемой вере в торжество человеческого разума. Высокое стремление прославить родную, русскую науку двигало им, побуждало преодолевать тысячу трудностей, неизбежно встающих перед каждым, прокладывающим новые пути в огромном океане неведомого.

Отцом русской ассириологии называют теперь Михаила Васильевича Никольского, и он по праву заслужил это высокое звание.

Представьте себе путника, заблудившегося в густой чаще леса. Часами бродит он, и всё гуще лесная мгла, и всё мрачнее обступившие его деревья, и, кажется, вовек не выбраться ему отсюда.

Но вот он напал на какие-то человеческие следы. Они привели его к извилистой, едва заметной тропке, а она в конце концов вывела его на просторную дорогу, вдоль которой бегут телеграфные столбы. Он узнаёт местность, он видит, что находится почти у цели. И невольно вздох облегчения вырывается из его груди. Ему хочется петь, смеяться, поделиться с первым встречным обуревающей его радостью.

Так и ассириолог, расшифровывающий древние письмена. Вначале — непроглядная сплошная тьма, кажущаяся иногда безысходной. Временами одолевает отчаяние и кажется, что выше человеческих сил проникнуть в смысл документа, пролежавшего несколько тысячелетий в земле.

Но вот в этой непроглядной тьме начинает брезжить луч света. Сначала вырисовываются очертания отдельных слов, затем — обрывки фраз. И вот уже перед исследователем предстает кусок жизни, такой красочной, своеобразной и неповторимой, какой не изобразит ее даже самая причудливая фантазия художника.

Но чаще всего один документ открывает лишь маленький, ограниченный кусочек жизни. Отвечая на один какой-нибудь вопрос, он поднимает перед исследователем десятки других, над которыми тот раньше и не задумывался.

И никогда настоящий ученый не остановится на полпути. Он будет всё глубже проникать в материал. Он будет расшифровывать и второй, и третий, и десятый, и сотый документ, сопоставлять их друг с другом. Размышляя об отдельных трудных, не поддающихся расшифровке или необъяснимых местах, он не будет спать ночей и не успокоится до тех пор, пока не добьется истины. Хотя бы для этого пришлось отдать всю жизнь!

Когда М. В. Никольский впервые очутился с глазу на глаз со многими сотнями табличек, извлеченных из холма Телло, скрывавшего под собой остатки древнего города Лагаша, он был уже известным всему миру ассириологом, автором многих трудов и исследований. Но и его эти таблички поставили в тупик.

Да, тут было над чем поломать голову.

Во-первых, эти таблички были древнее всех других, найденных когда-либо ранее. Отсюда — иной характер письма и документов. Во-вторых, они были составлены на очень трудном шумерийском языке, который и сейчас еще недостаточно изучен, а в конце прошлого столетия представлял собою сплошную загадку. Многие еще и позже утверждали, что никакого шумерийского языка никогда не существовало. Поэтому, стремясь проникнуть в содержание месопотамских табличек, М. В. Никольский должен был одновременно постигать особенности грамматического строя шумерийского языка и его словарный состав; постигать не по учебникам и словарям, а на материале самих табличек.

Но прочесть табличку — еще не значило понять ее.

Кто составитель документа? С какой целью он был написан? Каковы были общественные отношения между людьми, упомянутыми в этих табличках? Как они жили, чем занимались, к чему стремились?

Только ответив на эти вопросы, можно было понять содержание табличек. А ответ лежал… в них самих, ибо никто лучше этих табличек не мог рассказать о жизни людей тех, давно канувших в вечность времен.

Французские ученые, располагавшие столь же древними документами, отступили перед трудностями их исследования. В Париже, в Луврском музее, хранилось 1500 подобных же табличек. К тому времени только 51 из них была опубликована. Но как? Без какой бы то ни было научной обработки, без перевода, без комментариев и объяснений. Их механически скопировали, предоставив другим разбираться в том, чтó содержат в себе эти письмена.

Но не в характере М. В. Никольского было пасовать перед трудностями. Два тома изданных им документов содержат 855 табличек, подробнейшим образом разобранных, описанных и объясненных. Они расположены тематически, то есть по характеру своего содержания, приведены в строгую систему и снабжены обширными комментариями, списком имен собственных (людей и богов), указанием городов, местностей, рек, каналов, храмов.

Изданные почти полвека назад, эти труды М. В. Никольского до сих пор служат неисчерпаемым историческим источником для ассириологов всего мира. А метод публикации, впервые им примененный, стал образцом для ученых всех стран.

Лаконичен и деловит язык шумерийских табличек, изученных М. В. Никольским. Он лишен каких бы то ни было поэтических красот. В этих табличках мы не найдем ни пространных описаний интересных событий, ни волнующих драматических эпизодов, ни рассказов о военных походах. Чаще всего это списки людей, деловые документы, сухие перечни различных предметов — продовольствия, фуража, скота, земельных участков. Но целые картины жизни и быта открываются за каждым словом, за каждой цифрой перед исследователем, умеющим читать между строк, обладающим пытливым умом и не жалеющим сил, чтобы проникнуть в самую сердцевину каждого факта.

Со страниц исследований М. В. Никольского перед нами встает, как живой, самобытный народ древности — шумерийцы. Это были трудолюбивые, приземистые землепашцы, круглолицые бритоголовые скотоводы, искусные ремесленники, важные чиновники, смелые воины, исполненные сознания собственного достоинства писцы.

…Вот бредут большие стада коров, быков, ослов, овец и коз. Значительная часть их принадлежит Барнамтарре, предприимчивой жене правителя города Лагаша.

Ее имя встречается на многих документах, связанных с куплей и продажей. Пользуясь тем, что ее супруг Лугальанда держал в своих руках государственную власть, она только тем и занималась, что приумножала свои богатства. Совершая различные торговые сделки, Барнамтарра была связана со многими торговыми агентами, так называемыми дамкарами. В ее подчинении находились и управляющий, и опытные писцы, со скрупулезной точностью регистрировавшие все доходы и расходы своей державной госпожи. Их записи, сделанные в XXIV веке до нашей эры, почти в полной сохранности дошли до нас. Они расшифрованы и прочитаны М. В. Никольским.

При стадах состоял целый штат пастухов, труд которых был строго специализирован. Одни ухаживали за овцами, другие — за ослами, третьи — за крупным рогатым скотом. Они регулярно доставляли в дворцовые и храмовые склады («дома запасов») масло, молоко, сливки, творог. Из шкур убитых животных искусные мастера выделывали кожу.

По рекам — Тигру и Евфрату — скользили легкие челны рыбаков. Наиболее смелые из ловцов заходили далеко в Море Восхода — Персидский залив. Они возвращались домой с богатым уловом. Но львиная доля его попадала в те же «дома запасов».

Рыбы было так много, что ее сушили, перемалывали в муку и кормили ею скот.

Основой экономики города Лагаша было земледелие. Сеяли лагашцы преимущественно ячмень и пшеницу. Поля тщательно обрабатывались. В плуг впрягали обычно ослов.

Так как дождей в Южном Двуречье почти не выпадает, а солнце печет немилосердно, поля орошали искусственно. Рыли каналы, которые наполнялись водами рек Тигра и Евфрата.

Лагашцы умело использовали периоды разлива рек. В это время они накапливали живительную влагу в специальных водохранилищах и цистернах, а потом, в засушливые месяцы, спускали ее на поля.

Разливы рек не только орошали землю, но и удобряли ее. Вода приносила с собой ил, который, наслаиваясь из года в год, создавал чрезвычайно плодородную почву Двуречья. Урожаи снимали такие обильные, что зерна хватало и на прокорм людей и скота, и для обмена на металлы, камень и дерево, которых в Двуречье не было.

Земля находилась в пользовании общины. Но это вовсе не значило, что все были равны, трудились одинаково и получали одинаковые доходы. К тому времени из общины уже выделилась богатая родовая знать, которая наложила свою руку на общинное хозяйство.

Стремясь урвать кусок пожирнее, она захватала лучшие участки, большую часть общинного скота и сельскохозяйственного инвентаря. Знать богатела, а основная масса общинников нищала и попадала к ней в зависимость. С годами пропасть между богатыми и рядовыми общинниками всё углублялась.

Самые тяжелые работы возлагались на рабов, которые считались собственностью общины. Фактически же ими распоряжались только правитель Лагаша и его приближенные. Рабов в то время было еще не очень много, но роль их в экономике Лагаша становилась всё более значительной. Они использовались главным образом на ирригационных работах и в домашнем хозяйстве.

Пища рядовых общинников, не говоря уже о рабах, была скудной и однообразной. Зато обильные яства аккуратно получали многочисленные божества города Лагаша. В числе продуктов, ежедневно приносимых в жертву богам, а также их статуям и изображениям, мы находим хлеб, пшеницу, ячмень, крупу, масло, финики, вино, рыбу, овец, ягнят, газелей.

Большим «аппетитом» отличалась, в частности, богиня Лагаша Бау, в честь которой был сооружен специальный храм. Его жрецы распоряжались обширными земельными угодьями, сельскохозяйственным инвентарем, скотом, а также рабами. На храмовых землях в ту пору работали и свободные люди.

Еще большими богатствами обладал храм ее мужа, главного бога города Лагаша — Нингирсу.

Пристальное внимание М. В. Никольского привлекают всякого рода трудовые процессы. Он тщательно изучает по табличкам характер работ, профессии людей, систему оплаты их труда. В этом ученый видит путь для познания жизни широких народных масс.

Такое направление исследовательской мысли резко выделяло русского ассириолога среди его западноевропейских коллег. Они занимались главным образом изучением жизни различных правителей, царей, их военных походов и так далее.

М. В. Никольский впервые в мировой науке дал обширный перечень профессий древнего Шумера, включающий десятки названий. Он сделал это, изучив много сотен документов. Он также установил, какая работа выполнялась наиболее часто. Так, например, говоря о грузчиках, Никольский поясняет, что они были заняты погрузкой на суда хлеба, муки, молока, зелени, рыбы, деревьев, сена, корзин, тростника.

В разделах своего труда, посвященных сельскохозяйственному производству, он описывает все работы, которые выполнялись в древности и упомянуты в табличках: обработку полей, жатву, молотьбу, доставку урожая в закрома, окапывание и прополку овощей, косьбу и уборку сена, орошение полей, регулировку разлива рек и каналов, укрепление берегов, устранение повреждений, причиненных наводнением.

Может возникнуть вопрос: а для чего это нужно? Для того, чтобы знать, как люди жили, чем занимались, как добывали средства к существованию. Какая у них была техника, как они распределяли доходы, каковы были отношения между людьми.

Очень интересны наблюдения М. В. Никольского над использованием тростника, которым было так богато древнее Двуречье. Ученый установил, что тростник являлся своего рода универсальным материалом и находил применение в самых различных отраслях хозяйства.

Тростник служил в качестве топлива, шел на подстилку скоту. Из него плели корзины, строили лодки, обмазывая их для водонепроницаемости смолой. Из него даже умудрялись изготовлять сосуды для варки пищи, покрывая их для огнестойкости глиной. Мелко рассеченный, он шел на корм скоту. Применялся тростник и в качестве строительного материала, как заменитель древесины, которая доставлялась издалека и ценилась очень дорого. Его связывали в вязанки и складывали в так называемые костры и доставляли, обычно водой, к месту назначения.

Мы здесь показали лишь несколько штрихов нарисованной М. В. Никольским картины жизни и быта шумерийцев. Мы коснулись лишь небольшой части его ценнейших наблюдений, собранных в двух объемистых томах. Без них сейчас не обходится ни один ассириолог.

Эпоха, исследованная М. В. Никольским, была богата рядом интересных исторических событий.

Недолго пришлось хозяйничать правителю Лагаша — Лугальанде. Он был свергнут народом, возмущенным непомерными поборами и беззастенчивым грабежом. Воспользовавшись этим, власть захватил в свои руки новый правитель — Урукагина.

Он провел некоторые преобразования, имевшие целью облегчить положение общинников. Но вскоре началась война между Лагашем и соседним городом Уммой. Это была старая вражда, вспыхнувшая с новой силой из-за пограничной территории, лежавшей между двумя городами.

Победил город Умма, и Лагаш лишился самостоятельности. Правитель Уммы — Лугальзаггиси — создал объединенное государство, включавшее несколько городов — Лагаш, Умму, Урук, Ур и другие. Но и он недолго властвовал. На горизонте появилась новая грозная сила в лице города Аккада и его правителя Саргона Древнего. Он подчинил себе всю территорию от Персидского залива до Средиземного моря.

Так, в XXIV веке до нашей эры всё Двуречье впервые было объединено в централизованное государство — деспотическую монархию.

О детских годах Саргона Древнего сохранилась интересная легенда. В ней рассказывается, что он родился вскоре после смерти своего отца, у матери же не было средств для воспитания сына. Тогда она положила мальчика в тростниковую корзину, обмазанную смолой, и пустила ее по течению Евфрата.

В городе Аккаде жил садовод по имени Акки. Однажды, когда Акки пришел к реке за водой, он увидел на ее поверхности какой-то странный плывущий предмет. Акки выловил его. Это была тростниковая корзина, в которой находился мальчик. Садовник сжалился над плачущим младенцем, усыновил его, вырастил и обучил своему ремеслу.

Когда Саргон вырос, его полюбила богиня Иштар и сделала царем Аккада. Она наделила Саргона огромной властью и вручила ему обширное аккадское государство.

Возникновение этой легенды, очень напоминающей легенды об основателе Рима Ромуле и об основателе персидского государства Кире, говорит о многом. Ясно, во-первых, что аккадский властелин сыграл большую роль в жизни древнего Двуречья. Поэтому народная молва сохранила о нем память в течение многих веков. Но, с другой стороны, несомненно, что сама легенда была создана для того, чтобы «доказать» божественное происхождение его власти. Ибо в действительности Саргон был вначале только сановником при царе города Киша, и тогда, кстати сказать, он и не назывался Саргоном. Потом он захватил власть в свои руки, перенес столицу в город Аккад и объявил себя царем «четырех стран света».

Саргон стремился всячески узаконить и оправдать захват власти. Вот почему он и стал называться Саргоном — «царем истинным». При рождении ему, конечно, никто такого имени дать не мог.

Свыше ста лет просуществовало аккадское государство, созданное Саргоном, пока оно не было разгромлено гутиями — варварскими горными племенами, пришедшими с востока. В древних текстах гутиев называют не иначе, как «горными драконами».

Для Лагаша, однако, эта пора оказалась счастливой. Он лежал в стороне от нашествия гутиев, что дало ему возможность не только уцелеть, но и экономически окрепнуть. Об этом свидетельствуют дошедшие до нас документы.

Если Урукагина указывал, что он правит областью с населением в 36 000 человек, то новый правитель Лагаша — Гудеа (XXIII век до нашей эры), хвастает, что под его властью находится уже 216 000 жителей.

В Лагаше строятся дворцы и храмы, совершенствуется ирригационная система. Завязываются оживленные торговые связи со многими странами. Но всё это внешнее благополучие основывалось на резком усилении гнета рабов и эксплоатации общинников. Рабский труд всё шире применяется в сельском хозяйстве, ремесле и строительстве.

Спустя сто с лишним лет гутии были изгнаны из Двуречья. Возглавил борьбу шумерийцев против гутиев один из самых южных городов Месопотамии — Ур. В 2120 году до нашей эры его правители объединили под своей властью всё Двуречье, как это сделал в свое время Саргон аккадский.

Это был период последнего и наивысшего подъема шумерийской культуры и шумерийской государственности, которая окончательно сошла с исторической арены к началу XX века до нашей эры. От той поры до нас дошло особенно много письменных памятников, столь тщательно исследованных и изданных М. В. Никольским. Его труды освещают целую эпоху в жизни шумерийского общества, охватывающую около пяти веков.

Но деятельность М. В. Никольского отнюдь не ограничивалась исследованием древнейших эпох истории Двуречья. Он дал ряд ценных трудов, относящихся к более позднему времени, создал первые в России учебные пособия по ассириологии для студентов. Его перу принадлежит целая серия научно-популярных статей, познакомивших широкие круги читателей с древним Востоком. Эти труды сыграли огромную роль в деле распространения в русском обществе интереса к истории и культуре ближневосточных народов. И, наконец, совершенно исключительны заслуги М. В. Никольского в области урартоведения — одной из важнейших ветвей ассириологической науки, изучающей язык, историю и культуру древнего Закавказья.

Об исключительно широком кругозоре русского ученого и глубине его познаний красноречиво говорит такой случай.

В 1880 году в Москву из Багдада была прислана коллекция древностей, в которой находились очень странные, не похожие на другие таблички. Вместо обычных, уже известных, письмен на них были какие-то замысловатые рисунки. Все в один голос называли эти таблички поддельными. И для этого были достаточные основания.

Вместо клиньев, черточек, треугольников, полукружий на плитках были начертаны какие-то странные фигурки, напоминающие детские рисунки, сделанные неумелой рукой. При богатой фантазии можно было в них разобрать деревья, контуры птиц, очертания рыб и животных. Но всякий, кто поставил бы под сомнение такое толкование, был по-своему безусловно прав. Только изображения людей — самые крупные из рисунков, имевшихся на плитках — были четкими и определенными, маленькие же фигурки казались совершенно загадочными.

В ту пору началось поголовное увлечение восточными древностями. Пользуясь этим, жулики нередко сбывали незадачливым коллекционерам под видом подлинных вещей всякие подделки. Жертвой таких фальсификаторов сделался известный в свое время любитель древностей Роинов, потративший солидную сумму на приобретение «месопотамских» вещей. Как доказал М. В. Никольский, они имели такое же отношение к древнему Двуречью, как саквояж, в котором их доставили…

Это, наделавшее шум, происшествие заставило ученых с большой осторожностью относиться ко всякого рода новым, неизвестным коллекциям. По поводу багдадских древностей не было двух мнений. «Грубая подделка», — твердили ученые. Известный французский ассириолог Менан, которому были посланы фотоснимки с этих табличек, безапелляционно изрек:

— Фальшивка. Таких письмен нет и не может быть.

И лишь один М. В. Никольский взял на себя смелость доказать, что и коллекция, и таблички — подлинные. Что же касается замысловатых рисунков, то некоторые из них М. В. Никольский расшифровал. Но, главное, он доказал, что они представляют собой древнейшую форму шумерийского письма. Из него впоследствии развилась известная уже науке письменность.

Это было замечательным открытием ученого, прозорливо видевшего дальше всех своих собратьев по профессии.

— Багдадские таблички бесценны для науки, — говорил М. В. Никольский, — ибо они древнее всех других наших документов.

Прошли годы. При новых раскопках были обнаружены аналогичные таблички. Правота М. В. Никольского, который первый показал значение так называемого линейно-иероглифического письма, стала очевидной для всех.

В трудных условиях жил, работал и творил М. В. Никольский. Но враждебное отношение реакционных кругов не погасило в нем неукротимого творческого духа. Он неутомимо трудился над развитием русской ассириологии, публиковал всё новые исследования, выступал на археологических съездах, всячески популяризировал свою горячо любимую науку.

Таблички М. В. Никольского познакомили нас с одним из народов древней Месопотамии — шумерийцами. Но это был не единственный народ, населявший Двуречье. По соседству с ним, а затем на его территории жило много других народов. Каждый из них имел свою историю, культуру, свой язык. Но все они, как и шумерийцы, писали на табличках, точь-в-точь таких, какие изучал М. В. Никольский.

Возникает вопрос: где, когда и кем были найдены эти таблички? Как их научились читать? И что еще, кроме табличек, обнаружили археологи, производившие раскопки в Месопотамии?

Об этом будет рассказано в следующих главах.